Отче Наш

Какое непостижимое и странное понятие: вечность.
 
Вечность...

«Отче наш, иже еси на небесех…», -- бесконечно повторяю я, едва шевеля губами, и мне кажется, что боль уходит, отступает, становится глуше, а значит, терпимее.

-- Сестра! Сестра!

У меня нет сил кричать, но все же, через минуту в моей палате появляется Оленька, светлое чудо с бездонными серыми глазами, в которых, как в зеркале отражаются страдания всех нас, пациентов онкологического отделения городской больницы.

В моей палате двое: я и Станислав Каримыч, толстый казах, бывший главный бухгалтер какой-то крупной строительной компании, словом, большой начальник, ни дать ни взять. Раньше он меня  и взгляда бы не удостоил, ведь, кто я? Простой сварщик. Работяга. Наверно, он про таких как я,  думал: « Быдло. Мол, только и знают, что зарплату клянчить…»

Но теперь мы на равных. Считаем каждый день жизни. И он, и я – безнадежны. Хотя врачи нам этого и не говорят, но, увы, мы-то все понимаем. Впрочем, не знаю, как он, а я точно понимаю.

-- Что случилось, Адамович?

Адамович – это я. Вообще-то, меня зовут Сергей.  Адамович – фамилия.   А лет-то мне не так уж и много. Всего 33.  Как Ему. Этот факт заставляет меня внутренне улыбнуться. Хоть в чем –то…

-- Оленька, а укольчик мне когда?

Оленька смотрит на часы. Маленькие круглые часики на тонком красивом женском запястье, часики, упорно отсчитывающие мое время до момента встречи с вечностью.

-- Еще рано. Еще через два часа.

-- Ох, долго. А раньше никак?

-- Нельзя. Доктор ругаться будет.

-- Сделай сейчас. А вечером я потерплю.

Оленька вздыхает. Я знаю: она не откажет.

Хочешь, не хочешь, а сон – это единственное удовольствие оставшееся мне в этой жизни. А еще память. Хорошо, что она у меня есть. Можно закрыть глаза и оказаться где-то там далеко-далеко в прошлом.

-- Сяргей! Сяргей! Куды ж ты схаваўся, пастрэл гэтакі?! Зноў на гумно залез?

Это голос моей бабушки. Странно. Я его слышу.
А вот и она сама. Высокая, статная. Она умерла, когда ей еще и 60 не было. А мне было уже 11..
11 – это треть моей жизни. Кто б мог подумать?

-- Адамович! Давай дорогой. Укольчик. Сейчас легче будет.

Я открыл глаза.  Оленька. Сердобольная сестричка…

-- Сяргей! Снедать хадзі!

-- Баб! Я не хочу.

-- А я не пытаюся: “Ці хочаш?”, я кажу: “Хадзі”! Мне няма часу чакаць калі ты захочаш!

Молоко в глиняном “глечаке”, пышные  бабушкины блины, горячая сковородка жареных шкварок…

И обязательна молитва. Я никогда не противился, не спорил, знал, что в этом бабушка непреклонна: утром, перед едой и перед сном молиться обязательно.
Моя жизнь, а точнее, мое детство на каникулах у бабушки в деревне было совершенно особенным. Как я любил бегать босиком по стерне! Иголки скошенной травы кололи мои ступни, но это вызывало только радостное ощущение, хотя и было немного больно.

Боль…

Боли уже нет. Укол помог. Теперь есть только моя бабушка, небольшая комната в деревенской хате с чисто вымытым окном, белыми тюлевыми занавесками.
Ночь. Бабушка уже спит, а мне не спиться. Вскакиваю с высокой железной кровати,  скрип пружин, подбегаю к окну, резко сдвигаю занавески в сторону.
 Небо. Огромное темное небо с миллиардами звезд. Звезды, как дырочки на черном бархате. Светятся. Мигают.

--  Чаго падхапіўся, шалены? – проснулась бабушка.

-- Баб, а помоли меня Богу, а?

--Чаго? Ноччу? Спі лепш!

-- Не спится. Помоли. Тогда засну, я знаю.

-- Ну, што з табой зробіш? Хадзі сюды.

