Летопись шестая. Стандартный привыкает ко всему

   Летопись шестая. Стандартная конфигурация привыкает ко всему

   875 год новейшей эры. 118 день годичного цикла.

   Мечтая найти старое место брода, где гексоходы со мной на борту преодолевали реку длинной своих колоссальных конечностей, я шёл верх по течению весь день, но никакой знакомой местности приметить не смог. Река оставалась рекой, грязной лужей, расположенной под небольшим наклоном к горизонту, из-за чего она имела некий вектор направленности. Её широкие коричневые воды тихонько текли внутри песчано-грязевой пустыни, делали небольшой изгиб в одну сторону, а через какой-то километр в другую… Каждый новый шаг спрашивает меня, не совершил ли я ошибку, будто мне совершенно непонятно, куда иду. Правильно ли сделан выбор, либо просто меряю незнакомый берег шагами. Давно было пора отправиться вглубь сухих полей, но делать это без каких-либо знакомых ориентиров мне страшно.
   Иногда спускаюсь к самой воде, попрыгать на скользких валунах, среди которых растут однотипные плодовые тела грибов, питающихся растворенной в воде органикой неизвестного мне происхождения. Грибы - чрезвычайно яркий символ разумного вмешательства в местную, скудную природу, оставленный не просто так. Мицелий гриба виден невооружённым глазом и оплетает тонкими, полупрозрачными сетями нижние части камней и мелкие песчинки, скрепляя берег в единое целое, защищает от эрозии, не даёт реке разливаться дальше. А ещё, они довольно вкусные или, во всяком случае, без противных привкусов.
   Чем дальше я шёл, тем больше попадалось камней, а, следовательно, и грибов, прячущихся в их тени. Их обильное количество, никак не отмеченное в памяти, парализовало меня изнутри, путешествие прекратилось. Поэтому я сижу на плоском камне с дневником в руках и печально смотрю на заходящее солнышко.
   Не знаю, что написать. О чем мне стоит думать сейчас, в какие крайности бросаться? Чего стоит моя меланхолия, убивающая за каждый пройденный сегодня километр? Чем мне вернуть свой энтузиазм? Возможно, стоит что-то написать... Я, конечно, люблю свой дневник, но рассказами о себе сыт не будешь, тем более, когда передо мной лёгкой дымкой виднеется возможность обрести половину... Алиса! Она столько времени прожившая в моей голове, снова не покидает её, но теперь совершенно иным образом. Образом, противным моим привычкам. Мне физически не хватает прикосновения к ней. Возможно, это ностальгия по общим наркотическим дурманам, где мы были властителями друг друга, или просто проявление слабости моего характера, вызванное накопленной усталостью. Можно сказать, я вспомнил кое-что важное о тех людях, живших со мной и до меня раньше: они все делились на два пола, дополняющих друг друга. А значит, памятник стандартной конфигурации не может состоять из одной особи, минимум из двух: мужчины и женщины. Неужто пример волчьего племени пробудил во мне спящие семейные ценности?
   Моё тело ни на что не жалуется, но мозг измождён забытыми навечно переживаниями. Потребность в опеке и защите подобного себе существа не даёт мне покоя. Как она будет реагировать на мои слова, на знания, которые ей необходимо приобрести. Вся моя фантазия скрепит от натуги, но не может окончательно решить, сможет она мне улыбнуться когда-нибудь или нет? Конечно, можно выкинуть из головы всё лишнее, но что тогда в ней останется?
   Пора ложится спать.
   Нет, пример волчьего племени лишний раз напомнил мне о пошлости и низости человеческого общества! И, конечно, я имею в виду не само племя, никакого отношения к человечеству не имеющее, а их властных создателей с ущербной фантазией. Любая технология, рождённая в узком кругу посвящённых людей, каждый из которых преследовал исключительно гуманистические и светлые цели, стоит ей попасть в массовое использование, приобретает новые, зачастую жуткие черты. Нам не удалось реализовать множество проектов, только из-за боязни, что кто-то изобретёт альтернативное применение технологии. Один из очевидных примеров такой идеи, воплощением в жизнь, которой я занимался лично, имела шуточное название "возжигание огня". Естественно, ни с пламенем, ни с процессом окисления это ничего общего не имело, речь идёт о низшем этапе развития геннокорректирующей медицины, которая ещё не подразумевала использование несуществующих в природе генов. Нужно пояснить, что довольно продолжительный период времени закон разрешал людям сохранять статус обычного гражданина, если их ДНК имела стандартный кариотип и полностью состояла из натуральных генов, все вариации которых были собраны в специализированную международную базу, как бы идиотски это не звучало. Люди чрезвычайно активно этим пользовались, так как такую коррекцию можно было проходить в любом возрасте, без смены паспорта и, что самое главное, втайне от окружающих. Для большинства людей, решивших воспользоваться самой передовой и эффективной медицинской технологией, открывшей новую эпоху в истории, решающим моментом оставалась анонимность операции. Ведь нередко случалось, когда кто-то, например, избавившийся от аллергии на пыльцу, возвращался счастливый в родной город или село, где его начинали травить, называть «мутантом» или «нечистой силой» и даже доводили до самоубийства. С подобным пренебрежением от консервативной части общества просто необходимо было что-то делать, и лучшие умы сочиняли именно такую технологию, которая бы показала генную коррекцию в абсолютно положительном, нравственном свете. И мы решили изучать любовь.
   Суть проблемы заключалось в том, что природа любви между женатыми парами состояла из нескольких типов привязанностей. Отношения между мужчиной и женщиной складывались из взаимопонимания и психологической совместимости, и из биографических случайностей, заставивших людей встретиться и привыкнуть друг к другу, после чего они организовывали семью. Конечно, все эти факторы имеют мало отношения к биологии, и мы не собирались на них влиять, оставляя на совести респондентов. Но с другой стороны, очень важную роль в отношениях определяла генетическая предрасположенность, которая по природе своей довольно хаотична. Наши исследования обнаружили, что огромное количество семейных пар, и даже имеющих уже взрослых детей, на самом деле не имеют симпатии к феромонам друг друга, не имеют предрасположенности на геном уровне, либо она слабо выражена. Получается, они когда-то, в силу социальных причин, побороли в себе физиологические предрасположенности и выбрали "непривлекательный" вариант, с которым живут всю жизнь. Собрав огромный массив данных, мы изучили химию любви и гены, отвечающие за неё, и результатом стал вывод, что мизерная корректировка ДНК способна заставить людей подходить друг другу идеально, как ключ к замку. Ничего сверхсложного из себя не представляя, технология «возжигания» за несколько месяцев показала удивительнейшие результаты, когда семьи обретали настоящее счастье, доколе никогда не испытываемые чувства от близости и, буквально, начинали совместную жизнь заново. Успех опьянил нас сверх меры, заставив поверить в приближении утопии. Впервые за всю историю человечества у нас появился шанс избавиться от проблемы неблагополучных семей, забыть про кошмарную статистику разводов и супружеской неверности, создать счастливое, моногамное общество. Была развёрнута широчайшая рекламная компания, прославляющая вечные браки и в массмедиа, и в многочисленных дебатах...
   Но не тут-то было! Для начала, широкая общественность испугалась своего счастливого будущего похлеще ядерной войны, якобы подобные манипуляции ущемляют свободу граждан. Хотя они приходили на операцию добровольно. Мы отвечали тем, что граждане делают свой выбор, когда подают заявление в ЗАГС, а генная корректировка лишь улучшает качество жизни супругов, но несогласные стойко боролись за своё право быть зависимыми от хаоса природы, и переубедить их было невозможно. Конечно, война с мракобесами и мифотворниками проходила в автоматическом режиме, так как на нас работали законы рынка и желание людей жить лучше, чем вчера. Мы предлагали купить семейное счастье, и поэтому согласные на операцию были, почти каждая третья пара новобрачных, но не прошло и пары лет, как начался настоящий кошмар, из-за которого технология вышла за рамки закона. Были выявлены случаи, когда некоторые очень предприимчивые работодатели заставили своих заместителей пройти через эту процедуру, просочившуюся на чёрный рынок. Они посчитали, что очень удобно иметь в подчинении человека, питающего к тебе любовные чувства. Насколько мне известно, некоторые пострадавшие шли на это добровольно ради повышения или увеличения зарплаты, кто-то даже посчитал такие отношения в бизнесе вполне оправданными, настоящим гарантом честности... Позже они отправлялись в тюрьму вместе с начальниками, как настоящие жены декабристов.
   Но это не единственная проблема, терзавшая общество по любовному поводу. Кто бы, что не говорил, но права людей ещё не бессмертных, но уже без особых проблем достигавших трёхзначного возраста, необходимо было подчинять обособленным законам, например, если дело касалось неравных браков. Возможно, ещё до наступления новейшей эры регистрировались браки с разницей возрастов в пятьдесят лет, но на моих глазах это начинало становиться нормой. А то, что я был старше собственной жены на двадцать лет, вообще перестало считаться за разницу - просто смешная цифра. У нас ещё не было веских доказательств того, что при достижении сто пятидесятилетнего возраста у здоровых физически людей происходит кардинальные изменения психики, делающие их социально опасными, поэтому долгожители пользовались всеобщими правами и могли, и хотели жениться на восемнадцатилетних. И пока учёные накапливали знания о процессах старения психики, в это время вовсю гремели просто сумасшедшие свадьбы, которые попросту казались нелогичными. Но с точки зрения законодательства, человек, пытающийся жениться на своей праправнучке, является для неё далёким родственником и вполне может это сделать, если она достигла совершеннолетия и согласна. А с моральной точки зрения, он до подачи заявления в ЗАГС мог и не знать, что это его праправнучка, так как у него с полсотни правнуков. Нужно было изобрести веские аргументы, чтобы подобное урегулировать или запретить, но противники запрета не зря прожили свои года и могли за себя постоять. Нужно было искать другие пути, дать человеческим нормам развиваться вместе с развитием всего человечества. Например, существует амбициозная наука генная психология, вживляющая знания напрямик в хромосомы и грозившая уничтожить понятие человеческого возраста, так как люди могли рождаться уже взрослыми и с багажом знаний, либо могли покупать знания в форме молекулы потом. Было накоплено огромное количество знаний о том, как именно гены передают потомству нормы поведения и примитивные знания об окружающем мире, как подобные гены создавать искусственно. Кто-то даже предлагал мне распространять навыки понимания математических и физических формул в обществе с помощью вирусов, но в тот период, о котором я говорю, генная психология ещё не родилась. Над ней активно работали в последние годы перед Великой Войной, и я считаю эти знания утерянными и не успевшими повлиять на историю человечества.
   Возможно из-за причуд собственного воспитания, я всегда воспринимал жену, как равного партнёра, собеседника… Человека такого же как я, только с противоположной гендерной ролью. И разница в двадцать лет, когда нам обоим уже перевалило за сотню, действительно казалась смешной. И совсем не смешными кажутся возможные отношения с Алисой, как-никак это будет самый неравный брак за всю историю человечества. Ей ещё и месяца не исполнилось! Не знаю, что компьютерный интриган заложил в её головку, но на данный момент я сомневаюсь, сможет ли она просто выживать с моим геномом, но без моих знаний. Всё-таки очень многое в моем организме заточено под опытного пользователя.
   Похоже теперь я успокоился и могу заснуть.
 
   875 год новейшей эры. 119 день годичного цикла.
 
