Княжна Пасха. Часть третья

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Выгнали они меня - и что дальше? Неужели думают, будто я не вернусь за ней? Благо, не успел уйти далеко. А! Была не была, вернусь сейчас же! То-то папаша-князь удивится. 
...Господский дом охвачен пламенем, он словно проваливается сквозь землю в ад. Там горят люди. Вокруг снуют с ведрами дворовые и крестьяне из деревни. С ними вместе мечется молодой князь Одегов. Кажется, Саша. Им всем посчастливилось на момент возгорания находиться во флигелях.
На меня не обращают внимания. Всё в моей голове сливается в один горячий пульсирующий сгусток. Бегу вокруг дома, шарахаясь от невыносимого жара. Ищу ту, которая говорила, что я - сильнейший из сильнейших, которая спасла меня от боли прошлых лет и стала первым человеком, заключившим меня в нежные объятия.
- Кто-нибудь!!! - слышится жалобный голос Пасхи. Ее придавило поперек деревянным перекрытием. Эта часть первого этажа не настолько сильно горит, я еще могу подойти близко. - Я повздорила с мамашей, случайно столкнула канделябры на ковер, и все вспыхнуло-о-о! 
Но огонь со стен уже подбирается к ее ногам. Я в ужасе хватаю Пасху за руки, тащу на себя - ни туда, ни сюда.
- Больно-о-о! - плачет Пасха и дергает свое тело ко мне, но безрезультатно.
- Миленькая, потерпи, сейчас я тебя вытащу, - слезы застилают и мои глаза тоже, хочу в панике бежать за дворовыми, но огонь уже лижет ее ноги - не добегу до помощи. Боже, если б я не успел уйти так далеко!
- Вытаскивай же! - Пасхино красное лицо вдруг искажается злобой. - Чего стоишь, чего ты выжидаешь?! Любишь ведь! Я не хочу умирать! Какого дьявола ты не горишь вместо меня?!
У меня внезапно опускаются руки. Я без раздумий разворачиваюсь и бегу прочь, в лес...
... - Пасха!!!
Резко сажусь на кровати. Футболка насквозь мокрая, голова тоже. Дышать не могу, в ушах звон, как при давлении.
- Савка, ты чего кричишь?! - Оксана просыпается, тут же подскакивает ко мне. - Сон плохой? - она убирает мокрые от пота волосы с моего лица и дует на лоб. Потом протягивает бутылку воды с тумбочки. - Попей, успокойся. Что тебе приснилось?
Я стучу зубами и никак не могу нормально сглотнуть. Ненавижу спать! Не первый год меня по ночам преследует пожар. Мама раньше очень удивлялась, вроде как я не становилась свидетелем подобных бедствий. Но сегодня ко мне впервые пришла ясная картина! Андрей был прав, итоговая часть легенды - бред.
- Савка, - Оксана берет мою ладонь в свои. - Беда в твоей чересчур богатой фантазии. Все давно забыли эту историю, а ты по ночам не спишь из-за додумок. Если так серьезно все воспринимать, никаких нервов не напасешься. А жизнь впереди длинная! Мой тебе совет: перестань додумывать происходящее. Это и к твоим отношениям с нашей компанией относится.
Мы замолкаем. Оксана открывает балкон, впускает в комнату свежесть ночи и возвращается ко мне.
- Хочешь, колыбельную спою?
- А ты умеешь?
- Нет, буду импровизировать. Хочу сделать тебе приятное. Ты ведь моя подруга.
Я ложусь на бок, пытаясь проглотить вставший в горле ком. Оксана поглаживает меня по плечу и напевает:
- Спи, моя Савка, усни.
Добрыми станут огни.
Счастье будет с тобою навек
И достойный тебя человек,
А не какая-нибудь Пасха, - Оксана отходит от высокой поэзии в наш прозаичный мир. - Понятно, она билась в агонии и могла сказать что угодно, но мне кажется, Пасха не любила Мария так, как он любил ее. Она с ним тусовалась в силу своего характера. Она же привыкла всем помогать, быть для  всех. А то, что Марий убежал... Всегда отбивается желание что-либо делать, когда на тебя начинают бычить.   
- И что, человек, который привык быть для всех, никогда не будет принадлежать кому-то одному?
