След на земле Кн. 2, ч. 4, гл. 78. 9 мая день Побе

Глава 78. 9 мая – день Победы.
(сокращенная версия романа)

1
       Деревня, в которую прибыл потрепанный 774 стрелковый полк, располагалась на берегу не очень широкой реки Эльбы. На другой её западной стороне, буквально в ста метрах, располагалась англо-американская воинская часть союзников. Сам полк разбил палаточный городок  метрах в двухстах от деревни ближе к побережью, а штаб полка обосновался в одном из двухэтажных особняков. Штабным офицерам, коих в полку после последних сражений осталось немного, тоже были предоставлены несколько дворов с особняками поменьше, но чистых, уютных, и не менее зажиточных.
Вдоль реки, сверху и снизу по течению, с интервалом в два-три километра, стояли еще несколько советских воинских частей соседних дивизий, готовые к дальнейшему движению на запад за реку. Правда боевых действий не предвиделось, но и конец войны ещё не объявлялся. В целом настроение у бойцов и командиров было благодушное. А вот на юге Германии и в Чехословакии продолжались ожесточенные бои.
       Все с нетерпением ожидали объявления окончания войны, но ожидание это протекало в условиях отдыха и безделья. Завтракали теперь поздно, когда солнце вставало над горизонтом и восседало над верхушками деревьев. После завтрака снова наступало свободное время, которое не знали куда девать, кроме как играть в карты или домино, даже занятия не проводились. Кто-то, конечно, писал письма, хотя они уже все были написаны, кто-то что-то мастерил, кто-то читал старые газеты, но самым интересным занятием было смотреть в бинокль на противоположенный берег, разглядывая союзников. Среди них были, конечно, и негры, но не так много, как следовало из разговоров.
Палаточный городок оживал только, когда в расположении объявлялся почтальон. Тут уж не было пассивных, каждый надеялся получить письмо от родных и близких и передать ему свои послания домой. Кроме того с почтальоном поступали свежие новости с фронтов и сводки Совинформбюро. По свежим новостям пытались судить, долго ли ещё продлится война.
       Газеты сообщали, что наши войска уже взяли Болгарию, Румынию, освободили Грецию и Венгрию, вошли в Югославию, Чехословакию и Австрию, где ещё приходилось преодолевать сопротивление местных фашистов и фанатичных эсэсовских отрядов. Куда еще двинутся наши части добивать гитлеровцев? Ведь в Италии и Франции хозяйничали англо-американцы. Хотя и итальянские, и французские коммунисты просили помощи в установлении советской власти в своих странах от русских. Писали, что и Испания ждет к себе Советские войска. Долорес Ибаррури была с руководством СССР в большой дружбе, а сын её погиб под Сталинградом, защищая советское государство и социализм. Бойцам эти походы за установление мирового коммунизма были нежелательны, пусть бы сами испанцы, итальянцы и французы воевали со своими империалистами и строили у себя социализм, но решение принимает Политбюро во главе с вождем и Генералиссимусом Сталиным.
       Тем не менее, политработники были нацелены своим руководством проводить лекции и беседы с личным составом, повышая их уровень интернационального сознания. Комсорг Никишин и парторг Павлов, в отличие от других офицеров были постоянно  заняты агитационной работой.
Кстати обоим политработникам полковой квартирмейстер выделил коттедж по-соседству с особняком замполита майора Горностаева. Вернее не полностью коттедж, а его половину, другую часть которого занимало семейство немецких бюргеров. Эти половины разделял сквозной коридор от парадного входа до выхода в хозяйственный дворик, в котором были и конюшня, и коровник, и свинарник, и птичник и еще пара сараев, где хозяева держали инвентарь и перерабатывали продукцию. Все постройки были двухэтажными с подъемниками, где хранились корма, а также были комнаты для проживания наемных работников.
Егор, как деревенский житель и человек, имевший опыт строительства восхищался таким устройством хозяйства местных селян. Не удивительно, что имея такую организацию хозяйства немцы жили богато. Они и трудились весь день.
       Семья была небольшая и на сегодняшний день состояла из трех человек: самого хозяина, его жены и свояченицы, сбежавшей из Берлина, спасавшая свою честь от русских варваров. Двое сыновей погибли в этой войне на Восточном фронте, поэтому хозяева были угрюмы, молчаливы и с трудом переносили присутствие непрошенных гостей, которые их особо не стеснили, не грабили и даже не требовали какого-то подчинения и услуг.
       Егор, занимавший верхний этаж выделенной половины коттеджа, вставая по привычке рано, «с петухами», вот уже третий день имел возможность наблюдать за хозяевами с террасы, выходящей во внутренний двор. Хозяин, крепкий мужик в возрасте за пятьдесят, с седой шевелюрой, был уже на ногах и занимался уборкой навоза. Его жена доила коров. Еще одна молодая стройная девушка в трико принялась делать физзарядку. Она делала удивительные упражнения, выгибаясь в замысловатые позы, словно змея, задирая ноги выше головы и садясь на шпагат. Вероятно она была спортсменкой и поддерживала форму для будущих соревнований. По возрасту ей было за двадцать, но кроме гибкости и стройности в ее фигуре ничего примечательного не было. Она скорее напоминала юношу, чем женщину. Правда, под кофтой угадывалось какое-то подобие женственности, но привлечь такой грудью мужчину, ей было не под силу. Да, собственно, ничем привлечь мужика она не могла. Лицом она тоже была далеко не красавица: скуластая, длинноносая и конопатая. Как говорится «ни кожи, ни рожи».
       Егор, вспомнив очаровательную и женственную баронессу Ингу фон Шмитцер, сразу передумал делать этой физкультурнице комплимент. Тем более, что эта свояченица, закончив свои упражнения, пошла в птичник кормить гусей и курей. Он сам решил сделать зарядку, но не смог выполнить и половины упражнений из арсенала девицы. Однако минут десять он интенсивно двигал руками и ногами, как когда-то в Хабаровске в учебном полку.
       После зарядки было еще много времени до завтрака, которое Егор не знал, на что потратить. Он снова лег на кровать и стал размышлять о своем будущем. Оно рисовалось ему довольно радужным, но весьма размытым. Он вспомнил фантазии парторга капитана Павлова, который делился своими мечтами в предместье Берлина перед своим ранением. Кстати, теперь он был обижен на младшего по званию и возрасту комсорга за ту угрозу расстрела, которую Егор тогда себе позволил. Наверное, поэтому он после возвращения из госпиталя сторонился коллегу и не позволял себе откровенничать с ним на вольные темы, тем более фантазировать.