Я ныряю в бабушкину кровать. Ах, как сладко уткнуться носом в бабушкин бок, вдохнуть аромат ее сбитого тела, аромат луговых трав и ласковых летних ветров, и почувствовать у себя на голове ее теплую мозолистую от работы руку.
«Отчэ наш…»

 Какое счастье!

Я плачу.

Как из тоннеля голос Станислава Каримыча:
-- Сергей! Сергей! Сестру позвать?

Я открываю глаза.

-- Нет. Спасибо.

-- Вам что, плохо?

-- Хорошо. Просто сон приснился.

-- А-а… А то я испугался.

-- Почему вы испугались? Что с нами еще может случиться?

-- Ну, мало ли? Может это она.

-- Кто?

-- Смерть.

Я не отвечаю. Что я могу сказать?
Казах поворачивает ко мне плоское, как плошка лицо с прорезями узких глаз. Мне кажется, что у азиатов всегда одно и то же выражение лица. Не поймешь: о чем они думают?

-- Сергей, а вы в Бога верите?


-- Верю.

Казах вздыхает.

-- Вам легче.

Я молчу. У меня совсем нет сил.

-- А я вот нет. Атеист я…

Он опять вздохнул.

Я пытался вновь увидеть бабушку, но вопрос соседа заставил меня, все же, открыть глаза.

-- А вот Бог, он где? Как его увидеть?

Я собрал все свои силы, я знал, что я не должен молчать.

-- Бог везде и во всем. Увидеть его может не всякий, а вот почувствовать – любой.

-- А как?

-- Просто нужно в него поверить. Поверишь и почувствуешь, а может даже и увидишь. Такое бывает.

-- А как Он судит людей? По хорошему и плохому?

-- Да.

-- А вот если хорошего больше, то будешь прощен?

Я почувствовал, что у меня появляются силы. Видимо Господь посылает мне их, чтобы я помог этому человеку. Я стал говорить почти не задыхаясь и не останавливаясь.

-- То что хорошо для человека для Него не имеет значения. У него свой отсчет. А судит он справедливо, как адмирал корабля в известной легенде.

-- Какой легенде? Я, признаться, кроме цифр ничем не увлекался. Читал мало.

-- В Охотском море военный корабль попал в шторм. Волны стали швырять корабль, как, щепку. Огромная тяжелая пушка, стоящая на палубе, оборвала тросы и стала кататься от борта к борту, разрушая корабль, давя людей…
Один пушкарь проявил небывалый героизм и, рискуя жизнью, сумел  заблокировать колесо пушки стальной трубой.

Когда шторм окончился адмирал собрал команду и сняв со своего кителя бриллиантовый Орден Св. Александра,  наградил им смельчака.
А потом стал выяснять, кто же виноват в том, что пушка сорвалась. И оказалось, что виновен тот же пушкарь.

За такой проступок адмирал приказал расстрелять виновного. И приказ был приведен в исполнение.
Я смотрел в лицо своему собеседнику, и когда я закончил свой рассказ, то мне показалось, что в узких глазах обреченного человека зажглась искорка надежды.

--  Сяргей! Сярней! Хадзі ка мне ўнучок! Ня бойся! Хадзі, хадзі, любы!

-- А что ж мне теперь делать? – услышал я издалека голос Станислав Каримыча, но уже не смог открыть глаза, а только едва слышно прошептал:

-- Покаяться...


-- Хадзі, хадзі, я тут…

-- Бабушка! Дай мне руку!

-- Сам, сынку, сам…

Мне стало легко и радостно.. Бабушка все звала меня, а за ее спиной, как бескрайний океан, сиял и переливался жемчужно-белый свет. И все же я обернулся назад.
Я видел, как над моим телом склонились врачи, как плакала Оленька, как Станислав Каримыч, который уже почти неделю не вставал, сидит на своей больничной койке.
Его смуглое лицо кажется белым, глаза широко раскрыты, так что даже видно, что цвет глаз у него не обычный для азиата – зеленый.
Меня кладут на каталку и накрывают простыней. Увозят.

-- Позовите священника! Позовите священника!!! – как очнувшись, кричит казах.