   Мой размеренный шаг напоминает плавный полет. Справа проносится коричневая река, абсолютно равнодушная к моим переживаниям. Любое движение воды, всплеск волны кажется колыханием жизни. В надежде дёргаю головой, но не ощущаю ничего кроме разочарования. У меня есть необъяснимое тревожное предчувствие, но его совершенно нечем подтвердить, и мой путь продолжается дальше. Медленный, долгий и совершенно неотвратимый путь с расплывчатым началом и совершенно неизвестным окончанием. А тем временем, утреннее солнце постепенно вступает в свои дневные права и все настойчивее слепит сетчатку. Ловлю себя на мысли, что слишком пристально вглядываюсь в корявый от слез лик родной звезды, и со вздохом опускаю голову.
   Внезапно, под ногами оказался асфальт. Широкий, многополосный асфальт шокировал меня своей ровной и свежей чернотой. Наклонился, попробовал шершавую гладь пальцами в надежде, что она пропадёт, но совершенно новая, без каких-либо следов дорога упрямо продолжала существовать. Она устремлялась вперёд туда, где на горизонте возвышались белые дома с плоскими крышами... Я прятал глаза, не хотел, боялся смотреть на множество домов самых разных размеров, опутанных проводами и ярким жёлтым светом восходящего солнца. Знал, что мне нужно было идти туда, что не существует другого выхода, кроме как сделать это как можно скорее. Решился! Кажется, перешёл на бег, проскакивая мимо одинаковых и новых фонарных столбов, отдаваясь счастливому безумию бега, лишь бы не думать. Дорога пошла под склон, я нёсся широкими прыжками и как-то внезапно оказался в освещённом электричеством туннеле, в котором и сбавил темп. Не успел спросить себя, зачем дорога уходит под землю, как внимание привлекли пёстрые надписи на стенах, повсюду оставленные яркими красками на совершенно непонятном языке. Размашистые, смелые символы собирались в короткие, но яркие слова… Возможно, художник и не старался вложить смысл в то, что я так тщательно пытался расшифровать, и мне предстояло разглядывать стены ещё очень долго, но случайно заметил боковое ответвление в туннеле и зашёл туда.
   Время снова замерло в прохладной бетонной коробке с единственной святящейся дыркой под потолком. Ногами вступил в жидкую грязь, повсюду валялся пластиковый мусор, и заметно пахло аммиаком. Женский смех! Мне стало дурно, окружение качалось и расплывалось в глазах. С нескольких попыток я повернул больную голову в нужном направлении и в углу помещения увидел небольшой круглый батут, на котором прыгала девушка в ярко-розовой одежде. Головокружение прошло, тошнота отступила. Молча смотрел на её детскую игру и совершенно увлечённые глаза. Простоял ещё какое-то время и ушёл. Она испортила мне настроение.
   Туннель всё-таки вывел в город. Издалека приветливые силуэты его зданий врали мне, пытаясь заставив верить в умиротворённость этого места. Тёплая игра утренних лучей на фасадах и окнах, тишина и простор улиц, чистота и уют - все ложь! Стоило только оказаться среди домов, и тут же проявилась слабость моей психики. Слепой ужас заставлял платить за каждый шаг трещинами на теле самообладания. Я даже не мог идти назад, не пытался сопротивляться неизбежному, а двигался вперёд, прекрасно зная, что мне предстоит скоро увидеть.
   За поворотом улица набита народом. Вопли тысяч глоток жестоко насилуют уши, в ноздри врывается запах огня и перцовый газ. Мгновение, и люди уже повсюду, в любых направлениях, на всех параллельных улицах все перекрыто бастующим народом. Причастные к восстанию врываются в квартиры непричастных, выгоняют на улицы всех, кого возможно выгнать. Тот, у кого есть оружие, гонит остальных на поликарбонатные щиты, под удары дубинок и резиновые пули. Сломленных и окровавленных оттаскивают за волосы, связывают руки за спиной нейлоновыми стяжками, сажают в полицейские фургоны дюжинами, но толпа не считает потери и неумолимо движется в сторону свержения власти. Никто не знает о реальных цифрах убитых и покалеченных, есть слухи о том, как людей давили гусеничной техникой, но все это малая кровь... Мало кто осознавал в тот момент, что совершенно неважно, сколько людей убивают друг друга; в конце концов любое массовое убийство малозначительно в масштабе всей популяции. Куда страшнее тот факт, что в такие страшные для стандартной конфигурации дни, они собрались в плотную толпу, чихают друг на друга, прикасаются к потной коже, контактируют напрямую с кровью…
   Я вижу себя в небе, летящим на вертолёте. Меня эвакуировали из института за несколько часов до того, как его взяли штурмом, спасли мою жизнь. Но мне отчётливо казалось, что моя жизнь осталась в разворованных стенах родного университета. Чего уж, там остались очень многие жизни в эти последние дни старого мира! Очень много было предсказано, и я не винил людей в творящемся хаосе, так как неразумно винить маленьких детей, ещё неспособных понять происходящее вокруг и действующих по наитию, в том, что они снова простудились. Тем более, что семейство вирусов ТТ-41, от которых страдало порядка 17 процентов населения, било по самому болезненному месту любого нормального человека - репродуктивной системе. Люди могли вытерпеть многие страшные вещи, самые разные эпидемии и теракты, но, когда биотеррористы начали отбирать у них способность к размножению, чаща народного терпения переполнилась в считанные недели. Слишком многие начали считать научный прогресс реальной угрозой для жизни и их истерию нельзя было остановить. Являясь одним из старейших представителей человечества, я чувствовал ответственность перед всей неистовствовавшей толпой. Разрывался между необходимостью создания очередной вакцины и выступлениями в СМИ с призывами о соблюдении карантинных зон, напоминаний о правилах личной гигиены и подобном. Но проиграл на оба фронта. Люди не дождались вакцины и собрались в кучу, не понимая, что теперь их начнут истреблять...
   Проходит ещё несколько шагов, и за поворотом вижу другую улицу. Крики и дым сменились на стоны и трупное разложение. Тот ужас, который когда-то я пытался объяснить, как теоретическое знание, кто-то продемонстрировал на практике. Показал насколько природный иммунитет может быть беззащитен против искусственной угрозы. Например, против чёрного грибка, произрастающего на любой слизистой человека: в лёгких, во рту, в пищеводе, в глазницах, в ушах - своими гифами проникающий в ткани со скоростью порядка сантиметра в час, переплетаясь с нервами, протыкая кровеносные сосуды.. Отвратительная смерть длится до четырнадцати часов, если, конечно, едва дышащий через заросший плесенью рот, ослепший и обезумевший к тому времени от ужаса человек не убивался другим образом. Стоило его крови охладеть на 5-8 градусов, как грибок помирал, испуская напоследок споры и сигнальный ароматизатор. На неуловимый обычному обонянию запах слетались насекомые, схожие с мухами. Задача, которых состояла в откладывании личинок в тела. За несколько часов полосатые черви с небольшой вероятностью переходили во взрослую стадию и перелетали на другое тело, но в большинстве своём вырастали до размеров сосиски. На этом этапе, зарывшиеся поглубже в плоть они прекращали есть мертвечину и начинали выделять большое количество пищеварительных ферментов. Трупы таяли на глазах, от вони хотелось упасть в обморок, но я шёл по щиколотку в том, что практически можно назвать хилусом. Эта густое, желтоватое вещество тоннами стекало в городскую канализацию, где консервировалось специальной монокультурой в заранее подготовленных резервуарах.
   Подобные вещи происходили в любом, более-менее крупном городе; стандартную конфигурацию не просто истребляли, её консервировали на будущее, как запасы на зиму. А я, как глупец, искал выживших, искал виноватых...

***

   Наконец-то, мне удалось захлопнуть чулан своей памяти. Проснулся совершенно внезапно, среди ночи, не в состоянии хоть как-то оценить обстановку - в глазах была только пульсирующая тьма. Долго боролся с мыслью, что потерял зрение, пока пятна звёзд наверху не достучались до моих воспалённых извилин. Самые первые минуты пробуждения показались чудовищными, выхватил из темноты ледяной камень, приложил к раскалённому лбу, остальное тело било крупной дрожью. Когда я понял, что отравлен, то попытался вызвать рвоту, но ничего не выходило. Голова совершенно не работала, не могла сконцентрироваться ни на одной мысли. Оставалось только довериться своему организму и ждать, когда он справится с напастью сам. Ещё очень долго в ночной тьме, как в закрытых глазах вырисовывались образы мёртвого города. Иногда вспоминал девчушку в розовой одежде, кто она? Ближе к утренним сумеркам смог заснуть ещё раз.
   К полудню процесс детоксикации достиг той стадии, когда по ощущениям я вернулся к относительной норме, и главной потребностью стала борьба с жутким холодом. Ещё немного и навязчивая мысль сжечь дневник, использовать его, как дрова для костра, взяла бы верх над рассудком. Но я справился с идиотскими порывами и, начав соображать, первым делом спустился к воде, сорвал первый попавшийся гриб и с сомнениями запихнул себе в рот. Рука предательски дрожала.
   Вода, очень много воды. Этими грибами вполне можно удалять жажду, если есть в большом количестве. Из-за этой водянистости даже сложно проводить анализ, было бы неплохо, сначала высушить гриб на солнце, но мне срочно нужны были ответы на вопрос. Основательно поработав зубами, сосредоточился и сперва почувствовал хитин и полисахарид напоминающий гликоген, что совершенно нормально для гриба, но их тут же перебила вереница молекул с большим содержанием азота. И сам аммиак в чистом виде... И большое количество мочевины. Хм, даже если просто внимательно понюхать шапку гриба, то можно уловить запах мочи, на который я не обратил внимания вчера. Но это тоже вполне нормально для гриба.
   Выплюнул пережёванную массу уже с полным осознанием того, что ничего ядовитого в ней нет. Или вернее, нет ничего достаточно ядовитого, чтобы устроить мне настолько весёлую ночь. И ведь должен признать, что по ощущениям яд обладал очень сильным психотропным эффектом, коли ему удалось воскресить самые болезненные участки памяти. Возможно, он настолько эффективен, что я просто неспособен уловить то его мизерное количество в грибах, которое, тем не менее, способно вызвать сильное отравление. Либо его вкус банально ускользает от меня.
   Мда, уже скоро наступят вечерние сумерки, а я так никуда и не сдвинулся за сегодняшний день ни в плане географии, ни в понимании, что именно меня отравило. Даже если забыть о том, что определение состава яда и его источника - это критическая проблема для моего дальнейшего выживания, остаётся ещё и моё взбесившееся любопытство. Кто посмел меня отравить? Каким образом?! Если я в скором времени не отвечу на эти вопросы, то химера моего сознания убьёт меня раньше любого яда! Я просто должен это узнать!
   Нужно что-то сделать, искать какие-то методы... Но что я могу сделать в пустыне, на берегу пустой реки, видя пустые грибы и пасмурное небо?! Конечно! Есть очевидный метод, о котором я почему-то забыл. Я должен успокоиться, ведь это так просто. Странно, что я сразу не вспомнил, ведь надо просто проанализировать свой кал! Попытался выдавить из себя хоть немного, чтобы поискать следы яда, но, похоже, мой кишечник слишком пустой, в него давненько не попадало ничего существенного. Возможно, стоит вызвать у себя диарею, но не хочу обезвоживать организм. Ох, как много бы я сейчас отдал за простую клизму, даже не передать...
   Без особой надежды на успех, надрезал вену на запястье, так как мне нужно было наполнить рот кровью, чтобы различить в ней что-то инородное. И, похоже, я устал, не смог сосредоточиться и никаких следов яда в крови не обнаружил. Так и лягу спать с полным ртом крови.

 875 год новейшей эры. 120 день годичного цикла.
 
   Всю ночь не сомкнул глаз, несмотря на тошноту, усталость и начинающийся голод. Когда совсем стемнело, мне надоело лежать просто так, потому, повинуясь полуживотным инстинктам, ползал на четвереньках вокруг своей стоянки и обнюхивал землю. Я нашёл все свои старые следы: одну цепочку, как я сюда пришёл, несколько - как спускался к воде. Почти в полной тьме, нашёл место, где пролил несколько капель своей крови... Нет, поводов сомневаться в собственном обонянии, но не учуял никаких чужих запахов!
   Утро начал с плотного завтра, съел довольно много грибов, так как, доверившись своему опыту и вкусовым рецепторам, решил считать их безопасными. Наевшись, собрал свои вещи и готов продолжать путь. Самочувствие вполне хорошее, да и солнышко сегодня светит вполне ободряюще.