       А Егор старался проникнуть в это светлое будущее, проясняя для себя эту неизвестность. Шесть лет пребывания в армии здорово оторвали его от гражданской жизни. Поэтому логичнее было бы связать с ней и дальнейшую жизнь. Но он тут же вспомнил свое обещание обязательно уволиться из армии, тем более, что не видел для себя перспективы дослужиться к пенсионному возрасту до высокого звания. Для политработника потолок звания, это подполковник, и то если умеешь прогибаться и подстраиваться под начальников и командиров, вопреки своим характеру, знаниям и убеждениям.
       «Пожалуй, лучше все-таки демобилизоваться, - размышлял Егор. – Но чем я буду заниматься? Кроме, как воевать, поднимать людей в атаку или обороняться я же ничего не умею. Образования так и не получил. Все нужно начинать заново. Можно, конечно, снова заняться строительством, тем более, что сейчас нужно практически заново отстраивать города и села, разрушенные войной. Но и строительством я сыт по горло. Там тоже не сахар и тоже слабые перспективы роста без образования. Короче, кем бы я ни стал, нужно поступать учиться в институт или академию. Иначе важным начальником, как нагадала мне цыганка, стать будет сложно. Но раз мне суждено им стать, значит, стану. Ладно, пусть будет, как будет. В любом случае смогу работать в газете, ведь получалось писать хорошие очерки. Может, еще писателем стану. Должен же кто-то написать историю боевого пути нашего полка, историю тех людей, кто сражаясь с врагом, сложил головы за нашу Родину, за Пятиизбянку, за Кривую Музгу, за малые села и большие города. Люди должны узнать о подвиге погибших лейтенанта Кутового, лейтенанта Аверина, старшего лейтенанта Куприна, подполковника Огуречного. Да и о сержанте Мухе должен кто-то написать».
       Мысли стали прыгать от одного к другому, кто по мнению Егора был достоин попасть в его будущие повести и рассказы. Вспомнилась казачка Груня, боевая девка, водившая бойцов в атаку. Жива ли? Найти бы её и жениться, если не погибла. «Неизвестно только пошла бы она за меня. Оказывается, у казаков свои условности. Они считают себя привилегированным сословием, поэтому, как дворянки не имеющие права выйти замуж за простолюдина, так и казачки могут быть женами только казаков. Ну на нет и суда нет. Цыганка нагадала, что женой станет Людмила. Может, поэтому не повезло с Мариной, с Эммой, с Ингой? Буду искать Людмилу, коли судьба того требует и наверное, неважно какая она будет: губастая, носастая, конопатая, лишь бы полюбилась мне и полюбила меня». 

2
       Стенные часы пробили восемь раз. Егор встрепенулся. Со своими мыслями он погрузился в дрему, а пора бы уже завтракать. Где Василий, почему не будит? Егор встал с постели и вышел на балкончик внешнего периметра коттеджа. Ему открылся обзор улицы, купающейся в лучах утреннего солнца. Деревенский пейзаж совсем не напоминал ему Родину. Прямая, мощеная камнем, улица, на которую выходили двухэтажные коттеджи и особняки, уходила к реке. Эльба голубой лентой извивалась в сочной зелени широкого луга и, заворачивая вправо, пряталась в лесу. Егору ужасно захотелось погулять по лесу и вдохнуть запах хвои. Но на той стороне была американская зона и просто так туда не сунешься. Наверняка примут за диверсанта. Греха с ними не оберешься. Если уж гулять, то на нашей стороне.
       Егор перевел взгляд на восток. Там был заметен фруктовый сад в свадебном наряде цветущих деревьев. Как же здорово наблюдать эту мирную картину. Настроение было хорошим. Он радовался жизни.
       Из ворот выехала повозка, на которой хозяин ехал куда-то вместе со своей рябой свояченицей. На этот раз она показалась Егору даже привлекательной. Хорошее настроение делает людей мягче и добрее. Особенно хорошо, когда ты молод, здоров и тебе ничего не угрожает.
       За спиной послышались шаги и на балкончик вышел ординарец Вася.
       - Товарищ старший лейтенант, просю за стол. Кушать подано-с, - улыбнулся Вася, изобразив из себя дворянского лакея.
       - Спасибо, Вася. Только не делай из меня барчука, за которым нужно ухаживать и кормить с ложечки, - ответил Егор и направился в столовую на первом этаже рядом с комнатой парторга.
       Войдя в столовую, он удивился. Стол был сервирован Васей, как в тот вечер, когда они ждали баронессу, по высшему разряду. Кроме того стол украшала ваза с цветами и литровая бутылка красного вина.
       - Ого! Василий, что за праздник ты решил нам устроить? Неужто, уже объявили день Победы?
       - Садитесь, товарищ старший лейтенант. Сейчас подойдет капитан Павлов и я все объясню, - заговорчески подмигнул ординарец.
       Парторг не заставил себя ждать и, войдя в помещение, удивился такому столу не меньше Егора.
       Вася наполнил фужеры рубиновой жидкостью и поднял свой над столом.
- Товарищи офицеры!
       При таком торжественном обращении Егор и капитан Павлов тоже встали. Они сгорали от нетерпения услышать новость, но Вася держал театральную паузу.
       - Поднимаю свой тост и прошу выпить по случаю дня рождения нашего, всеми уважаемого, преданного Родине и Партии Георгия Семеновича Никишина. Ему сегодня, 9 мая 1945, года исполнилось двадцать шесть лет. Желаю ему здоровья, долголетия, успехов в боевой и политической подготовке и большого личного счастья. И, конечно, Победы во всех его делах, - торжественно заявил Вася и, чокнувшись с фужерами начальников, осушил его до дна.
       Офицеры тоже выпили, но Егор был смущен. Он совсем не помнил о своем дне рождения.
       - Благодарю, друзья. Вася, а откуда ты взял, что я сегодня именинник?
       - Из вашего личного дела. Я же ваш ординарец, я должен знать.
       - Хм! А я совсем забыл. У нас в деревне не принято было отмечать дни рождения и меня никто никогда не поздравлял до сегодняшнего дня. Оказывается это приятно. Что же с меня причитается. Отныне я всегда буду отмечать этот личный праздник 9 мая. Спасибо, Вася тебе за этот подарок.