- Нет, Савка. Люди, перед которыми пляшет толпа, никогда не откажутся от толпы ради одного.
- Но можно ведь и с толпой сохранять хорошие отношения!
- Ты пока не знаешь ревности, желания владеть человеком единолично. Бедный Марий, только сейчас до меня дошло, что он через такие страдания каждый день проходил. А в легенде ведь говорится, что они «любили друг друга», что у них был «порыв страсти»! Всех можно понять на белом свете, но на кой черт она подавала ему надежду? Могла бы сразу тактично объяснить свой стиль общения. Так нет, сама добродетель, видите ли - «раз он меня любит, значит, надо ему немножко помочь. Раздвину-ка я перед ним ноги, авось перебесится». Фу, давай не будем больше поднимать эту тему. 
На такой ноте и расходимся каждая по своим сновидениям. До самого утра меня больше ничего не тревожит. Ничего не снится. Спокойно от этой темноты в глазах и отсутствия мыслей в голове. А утром проклятые мысли возвращаются, не дают мне сосредотачиваться на волонтерской работе. Меня смущает, что после вчерашнего признания наши с Яковом отношения никак не поменялись. Разве что в столовой с утра он обнял меня первой, а потом пошел, как ни в чем не бывало, обнимать остальных. Подобное поведение мне кажется не очень хорошим тоном, хочется поделиться с Оксаной, которая разбирается в сердечных вопросах и вдобавок единственная из компании со мной разговаривает, но... Нет, никому не расскажу, тем более ей, ни за что. После ночи я поняла кое-что важное: вся эта катавасия с Марием и Пасхой, сны о пожаре и появившийся на моем пути Яков - не простые совпадения. Не получилось в прошлом - получится в настоящем. Главное, нужно действовать. 
Сегодня мой голос звучит так решительно, что мама кричит в трубку:
- Мне не нравится твоя интонация! Не наделай делов, Агния!

Прошло два дня. Контактировать с Яковом невыразимо трудно. Он постоянно окружен ребятами. Не расталкивать же мне их, в конце концов! Это вызовет подозрения. Да и Оксана не отходит от меня. Было бы странно, если б я у нее стала отпрашиваться к Якову. Повторюсь, любая мелочь может навести на нежелательные мысли. Хотя, кажется, я слишком пылко объясняла всем, что мы с ним идем просто поговорить насчет карт
- Яша, я бы хотела поговорить о нас, - начинаю. Мы сидим в столовой одни, не считая Анны Васильевны. Она поглощена вечерней уборкой. - Не хочу выглядеть истеричкой, но ты уделяешь мне мало внимания, - улыбаюсь, чтобы он не принял мои слова за наезд.
- Прости, - Яша мнется. - Приходится метаться от одних дел к другим. Еще и живот почему-то с утра болит.
- Что-что?! - каким-то образом Анна Васильевна услышала сына. - Ты же говорил, что живот прошел! Я тебе сейчас дам таблетку. 
- О, Господи, мама, все в порядке, - с раздражением говорит Яша и кивает мне. - Пойдем лучше во двор.
Вечерняя улица встречает нас комарами и сыростью, поэтому мы направляемся в холл перового этажа, но там играют в «мафию» топографы. Мы не знаем, где скрыться от общества, и в итоге с лицами отщепенцев идем на лестницу, ведущую на крышу. Сюда никто заявиться не должен. 
- Так вот, - продолжаю. - Давай подумаем, как бы начать по-человечески встречаться, но так, чтобы никто не узнал.
- А что ты под этим подразумеваешь?
- Ну... - теперь замялась я. - Ты должен ставить меня выше остальных.
- Ты и так для меня выше остальных.
- Ты этого не показываешь.
- Если буду показывать, все догадаются.
- Яшк, хотя бы в такие моменты обнимай меня, - шепчу с безысходностью в голосе. Он эту безысходность замечает и молча прижимает меня к себе.
- Я тебя люблю, - говорю как можно тише. - Меня никто никогда не обнимал. У нас дома нежности не приняты.
- Даже мама тебя не обнимает? Мою вон от меня оттащить невозможно. Еще три сестры старшие, как приедут - так всё, выносите всех святых.
И тут во мне начинают шевелиться воспоминания из разорванной оболочки. Пожалуй, самые неприятные, но сформировавшие мои принципы и отношение к людям.