   875 год новейшей эры. 124 день годичного цикла.
 
   Запах воды меняется в худшую сторону с каждым шагом, в нём все отчётливее чувствуются едкие нотки результатов жизнедеятельности. И если раньше коричневый цвет воды и органические примеси вызвали лёгкое недоумение, то теперь нет никаких сомнений в том, что я натурально приближаюсь к чьим-то сточным канавам, и начинаю постепенно нервничать по этому поводу. Совсем остановился, когда отчётливо учуял заметный след на воде близко у берега. Порыскав в воде, перевернув пару валунов и вымочившись по пояс, пришёл к выводу, что нащупал ногой край некой трубы, которую попытался разглядеть, но грязная и холодная муть мне этого не позволила. Вернулся на берег, поднялся на пару метров выше уровня реки, строго напротив найденного места. Конечно, я ошибся и, прокопав не меньше метра в глубину, ничего не нашёл. Пришлось копать дальше, превратить яму в трёхметровую траншею, пока не ударился тесаком о бетон. Вот оно! Найденная мною канализационная труба огромна, в ширину не меньше двух охватов. Обкопал её не более чем на половину, с целью лучше разглядеть и пока не понимаю, что с ней делать.
   Вот оно, поднимающееся из глубины волнение при встрече с масштабной, скорее всего могучей жизнью! Я окидываю местность глазами, вижу гряду возвышенностей сбоку у реки, мимо которых двигаюсь не первый день, на глазок прикидываю, куда идёт найденная мною труба и ужасаюсь. Без сомнений, где-то там, под землёй, живёт нечто, по размаху соизмеримое с городом. Не удивлюсь, если в эту довольно полноводную реку впадают десятки подобных канализационных труб, и по каждой текут отходы жизнедеятельности от сотен тонн биомассы. Меня гложет желание познакомиться с этими тварями, интересно, кто они?
   Слегка дрожащими от приступа любопытства руками я приволок валун побольше, чтобы пробить отверстие в трубе. Сбился со счету, считая, сколько потребовалось ударов для пробития бетонной стенки и последующего расширения дыры до моих размеров. На работу ушло не меньше часа времени, так как бетон оказался достаточно прочным, хорошо ещё, что не армированным. К слову, пускай я и называю этот материал бетоном, но делаю это только из-за информационной безысходности. Не имею понятия, что это за материал! Все, что можно сказать, он состоит из обыкновенных песчинок песка, которого кругом много, и склеены они каким-то веществом, возможно органического происхождения. Подходящих для этих целей веществ чрезвычайно много, часть из них возможно синтезировать органами внешней секреции, если потребуется такая необходимость. Я не проводил анализа, так как не хочу тратить драгоценное время.
   Внутри трубы темно, сыро и скользко - стенки местами покрыты сероватой слизью. Только опустив голову в отверстие, я уже передёрнулся от инстинктивного омерзения, хотя ничего страшного там не было. Лишь только небольшой ручеёк жёлтой жидкости, бегущий самотёком по наклону трубы. Если кинуть камушек, он поскачет вниз и за несколько прыжков спустится до уровня реки, нырнув в невидимое зеркало воды, где и издаст одиночный, громкий бульк. О вещах, находящихся на другом конце, можно только догадываться. Мне стоит постараться объяснить самому себе, почему так важно разобраться с этой трубой, почему я трачу на неё столько времени. Не хочу скрывать факта своего бесцельного блуждания, продолжающегося последние несколько суток. Я не могу сориентироваться! Столько событий произошло с момента того перехода, что воспоминания о самом месте остались совсем бледные. Конечно, река никак особо не изменилась, но ловлю себя на мысли, что давно мог пройти мимо брода, не узнав его. Более того, тогда мир воспринимался по-другому, у меня был зелёный симбиотический костюм, питающийся энергией солнышка, и потому я придавал излишнее значение движению облаков…
   Сейчас на мне довольно удобный, но натирающий в нежных местах дезинха из грубой кожи, который лишний раз напоминает о недавних событиях, о настоящей встрече с первобытными аборигенами. Под кожаной курткой вязанный из собачьей шерсти свитер по самобытной технологии племени. Из более цивилизованных даров моего электронноголового работодателя осталась только полностью развалившаяся обувь, от которой я оставил только подошву из прочной резины, привязав её к ступням кожаными лентами. Также я до сих пор таскал с собой бензобак от машинки, но думаю, что пора его уже бросить. При себе оставить нужно тесак (куда без него?), шкатулку с реактивами (как я без своих ядов?) и дневник, который стоит завернуть получше. Я постараюсь привязать свой рюкзачок поплотнее к спине, чтобы он меньше мешался в условиях замкнутого пространства, и на этом мои приготовления закончатся. Жалко, что с эмоциональным багажом разобраться куда сложнее. С одной стороны, я зол из-за вчерашнего отравления и жажду мести, с другой - потерян и не прочь воспользоваться любой помощью от любой разумной жизни, которую мне удастся найти. И с третьей стороны, я почему-то до сих пор медлю и до последнего оттягиваю момент моего проникновения в канализационную шахту. Пора уже браться за дело!