       Неожиданно в комнату вошел запыхавшийся посыльный из штаба.
       - Товарищи офицеры, приказано всем срочно явиться в палаточный городок.
       В сердце снова вспыхнула тревога.
       - Что случилось? – вырвалось одновременно у всех.
       - Не могу знать. Я только передаю приказание, - ответил боец.
       - Неужели снова в бой? – ужаснулся парторг. – Когда же кончится эта проклятая война?
       Когда Егор с капитаном Павловым и младшим сержантом Клубиковым прибыли в палаточный городок, полк заканчивал построение на подготовленной лужайке перед палатками. На этот раз Егор последовал в штабную группу, но встал во вторую шеренгу рядом с капитаном Белоусовым.
       - Что случилось, Петя? – спросил он у начхима, который обычно был в курсе всех новостей.
       - Хрен его знает. Я сам только подошел. Боюсь, что пойдем воевать с американцами. Те земли, вроде бы, по договоренности должны принадлежать нашей стороне. Часа два назад наши с белым флагом ездили на ту сторону.  Возможно, предъявляли ультиматум. 
       - Это что же получится, война на уровне полков? – усмехнулся Егор.
       Из большой палатки вышли отцы командиры во главе с полковником Пугачевым. За ним как обычно, начальник штаба майор Трубин  и замполит майор Горностаев. Все были в парадной форме при орденах и регалиях. Егор даже присвистнул от удивления. Когда успели нахватать столько орденов и медалей? У полковника только орденов шесть штук, а у майоров по четыре и медалей столько же. Откуда? Ведь три дня назад при столкновение с фашистскими головорезами замполит признался с пылу, с жару, что первый раз за всю войну попал в такую заварушку и стрелял из автомата. Егора будто что-то укололо в самое сердце. «Мы, значит, кровь проливали и были недостойны наград, а они в штабных блиндажах в тылу отсиживались и с достоинством награды собирали. Сволочи».
       - Полк ровняйсь! Сми-и-рно! Равнение на середину! – раздается зычный голос героя Советского Союза  подполковника Улановского и он, чеканя шаг, подходит к командиру и докладывает о построении полка.
Пугачев подает команду «Вольно», которую словно через рупор дублирует Улановский, и выходит на середину импровизированного плаца. Свита подтягивается за ним.
       - Товарищи бойцы и командиры, верные сыны Отечества! Миссия, которую возложили на нас Советский народ, наша Коммунистическая партия и Советское правительство по уничтожению злейшего врага человечества, Германского фашизма, наконец, успешно завершилась полной и безоговорочной Победой! Вчера, 8-го мая 1945 года, в предместье Берлина, Карлсхорсте, Советское Верховное командование совместно с представителями Америки, Великобритании и Франции в присутствии многочисленных журналистов со всего мира подписали с фашистской Германией акт о полной и окончательной капитуляции. Таким образом, эта Великая Отечественная война Советского Союза и его союзников против Третьего Рейха закончилась долгожданной Победой! Сегодняшний день, 9 мая 1945 года, объявлен в нашей стране Днем Победы и будет праздноваться ежегодно, как самый великий праздник нашего народа! Ура, товарищи!
Мощное, дружное, многократное «Ура» прокатилось по округе. Снова солдаты и командиры принялись стрелять в воздух, бросать вверх головные уборы, обниматься и целоваться, выражая свою радость. А у Егора на душе не было восторга. Он радовался тихо, без стрельбы и поцелуев. Что-то мешало его радости, той радости, какая была в Берлине, безудержной, восторженной, пробирающей до мурашек.
       На реке неожиданно появилась лодка с тремя пассажирами и белым флагом. Полковник Пугачев тут же отправил навстречу троих крайних в штабном ряду офицеров, среди которых был и Егор. Они должны были встретить гостей и выяснить, что случилось. С ними был лейтенант Шеин, специалист по иностранным языкам.
       Выяснилось, что американцы испугались громкого празднования союзников. Стрельба и клич «Ура» означали для них боевую заваруху. Решили узнать, не грозит ли эта заваруха перекинуться к ним. Пришлось успокаивать переполошившихся союзников, но в конечном итоге оказалось, что они ещё обеспокоены тем, что стволы двух полковых пушек направлены в их сторону.
Пришлось убеждать их в том, что это чистая случайность, которой не придали значения. Американцев такой ответ не устроил. Пришлось оттягивать орудия подальше от берега и разворачивать стволы на север. Не ссориться же с союзниками из-за этого?

3
       Праздник, есть праздник, и он должен быть отмечен по доброй русской традиции широким застольем и обильной выпивкой. Сразу возникла праздничная лихорадка. Народу хотелось отметить Победу как положено. Полковник  Пугачев распорядился организовать праздничный обед по высшему классу, благо продовольствия хватало с избытком. Вот только со спиртным возникла проблема. Запасы спирта в полковом обозе почти закончились. Максимум на душу выходило грамм по пятьдесят.
       Полковнику показалось, что он нашел выход из положения,  закупив у местных пивоваров на оккупационные марки несколько бочек пива. Но русский мужик привык к напиткам покрепче. В немецких деревнях крепкие напитки были не в ходу. Только в городах можно было найти шнапс и крепленые вина.
У Егора сегодня был двойной праздник, и он очень хотел исправить себе настроение. Хотелось собрать за своим столом всех своих друзей, да и не только друзей, но и тех, кто ему был просто симпатичен. Не хотелось за Победу поднимать стаканы или кружки с пивом, поэтому он решил проехать в ближайший городок, где по словам местного старосты можно было достать шнапса.  Прихватив из вещмешка все пять пачек немецких денег, найденных в Берлинском особняке Инги и те, оккупационные марки, что были выданы накануне, он сел на велосипед, одолженный у хозяев, и отправился по указанному адресу.
       Ему потребовалось сорок минут, чтобы добраться до этого городка, рискуя встретить по пути недобитых фашистов. Но почему-то сегодня он не боялся рисковать, ему не хватало то ли куража, то ли ясности, что все происходящее вокруг имеет смысл и справедливый итог. Неопределенность своего положения, неуверенность в завтрашнем дне ставили в тупик и не позволяли ощутить радость окончания войны. Ему хотелось взрыва эмоций, всплеска адреналина, как в ту ночь со второго на третье мая, когда была безудержная радость, а потому хотелось напиться и отрешиться от будничности.