Когда мне было десять, мы уже пару лет жили с отчимом. Подрастала Даша. Однажды мама пришла с работы и поставила нас перед фактом, что крутит роман с каким-то мужиком и ночевать дома больше не будет. Все родственники, соседи, да и мы сами были в шоке. Родители отчима убеждали его, что нужно уходить от этой проститутки, предварительно сдав нас троих в детдом. Но отчим не послушался и терпел. По ночам я часто плакала, никак не мирясь с фактом, что мамы дома нет. Но я понимала: там ей лучше, нельзя ее осуждать, ведь она столько добра для меня сделала. Нельзя столько хороших моментов перечеркнуть единственным плохим.
На выходные приезжали родители отчима и иногда мамины (а они-то отказались от нее еще в тот год, когда она сбежала с нашим отцом, нас с Марго за внучек не считали и приезжали теперь из благородства). И эти четверо втирали нам, что наша мать - шлюха. А мама потом вернулась. Не получилось ничего с тем мужиком.
Как сейчас помню - мама стояла перед крыльцом. Я, Марго, Даша и отчим - на крыльце. А у калитки толпились родственники и любопытные соседи. «Дима, врежь ей за свой позор! Ты нам не дочь! Шлюха! Чудовище! Еще мать троих детей! Да чему ты их научишь?!» - неслось с их стороны. «Как ты могла нас кинуть?!» - зло шипела Марго. Мама молчала, глядя в пространство. И тут я не выдержала: «Это вы суки! Вы, а не мама! Моя мама - самая лучшая! А вы все с-с-суки!» - торжественно с волнением повторила я те слова, которыми они кидались в мамину спину при мне, десятилетней девочке. Все онемели. А мама засмеялась, подбежала и схватила меня на руки: «Видали, какая у меня дочь? У вас такой не было и не будет. Сосите, родственнички!». «Да, сосите!» - подхватила я, с ненавистью глядя на толпу псевдоинтеллигенции.
А еще был случай... Мне было тринадцать с небольшим. Будучи тогда милой анимешной девочкой, я познакомилась с одним семнадцатилетним дачником. Он тоже смотрел аниме, читал те же книги, что и я, и у нас всегда находились темы для разговора. А потом он развёл меня на кое-что повзрослее простых поцелуев в щеку. И мы перестали общаться. Сказал мне, что я дура и послал далеко и надолго.
Заканчиваю рассказ. Яша молчит. Потом касается ладонью моего лица.
- Агния. Сколько же ты пережила и не сломалась. Ты, черт побери, святая мученица. Слушай, пойдем ко мне в комнату, тут холодно становится.
Спускаемся на второй этаж в Яшину комнату, не проронив ни слова. Комната обычная: окно, кровать да тумбочка. На столе раскиданы карты, карандаши и рубашки, стоит термос. На всякий болотный случай щелкаю замком. Яша вздрагивает. Свет мы не включаем, садимся на кровать и продолжаем играть в молчанку.
- Поцелуй меня, пожалуйста.
Яша с некоторым напряжением косится на меня, затем резко выдыхает и, обняв, целует в щеку. Его сухие губы, манящие меня долгое (не побоюсь этого слова) время, наконец-то касаются моей кожи. В плане можно ставить еще одну галочку.
Несмотря на то, что мы сидим в темноте, я все равно закрываю глаза. Яша до жути стеснителен, поэтому его приходится ласково подталкивать к действиям. Без направлений он бы просто сидел и таращился на мой едва различимый силуэт. Ликование внутри смешивается с умиротворением. Мы одни, нам никто не мешает.
- Не слишком ли мы торопимся?..
- Не переживай, всё получится в лучшем виде, - шепчу я и тут же зажимаю себе рот ладонью. И Яше тоже бы следовало зажать...
Из-за этого казуса нам стучат в дверь.
- Яшка, что ты там делаешь? - слышу голос Димы.
- Не трогай Яшку, у него с утра живот болит, - Диму уводит Костя.
Опять тишина, но совсем другая. Отвратительная.

Утром я просыпаюсь и вдруг понимаю, что во всем теле появилась ломота. А ведь на сегодня запланирован преинтересный поход - будем наносить на карту неизвестную речушку! Ну нет, нельзя, чтоб без меня! Я детям обещала запустить пару самодельных корабликов!