   ***
   Когда залез в трубу, дело близилось к ночи, становилось темно, чему я не предал большого значения, так как мне банально не хотелось ночевать поблизости от пробитого отверстия. В итоге заснул в трубе, но об этом позже.
   Для начала, пришлось подавить отвращение, терпкая вонь кружила голову, казалось, что дышать совершенно нечем. Но как выяснилось позднее, уровень кислорода в подземелье в целом был даже выше, чем на поверхности, и требовалось только выбраться из нижней части канализационного стока, где концентрация удушливых газов стремилась к невыносимому значению. В конце концов, если мне подвластны инстинктивные механизмы, регулирующие ток воздуха в ноздрях, я могу, сузив носовые каналы, менять спектр ощущаемых запахов, не давая большей части ненужных молекул оседать на слизистой и лишний раз раздражать рецепторы. В зависимости от скорости внутриносового потока запахи ощущаются с разной интенсивностью, что позволяет немного подстраивать обоняние под ситуацию и меньше страдать от вони. Тем более, что почти сразу оказавшись в полной темноте, моё восприятие вынуждено переключилось на слух, обоняние и тактильные ощущения. Двигаясь медленными шагами на корточках верх по трубе, ведя пальцами по круглой шершавой стене, я одновременно испытал полную растерянность и страх, и очень быстро потерял ориентиры во времени, но с другой стороны, будто растворился по всему внутреннему пространству трубы, зная и чуя всё. Текущий по ногам поток издавал очень характерные звуки, прекрасно слышимые на десятки метров вперёд, и малейшее лишнее журчание выдавало инородные тела, двигающиеся вместе с жидкостью. Это были какие-то сгустки, имеющие свой запах и свой звук, что позволяло фантазии рисовать их перемещение относительно меня. И стоило мне разок в такой сгусток наступить и оскользнуться, как больше я в них не ступал никогда.
   Прошло немало времени, за которое можно было успеть свыкнуться с болью в спине и забыть про неё, прежде чем появилось первое серьёзное препятствие. Я настолько хорошо адаптировался к темноте в небольшом, замкнутом пространстве, что ощутил преграду в полуметре от себя, не прикасаясь к ней. Конечно, это не была глухая стена, она свободно пропускала воздух и воду так, будто не существовала вовсе, но при этом издавала тонкий запах. Рука зачем-то потянулась вперёд, но вовремя её одёрнул, заставил отвязать тесак от рюкзака и сжать рукоять покрепче, в то время, как приблизил лицо и сделал несколько медленных вдохов. У меня не получилось идентифицировать вещество, но появилась чёткая ассоциация с некой смолой; я тут же представил перед собой липкую сеть, прикоснувшись к которой, можно было прилипнуть надолго. Также не стало бы для меня новостью, наличие у сети нервных окончаний. Наверняка, стоило мне к ней прикоснуться, как местные жители тут же узнали о моем проникновении.
   Я долго водил носом в максимальной близости от преграды, пытаясь придумать ход дальнейших действий, принюхивался к стенам, где это нечто крепилось. По всей видимости, эта “паутина” была в палец толщиной, имела собственное кровообращение, нервы, железы с липким секретом… А что, если оно чувствует моё дыхание? Спохватился как-то внезапно, испугано захлопнул рот и полностью обратился в слух. Вдруг, ко мне уже ползут плотоядные охранники канализации?
   Что-то липкое и холодное обхватило мою шею и дёрнуло лицом вниз. Молниеносно, не дав и пискнуть! Попытался сопротивляться, но тело не слушалось меня, на истошные вопли мозга конечности никак не реагировали, не шевелились и только пульсировали мелкой дрожью. В мгновение ужас и сточная грязь сомкнулись над моей головой. В суматохе я пытался понять, каким образом меня парализовало, неужели эта тварь переломила мне шейный нервный ствол?! Я не знал. Безнадёжность ситуации, когда кто-то топил меня беспомощного, лишённого права бороться за собственную жизнь, действовала страшнее самого удушья. Вскоре пропали все ощущения. Прошло несколько минут борьбы, в которой я не участвовал; для меня время обратилось в пустоту без связей с происходящим. Единственное, что ещё каким-то образом крутилось в голове, это размышления об этом отрезке времени, в котором ничего не происходило. Хотя нет, очень даже происходило! Я умирал, но при этом о чем-то размышлял, а значит и не умер окончательно. Все походило на очень привычное для меня состояние, а именно на сильное наркотическое отравление, хотя к этому невозможно привыкнуть. Я написал о нескольких минутах, а сколько на самом деле прошло времени узнать затруднительно. Разве можно ориентироваться во времени, в том отрезке, где ничего не происходило, отталкиваясь только от собственных мыслей? Главное, что не успел захлебнуться, так как внезапно все прошло. Вынырнул из лужи, ударившись о низкий свод трубы, и судорожно принялся ощупывать свою шею. Она казалась целой, свободной. Чуть не задушил себя, пытаясь нащупать что-либо аномальное!
 Я громко выругался, ещё не совсем вспомнив, где нахожусь. Темнота и дикая вонь сильно давили на сознание, мешали сосредоточиться. Несмотря на плотно сжатые веки, что-то едкое проникало к слизистой глаз, вызывая назойливое жжение. Отплёвываясь, смахивая с лица нечистоты, я вскипал от ярости, готовясь к жестокой мести. Преграда, рядом с которой я так внезапно потерял сознание, не пережила следующих минут. Пускай вина лежит на моей усталости, голодном истощении и окружающей атмосфере, но карающие удары тесака достались именно ей. Настоящий сигнал к штурму неизведанной колонии! Мне стало наплевать на грядущие опасности, на встречу которым я решительно нёсся на четвереньках.
 Я ворвался в открытое пространство, тут же ощутив новую гамму ощущений. Звуки моего тела, ранее скакавшие как мячики вокруг меня, тут же утонули в окружающей пустоте. Воздух стал чуть свежее, но тёплые испарения, едкие для глаз, все ещё присутствовали. Без особой опаски выпрямился в полный рост и размял спину, сделал несколько шагов. Сточная жидкость теперь доходила почти до колена, дно было мягким и топким, сложно было вырвать ступню без чавкающего звука. При этом над водой и в воде ничего не было, в какую сторону стоит идти, подсказок никто не давал, и что я забыл в этой дыре?
   Делать было нечего, приходилось разведывать, где я нахожусь. Издал несколько коротких гласных звуков и немного удивился, так как пространство вокруг показалось совсем небольшим. Сделав четырнадцать уверенных шагов вперёд, я действительно упёрся в противоположную стену. Двинулся вдоль неё направо и через пять шагов обнаружил проход, наподобие той трубы, по которой я сюда залез, только значительно уже, круглая дыра не шире полуметра. Ещё через шесть шагов такая же… Дальше третьей не пошёл. Вот уж чего я боялся больше всего, так это непонятных разветвлений - совсем мне не хватало лабиринта с кучей труб и тёмных помещений!
   Для прохождения любого лабиринта требуется чувство направления и способность фантазии построить в голове схему пройденного пути. Не думаю, что могу сильно хвастать подобными способностями, к тому моменту мне уже хотелось завыть от собственного безрассудства, но тем не менее, я всё-таки решился двигаться дальше. Быстренько прикинув, что все новые ходы, в принципе, одинаковые и осмысленный выбор сделать затруднительно, выбрал ближайший проход и полез в него вперёд головой. Записывая сейчас эти строки, я удивляюсь собственной храбрости и не могу точно вспомнить, каким образом смог мотивировать себя лезть сквозь узкую трубу, в которой нетрудно было и застрять. Помню, что стало дико страшно только спустя несколько преодолённых метров. Захотелось вернуться во времени назад, к тому моменту, когда ещё копал береговой песочек тесаком, чтоб тут же побежать подальше от этого места. Лишь бы только не быть под землёй в таком тесном пространстве! И пускай, нельзя самому отправится в прошлое, так хоть отправить мысль телепатически самому себе, сказать, что лезть сюда - дурацкая затея...
   И тут по трубе полилась соляная кислота. Вернее, мне так показалось сначала, так как мой нос сильно чувствителен к ней и в первые секунды ввёл меня в заблуждение. На самом деле на меня лилась вязкая жидкость, наполненная и слизью, и мелкими комочками, множеством всяких вещей, среди которых была кислота. Всего пролилось немного, только запачкало меня, но этого было достаточно, чтобы ощутить себя куда хуже прежнего. Нос, глаза, рот и кончики пальцев начало противно щипать, и я дал максимальный задний ход. Выбравшись обратно в небольшое помещение, наполненное сточными водами, с облегчением умылся ими... Дотронулся пальцами до мягкого дна и немедленно понял, где именно нахожусь. То, что я раннее считал топким, илистым дном, оказалось гладкой живой тканью с мягкими ворсинками. Легко воткнув в него тесак, я на ощупь вырезал небольшой кусочек плоти с ладонь и на вкус, и по общим впечатлениям классифицировал её как стенку кишечника. Оказалось, что я пролез не просто в чью-то канализацию, а напрямую в пищеварительную систему и уже на подступах к желудку, меня окатили желудочным соком! Невольно восхитился нестандартности решения. Похоже, кому-то пришло в голову масштабировать пищеварительные органы до размеров в несколько десятков кубометров и поместить их в подземных катакомбах. В целом, наверно, в этом нет ничего сильно оригинального, если не считать главного факта. Того, что живая ткань не замкнута сама в себе, не защищена поверхностным слоем и её внутренние части напрямую контактируют с бетонной оболочкой. И по всей видимости, состав этой строительной смеси - это настоящее чудо, так как кто-то умудрился обеспечить толерантность живых тканей к настолько неподходящему для этого материалу.
   - Бетонный человек! - саркастически озвучил свою догадку вслух, вдумчиво пережёвывая следующую пробу мяса. Если я находился в таком своеобразном кишечнике, то где-то должны быть немалые кровеносные сосуды! Главное преимущество человеческих ушей над электрическими микрофонами, в возможности вычленять нужные звуки из шумного фона. И только подумав о сосудах, я тут же услышал отчётливый шорох жидкости, текущей по трубам и ринулся туда. В десяти шагах нашёл очередной проход, довольно круто идущий наверх, по дну которого были проложены две трубы сантиметров десять в диаметре – кровотоки. Вот куда надо было лезть!
   В этот момент я в десятый раз пожалел, что в состав моей сетчатки не входят колбочки, ответственные за инфракрасное излучение. Казалось бы, такая относительно простая модификация для глаз наверняка была изобретена военными ещё в период моей молодости и могла помочь мне в тысячах ситуаций, но я о таких наработках ничего не слышал. Подумать только, видеть тепловое излучение чрезвычайно полезно при поиске жизни, возможно, можно различать тёплые объекты, даже не открывая веки, если сделать этот участок кожи достаточно холодным... Вот только мои глаза практически не отличаются от стандартных человеческих. Конечно, когда-то давно, ещё работая на кафедре, я покупал две модификации, одна убирала слепое пятно, а вторая для ускорения адаптации к яркому свету. Реклама утверждала, что ускоренный метаболизм в клетках сетчатки позволит воспринимать больше ярких деталей на мониторе при большей частоте кадров, так как частоты обновлений современных матриц далеко ушли от физиологических возможностей стандартной конфигурации. Тогда я так и не смог понять, насколько стала интереснее выглядеть картинка, но сама идея, что для свежих компьютерных игр человеку требовалось апгрейдить не только железо, но и собственные органы чувств, взрывала умы многим.
   Внезапно темноту рассеял мертвецки бледный луч света, направленный из трубы на меня. Не особо сильный, не способный надолго ослепить меня, поэтому щурясь я различил очертания чрезвычайно худого существа шустро ползущего в моем направлении. Шорох скребущихся по бетону лап нарастал пугающе стремительно. В последний момент, уже перед самой мордой воткнул в стену тесак, и мелкие острые зубки злобно сомкнулись на обухе, царапая дорогой мне металл. Пока не опомнилась, свободной рукой схватил тварь за подобие шеи и без труда смог удержать, так как по силе и размерам она походила на подростка. Чрезвычайно тощие конечности, практически без мяса, нежная как плёнка кожа, склизкая, неприятная, вроде тонкой чешуи. Само тело похоже на гуманоида, небольшой человечек с руками и ногами, без половых признаков, на голове вместо одного глаза в глазницу встроен светодиодный фонарь. Пасть открывается широко, вся наполнена мелкими зубками, но не думаю, что она способно сильно меня покусать, так как ответно свернуть тонкую шейку не составит труда. В последнюю очередь я отметил, что ноги у существа повёрнуты коленками назад, ведь так проще ползать по узким трубам. По общему впечатлению, похоже на кузнечика.
   Поднёс морду твари поближе к себе и глубокомысленно заглянул в единственный глаз, чёрный, мутный, ничего не выражающий. Оно злобно фыркало, сучило скользкими ручками, пыталось вырваться, било меня кулачками, но безуспешно. Попутно старательно подсвечивало меня своим глазом-фонарём, видимо пытаясь рассмотреть меня в деталях. Это существо оказалось совсем непохожим на грозного защитника подземелий, и скорее выполняло функцию техника-смотрителя.
   И всё-таки оно извернулось и кусило меня.
   - Эх, сучёныш! - крикнул я, когда понял, что наладить контакт просто так не получится, и в ответ хорошенько впился зубами в тонкую ручку. Ха, все живое, с чем я не могу договорится, должно быть сожрано!.. На самом деле нет. С одной стороны, мне хотелось "взять пробу ДНК", а с другой, эту тварь требовалось хорошенько напугать. На боль она отреагировала шоком, замерла, обмякла, вроде притворилась мёртвой. Я выпустил её, откинув от себя подальше, и та тут же бросилась убегать вверх по трубе. Поспешил следом. Похоже, мой укус получился достаточно сильным, из-за него существо заметно хромало, и только поэтому получалось не отставать. А трубы тем временем вовсю ветвились, появлялись какие-то боковые проходы, ведущие под разными углами, в которые мы ныряли или пробегали мимо. Я задним умом понимал, что самостоятельно найти выход не смогу, поэтому ни в коем случае нельзя было потерять из виду бегущий лучик фонарика, и весь азарт был сосредоточен только на нем.
   Стоило мне запыхаться от неудобного бега на четвереньках, немного отвлечься, и существо моментально пропало. В полном мраке снова обратился во слух, для чего попытался успокоить дыхание, но кровь лихо свистела по сосудам, не давая сосредоточиться. Стараясь не терять секунд, пополз вперёд ощупывая и вынюхивая стены метр за метром. Остановился в шаге от гибели и решительно ткнул тесаком в стену слева от себя. Бетона там не оказалось, металл прорезал фальшивую стенку со звуком, характерным для ткани, и ушёл в пустоту. В ответ перед моим носом проскочило нечто длинное, тонкое и острое, воткнувшееся в противоположную стену. Я ткнул тесаком ещё два раза и, судя по короткому вскрику, один раз попал. Подлый убийца, пытавшийся напасть из засады, оказался раненым и, тут же бросив оружие, ушлёпал в глубь своего прохода. Хотелось его нагнать, уже разорвал для этого ткань, но в последнюю секунду передумал. Эта труба вела явно вниз, в то время как впереди шёл явный подъем. Желание двигаться к поверхности победило.
   Выбранный проход вывел меня в новое, просторное помещение, где потолок оказался на два пальца выше моего темени. С наслаждением распрямился. Лицо смочилось тёплым, относительно чистым паром, наполнявшим здешний воздух, а вокруг периодично раздавались протяжные, влажные выдохи существ, которых я уже давно ожидал встретить, и мои надежды в полной мере оправдались.
   Пара слов о людях-бочках. Так как у меня есть достаточно свободного времени, я обязан поподробнее рассказать о настолько широко распространённой и универсальной концепции жизни, которую можно встретить в любом достаточно укромном месте.