       Проезжая медленно по одной из улиц городка, он всматривался в вывески магазинов и лавок, чтобы определить,  где торгуют ликероводочными напитками. Должны же были у них остаться какие-то запасы, которые хозяева держат на крайний случай, для себя и своих близких. Но вывески в большинстве были мануфактурных или скобяных товаров.
       Наконец, в переулке он заметил повозку, груженую ящиками для бутылок, хотя вывески у магазинчика не было вовсе,  Егор свернул в переулок и подъехал к повозке. На ней никого не было, но напротив неё был спуск в полуподвальное помещение. В тот момент, когда Егор собрался спуститься в подвал, на выходе из него показался пожилой немец. Увидев русского офицера он отшатнулся и хотел было вернуться, но Егор окликнул его.
       - Эй, хозяин, погоди. Не бойся, я по делу, - Егор произнес это по-немецки, вложив в голос, как можно больше дружелюбия.
       Поняв, что у русского к нему мирные намерения худощавый немец вышел на тротуар, но в его глазах все ещё были некоторый испуг и недоверие. Он вопросительно смотрел на русского и молчал.
       - Не бойся, фриц, - повторил Егор, - мне нужен шнапс. Много шнапса. Понимаешь?
       Немец изобразил улыбку и кивнул. Он сделал знак рукой, давая понять, чтобы Егор ждал его здесь и повернувшись снова спустился в подвал. Долго ждать не пришлось. Через пару минут он появился из подвала, держа в обеих руках по бутылке немецкой водки, и протянул их Егору.
       - Спасибо, - улыбнулся Егор, сообразив, что коли немец так быстро вынес ему эти две бутылки, то наверняка их у него еще много. – Мне этого мало, друг. Я же сказал, мне нужно много шнапса. Понимаешь, у меня сегодня большой праздник. Два праздника. День Победы и день рождения. Будет много гостей. Я тебе заплачу, - Егор достал из полевой сумки пачку купюр по двадцать марок и протянул их торговцу. Из кармана вытащил пачку оккупационных марок и тоже протянул немцу. Мол, выбирай, какие лучше.
Немец повеселел и закивал головой. Он поспешно взял обе пачки и сунул во внутренний карман куртки.
       - Праздник, это хорошо. Я понимаю, - улыбаясь уже во весь рот, кивал он и позвал Егора за собой в подвал, где хранил свои запасы спиртного.
       В подсобке, на стеллажах стояло много разных бутылок с разными этикетками. Здесь были и шнапс, и бренди, и ром, и много ликеров и настоек. На полу тоже стояли стопки ящиков с бутылками. Егор, проходя вдоль стеллажей разглядывал этикетки и довольно кивал. Он считал про себя, сколько здесь всего, что можно забрать с собой. Получилось тридцать шесть ящиков: шестнадцать со шнапсом, шесть с бренди, два с ромом, два с виски, четыре с вином, четыре с ликерами и два с какой-то настойкой.
       - Я беру всё, хозяин. Сколько я еще должен дать тебе денег?   
Немец удивленно смотрел на Егора. И хотя Егор говорил по-немецки не достаточно чисто, он все же понимал его. Вот только не знал, какую стоимость указать этому русскому. Деньги обесценивались и кто знает, сколько это будет стоить потом. Егор же, чтобы не терять время, достал из сумки ещё две пачки по пятьдесят марок.
       - Этого хватит? – спросил он глядя на реакцию торговца.
       Снова широкая улыбка появилась у того на лице. Значит, этих денег вполне хватало.
       - Как же вы это повезете? – в замешательстве спросил он.
       Егор тоже растерялся. Он не знал, что ответить на этот вопрос торговца.   
       - Мне нужна будет твоя повозка с лошадью. Я заплачу тебе за них, - Егор снова извлек из сумки пачку денег.
       На этот раз в ней были купюры по сто марок и оба знали, что этих денег больше, чем достаточно, но Егору не хотелось торговаться, и он сунул деньги в руку хозяина.
       - Если ты отвезешь весь этот товар в мою деревню, то подарю тебе эту лошадь с телегой обратно.
       Торговец еще сильнее закивал головой и после того, как деньги оказались в его кармане, стал носить ящики с бутылками к телеге. Егор сначала не собирался помогать ему, но посмотрев на часы и прикинув, как долго придется этому тщедушному немцу грузить праздничные напитки, впрягся в работу и сам. Телега была нагружена так, что груз пришлось закреплять веревками. Егор с удовольствием заметил, что этих напитков должно хватить, чтобы отметить праздники на всю катушку. Он сел на велосипед и поехал перед повозкой, указывая дорогу к своей деревне.
       Уже на месте, выгрузив спиртное в особняке, где Василий уже накрыл стол закусками персон на десять, Егор достал последнюю пачку с марками сотенного номинала и протянул их торговцу.
       - Бери, дружище. Ты хороший немец.
       Но торговец довольно улыбаясь, вежливо отказался.
       - Вы и так мне хорошо заплатили, господин офицер. Желаю вам весело отпраздновать ваш день рождения, - ответил он и поспешно вернулся к своей повозке. Через пару минут он скрылся из глаз за поворотом улицы.

4
       Теперь, с расставленными бутылками различных напитков, стол выглядел по-настоящему торжественно. Егор придирчиво оценил сервировку. Ему казалось, что десять мест маловато за его столом. «А что если пригласить командиров? Пусть оценят, как мы готовы их встретить и угостить по высшему разряду, - мелькнула у него шальная мысль. – Не придут, их право. А если придут, то мест на всех не хватит». И он распорядился притащить еще один стол и накрыть подобно первому, сдвинув их, благо место позволяло.
       - Да, и ещё, Василий. Сходи к ординарцу замполита и передай ему, чтобы забрал пару ящиков для майора, а то, думаю он к нам не захочет придти.
       - Хорошо, передам. Только они действительно не придут, потому что приглашены отмечать праздник в штаб дивизии и недавно все вместе с полковником Пугачевым уехали.
       - Только они или ещё комбаты?
       - Нет, только трое. Комбаты все остались на местах.
       - Лады. Увидишь их ординарцев, пусть придут и возьмут по ящику для своих командиров.
       - Будет сделано, товарищ старший лейтенант.
       В дверях появился капитан Павлов. Оценив накрытые столы и особенно бутылки, одобрительно крякнул.