- Давай позовем Аллу, - Оксана нервничает. - Как в поход пойдешь в таком состоянии? Кстати, чем оно вызвано?
- Я вчера упала с лестницы на спину, - отвечаю мрачно и, надеюсь, убедительно. Переигрывать нельзя.
- Вдруг у тебя перелом? Я иду за Аллой, нельзя на такое закрывать глаза. Со здоровьем не шутят!
Не дождавшись согласия пострадавшего, сестра милосердия бежит за помощью. Кажется, я переборщила. Можно было что-то попроще придумать, черт возьми. Не так уж мне и плохо, если начистоту. Обычная ломота. Встать могу.
- Никуда ты сегодня не пойдешь! - прибежавшая вместе с Андреем Алла нервничает куда сильнее Оксаны. Все-таки главный руководитель, несет ответственность. Мне не хочется, чтобы Алле влетело из-за моей глупости, поэтому слезно прошу не сообщать родителям. Она отпирается, объясняет, что если не позвонить маме, будет хуже, но я приподнимаюсь на локте, протягивая к ней трясущуюся руку (Андрей закатывает глаза). Алла тут же укладывает меня в прежнее положение, заботливо поправляет подушку.
- Надо в травмпункт. Вот же неудача, поход отменять придётся...
- Не отменяйте! Пускай меня кто-нибудь один отвезёт, а вы все спокойно отправляйтесь по графику.
- Так можно поступить... - Алла задумывается. - Вызвать такси... Ага. Так и сделаем! С Димой поедешь.
Нет, в мой план поездка в травмпункт с Димой не входит!
- Может, лучше с Яковом? По дороге в райцентр есть любопытное место, я б ему показала, и, может, мы бы туда в поход сходили.
- Э, только не с Яшкой. Ты с негнущейся спиной и наш любитель карт - не самый подходящий дуэт. Он тебе скажет: «Сейчас быстренько набросаю», а в итоге будет замерять всё вокруг, а вдруг тебе хуже станет? 
- Не станет, честно! Аллочка, милая, ну пожа-а-алуйста!
- Ладно, попрошу Яшку сопровождать тебя, как хочешь! Но я его убью, если не довезет. Сейчас сбегаю за ним.
Алла выходит. Оксана провожает ее взглядом и наклоняется надо мной.
- Признавайся, Агния Савина, что у тебя с Яшкой? - серьезно говорит она.
- Ничего. Просто хочу показать ему действительно классное место. Он ведь главный по маршрутам! Потом еще спасибо мне скажете, я же идею для вылазки подбросить хочу.
- Нас не отпускает мысль о том, что вы в отношениях.
- Допустим, это так, но в чем проблема? - нагловато говорю ей, поворачивая голову в другую сторону. Когда меня кто-то раздражает, я любую информацию сливаю на эмоциях. Оксана разгибает спину и запальчиво отвечает, чуть ли не топая ногой:
- Проблема в том, что Яшка как твоя ненаглядная Пасха! Невероятное совпадение, конечно... Но ты же знаешь итог той легенды! Она дана тебе как предупреждение!
- Не как предупреждение, а как учебник! Не получилось тогда, значит, получится теперь. Все шансы мои! Я теперь умнее поступать буду. И быстрее.
- Тогда, теперь... О чем ты?! - спрашивает до сих пор наблюдавший Андрей. - Всё ясно, ты взвалила на себя чужой крест. Ради чего?
- Это мой крест! Я была Марием в прошлой жизни, неужели вы не понимаете? Мы с Пасхой неразрывно связаны, кем бы она ни являлась. Мы вернулись в этот мир в других обличьях, чтобы она поняла свои промахи и осталась со мной.
- Что творится в твоем больном разуме, Агния?! - Оксана отходит в сторону, держась за виски. Старается успокоиться. Отлично, она не поняла меня! И ладно, если ей удобнее считать меня чокнутой, пусть считает, плевать на чужое мнение.
Андрей вдруг усмехается, но, мгновенно убрав следы улыбки с лица, наигранно строго, и оттого еще омерзительнее произносит:
- Пасха все равно тебя не полюбит и принадлежать тебе не будет. Ни-ког-да! Слышишь?
- Не будет? Не полюбит?! А спорим, что у нас в этой жизни все получится?