   Бочка является довольно компактным организмом, созданным на основе идей крайней унификации, обрезания всех лишних функций, поэтому получилась очень примитивной по внутреннему строению. Обособлено от остальной колонии, она не способна ни жить, ни размножаться, ни перемещаться или как-либо влиять на окружающий физический мир, так как это претит её первоначальному замыслу. У неё отсутствуют любые органы чувств, нет соматической нервной системы, отвечающей за осмысленные движения, так как нет органов движения. Периферическая нервная система служит только для мониторинга состояния немногочисленных внутренних органов. Трудно судить, могут ли примитивные болевые сигналы от немногочисленных рецепторов достучаться до центра, до сознания, ведь их предназначение заключается в раздражении чужих нервных центров - главного смотрителя за всей колонией. А для него очень важно иметь достаточное основание для отключения бочки от общей системы и замены на новую, иначе сильно больная или уже погибшая особь может вызвать всеобщую эпидемию. Хотя ломаться внутри бочки особо нечему, и она способна прожить многие десятилетия, если не столетия. Само место для жизни колонии выбирается максимально комфортным и защищённым, как правило, это искусственные пещеры, законсервированные, с неизменной температурой и влажностью, без источников света. Бочки Обыкновенные просто не созданы для выживания в других условиях, не имеют ни шерсти, ни прочного эпителия. Тоненькие косточки, пронизывающие бочку, рассчитаны только на статические нагрузки, только удерживают правильную геометрическую форму. Со старением они ещё сильнее истончаются, из них вымывается кальций, они становятся хрупкими, но радиальная симметрия и геометрия все равно обеспечивает достаточную надёжность скелету. Различных костей совсем немного. Первые, вертикально стоящие столбцы, слегка изогнутые, выгнутые наружу, чтобы дать больше простору для мозга внутри. На них есть несколько парных суставов, которые удерживают пару горизонтальных рёбрышек, разведённых, в общем случае, на 120 градусов. Шесть рёбер кольцом соединяют шесть столбцов и таких «ободков» у бочки может быть от четырёх до восьми. Одно из средних колец имеет дополнительные радиальные косточки, которые собираются в центре у шарикообразного крестца. Таким образом получается изогнутая книзу чаша, на которой удобно лежит мясистый, крупный мозг. Подобной удерживающего конструкции сверху нет, поэтому, если бочку перевернуть верх ногами и хорошенько встряхнуть, мозг отвалится, своей массой оборвёт сосуды и нервы и погибнет.
   Несмотря на такую простоту скелета, в руках его сломать достаточно сложно, и в основном из-за скелета мышечного. Да, мой дневник, ты будешь сильно удивлён, но у бочек действительно есть мышцы, которые прекрасно видно сквозь натянутую полупрозрачную кожицу. При их работе бочка начинает плавно сжиматься в одной плоскости и растягиваться в другой, создавая впечатление, будто она очень неторопливо дышит. В этот момент сверху от неё идёт пар, почти как изо рта на морозе, но никакого отношения к дыханию эти движения не имеют.
   Дело в том, что мозг находится в мутной, желеобразной жидкости серебристого цвета, состоящей из коротких белков с большим количеством ионов серебра, либо ионов других металлов в сложных пропорциях. В верхней части бочки жидкость, или правильнее гель, с одной стороны пронизывается сетью сосудов, идущих напрямую из мозга, а с другой стороны полыми трахейными трубочками, идущих от боковых сторон к верхней плоской крышке. На боках, в верхней части, где трахеи выходят наружу, находятся малоприятные на вид узкие щели, немного похожие на человеческую гортань, если заглянуть глубоко в рот. В момент, когда центральному мозгу, очень большому по размеру и сложному по строению, недостаёт пассивного охлаждения, бочка начинает свои размеренные движения, с характерным мокрым всхлипыванием прокачивая воздух по трахеям, и накапливает прохладу в желеобразном теле. Гель, насыщенный металлами, охлаждает кровь, и, соответственно, сам мозг. А работающие непрерывно, воображающие целые миры мозги потребляют немалое количество питательных веществ, химическая энергия которых большей частью превращается в тепло. Бочки действительно сильно нагреваются, и система охлаждения является для них жизненно необходимой. И неудивительно, что они себя прекрасно чувствуют в подземных пещерах, где температура всегда близка к трём-пяти градусам. На стенках бочки постоянно образуется влага, активно испарятся в трахеях и выбрасывается сверху. Зачастую, очень большие колонии, стоят в довольно плотной туманной дымке.
   Что касается остального строения, оно сильно зависит от устройства всей колонии в целом. Количество граней геометрически правильной бочки подразумевает количество соседей, с которыми есть прямая связь. Это либо число шесть, либо восемь, в редчайших случаях бывают квадратные бочки с четырьмя соседями. Особь образует с ближайшим окружением коммуну, в которой возможно общение без посредников, а дальнейшее взаимодействие с другими членами колонии сильно страдает от расстояния. Я не знаю, как именно это ощущается, так как никогда не испытывал этого на себе, но практический опыт показал, что имея всего четыре грани люди подвергаются депрессии, чувствуют себя одиноко, их психика сильно страдает. Но шести или восьми связей вполне достаточно для комфортной жизни большинства.
   С физиологической стороны, от количества соседей зависит строение сердца, занимающего всю нижнюю часть. Оно совершенно не похоже на сердце стандартной конфигурации, может быть разной формы, разной массы и разного устройства. Но оно всегда кажется чрезвычайно огромным и сложным для такого маленького и простого существа, так как решает очень нетривиальную задачу по равномерной циркуляции крови между всеми соседями. Кроме того, все сердца в колонии работают с высокой степенью синхронизации, так как при сокращении желудочка в одном сердце, кровь нагнетается в желудочек другого сердца, который в этот момент должен быть пустым. А как при этом венозная кровь отделяется от артериальной, ведают только сами смотрители! Бывают бочки с собственной мочевыводящей системой, из-за чего образуется общая сеть мочеточников, и на сердце возникает ещё один дополнительный желудочек для прокачки мочи. Как правило, такое встречается у самых больших колоний, где сложно централизованно обеспечить качественный состав крови для всех пользователей, и на бочки перекладываются некоторые функции выводящей системы. Но самым простым решением, всегда остаётся ограничение размеров колонии в некоторых разумных пределах. Или, возможно, я ещё просто не успел повидать новых, революционных технологий по устройству колоний.
   С точки зрения генома, ДНК бочек практически не выходят за рамки того, что есть у стандартной конфигурации, она просто выглядит сильно урезанной и компактной. Задача инженеров, проектировавших бочки, заключалась в создании ячейки интеллекта, путём избавления мозга человека от ненужных для мыслительного процесса функций и органов, минимизации тела. Требовалось точно определить, что именно необходимо оставить для продуктивной работы мозга, как научить его модульности, для эффективного взаимодействия с группой, и оставить минимальную способность к транспортировке. Все самые серьёзные изменения относились исключительно к строению нервной системы. Наработки в данной области традиционно было немного, все возможное приспособили для данного творения. Нестареющая и практически неисчерпаемая память, увеличенные вдвое или втрое центры восприятия, которые при отсутствии органов чувств сами генерировали необходимые импульсы. Орган, ранее называемый мозжечком, заменили на коммутативный раздел, отвечающий за восприятие несуществующего тела и его взаимодействие с другими телами в области общей фантазии, достоверность которой не должна вызывать никаких сомнений.
   И если мы затронем историю создания, то, конечно, бочка возникла не на пустом месте и имела собственные исторические предпосылки. Её вполне безобидная альтернатива витала в воздухе задолго до начала Великой Войны. Первый шаг был сделан примерно за половину столетия до неё, и на тот момент принёс немалое воодушевление и вдохновение для больших масс просвещённого населения. И пускай это изобретение изначально казалось совершенно безобидным и по большому счету бесполезным. Тогда мало кто мог воспринять коммутационный нерв не как дичайше сложную игрушку, а как реальный инструмент, но, тем не менее, в нём чувствовался намёк на приход будущего. Для понимания скажу, что человек, купивший ген первой ревизии, мог месяцев за шесть вырастить на своей руке торчащий на несколько сантиметров тонкий отросток и подключится к человеку с таким же отростком. Это сопрягалось с огромным количеством трудностей. Далеко не всё подходили друг к другу. Даже конечная длина, на которую вырастал нерв, сильно варьировалась; у некоторых испытателей рост продолжался десятилетиями, и я помню человека чуть ли не с метровой верёвочкой, которой он бесконечно гордился. Если не вдаваться в подробности генома, а судить в целом, нерв казался чрезмерно примитивным, не имел прямой связи с центральной нервной системой и требовал длительного обучения для работы с ним. И если человек соглашался с подобными условностями, он всё равно понимал, что первая ревизия могла откровенно мало, как правило, можно было почувствовать собственное прикосновение к телу оппонента или предугадать примерное место, куда тот прикоснётся. Ни о каких общих снах или о передачи мыслей речи не шло! В лучшем случае чужое тело воспринималось как большой, аморфный отросток на руке, в очертаниях которого можно было угадать силуэт человеческой фигуры, при наличии хорошей фантазии. И только натренированные и хорошо привыкшие друг к другу люди могли определить самочувствие партнёра, испытать чужую физическую боль или сильную степень восторга. И даже такие мизерные возможности казались волшебством! Я с улыбкой вспоминаю времена, когда все окружающие меня люди выращивали собственные “проводки”, покупали разноцветные повязки на локоть, на улицах привлекая к себе лишнюю порцию косых взглядов. Полуторовековые старцы хвастались, как дети, и подключались к друзьям просто ради смеха, мечтая о приходе следующего поколения гена и новых возможностей интерфейса. Мы экспериментировали, сочиняли простенькие мини игры, например, пытались пошевелить чужими пальцами, а когда ничего не получалось, напивались в стельку и повторяли эти глупости. Конечно, главные эксперименты проводились с женой по ночам, после которых ожидание следующей ревизии генов превратилось в слёзную пытку. Прошло около пяти лет до её выхода. Возможности сильно расширились, отныне тело оппонента без особых оговорок воспринималось, как своё собственное. Ментальный диалог все ещё не был возможен, но уровень физических ощущений достигался такой, что порождал сложности в этическом плане. Отныне не каждый человек мог согласится на столь интимное сопряжение. С одной стороны, если вы являлись его лечащим врачом, то подобный метод был воистину бесценен, так как врач тут же мог понять, где и что именно болит у пациента, но в бытовых ситуациях мало кто спешил делиться своим самочувствием. Невинная и бесполезная технология закономерно выросла в нечто серьёзное и немного пугающее. Некоторым удавалось демонстрировать контроль над чужими мышцами, и пока невинные учёные таким образом обучали друг дружку танцевальным движениям, военные искали для коммутационного нерва совершенно другое применение. Правда, в тот момент мне было совершенно не до этого, так как к тому моменту моя жена потеряла последние связи с реальностью, да я сам ждал момента, когда моя психика начнёт помирать. Мы так и не дождались второй ревизии, нам не было суждено ощутить всех его чудес.
   Последняя из известных мне, третья ревизия коммутационного нерва появилась в период моей продуктивной работы над бессмертной нервной системой, когда уже удалось преодолеть два грандиозных препятствия: качественно увеличить скорость обновления нейронов и отладить процесс вывода токсичных продуктов жизнедеятельности из нервных тканей. Это ещё не было окончательным прорывом, так как отсрочивало смерть на пару веков, а для окончательного бессмертия пришлось разработать механизм полного перерождения мозга, с уничтожением старых клеток и рождением новых, только очень локально и маленькими кусочками, перекладывая их функционал на дублирующие участки органа. Этим я хочу сказать, что к началу Великой Войны человечество научилось вносить в строение мозга очень существенные изменения, способные колоссально изменить способности отдельных личностей, которых требовалось каким-то образом контролировать. Просто отказаться от прогресса или игнорировать его было равносильно долгосрочному поражению от тех, кто эти исследования продолжит. Мы точно знали, что можем сохранить мир относительно спокойным, только если будем во всем первыми, если на любую террористическую атаку сможем ответить более сложной и более эффективной технологией. Если сможем распознать и пресечь усложняющуюся с каждым днём криминальную деятельность. Подпольных лабораторий было множество, их спонсировали зачастую очень влиятельные люди, и зачастую альтернативные учёные добивались значимых результатов. Пускай народ находил эти лаборатории и громил, очень часто творя самосуд, но нашу работу это не облегчало. Официальная наука обязана была идти семимильными шагами и лучшие компьютеры, самые большие базы данных, огромные гранты и теснейшее межнациональное сотрудничество - все это уже не давало необходимых темпов. Научному сообществу потребовалось мыслить, в прямом смысле, коллективно и для этого разработали третью ревизию коммутационного нерва. Он так назывался, хотя ничего общего с предыдущими интерфейсами не имел. Полностью изменилась концепция технологии, теперь мы заполучили полноценный аналог зрительного нерва, начинающийся в специализированном разделе мозга, который ещё требовалось отрастить, и тянувшийся до локтевого сустава, где выходил наружу. С этого момента началась новая эра в общении, способность передачи мыслей и образов напрямую в человеческий мозг. Отныне профессору не нужно было писать методические пособия для студентов, зачем? Если можно взять студента и окунуть его в собственные знания с головой, а всю ту информацию, которую он не сможет воспринять, подарить позже, в виде молекулы. Все моё мировоззрение, которое я копил два столетия можно было показать другому человеку за несколько ночей совместной медитации. Конечно, студент не сможет запомнить и усвоить большую часть информации и опыта за такой короткий срок, но зато ему откроется общая картина, подвластная моему интеллекту, в которой он, как наблюдатель со стороны, возможно, найти несостыковки или недостающие звенья. И такие практики оказались чертовски эффективными. Прогресс прыгнул вперёд, человеческая мысль скакала галопом, и не думая останавливаться. Впервые на высоких уровнях принялись говорить о децентрализации нервной системы, как о разумной концепции. Идея создания второго мозга внутри тела, являющегося вечным “наблюдателем со стороны” и универсальным советчиком, прельщала многих великих людей, среди которых были и мои друзья. Лично я считал эту идею кошмаром, уходом от концепции идеального человека и был категорично против. Отстаивая с единомышленниками эту точку зрения, мы добились условного компромисса, а именно вынесения второго мозга за пределы организма, в виде обособленного существа, предназначенного только для мыслительной работы. Проще говоря, второй мозг должен был жить в банке на рабочем месте учёного и помогать ему в исследовательской работе. Согласен, что подобные вещи звучат достаточно жутко, но именно таким интеллигентное большинство видело будущее, и их было чрезвычайно трудно переубедить. Люди-бочки должны были появится рано или поздно, вопрос стоял только в том, насколько мы этот момент сможем отсрочить. И, возможно, в самих бочках нет ничего ужасного, но так совпало, что их появление предзнаменовало начало войны и гибель стандартной конфигурации.