       - Ого! А я ходил выпрашивать у снабженца спирту. А ты где пропадал? Тебя здесь спрашивали, поздравлять приходили. Кстати на выпивку намекали.
       - Вот за ней я и ездил в соседний городок.
       - Что, один, что ли? Ты охренел? В такой день мог на недобитков нарваться и кончился бы на том твой век вместо праздника.
       - Ну, нет, Петр Кузьмич, сегодня век мой не кончится. Я был в этом уверен. Все, что угодно сегодня могу потерять, только не жизнь, - уверенно заявил Егор. – Могу я тебя попросить, Петр Кузьмич, сходить на кухню, чтобы закусь отменный приготовили, с жареной свининкой и другими разносолами? А я пока пройдусь, приглашу к столу дорогих гостей соратников-однополчан.
       - Хорошо, Георгий Семенович. В такой день сделаю для тебя, как пожелаешь.
       Созвать гостей к столу в такой день было не сложно. Все томились в ожидании праздничного обеда, а потому мучились от безделья, играя в основном в карты и домино. Егор позвал к столу всех комбатов с их замами по политической работе и комсоргами, своего друга начхима полка капитана Белоусова, заместителя начальника штаба капитана Бичуча, сержантов Муху и Краюшкина.
       Все пришли к назначенному времени без опозданий и в хорошем настроении. Первым взял слово старший по званию среди собравшихся, Герой Советского Союза подполковник Улановский. За столом он, хоть и выглядел по-генеральски в своих регалиях, снова стал самим собой, без всякого зазнайства, просто другом, с котором делили последний сухарь.
       - Товарищи! Друзья! Думаю, что наш именинник не обидится, если мы первый тост поднимем за нашу великую Победу. За неё уплачено миллионами жизней нашего народа, который фашистам сломить так и не удалось. И никому никогда не удастся. За Победу, друзья!
       - За Победу! – дружно подхватили собравшиеся и выпили стоя.
Следующий тост от имени политработников полка говорил парторг капитан Павлов. Его речь была длинной и витиеватой, а сводилась к тому, чтобы выпить за руководящую роль Коммунистической партии и вождя народов товарища Сталина.
       Только после него слово взял капитан Лопата и уже говорил о достоинствах именинника, чей вклад в общую Победу был достойным и героическим. Он привел немало примеров, свидетелем и участником которых был с момента появления в полку. Все одобрительно поддержали и еще несколько следующих тостов были подняты в честь Егора. Потом снова, словно по кругу, пили за Победу, за Сталина и Коммунистическую партию.
       Потом капитан Белоусов, раздобывший где-то гитару, стал петь популярные песни о войне, которые подпевал нестройный хор подвыпивших участников застолья. Веселье нарастало. Кто-то даже пустился в пляс, выстукивая чечетку и выбрасывая коленца. Егору сильно похорошело и даже потянуло на женщину. Он вспомнил хозяйскую свояченицу, которую сегодня наблюдал делающей зарядку. Сейчас она не казалась такой уж страшненькой, а вполне соблазнительной. Но проходить во двор через комнату, где отмечался праздник не хотелось, чтобы не возникало вопросов. Он вышел на улицу и хотел попасть во двор через внешние ворота. Однако выйдя на улицу, встретил ординарца замполита, сержанта Устюжного. Тот отдал честь и поздравил Егора с днем рождения.
       - Спасибо, сержант. Ты забрал у нас ящики с напитками?
       - Забрал. Спасибо за гостинец. Товарищ майор будет очень рад. Он в последнее время очень даже пристрастился к выпивке. Он, правда, больше вина и настойки уважает, поэтому я шнапс брать не стал.
       - Ну, когда он появится передай, чтобы зашел к нам. Мы будем ждать.
       - Конечно, обязательно передам. Если, правда, на ногах стоять будет. Ведь как в дивизии угощать будут, - ответил сержант. – А вы последние новости слышали?
       - Какие? – удивился Егор. – Что, кроме акта капитуляции были ещё новости?
       - Да, только не политические, а внутреннего порядка.
       - Давай, выкладывай, сержант. Стоит ли радоваться?
       - Ладно, вам по-секрету скажу. С сегодняшнего дня полковник Пугачев назначен заместителем командующего армии по боепитанию и ему присвоено звание генерал-майора. А вместо него командиром полка назначен подполковник, то есть, теперь уже полковник Улановский.
       - Да ну? Это точно? – переспросил Егор.
       - Точно-точно. Майор перед отъездом в дивизию ознакомился с приказом и при мне сказал об этом своей Ирке. Так что, я даже номер приказа могу вам назвать.
       - Тогда какой же это секрет, если уже номер приказа имеется?
       - Ну приказ же должен доводиться командованием, а я всего лишь сержант, ординарец замполита.
       - Это хорошая новость, сержант. Подполковник Улановский сейчас у нас на банкете и, думаю, самый раз ему объявить о повышении и поздравить, - сказал Егор. – Давай мне номер приказа.
       - Ну, смотрите, не  выдайте, что это я вам сказал, а то майор обидится на меня. А номер приказа командующего армией 95 от сегодняшнего числа.
       Егор поспешил обратно к столу объявить радостную новость товарищам. Интерес к немке пропал, как к забытой старой газете. В комнате стоял дым коромыслом и гул от разговоров о будущей мирной жизни. Егор, войдя в комнату, похлопал в ладоши, привлекая к себе внимание. Это возымело действие, и разговоры поутихли, а хмельные лица уставились на именинника.
       - Друзья! Прошу наполнить бокалы. У меня тоже есть тост по случаю ещё одной радостной новости, - Егор сделал театральную паузу, обведя взглядом присутствующих и контролируя, как наполняются бокалы. – Я предлагаю тост за нашего нового командира полка, Героя Советского Союза полковника Улановского. Ура, полковнику! Ура, ура, ура!
       Все подхватили это троекратное «Ура» и зазвенели бокалами.
Удивленный Улановский вопросительно посмотрел на Егора. Он был в растерянности: стоит ли доверять подвыпившему товарищу, ведь такие новости объявляются командирами перед строем? Видя смущение подполковника, Егор продолжил:
       - Приказ командующего армией номер 95 от сегодняшнего числа. Это точно.