- Вы чего раскричались? Агнии нужен покой!
В комнату заходят бледная Алла и Яша.
- Как бы тебя до такси дотащить? - голос Аллы звучит бессильно. А я, вдохновленная, смело заявляю:
- Я сама спущусь, за Андрея подержусь.
И мне это удается. Правда, слезы чуть не брызнули, когда пришлось сгибаться.
Меня аккуратно впихивают на мягкое сидение автосалона. Вокруг такси толпятся топографы со страдальческими лицами - не запустят они сегодня кораблики - и машут мне руками. Алла дает Яшке всякие указания:
- Если что-то, не дай Бог, серьезное, сразу звони родителям. Не слушай, если она будет отнекиваться. Да, кстати, Савка ведь девочка, Савина Агния Ильинична. В ее паспорте написано, разберешься.
- Я в курсе, - туманно отвечает Яша. Алла принимает его туманность за беспокойство, которое никак не отпускает ее саму, и треплет Яшу за щеки:
- Не нагнетай, все хорошо будет. Ну, езжайте, удачи вам.
Он целует Аллу в щеку (да черт его дери!) и садится ко мне. Дверца захлопывается, и такси уезжает с территории лагеря. За машиной бежит Анна Васильевна, крича, чтобы Яшенька ровно в час перекусил.
- На твоем месте я бы ее послала, - говорю с желчью.
- Нельзя так, она обо мне заботится. 
- Тебе, Яша, годиков сколько?
- Самое время для этого вопроса! Двадцать один.
- Тогда почему ты инфантильнее, чем пятнадцатилетняя я?
- Я не инфантильный, - укоризненно отвечает он. Таксист хмыкает, бубня себе под нос: «Обожаю свою работу».
- А какой тогда?
- Зачем ты издеваешься?
- Я-то издеваюсь? А не наоборот?
- Когда я над тобой издевался, Агния?
- Говоришь, что любишь меня, а сам продолжаешь со всеми целоваться, - горестно отвечаю.
- Агния, это ведь не всерьез. Я и до наших... э-э... отношений так делал.
- Именно - «до»! Вот если бы я висла на Андрее или Дэне, тебе было бы приятно?
- Ну и что такого? Они же твои друзья, верно?
Замолкаем и отворачиваемся к окнам. Они тонированные, поэтому пейзажи приобретают темно-коричневый оттенок. «Канализация, да и только», - думаю с отвращением. - «Когда я уже выплыву из этой канализации».
- Остановите, пожалуйста, - прошу таксиста.
- Агния, не дури!
- Пожалуйста, остановите. Я Вам сама заплачу.
- Не останавливайте!
- Вы сейчас оба надо мной издеваетесь, - таксист закатывает глаза. - Что делать?
- Останавливайте, - неожиданно говорит Яша.
Таксист покрутил напоследок пальцем у виска, еще раз посмеялся, покачав головой, и уехал. Остаемся одни на дороге, идущей сквозь поле. Я шаркаю по придорожной гальке, скидывая камушки в траву. Не знаю, что теперь. Как-то мне паршиво, не только физически. Внезапно все идеи растворились, ничего больше не хочется проворачивать, и от этого мне стыдно. Сама себе неверна! Непостоянный подросток с глупыми амбициями? Да, наверное, так и есть. А ведь Оксана восприняла меня всерьез... Так унизить себя в чужих глазах? Забыть о прошлом, оставить Пасху, опять сбежать? Прощу ли я себя за подобную слабость?
Представляю маму: вот кто-кто, а она точно бы не отступила сейчас. Пригодилась бы ее заряжающая пощечина... Хотя зачем? Ведь это только мое решение, мои идеи. Почему меня кто-то должен мотивировать на выполнение моих же личных целей? Такие уж они важные, если я сама не могу заставить себя идти к их исполнению? Да, черт возьми, да! Мне это действительно необходимо! Я всю жизнь мечтала о ком-то добром, нежном, чьей любви хватит и на меня... И если начну психовать и качать права, то вновь останусь окруженной лишь теми, кто кричит мне: «Будь сильной! Поиск ласки - удел слабаков!». Нет, мама, при всем уважении я согласна не со всеми твоими догмами.
- Яша, прости меня. Я не хочу тебя потерять.