   ***

   Окутанный нахлынувшими воспоминаниями, я энергично шагал сквозь ряды бочек, ощущая их на слух и осязая кожей, движения влажного воздуха из их “радиаторных” щелей. По-хамски ступая по их сосудам, сетью оплетающими пол, практически не волновался за собственную безопасность, зачем? Никто до сих пор не встретил меня достойно, не дал отпора, даже то вполне безобидное существо с фонариком вместо глаза, оказалось в единственном экземпляре и больше не показывалось. А где прятались настоящие защитники, где скрывались признаки хоть какой-то охранной системы? Их попросту не было. По всей видимости, данная колония очень давно жила изолированно и не встречалась с какими-либо врагами, полагая, что скрытное, подземное убежище - это достаточное средство защиты. Мне предстояло развенчать надёжность подобного подхода к безопасности.
   Внезапно почудилось свежее дуновение сверху, запрокинул голову и где-то высоко различил бледные точечки. Звезды! Прямо надомной находился вентиляционный колодец, выходящий на поверхность. Желание выбраться наверх прострелило мне голову, охватило жаром всё тело. Я попытался ощупать руками шероховатые стенки колодца, но не смог найти ничего, за что можно было зацепиться. Каждая секунда нахождения под землёй теперь казалась невыносимой, я прыгал, пытался зацепиться, но тщетно. Проход на свободу был достаточно просторным, но никто не предусмотрел никакой лестницы для меня, никаких зацепок. От отчаяния, слитого с воодушевлением, меня переполнила дикая злость, выплеснувшаяся в виде решительности. Не задумываясь, встал на ближайшую бочку, пытаясь приподняться на полметра, но нога проломила верхнюю крышку, и я по колено оказался в чужих потрохах. Не беда! Высвободив ногу, принялся отрывать вокруг стоящие бочки от насиженного места и складывать их в подобие скользкой и хлипкой пирамиды. Не знаю, сколько я их сложил в кучу, но немало вымазался, прежде чем смог приподняться настолько, что уровень потолка стал мне по пояс. Растопырив руки в бетонной трубе, обдирая кожу на ладонях, я смог проползти на полметра вверх и упереть ноги, после чего оставшиеся метра два особых сложностей не вызвали. Пускай ноги пару раз соскальзывали, но желание подняться было таким сильным, что оно пулей вытолкнуло меня наверх. Уже через минуту, я лежал на песке, глядя на чёрное небо, полное звёзд, и хихикал от удовольствия. Не будь та ночь такой безоблачной, возможно, мои подземные приключения могли слишком затянуться.
   Конечно, ночевать рядом с этим колодцем было нельзя. Оглядев местность, насколько это позволял ночной сумрак, выяснил, что нахожусь на вершине холма, в сотне шагов от знакомой мне реки. Мне показалось верным решением отойти на километр от непредсказуемой воды и окопаться для сна среди валунов и песков, что я сделал. Заснуть мне в эту ночь не удалось, из-за нервного предчувствия, и до самого утра я тихонько зализывал потрёпанные ладони и слизывал кровь с одежды.

   875 год новейшей эры. 125 день годичного цикла.

   Этот день начался с радостного открытия. Ощутив в какой-то момент солнечное тепло на лице, открыл глаза с осознанием, что ни единой минуты нормально не спал. Размял затёкшее тело короткой разминкой и бегло осмотрел местности. Почти сразу приметил подозрительную красную точку вдали над горизонтом. Секунду поворошив память, признал в нём один из летающих маяков, так как уже видел такие, ещё когда путешествовал верхом на дальнобойщиках! Те самые парящие в воздухе радиостанции на аэростатах, сверху ретранслирующие электромагнитную волю моего железного господина. Не мучая себя сомнениями, потратил следующие пару часов, чтобы добраться до этого места. Пустыня здесь ничем не отличалась, от окружающего ландшафта. В низине между условными барханами, росла биологическая альтернатива стальному тросу - длинная, метров сорок лиана, которая держала огромный воздушный шар наверху. Напрягая зрение, я различал антенны, торчащие во все стороны, другие отростки, непонятного мне назначения. Удивительно, целый автономный летающий организм, питающийся солнечной энергией и покрывающий радиосигналом определённую часть владений своего хозяина, какое совершенное решение! Попытался взобраться наверх, как по канату, но быстро убедился, что лиана неудобная, слишком толстая и не даёт ладони её полностью обхватить, а сам я сильно измождён и не в силах долго лезть наверх. И, конечно, страшно падать с такой высоты. А придумать способ, как прижать аэростат к земле, оказалось совсем непросто, так как из-за своих больших размеров, он практически не реагировал на мой вес, как я не пытался повиснуть на торчащем из земли стволе.
   Раз уж я сюда пришёл, значит требовалось что-то делать. Лезвием тесака я оставил надруб на лиане на уровне вытянутых рук, к которому надёжно привязал лямки рюкзака. Положил в рюкзак столько камней, сколько поместилось. Сверху усадил свои штаны с завязанными штанинами, доверху засыпанные песком. С таким добавочным весом мне удалось побороть подъёмную силу аэростата и на пару метров прижать его к земле, зафиксировав опущенную часть лианы валунами. Со всеми попытками и неудачами у меня на это достижение ушло не меньше часа времени и литр пота. Хорошо ещё, что из подрубленной части лианы натекло несколько освежающих глотков сока, но они не смогли утолить нарастающую жажду. Прикинув свои возможности, я не видел смысла продолжать в том же духе, требовалось придумать другой способ приземлить аэростат.
   Либо отправить его в свободный полёт! Идея перерубить лиану полностью, назойливо витала вокруг меня, и в этом был какой-то смысл. Ведь если аэростат улетит достаточно далеко, то скорее всего это не пройдёт незамеченным, и сюда пошлют экспедицию для выяснения причин его отлёта. Но с другой стороны, в нем может быть заложена система стабилизации полёта, возможно, ему не составит труда выпустить часть летучего газа, опустится на нужную высоту и заново укорениться на некотором расстоянии отсюда. Таким образом, я ничего не добьюсь, а только потеряю его из вида.
   В растерянности и некотором злом бессилии, махнул тесаком и перерубил лиану примерно пополам. Уставшая кисть в последний момент довернулась, и лезвие пошло немного наискосок вверх. Тут я отметил, что волокна внутри ствола, чрезвычайно прочные сами по себе, имеют очень слабые связи и легко отслаиваются друг от друга. Взявшись за подрубленную часть лианы, принялся рвать её вдоль, и к моему удивлению, разрыв без особых усилий взметнулся наверх сразу на несколько метров. Это натолкнуло на мысль. Тут же начал лихорадочно соображать, пытаясь воскресить невеликие познания в физике. Я представил ситуацию, в которой разрываю лиану вдоль всей длины, и получаю аэростат, условно привязанный к земле двумя верёвками. Если одну верёвку оставить в покое, а со второй в руках пойти в сторону, то получится, что я его тяну не вертикально вниз, а скорее в сторону и вниз, а значит буду иметь выигрыш в силе. Не имея стопроцентной уверенности в теории, я поспешил проверить догадку на практике. Накинув на плечи рюкзак с камнями, схватил половину лианы и потянул её в сторону ближайшей горки, взобравшись на которую можно было выиграть ещё несколько метров по высоте. Пока лиана рвалась пополам, тянуть за конец было довольно легко, но в какой-то момент я почувствовал, что разрыв дошёл до самого верха, и стало заметно сложнее. Перекинув лиану через плечо, с тяжёлым рюкзаком на спине я делал медленные шаги, не видя, но ощущая любое движение аэростата. Идти пришлось довольно далеко, древесина почти невыносимо впивалась в руки, пальцы болели от напряжения, но останавливаться было нельзя. В помощь мне, начался склон под горочку, который позволял наваливаться всей массой вперёд и двигаться немного быстрее.
   И вдруг случилось неожиданное, те два больших валуна, которыми я прижал первые два метра ствола сдвинулись, и лиана высвободилась. Аэростат подскочил на эту пару метров верх, дёрнув за мой конец так, что мне сильно резануло ладони, и я тут же выпустил его. Не прошло и нескольких секунд, как проклятый воздушный шар вернулся на свою родную высоту, оставив меня внизу злого, дующего на порезанные ладони. Жалко, что он не мог ретранслировать мои ругательства своему хозяину, так как в этот момент захотелось пополнить его лексикон очень древними словами. Тем не менее, ситуация не была безнадёжной, появилась вполне рабочая технология по приземлению аэростатов, требовалось только собраться с силами и повторить все заново, потратив немного больше времени на подготовку. Самое обидное, что пришлось повторять трюк со штанинами, снова набивать их песком, чтобы опустить первые два метра ствола, которые я теперь практически закопал под грудой камней. Максимально тщательно, как позволяла ситуация, продумал способ крепления конца, за который предстояло тянуть. Пустив все оставшиеся запасы шкуры на ленты, соорудил на конце довольно широкую петлю и, убедившись, что кожаная лента не соскакивает с древесины, предпринял вторую попытку. Несмотря на то, что силы были уже на исходе, мной двигал дикий азарт, и все получалось почти машинально. Аэростат опять поплыл вниз, вслед за моим плечом, с большой неохотой, сопротивлялась, как загнанный зверь. Я обернулся посмотреть на него, как раз в тот момент, когда какой-то коричневый объект отвалилось от его нижней части и полетел вниз. Сбросил балласт - догадался я и ощутил сильный рывок вверх. Оторвавшись от земли на метр, упал на спину, прямо на рюкзак с камнями, но не выпустил петли из рук, в которую вцепился мёртвой хваткой.
   - Не уйдёшь, сволочь! - сквозь зубы крикнул воздушному шару, с трудом поднялся и упрямо продолжил идти, твердя под нос, что победа чрезвычайно близка. Примеченный мною валун, на который собирался накинуть петлю, находился всего-то в нескольких шагах. Чрезвычайно трудных шагах…
   С победным воплем я закрепил конец, и на трясущихся ногах побежал в сторону аэростата. Тот теперь висел лишь в нескольких метрах над вершиной горки, огромный, ярко красный, недовольный от того, что какая-то земная букашка опустила его так низко. Со злобным хохотом, вложив всю свою волю в бросок, я швырнул в него свой тесак, и тяжёлый кусок острого железа легко вспорол красный бок летающего гиганта, моментально пропав внутри него.
   - Ну же! - воскликнул в нетерпении, так как в первые минуты казалось, что ничего не происходит. Неужели я потерял свой единственный меч?!
   На самом деле газ активно выходил через проделанное отверстие, но потребовалось ждать довольно долго, прежде чем оболочка аэростата начала менять форму, сморщиваться и вытягиваться яйцом. Я успел поваляться на песке, сходить туда-сюда, найти сброшенный балласт, оказавшийся пузырём с питьевой водой литров на пятьдесят - настоящий подарок! Он, конечно, лопнул при ударе об землю, но остатков воды хватило, чтобы вдоволь напиться и оставить запас на пару дней. После успел неспешно собрать весь свой небольшой скарб обратно в рюкзак, прежде чем аэростат, внезапно, рухнул на землю с громким шлепком. Устало, так как тяжёлый день вовсю стремился к вечеру, пошёл его рассматривать. Нижняя часть, которую вполне логично назвать корзиной, имела довольно жёсткий неорганический каркас из полых металлических трубок, похожих на алюминиевые, местами обтянутыми жёсткой сеткой с мелкими ячейками. Внутри каркаса размещалось тело немаленького организма, весящего не меньше полутоны. Оно не реагировало на внешние раздражители, на мои попытки потыкать в плоть пальцем, но вскоре я заметил один из объективов, торчащий с боку и направленный вниз. Очень давно не видел ничего подобного, как будто снятый с баснословно дорогого фотоаппарата, по размерам близкий к телескопу, он имел внутри сервоприводы, которыми вовсю жужжал, пытаясь сфокусироваться на такой непривычно близкой земной поверхности. Либо линзы разбились от удара. Схватив объектив двумя руками и уперев ногу в каркас, я выломал его, а после вырвал из туловища. Внутри открывшейся раны, среди мяса и металлических креплений оказался маленький глазик с судорожно бегающим зрачком. По всей видимости, его сильно ослепило вечерним солнцем, а зажмуриться было нечем.
   - Привет! - весело помахал ручкой, как вдруг зрачок резко остановился на мне, тут же отбив любое желание шутить. Сильно сомневаюсь, что без сложной системы линз, он был в состоянии видеть что-то кроме размытых пятен, но находится под таким пристальным взглядом оказалось очень неприятно, и я отошёл в сторону. Оставалось надеяться, что моё изображение уже до этого несколько раз было успешно передано, куда следует.
   После такого маленького инцидента, резко захотелось вернуть самообладание, а именно взять тесак в руки. Сама лёгкая оболочка воздушного шара все ещё стояла вертикально и, похоже, перестала сдуваться, так как отверстие находилась в нижней части сферы. Нашёл его относительно быстро, отметил, что из него выходит чистый водород, и попытался разорвать пошире. Материал оболочки, чем-то похожий на кожу, просто так мне не дался, показав всю свою не дюжую прочность и надёжность. Но главное, что я мог просунуть руку внутрь и, пошурудив какое-то время внутри, нашёл своё оружие и поспешил достать наружу.
   Наконец-то, я мог приступить к препарированию своего пациента! Первым делом, отрезал от лёгкой оболочки прямоугольный кусок под свои размеры, в который можно приятно завернуться на ночь. Создав таким образом большое окно в оболочке, я увидел некую мембрану, отделяющую нижнюю часть организма внутри корзины от верхней полости аэростата. А вскрыв её, добрался до внутренностей. Главным, интересующим меня органом была печень, которая оказалась совсем маленькой, буквально, с кулак - съел её на месте. Сердечко тоже оказалось небольшим, неразвитым, всего двухкамерным. Немалую часть объёма занимали полые трубки, размером с двухлитровую пластиковую бутылку, немного напомнившие мне белые, полупрозрачные рыбьи пузыри, которые, по всей видимости, генерировали водород для купола. Интересно было посмотреть, как причудливо лиана начинает ветвиться внутри корзины, образуя деревянный внутренний скелет, тонкие прутики с мизинец от которого уходят внутрь купола, сцепляя все в единое целое. Также в корзине находилось несколько пузырей с разными жидкостями. Самый массивный пузырь находился в самом центре, так как очень прилично весил и, похоже, составлял большую часть массы всей корзины. Надрезав его тесаком, я высвободил пары серной кислоты и присвистнул от удивления. А внутри увидел очень сложную слоистую структуру, внешне немного похожую на срез кочана капусты, только здесь листья состояли из соединительной ткани, снаружи покрытой свинцовой плёнкой. Шок меня не покидает до сих пор, так как я впервые увидел биологический аналог свинцово-кислотного аккумулятора и не знаю, как это прокомментировать. Забавно, что дольше всего я искал мозг, который оказался плоским, прямоугольным брусочком, по размерам и форме похожим на небольшую плитку шоколада. К нему шли нервы и от антенн, и от глаз, и от аккумулятора, и от всего прочего. Ничего подобного в дикой природе никогда не существовало.
   Несмотря на давно остановившееся сердце, я проткнул этот мозг тесаком на всякий случай, чтобы быть уверенным в смерти организма, и пошёл спать.