       Снова троекратное «Ура» громыхнуло над столом в честь нового командира полка. Как раз  в момент, когда опустошенные фужеры ставились на стол, в комнату покачиваясь вошел замполит майор Горностаев. Он был тоже навеселе, и в своем парадном мундире сверкал золотом погон, орденами и медалями словно генерал. Увидев майора, ему сразу же освободили место и подали, наполненный золотистым бренди, хрустальный фужер. Другие поставили перед ним еще два полных фужера: со шнапсом и с вином.
       - Это вам штрафная, товарищ майор, - прокомментировал капитан Лопата. - Выпейте с нами за Победу и за именинника старшего лейтенанта Никишина Георгия Семеновича! Улавливаете совпадение? У него имя, как у Георгия Победоносца!
       - Ура, майору! – раздались голоса, подбадривающие замполита.
       Майор обвел взглядом стол и присутствующих, остановив его на комсорге полка. Их глаза встретились, но майор не проронив ни слова, как принято в честь именинника, просто молча выпил протянутый фужер с бренди.
       - Ура, майору! –  снова раздались голоса, одобряющие замполита.
       - А, может, что-нибудь скажете? Негоже пить без тоста, - заметил Улановский.
       - Я же пью штрафную, а штрафникам положено молчать. Штрафник пьет за все предыдущие сказанные тосты. И судя по бокалам, которые мне поставили, я здорово проштрафился, - сказав это, майор поднял фужер со шнапсом и залпом опрокинул в рот.
       Капитан Белоусов заиграл туш, а остальные дружно захлопали. Горностаев же сразу выпил третий фужер и только после него закусил подсунутым ему куском отбивного жареного мяса. У майора было хорошее настроение, да и одобрительное внимание офицеров его подхлестывало. Пожалуй, только Егор не испытывал к Горностаеву всеобщего благолепия. Он,  хотя и хлопал в ладоши, но больше в такт музыке и радуясь виртуозной игре на гитаре своего приятеля Петра Белоусова.
       Замполит тоже стал хлопать начхиму.
       - А давай-ка, изобрази плясовую. Я в молодости был лучшим плясуном в районе, - неожиданно заявил Горностаев и расстегнул верхние пуговицы своего кителя. – Меня даже за победу в танцевальном конкурсе ребята с курса секретарем комсомольской организации избрали. И так оно пошло-поехало. Правда уже сто лет не плясал. Но охота.
       Белоусов заиграл «Барыню», извлекая звуки поначалу переборами, а все стали хлопать в такт. Майор вышел в круг, смешно выбрасывая вперед свои длинные ноги.
       - Молодец, майор! Давай, майор! – раздаются голоса зрителей.
       И майор давал. Он довольно уверенно шел по кругу, то притоптывая, то прискакивая, с разворотами и присядками. Делал он это действительно умело и грациозно. Его таким раньше не видели, а потому аплодировали, не жалея рук. Но майор заметно ослабевал и выдыхался, не выдерживая темпа. Плюс ко всему сказывалось и выпитое. Сначала его немного увело в сторону, а потом он споткнулся и упал. Правда быстро вскочил и выдал пару коленец. После второго падения Белоусов не стал продолжать задиристую плясовую, а сменил мелодию, перейдя на популярную песню. Майор тут же запел. Но если в пляске он подтвердил свое высокое умение, то как певец он сильно разочаровал. В ноты не попадал и писклявым голосом «давал петуха». Все сначала подумали, что майор специально так шутит, поэтому дружно опять захлопали, но потом, когда он еще пару раз сфальшивил и сам, подняв руку, призывая к тишине, прекратил петь, то так же дружно оборвали аплодисменты.
       - Тише, друзья! Я хочу что-то сказать вам, - заявил он заплетающимся голосом.
       - Тише! Майор будет говорить, - Белоусов оборвал музыку, зажав струны.
       - Вопрос о моей демобилизации из армии уже решен, - спотыкаясь в словах проговорил он. – Я ведь, честно говоря, сугубо гражданский человек. Но прежде чем уехать, я должен перед вами извиниться. Прошу у вас прощения, чтобы не поминали лихом. Я ведь и вправду кое перед кем проштрафился и признаю это.
       - Да, ладно, товарищ майор, - послышались голоса добродушных офицеров. – С кем по службе не бывает. Служба, она всегда буграми идет, ровной не бывает. Мы понимаем.
       - Нет, нет. Я все же хочу договорить, - упрямо настаивал майор, брызгая слюной и поводя мутным взглядом. – Прошу меня простить, если я кого-то… как-то обидел, если был не спр…справе…длив.
       - Прощаем. Прощаем, товарищ майор, - снова вторили благодушные голоса. – Вы были хорошим политработником.
       Егор сидел за столом почти напротив импровизированного круга из офицеров, в центре которого пытался держать равновесие опьяневший Горностаев. Он старался быть сторонним наблюдателем и забыть все, что между ними произошло раньше, тем более, что последние берлинские события и бой на пути в Чехословакию растопили стойкий холод обиды в его душе. Правда, сегодняшнее появление майора при таком количестве орденов и медалей царапало самолюбие Егора, но он подавлял в себе чувство зависти. Эти извинения майора были ему не нужны и он пропускал их мимо ушей, даже налил себе ещё шнапса и выпил, чтобы снять растущее раздражение. Но Горностаев своей настойчивостью и усердием к своему прощению портил это хрупкое равновесие.
       - И особенно прошу прощения у старшего лейтенанта Никишина, - продолжал майор, глядя в упор на Егора. – Там, на Одере, я и полковник были совершенно к нему не справедливы.
       Все притихли и ждали объяснения. Ведь многие были тогда, при награждении у стен Цибингена, свидетелями неприятной сцены и несдержанности  комсорга по отношению к замполиту в присутствии высокого начальства.
       - Тогда, он действительно заслуживал самой высокой награды наравне с комбатом Улановским, но в тот момент мы считали его кляузником, анонимщиком и предателем. Считали, что это он оправлял анонимные кляузы на нас в штаб армии. А как оказалось, это было дело рук другого человека. Мы же из-за этой ошибки лишили его заслуженной награды. Я признаюсь в этом и приношу свои извинения.