- Скажи, Агния, почему ты в меня влюбилась? - вдруг спрашивает он. - Неужели только из-за моей нежности?
- Не совсем. Выслушай меня сейчас, пожалуйста, это важно. Тебе когда-нибудь снился... пожар?
Я ему объясняю нашу непростую ситуацию. Вернее, пытаюсь расшевелить воспоминания. Яша не перебивает, хотя следов понимания на его лице не могу разглядеть. Идет, смотря под ноги. Потом останавливается и разворачивает меня к себе:
- Не знаю, как реагировать, извини. Ну может оно так и есть, кто знает, кем мы были в прошлых жизнях. Хотя вот знаешь, тогда в заброшке мне на секунду показалось, что я находился в двух местах одновременно.
- Давай сбежим, - горячусь я. - В пути ты все вспомнишь, мы сможем построить хорошую жизнь, не оглядываясь на прошлое. У тебя же с собой деньги и наши паспорта?
- Это нереально, Агния...
- Всё в этой жизни реально! Хватит вечно убегать!
Яша с безнадежным лицом отворачивается от меня. Такое впечатление, что ему хочется зарыдать, но он сдерживается. После минутной внутренней борьбы он выдает роковое:
- Ну давай рискнем, что уж там! Если ты так сильно хочешь!
А я только этого и ждала. Ловим попутку и едем в райцентр. Только не в травмпункт.

Прокуренный, несмотря на запрещающий закон, тамбур, духотища из-за сломанных форточек, стук усталых колес - прелесть электрички, мчащей нас в Москву! Народу в вагоне не много, но и те косо поглядывают. Видимо, есть на что. На станции мы за двести рублей купили мне короткое красное платье с пышной юбкой и тюлевым черным шлейфом, волочащимся по земле. Там же я самым наглым образом сперла пробник ярко-красной помады, намазалась и выбросила в канаву. Продавщица меня, разумеется, заметила и обозвала, на что ей был показан средний палец. Наконец-то чувствую себя хозяйкой жизни. Мама бы сказала, что я так реализуюсь.
Яша выглядит так, будто его везут на распятие. Неподходящий для ситуации видок! Я его обнимаю, глажу по щеке, но он только головой машет и в окно смотрит. На вопросы отвечает кратко и неосмысленно. В начале пути он еще шевелился, улыбался, а теперь совершенно раскис и стал похож на большого капризного ребенка-переростка. Да почему у него такое грустное настроение?! Разве ему никогда не хотелось убежать от гиперопеки, от приевшейся атмосферы?
- Не хотелось, - упрямо твердит Яков. - Я там вообще-то работаю. Там семья, там друзья. А что в неизвестности? Откуда я знаю, что она хочет мне преподнести? Зачем что-то менять, если и так все хорошо в жизни? 
- Любовь сама по себе подразумевает что-то новое!
- Какая любовь?! - отчаянно выкрикивает Яков и тут же спохватывается. - Извини.
- В смысле?
Яков глубоко выдыхает, кладет руку на мое голое плечо и произносит:
- Агния, я поспешил. Ну, как друг ты для меня очень-очень важна! Ты необыкновенный человек. Я думал, может, что-то у нас и получится, но ты слишком многого требуешь, пойми! Я не могу ради тебя навсегда бросить Аллу, остальных ребят... Я плохо поступил, прости меня. Глупый спектакль... О, кстати, остановка! Давай выйдем и вернемся!
- Я не выйду, - шепчу, не слыша свой голос. - Ты совсем не любишь меня?
- Люблю как друга! Как хорошего друга!
- Пасха, я же ради тебя...
- Хватит! - Яков срывается на крик и пятится к тамбуру. - Я не Пасха и вряд ли когда-нибудь ей стану! И вообще, любовь нельзя заслужить изнасилованием! Ты опасный человек, Агния.
Он выскакивает из вагона на платформу и бросается прочь. Я - за ним, но вижу, как он пролетает по мосту и пересаживается на электричку в обратную сторону. Она отходит, я за ней не успеваю. Понимаю: остается, шурша юбкой и собирая грязь на шлейф, пойти в неизвестном направлении. Без паспорта и без денег - все осталось у Якова, а телефон вообще в лагере, в комнате.