   875 год новейшей эры. 126 день годичного цикла.

   Весь этот день посветил дневнику, кропотливо описывая все, что со мной произошло за последние сутки. Помещать моему одиночеству пыталась только относительная жара, от которой я укрывался под импровизированным навесом, натянув лёгкую оболочку аэростата между булыжниками. Еда и вода у меня есть, укрытие тоже, набираюсь сил перед встречей с группой спасения.

   875 год новейшей эры. 127 день годичного цикла.

   Этой ночью проснулся от подозрительных звуков. Сквозь подвывания ветра, носящего лёгкую пыль по барханам, доносились едва различимые шелестящие сопения. Недолго. Уже через десяток секунд, они пропали на фоне ветра, и ленивое сознание подмывало усомниться в их существовании, но рефлексы подсказали, что продолжать сон слишком опасно. Первым делом ринулся осмотреть остатки аэростата, думая, что-то в нём могло прийти в движение, но корзина оставалась мёртвой. Только полотнище оболочки, все ещё не лишённое до конца водорода, немного трепетало на ветру, но совершенно с другим звуком.
   Я протёр глаза и оглядел окрестности, но в рассеянном свете звёзд любой камень выглядел не иначе, как жуткое, бесформенное чудовище. А ощутить чужие запахи рядом трупом аэростата, сутки пролежавшим под палящим солнцем, тоже оказалось непростой задачей. Простояв сурком на пригорке не меньше получаса, я немного успокоился и решил вернуться обратно под навес, продолжить прерванный сон. Воткнул тесак в песок поближе к руке, упёрся спиной в камень и тихонько расслабился. Не знаю, что именно меня насторожило, какое предчувствие заставило снова открыть глаза, но совершенно случайно заметил пропажу рюкзака со своими вещами. И чуть было не сошёл с ума! Неизвестный грабитель успел побывать на моей стоянке и украсть дневник, шкатулку и все прочие мелочи, оставшись незамеченным! В миг взял след и понёсся со всех ног, с единственным желанием догнать вора.
   Припав к земле за ближайшим барханом, я различил знакомые сопения и в приступе азарта поднялся повыше на горку. Их оказалось двое. Тонкие силуэты, дёргано двигающиеся на четвереньках, со странными ногами, смотрящими коленями верх, освещающие себе путь тусклым фонариком в голове… Это оказались мои недавние знакомые, смотрители подземных лабиринтов! Оба несли по копью, у одного на спине шлёпал мой рюкзак, своими размерами сильно мешающий движению. Я схватил увесистый камень и швырнул в голую спину ненагруженного вора. Попал, заставив того остановиться и скорчиться от боли. Большими прыжками настиг и разрубил хрупкое тельце пополам одним махом тесака. Второй успел за эти мгновения сбросить рюкзак, выронить копье и помчаться с такой прытью, что, пробежав за ним несколько метров, я одумался и решил не пытаться угнаться. Вернулся за рюкзаком, облегчённо вздохнул и поднял одно из копий. Хорошая, увесистая палка из непонятного полимера без наконечника, но остро заточенная на конце - почти как одноразовая вилка, только копьё.
   И тут ночную тишину разорвал вопль беглеца, на который с секундной замешкой ответил другой. Потом ещё один в отдалении. Двойной вопль с третьей стороны. Четвёртый, пятый… Целый вой голосов отовсюду! Не было времени рассуждать, требовалось бежать. Выбрав самое тихое направление, ведущее подальше от моей стоянки, я понеся настолько быстро, насколько позволяла обстановка. Старался выбирать самую каменистую почву, перепрыгивать с камня на камень, лишь бы не оставлять легко заметных следов на песке. С каждым новым шепелявым воплем стремительно менял направление, а минут через пятнадцать взобрался на небольшое возвышение, так как приметил здоровенный валун, за которым спрятался в выжидающей боевой позе. Только прошёл момент отдышки, как голоса окончательно стихли, ночь замолкла. Я стиснул копьё в правой руке, а тесак в левой. Тишина могла означать противоположные вещи, либо меня потеряли, либо охотники наоборот нащупали чёткий след и не собираются выдавать себя раньше времени, подбираются вплотную. Проклятые низкие облака все ещё скрывали луну, и царивший сумрак не позволял разглядеть что-либо на расстоянии свыше десятка метров, сколько не пытался просветить взглядом местность, осторожно выглядывая из-за камушка. Главное, что я чётко ощущал посторонний запах вокруг себя, лёгкий ветерок постоянно приносил отголоски вражеского смрада, сводившие меня с ума.
   Нечто шевельнулось впереди, заставив меня вздрогнуть и поспешно попятиться назад. На третьем шаге нога встретила совсем слабое сопротивление и внезапно оказалась над пустотой, от чего нарушилось равновесие всего тела, и я полетел вниз. Очухался висящим на одной руке, вцепившимся в древко копья, которое из-за своей длины легло пластом поверх дыры, провисло дугой под моим весом, но не сломалось. Оно, скорее всего, спасло мне жизнь, но в момент падения в дыру колодца я случайно рубанул себя тесаком по левому бедру и невольно выронил его. Практически не дав опомниться, моё тело само собой подтянулось на копье, как на турнике, вылезло из дыры и отползло под камень. Я сильно повредил ногу, разрезав штанину и вспоров плоть на целый сантиметр вглубь. Наблюдая, как рана наполняется кровью, саркастично подумал про технику безопасности при обращении с холодным оружием, где должна быть строчка о необходимости смотреть под ноги. Пока мозг иронией восстанавливал самообладание, дрожащие руки, в которых, казалось, было вывихнуто каждое сухожилие, стянули рюкзак с плеч, нашли внутри заветную шкатулку, а в ней уже один из последних оставшихся довоенных пластырей. Изобретал его точно пророк, глядящий на тысячу лет вперёд: длины пластыря точно хватило накрыть весь порез, он намертво прилип к коже, тут же началась химическая реакция ускоряющая сворачивание крови. Я стиснул зубы, не столько терпя обжигающую боль, сколько брезгуя вонью, вырывающейся через поры пластыря, но кровотечение требовалось остановить максимально быстро.
   Буквально несколько минут назад, мне было даже не предположить, что, несмотря на всю беготню, подомной до сих пор продолжается царство подземных лабиринтов. Что я могу вот так запросто провалиться в один из колодцев, обронить вниз свой тесак, а теперь сидеть раненым у дырки и ждать, как из неё кто-то полезет. А ведь посторонние запахи шли именно из неё, стоило только лучше оглядеться. Уйти из опасного места я не мог, так как требовалось ждать минут пятнадцать, прежде чем кровь окончательно свернётся, иначе пластырь мог отвалиться и стать бесполезным. Опираясь на копье, приподнялся над валуном и в отдалении заметил мелькнувший свет фонарика. Ничего страшного, охотники, похоже, сильно боялись своей добычи и не торопились нападать. Дали ей время собраться с мыслями и смазать острый кончик копья сильным нервнопаралитическим ядом. Теперь этих ползучих гадов не требовалось прокалывать насквозь, смерти хватит и небольшой царапины. Когда пластырь окончательно прилип к коже, приподнялся второй раз и с трудом сумел увернуться от летевшего в голову копья.
   - Мелкая сволочь! - злости моей не было предела.
   Повертев в пальцах капсулу с ядом, в которой ещё оставалась небольшая капля, я решил не тратить её попусту и растёр по своим зубам. Без прямого попадания в кровь, яд не мог нанести мне сильного вреда, но впитываясь в десны он дурил лицевые нервы, делая мне жуткий, перекорёженный оскал, а в мозгу отключал всё, связанное с чувством самосохранения.
   - Убифать, убифать, убифать... - без конца шепелявил себе под нос, подготавливая психику к впрыску такого коктейля гормонов, что окончательно сделают из меня зверя.
   Момент настал. Я одним махом вскочил на валун. Небольшая полянка подо мной вся озарилась фонариками, направленными на меня, их оказалось не меньше полусотни! Они меня не ослепляли, более того, смотря на них монохромным, адреналиновым зрением, я легко различал контуры тел, их медленные и неуклюжие движения... С интересом разглядывал, как неторопливо вязнут в воздухе, брошенные в меня копья. Увернуться не составило никакого труда, а потом я прыгнул не меньше чем на пять метров, буквально, долетев до ближайших рядов. Две твари не успели опомниться, а их ребра уже хрустнули под тяжестью моих ног. Какая-то лапа схватила меня за плечо, и в тоже мгновение я откусил ей пальцы. Неудачливый охотник побежал с истеричным воплем в сторону, но проделав не более десятка шагов, упал замертво с парализованной мускулатурой, как и ещё четверо его собратьев, до которых дотянулось жало копья. Моё превосходство в силе и решимости позволяло рвать глупых тварей голыми руками, если бы они не ринулись бежать в разные стороны. Не знаю, какой гениальный мозг решил вооружить таких хилых существ копьями, но он даже не позаботился хорошенько вымуштровать свою армию, научить их ходьбе строем, координировать совместные движения, не назначил командиров... Ни малейшей попытки воспользоваться численным превосходством, окружить меня кольцом и затыкать со всех сторон не последовало. Разобщённые и дохленькие кузнечики поскакали от меня в ужасе, предлагая мне выбор гнаться за любой из убегающих групп и тыкать острым копьём в спины. Правда, избиение продолжалось недолго, так как они прекрасно представляли расположение своих нор и, за минуту достигая ближайшие колодцы, прыгали под землю. Мне оставалось только издевательски хохотать в очередную чёрную дыру, до смерти пугая выживших.