       Все повернули головы к Егору и ждали, что сделает именинник, как он отреагирует на это признание и покаяние. Каждый оценивал этот поступок майора по-своему. Но Егор от этого признания чувствовал себя все хуже и хуже. Каждое слово майора словно било его по лицу, напоминая о том позоре и унижении, которые он испытал на злополучном награждении, о той опасности, которая могла обрушиться на него с тем поступком, вплоть до участи капитана Ногтева. Он стал пунцовым и ему показалось, что внутри его вырастает какая-то мощная волна гнева и злобы, которая пёрла наружу, и которую он уже не мог сдерживать в себе. В голове, словно колоколом, снова звенело слово майора «недостоин».
       - Черт бы тебя побрал, майор. Какого хрена ты сейчас откровенничаешь? Хочешь, чтобы я простил тебе и полковнику вашу подлость из-за которой я едва не погиб. Из-за каких-то недотраханных баб, вы готовы были втоптать в грязь боевого офицера, сражавшегося на передовой за переправу, за плацдарм. Да вы это и сделали. Вы унизили меня своим категоричным «недостоин». Вы едва не довели меня до самоубийства и штрафной роты и хотите, чтобы я с легким сердцем простил вас? Да вы не просто мерзавец, но и идиот, каких мало.
       - Прекрати, Егор! Прекрати оскорблять своего командира в день нашей общей Победы, - раздался резкий голос Улановского. – Все осталось позади, и перед тобой нашли мужество извиниться.
       Новоиспеченный командир полка, Герой Советского Союза подполковник Улановский пристально смотрел в глаза Егора. Он протянул к нему руку и чуть тише сказал.
       - Отдай-ка мне свой пистолет. Ты пьян и я не хочу, чтобы что-нибудь случилось по твоей глупости.
       Майор Горностаев в наступившей тишине тяжело вздохнул, что было больше похоже на всхлипывание, развернулся и пошел к выходу.
       Егор же вытащив свой наган, бросил его на стол перед Улановским, наполнил бокал шнапсом и ни на кого не глядя выпил его. Потом, словно спохватившись, снова наполнил его и произнес тост.
       - Предлагаю тост за порядочность! За то, чтобы никому из вас, никогда не пришлось просить прощения у своих подчиненных за сделанную им подлость.
       Этот тост был поддержан. Все налили себе и выпили. Но веселье после этой сцены за столом умерло. Все присутствовавшие все еще находились под впечатлением инцидента. Большинство, конечно, были на стороне Егора и не хотели его осуждать. Но с другой стороны было жаль и замполита, который, чувствуя свою вину, честно признался и повинился при всех, что дорого стоит. Не всякий командир найдет  в себе силу публично извиниться перед подчиненным.
       Неожиданно для всех в зал вошла жена, теперь уже генерал-майора Пугачева, радистка Марина. Она была радостна и улыбалась во весь свой красивый рот. Сейчас она была особенно прекрасна. Завитые золотистые волосы каскадом спадали на её высокую грудь, на которой сверкали орден «Отечественной войны», медали «За отвагу» и «За боевые заслуги». Все с восхищением смотрели на эту красивую женщину в военной форме, которая ей очень подходила. Все, кроме Егора. Он мельком кинул на неё свой замутненный взгляд и опустил его в пол.
       «Они, что сговорились сегодня испортить мне праздник?» - зло подумал он.
       - С праздником вас, товарищи однополчане!
       - Ура, прекрасной Марине Николаевне, - воскликнул капитан Белоусов.
Собравшиеся дружно троекратно поддержали клич.
       - Место, Марине Николаевне, - распорядился Улановский.
Место тут же было предложено, которое занимал Горностаев.
       - Бокал вина, Марине Николаевне!
       Марина подошла к столу, но садиться не стала. Несколько бокалов с разных сторон было протянуто ей. Она взяла бокал с ликёром, но пить сразу не стала, а будто ждала, когда все наполнят бокалы чтобы сказать тост. При этом она не сводила взгляда с Егора. Он это чувствовал и избегал смотреть на неё. Когда бокалы были наполнены и все ожидали,  что скажет женщина, Егор пьяно заявил.
       - Ещё одна змея пришла просить прощения, но можешь не стараться, я индульгенций предателям не раздаю и грехов не отпускаю. Место генеральши в других покоях, там твои заслуги оценят по достоинству.
       Над столом продолжала висеть полная тишина. Все переводили взгляды с Егора на Марину и обратно. Улыбка на лице женщины из радостной превратилась в застывшую и натянутую. Потом уголки губ стали подрагивать, как и рука держащая бокал.
       - Прекрати, Егор, - раздался голос Белоусова.
       - А я уже все сказал, - Егор поставил свой фужер на стол, не выпив и глотка.
       - Если ты сейчас же не извинишься перед женщиной, нашим товарищем и твоей гостьей, мы больше никогда не будем друзьями, - заявил подполковник Улановский.
       - Нет, пожалуйста, продолжай говорить, дорогой мой, - вспыхнула Марина. Голос её дрожал, как и вся она. Ликер выплескивался из бокала и тяжелыми каплями падал на белую скатерть стола, оставляя на ней, словно, кровавые пятна. Но после небольшой паузы она продолжила: - Я, действительно, перед тобой виновата. Но не настолько, чтобы об меня вытирать ноги. Ты унижаешь меня перед моими боевыми товарищами, однополчанами, как последнюю тварь. Но разве я не делила с вами все тяготы фронтовой солдатской жизни? Разве я не сражалась с вами бок о бок против фашистов, не вносила свой вклад в Победу, выполняя свою работу и, кстати, как ты видел в последнем бою, с оружием в руках? А я ведь всего-навсего слабая женщина. То что случилось между нами, то чувство, которое связывает мужчину и женщину, по-прежнему живет с моем сердце и останется навсегда. Но так сложилась жизнь, и в этом винить никого нельзя, во всяком случае это должно оставаться только между нами. Но я клянусь, что никогда бы не причинила тебе вреда, потому что ты моя первая любовь. И не надо смотреть на меня волком и бросать в меня, недостойные тебя оскорбления.
       В глазах Марины стояли слезы, хотя одна из них все-таки побежала по щеке. Она поставила бокал, повернулась и выбежала за дверь. Все молча смотрели ей вслед.
       - Верните её, - распорядился Улановский и трое офицеров, что были ближе к двери выбежали наружу.
       Вскоре они вернулись, но без Марины.
       - Эх ты, политработник. Лекарь человеческих душ. Не заслуживаешь ты этой женщины, - воскликнул начхим Белоусов и тоже выбежал из комнаты.
