Затрещина

Утром Чапа взялась будить меня очень рано. Чапа – это наша пастушья овчарка – рыженькая, пушистая и похожая на бочонок с медом. Она встала у изголовья кровати и принялась настойчиво звать на прогулку. Я взбесился и, гаркнув на нее пару раз, попытался снова уснуть. Тогда Чапа запрыгнула в постель, лизнула мой глаз и легла рядом, пыхтя теплым воздухом мне в лицо. Я перевернулся было на другой бок, но сон горделиво ушел.

Выругавшись, я шатко поплелся в ванную. Умылся. Затем, попытался одеться. Из окна не видно пара над рекой, значит – хотя бы не холодно.

Чапа ходила попятам, контролируя, чтобы я ничего не забыл.

С трудом дождавшись лифта, мы спустились на первый этаж и вышли на улицу. Перескочили дорогу. Миновав двор – еще одну, потише – и шагнули в рощу.

Я отстегнул поводок. Чапа принялась бороздить сугробы. Недалеко пробежала щенная дворняга. Раньше они с ней были в контрах – точнее, мамаша кидалась на Чапу с воплями – однако теперь почтенно проходили мимо друг друга. Дворняга эта красива – по-вороньи черна и по-родительски самоотверженна.

Мой коротколапый паровоз рванул к кормушке подъедать выпавшие зерна. Я гаркнул «нельзя», и Чапа, будто этого и ожидая, шкодливо побежала дальше.

Так мы и шли. Сначала – до стадиона, потом – сделав широкий разворот, не доходя общаг – обратно. Чапа ныряла в снег, гоняла редких белок и грызла березовые ветки. Я же – молча брюзжал о своем, – о терзавших меня уже который год сомнениях, о резко сдавшем здоровье – постоянном привкусе крови во рту, тревожных проблемах с кожей по всему телу, захлебывающемся сердце. Еще мне в последнее время кажется, что я начал лысеть. Но, думаю, вряд ли. Было бы чересчур.

Сутулясь и периодически лениво покрикивая на собаку, я размышлял о написанном ночью стихотворении. Как-то оно все не складывалось. Впрочем, остальные – тоже.

Мимо проходили студенты, мелькали лыжники.

Когда мы уже почти вышли из рощи, Чапа снова с задором подбежала к кормушке. Только в этот раз там сидели голуби. Они резко взмыли, громко хлопая крыльями и перевернув при этом кормушку. Весь корм высыпался Чапе на голову, она прижалась к земле, с опаской глядя на голубей, после чего с лаем рванула вперед по тропинке, напугав до визга двух барышень.

Я, опять-таки лениво, пару раз позвал ее и крикнул «стой». Набегу она обернулась, но не остановилась. Ну, думаю, ничего – за поворотом, увидев, что меня рядом нет, остановится.

За поворотом Чапы не оказалось. Я огляделся и нигде ее не увидел. Возможность того, что она могла убежать, казалась мне нелепой. Когда же не нашел ее и у дороги, начал медленно паниковать.

Я побежал в бараки. Все это казалось каким-то бредом. Это было невозможно. Сжимая в руках поводок, я принялся скакать по округе и звать ее. «Чапочка!.. Чапа!..» – орал я, но как-то нерешительно. И боялся зарыдать.

– Рыжая? – спросил меня проходивший мимо паренек, когда я повернул назад к роще.

– Да, рыжая!

– Вниз туда рванула, туда беги…

Я понесся вдоль дороги вниз. Заскочил во двор, все зовя ее. Пролетел мимо мусорных баков и супермаркета. Какая-то идиотская шутка.

Перебежав еще одну дорогу и не найдя Чапу у подъезда, рванул к политеху. Я орал, матерясь, на бога. Принимать случившееся я отказывался. Невозможность что-либо сделать и беспросветная нелепость приводили меня в отчаяние. Сжатый в руке поводок казался уже каким-то лишним и более не нужным. Будто собаки у меня никогда и не было.

Я глядел во все глаза по сторонам – через силу, потому что боялся увидеть ее сбитой. «А вдруг ее загрызут другие собаки?.. – думал я. – Она же маленькая и слишком добрая… А вдруг ее украдут?.. И если она унеслась за дом – в деревню – то все, конец… А Соня? Что же она подумает? Что же я ей скажу?..»

На остановке у политеха Чапы тоже не оказалось. Я вновь перебежал дорогу и стал спрашивать у студентов: «Маленькая, рыженькая, не видели?…» Стоявшие рядом казахи-кондукторы, смеясь, сказали, что смылась, поди, домой…

Я снова рванул в рощу. Оббежал всё вокруг кормушки, не переставая звать во всю глотку. Около бараков какой-то тип с презрением проговорил, что собака моя «за тем забором…». Во мне вспыхнула надежда. Ласково зовя Чапу, я шагнул за забор. На горе щебня сидела мамаша-дворняжка. И она будто бы поняла, что я делаю.

Уже задыхаясь и давясь чем-то горьким, я снова добежал до дома, думая – если ее нет в подъезде, надо звонить Соне.

Открыл дверь, потом – еще одну и третью. В углу под почтовыми ящиками сидела перепуганная Чапа. У меня защипало в носу. Увидев хозяина, она виновато заулыбалась. Я обнял ее и едва не зарыдал. Казалось, я никогда в жизни не испытывал такой радости. И такого ужаса. И жизнь эта дала мне сегодня по морде, чтобы я, дурень, наконец, опомнился.

И когда я говорю, что наша собака умнее меня – я не шучу.

Я чуть не потерял друга…

12:25
05.12.16