Слезы обиды и бессильной злости собираются в глазах, но не выливаются. Пытаюсь уйти от одной-единственной мысли, хоть подсознательно соглашаюсь с ней: я ненавижу это проклятое создание, которое из раза в раз влюбляет в себя и хладнокровно покидает, меня же делая виноватой. Я не виновата в том, что человек не понимает серьезности существующей в мире ответственности за слова и действия, и мама с друзьями не всегда всё вырулят.
Опять напоминают о себе побаливающие мышцы. Сажусь прямо на асфальт и прячу лицо в коленях. Не хочу видеть этот мрачный пропитой пригород, коих бесчисленное количество по сторонам железной дороги. Как назло, небо темнеет и вдалеке слышится гулкое «Бу-бух». Тут же начинается противная морось, щекочущая голые ноги. Под лежащий камень вода не течет, а под сидящую Агнию Савину - очень даже. Юбка стремительно намокает, поэтому я с трудом встаю и, мысленно накинув лассо на чувства и мысли, рождающиеся одни из других, тащу свое исстрадавшееся тело к ближайшему маленькому зданию с многообещающим названием «Почта».
Недавно закончился обеденный перерыв, на месте только две грузные сотрудницы, поправляющие фикус на окне. Смотрю на этот фикус, вспоминаю тупое детское стихотворение о старушке, мывшей фикус на окне, и не могу перестать прокручивать в голове этот бред. Хочется пнуть что-нибудь ногой, прям первое, что попадется, хотя бы эти стулья, но все болит. Ну их.
- Добрый день, - подхожу к сотрудницам.
- У, сколько грязи нанесла! - они не очень рады моему появлению. Но и я не могу сказать, что мне приятны их рыла, поэтому без эмоций прошу телефон. Они называют цену.
- У меня нет денег.
- Тогда иди отсюда. И оденься нормально!
«На себя посмотри, свинья», - чешется мой язык, но я ловко ухожу от раздражения и объясняю, что не местная.
- А родители где?
- Я им и хочу позвонить.
- Я в полицию позвоню, - говорит одна другой и действительно туда звонит. - Пришла какая-то мокрая грязная девочка, полуголая, денег нет, не местная. Разберитесь, пожалуйста, а то кто ее знает! - она кладет трубку и продолжает. - Сколько в наше время таких вот девочек заявляются, а потом деньги в кассе ищи-свищи.
- Я свою Лерку на коротком поводке держу. Если бы она в другой город одна уехала, я б ее перед крыльцом за ноги подвесила. Чтоб соседи видели, чтоб стыдно стало!
- А у этой, наверно, родители алкаши, - вторит другая. - На ее платье посмотри! У моей Юли поясок шире! Наверное, к папику от родителей сбежать решила. Они ж какие, подростки нынешние, думают, что им все можно. Еще и стриженная, будто вшивая или тифозная. У Юли коса до пояса, запрещаю стричь, в церкви все нарадоваться не могут!
- Женщины, вам правда не стыдно? - спрашиваю без капли злости. Мне жаль этих базарных недалеких кур.
- Рот закрой, салага!
Ну да, базарные куры, я не ошиблась. Похожи на тех, которые оскорбляли мою мать, но забыли выковырять лесовоз из собственных глазенок. А эти две свиньи еще и лицемерят. Тьфу!
Приезжают полицейские - молодые парни, адекватные. Сразу меня выводят к своей машине и уже там интересуются, что же приключилось. Говорю, что являюсь волонтером в лагере, хотела самостоятельно найти какое-нибудь интересное место для похода.
- А где лагерь находится?
- Между Яснонебесным и Карягиным.
- Эге! Дали дальние! Как тебя сюда занесло?
И они отвозят меня в участок. Оттуда звонят маме, Алле... В общем, наводят панику. Представляю мамины глаза, когда она услышала, что ее дочь находится в отделении в неизвестном городке! Через какое-то количество часов приезжают мама и Алла с бешеными лицами, подписывают бумаги и забирают меня.
Смеркается. Над станцией появляются маленькие звездочки. И мы стоим втроем на платформе, как звезды из созвездия Кассиопея - поодаль. Алла непрерывно кому-то названивает, мама курит, заходясь кашлем. Ей нельзя курить, но она сильно нервничает. Я стою между ними и смотрю на рельсы. Место все-таки глухое, редко из него можно выехать по железке, только строго по расписанию. Но электричка опаздывает. Как бы не пришлось заночевать здесь. Как же тогда ребята без Аллы...