       - Да, Егор. Ты не только обидел женщину, но и нам в душу плюнул. Ты говорил, что хочешь оставить после себя след на земле, хороший след, чтобы тобой могли гордиться, но самый важный след остается в душах людей, твоих товарищей. Так вот этот след ты испортил, - после этой  фразы подполковник Улановский повернулся и ушел прочь.
       - Эх, такой праздник испортил, - капитан Лопата разочарованно вздохнул, выпил залпом содержимое своего бокала и тоже не прощаясь, покинул помещение. Остальные офицеры последовали его примеру, уходя с понурыми лицами.
       Егор сидел, опустив голову, опустошенный и разбитый. Ему было противно и стыдно перед друзьями, которые отвернулись от него. Он презирал себя, но понимал, что ничего не может исправить. Рука произвольно потянулась к кобуре, но она была пуста. Улановский забрал его пистолет, а ему так хотелось пустить себе пулю в лоб.
       За столом остался только старший сержант Муха. Он встал со своего места, подошел к Егору и приобнял его за плечо.
       - Ничего, земляк. Бывает. И на старуху бывает проруха. Это жизнь, а она как сноровистая лошадь: то взбрыкнет, то понесет, то гладко пойдет, а то встанет. Ею, брат, сложно управлять, чтобы не сорваться. Сегодня не твой день, но завтра будет уже твой. Зато когда доживешь до пенсии, будет, что вспомнить. А такое, думаю, тебе надолго запомнится. Кстати, друже, я разделяю твою точку зрения на эти вещи. Майор поступил с тобой подло и заслужил не только твердого слова, но и твердого кулака. И эта фифа, хоть и красивая чертовка, тоже заслужила отповеди. Если ты жена другого, то не хрен лезть к тому, кого предала. Но она права в том, что ваши дела должны оставаться между вами. А то со стороны выглядело, что ты просто обидел гостью и красивую бабу, тем более ППЖ командира. С ней нужно было с глазу на глаз, но не при всех, кто тайно в неё влюблен. Ну, ничего, все обойдется, рассосется. Главное, что мы победили в этой чертовой войне и остались живы, а раны зарубцуются. Представляешь, завтра уже нас начнут демобилизовывать и отправлять домой. А на гражданке нас ждет столько дел, столько новых событий и новых людей, что некогда будет вспоминать старых. А сейчас тебе нужно пойти, лечь и забыться хорошим сном, - сказав это Муха подмигнул, как всегда оптимистично улыбнулся и ушел, оставив Егора одного.
       Одному Егору стало ещё более муторно. Он ругал себя, за то что не сдержался, что не нашел в себе сил простить майора Горностаева, хотя прошло уже столько времени, что по прежнему любит эту непутевую Марину и именно из-за этого еще больше ревнует и злится на неё, что не желая того, испортил такой большой праздник своим друзьям по оружию. Он не знал что делать, не представлял, как исправить ситуацию.
       В наступивших сумерках в комнату вошел ординарец замполита сержант Устюжный. Он подошел к Егору сел рядом, деловито налил себе в фужер шнапса и выпил.
       - Ну, вот, товарищ капитан, я выпил за ваше здоровье, теперь скажу пару слов в подарок, - сказал он добродушно. – Не гоже так поступать с начальством. Бедный майор придя от вас рыдает, как мальчонка без остановки. Он ведь последнее время так пекся об вас: к ордену представил, к капитанскому званию, на свое место рекомендовал вместо себя. А вы… такую обиду ему нанесли. Я, конечно, понимаю, что он обидел вас раньше, там на Одере. Но ошибся человек, споткнулся. Конь на четырех ногах, и то оступается, что уж говорить о двуногом? Тем более попросил у вас прощения, специально при всех, чтоб все поняли, что он был тогда не прав. Теперь, думаю, ваша очередь пришла извиниться. Пошли бы вы к нему. Помирились бы. А то ведь всю жизнь человек мучиться будет. Да и вы, наверное, жалеть станете.
       - Почему ты меня капитаном назвал, сержант?
       - Так, сейчас сообщили, что на вас приказ пришел о присвоении вам капитанского звания. Теперь вы и есть «товарищ капитан». Майор Горностаев торопился до своего ухода сделать вас капитаном, чтобы вас могли назначить на его должность. Может, уже завтра вас вызовут в штаб дивизии и объявят о назначении.
       - Ну, спасибо тебе, Гриша, за добрую новость.
       - На здоровье. Да, что я? Это вам Горностаева благодарить нужно. Он же в принципе мужик хороший. Не без изъянов, конечно, но идеальных-то не бывает. Господь Бог и тот был не без греха. Тогда на Одере ему с полковником несладко пришлось. С захватом плацдарма долго ничего не получалось, а сверху давили, ругали, намекали на снятие с должности, а тут ещё эта анонимка, что они вместо дела…, ну, сами понимаете. Вот с катушек и слетели. Долго ломали голову, кто мог накляузничать. Решили, что вы, так как Ратушного к тому времени отправили на повышение. А потом ещё эта комиссия из армии нагрянула, шпионов искать. Вот он в отношении вас и напортачил. О том, что это было дело рук Ратушного, он узнал только 7 апреля, перед большим наступлением на Берлин. Вот такая история вышла, хотя Марина Николаевна предупреждала их обоих, что они не правы и на подлость вы не способны. Уж как она за вас заступалась…, полковник даже ещё больше ревновать её стал. Он ведь видел, что она вас ещё любит. Хотя она ему даже открыто сказала, что если он сделает вам гадость, но она сразу уйдет от него. Хорошая она баба. Не знаю, что между вами вышло, но вы ей дороги. Это точно.
       «Черт меня дери. Какой же я дурак. Дальше своего самолюбия ничего не вижу. Как же все исправить? Может и впрямь пойти к майору и простить его? Марину-то я давно простил, только боюсь в этом признаться. Вопрос: простят ли они меня за мое поведение?»
       - Ладно, Гриша. Я готов пойти с тобой к майору. С Мариной Николаевной я завтра разберусь. Сейчас только выпью для храбрости и пойдем.
       - Не нужно пить, товарищ капитан. Не были бы вы пьяны, ничего бы сегодня не случилось. Вас же все в полку уважают за ум и рассудительность, ну, и за смелость, конечно, выдержанность и справедливость. Таким и оставайтесь.
- Ты прав. Хорошие дела на пьяную голову не делаются.

(полную версию романа можно прочитать в книге)