К счастью, электричка приходит. Она похожа на дневную, но с более жесткими сидениями и тусклыми лампами, отражающимися в заляпанных окнах. А мы все молчим, молчим, молчим... Я хочу разрядить обстановку и рассказываю маме легенду про Мария и Пасху.
- «Торжество из торжеств, праздник из праздников», - хмыкает мама. - Праздник надо самому себе делать, а не в других людях его искать. Не уважаю я дворян, они набалованные. Кроме тех, кто воевал.
Я была уверена, что меня без разговоров заберут домой и не позволят завершить смену, но мы так же втроем направляемся в лагерь, поймав такси у станции райцентра «Карягино».
- Только мне наедине с ним хочется побеседовать, Алла Викторовна, - сквозь зубы цедит мама. Алла кивает.
- Да и мне бы стоило. Но ладно, после Вас. Я понимаю.
- Яков не виноват, - устало говорю им. - Это я зачинщица.
- Ты уж помолчи, а!
Нас встречают Дима и Костя, готовые сорваться на панику.
- Слава Богу, вы вернулись! Агния, ты цела! - они хлопают меня по спине. - Этот еще не появлялся... Бросил ее в Богом забытом месте... Как они вообще туда попали? Неужели наш Яшка оказался маньяком?
- Да я не верю в это, - протестует Алла, но ловит испепеляющий взгляд мамы. Она берет меня за плечо и командует:
- Иди, переоденься. И тут же спускайся.
- Мы будем в столовой, - добавляет Костя.
В комнате тихо и душно, потому что балкон закрыт. Быстро переодеваюсь в форму, с некоторым сожалением отбрасывая порванное, но такое симпатичное платье, и тянусь к мобильнику посмотреть время. И, мимоходом открыв новое сообщение, чуть не отбрасываю телефон вслед за платьем. «Ну и как это объяснить???» - вопят заглавные буквы, а с прикрепленной фотографии на меня вопрошающе смотрит незнакомая чернокудрая девушка, одетая в толстовку Якова. Дрожащими пальцами нажимаю на кнопку вызова.
- Агния! - слышу женский голос. - Я вернулся, черт побери, сюда, шел к лагерю, случайно посмотрел в лужу и увидел то, что тебе скинул! Скажи, у меня из-за тебя крыша поехала или я сам к этому пришел?
- Все под контролем, - у меня зуб на зуб не попадает. Хочется прыгнуть до потолка! - Где ты? Я сейчас приду.
- В усадьбе. Не возвращаться же в лагерь в таком виде!
Отключаю вызов и начинаю метаться по комнате. Я была права! Права!!! А мне не хотели верить! Ладно, разборки могут и подождать. Тут появилось дело посерьезнее. Вопрос моей души решается, а приземленные страсти в таких случаях должны обнуляться.
Осторожно выглядываю из комнаты, выхожу в темный коридор. Свет выключен, это плюс. Надо тихо пробраться к боковой лестнице, выйти через черный ход и без оглядки мчаться в усадьбу. Уж по бегу-то я специалист. Но тут из соседней комнаты выходит Андрей.
- Кто там копошится? - спрашивает он. - Дима, это ты?
Я спешу к боковой лестнице, но Андрей вероломно включает свет. Уй, сейчас раскричится!.. Но он удивленно замирает на пороге.
- Кто Вы и почему в нашей форме? Вы тоже руководитель?
- Андрей, это я, - пародирую его привычный тон и вдруг слышу свой голос необыкновенно грубым. Быстро поднимаю руки к лицу - они мужские. Всё происходящее - реальность! На радостях подбегаю к Андрею, с дружеским посылом хлопаю его по спине:
- А я тебе говорил, что я Марий!
Андрей отпрыгивает от меня в сторону и вжимается в стену, словно хочет сквозь нее пройти. У него такой безумный взгляд, будто я его убивать собираюсь. 
- Как быстро ты сломался, - говорю не без удовольствия и несусь к этой треклятой лестнице. 


5.12.2016-22.12.2016


ПРОДОЛЖЕНИЕ http://www.proza.ru/2016/12/30/1714