   875 год новейшей эры. 128 день годичного цикла.

   Я очнулся в рассветных сумерках среди камней и трупов кузнечиков. У меня полностью онемевшее лицо, головокружение, боль в бедре, колики в сердце и плечи так болят, что практически не могу ими пошевелить. Просто подняться на ноги получилось только с помощью копья, причём я предусмотрительно отбросил ядовитое в сторону, боясь случайно напороться на него и помереть глупейшим образом. К слову, копий вокруг валялось столько, будто тут действительно обратили в бегство настоящую армию. Армию, не знавшую о существовании армейской подготовки.
   Та самая горка с камнем, за которым я прятался, показалась сегодня довольно высокой, взбирался на неё примерно с той же скоростью, с какой солнышко взбиралось на горизонт. Мне казалось, что я делаю шаги только благодаря солнечным лучам, впитывающимся в спину, и их энергия единственная поддерживает в теле жизнь. Взобравшись, собрал все свои вещи, накинул на плечи рюкзак и с надеждой посмотрев во тьму колодца, злобно плюнул вниз.
   Наверно, нельзя было придумать ничего лучше, чем вернуться обратно к аэростату и в некотором отдалении поспать несколько часов. Около полудня, почувствовав себя немного лучше, сделал себе каменный нож, благо некоторый опыт у меня есть. Пускай подходящий камень не подвернулся, но и с обычного валуна при должной сноровке можно сколоть лишнее, сформировать неровную режущую кромку, а после заточить о ровную поверхность другого камня. Лезвие вышло никудышным, но с его помощью сумел освежевать пару кузнечиков. Нарезал филейные части ломтями, надел их на несколько копий и оставил вялиться на солнце и ветру. Нужно подготовить провиант к последующим приключениям.
   С каменным ножом намучался изрядно, он оказался просто отвратительным инструментом, в сравнении с потерянным тесаком, по которому охота написать целую эпитафию. Боль от раны на ноге не идёт ни в какое сравнение с грустью от утраты орудия, отслужившего мне сотни лет. Будь я в вчерашнем своём состоянии, то без раздумий полез за ним в колодец, но сейчас мои мысли о другом. Если этой ночью кузнечики вернутся, то мне не дожить до утра. Без всяких иллюзий, мне не повторить дважды один подвиг, тело истощено, мышцы деревянные, а мозг затуманен. Я жду от врага какие-то новые меры по отношению к себе, он должен подготовиться лучше. Вдруг в эту ночь они придут с луками и стрелами? Аборигены… Сначала думал уйти как можно дальше в пустыню, но как-то с самого утра отказался от бессмысленной идеи бегства. Слишком уж быстро кузнечики скачут по пустыне и хорошо берут след. Вместо этого я подготовил себе два небольших укрытия. Первое, для отвлечения внимания, представляло собой небольшую яму в песчаном боку бархана, со всех сторон утыканную копьями. Двойной частокол копий не должен позволить врагам подбегать со всего опору, а за натянутым куском шкуры планирую прятаться от летящих копий. Второе укрытие расположил в сотне шагов, это тоже яма, в которой могу только лежать, сверху положил шкуру, натянул её парой валунов и присыпал песком для маскировки. Тут я планирую прятаться до последнего, выглядывать только головой до тех пор, пока в этом есть смысл.
   Смешно, наверно, надеяться на подобные меры защиты, но я вдохновлялся свирепым упорством и чувством меланхоличного отчаяния. Придумал незамысловатую стратегию и после работал как робот, не задаваясь лишними вопросами. Сейчас ощущаю смирение и спокойствие, всецело полагаюсь на волю случая, который, надеюсь, поможет мне пережить ночь.

   875 год новейшей эры. 129 день годичного цикла.

   Эта ночь порядком захлебнулась в своей кровожадности, а меня до сих пор передёргивает от собственного хладнокровия.
   Ещё с вечера все не заладилось, погода преподнесла холодный сюрприз в виде пронизывающего ветра с редкими и противными снежинками, летящими вперемешку с песком. Мне не удалось долго пролежать в мёрзлой яме, я откопал шкуру и, сев на корточки, завернулся максимально плотно. Надеялся, что бурый жир справится с терморегуляцией тела, но спустя какое-то незначительное время невыносимо околел. Тогда пробежался до вялившегося на морозе мяса кузнечиков, взял целое копье, на котором висело не меньше двух килограммов, и вернулся обратно, жуя без остановки. Мне бы расслабиться и отдохнуть, но при такой температуре страшно вводить организм в сонное состояние. Напротив, сосредоточил на пищеварении всё своё естество. Хорошенько разжевать сырое мясо моими зубами проблематично, поэтому я скорее согревал кусочки во рту, прежде чем их принется жечь желудочная кислота, завышенная до предела. Дожевав последний кусок, снова обернулся в шкуру, и принялся медитировать, управляя процессами в организме. Максимально ускорил выработку ферментов, разогнав поджелудочную, печень… Сердцебиение довёл практически до двух сотен ударов в минуту. Задействовал все резервы, лишь бы получить энергию из мяса в кратчайший срок и хорошенько разогреть тело перед предстоящим боем. Спокойное дыхание в режиме экстремального пищеварения очень скоро сменилось на частое и резкое сопение носом, похожее на собачью отдышку. Кровь стремительно наполнялась кислородом и глюкозой, мышцы мелко вибрировали, подталкивая относительно медленный ток в венозных сосудах. Побочно по всей коже выступил пот, по каплям которого ночная вьюга, как ножом резала холодом. Но в целом, температура тела только росла до состояния жара, градусов сорок, а когда потребовалось перенаправить ток крови в наполнившийся кишечник, я перестарался. Дыхание приостановилось, из-за онемевшей от морозного воздуха носоглотки, банально закашлялся, а сознание в голодающем, обескровленном мозге помутилось на небольшой миг. Которого, как всегда хватило, чтобы провалиться в сон. Я немного заигрался, сделал серьёзную ошибку, способную привести к обмороку и отмиранию нервных тканей, но спиной мозг включил защиту от дурака и погрузил меня в сон, постепенно приведя общее состояние организма к норме. Это, конечно, хорошо, что в моих инстинктах заложено столько ума, но мне ни в коем случае нельзя было засыпать. Сон мог стоить мне жизни!

   ***

   Вертолёт унёс меня из очага восстания, но не от самой революции. Тихого места попросту не было – в пандемии билась вся планета. Спустя трое суток количество смертей достигло девятого порядка. Государства прекратили своё существование, в последних оставшихся командных пунктах военные разных национальностей носились в жуткой вакханалии. Кто-то был пьян до скотского состояния, кто-то налаживал связь с подводной лодкой и требовал от капитана нанесения ядерных ударов по городам. Живущие в стальных капсулах кораблей оказались самыми далёкими от происходящего, и когда капитан спрашивал, кто именно к нему обращается, в бункере тут же гас свет. Дизельные генераторы с большим трудом добывали электричество, так как все топливо портили неизвестные бактерии. Некто, скрывший лицо бесполезным противогазом, сунул мне кружку с соляркой, в которой плавала примесь, оставляющая розовую эмульсию на эмалированной стенке, и слёзно попросил разобраться.
   - Чего ж тут разбираться… - и в полумраке мне все казалось слишком понятным, кроме причины находиться здесь - Вы делали коррекцию на тамоаксициллин?
   - Что?
   - Иммунный патч два точка семь три …
   - Три дня назад делал последний, шестьдесят восьмой!
   Вздохнул и отвёл взгляд в сторону. Слишком больно обвинять себя в том, что не можешь дать людям лекарство вовремя.
   - Мы обречены? – все ещё допытывался несчастный сквозь запотевшие стекла противогаза.
   - Да.
  Тихо отхлебнул из кружки и присел в уголок на несколько часов. Против своей воли сумел выжить. В бункере, к тому моменту, было уже совсем тихо.

   ***

   Я очнулся с большим трудом и постепенно, ощущая прикосновения к своему лицу. Ещё не способный открыть глаза, чувствовал только звенящую тишину в голове. Попытался вскочить в боевую стойку, но ноги настолько затекли, что не послушались меня, тело не шелохнулось. Меня пронзил дикий, животный ужас.
   Тем временем вокруг меня собралось полукругом около пятнадцати кузнечиков, наблюдавших с безопасного расстояния. В позах крайне боязливых и осторожных. Похоже, не имея понятия о моем состоянии, они терялись в догадках, что именно стоит от меня ожидать. С их перспективы, я сидел неподвижно в позе лотоса, укрытый шкурой и несколькими сантиметрами снега, не подавал видимых признаков жизни, напоминая замерший труп. Только единственный, самый храбрый осмелился подойти вплотную и прикоснуться к лицу. К его безудержному трепету, кожа оказалась тёплой, даже горячей, а из посиневших губ шёл пар. Копейщик тут же одёрнул от меня руку и принялся показывать непонятные жесты остальным собратьям. Жесты занимали большую часть его тела, напоминали странный танец дёргающихся конечностей, из-за которого острый конец копья пару раз пролетел рядом с моим лицом. В резкой попытке встать, я издал пару гласных воплей и завалился набок. Не знаю, кто из нас был сильнее напуган в тот момент, танцор от неожиданности упал, отполз на пару шагов, только потом одумался, вскочил и попытался ткнуть меня копьём куда-то под ребра. Я отмахнулся левой рукой, поймав острие рукавом дизинха. Ещё пара движений и мне удалось схватить копье ценой рассечённой ладони и вырвать из лап гадёныша. Оставшись без оружия, он тут же убежал прочь, а я наконец-то смог подняться, опираясь на палку. Ватные ноги с трудом держали тело и почти не слушались. Смёл снег со щеки.
   - Так будем драться? - нетерпеливо кинул вызов остальным кузнечикам, так как они и не думали шевелиться в мою сторону.
   Молчание затянулось, я зарычал нечеловеческим голосом. Сложно передать, каким сильным чувством презрения меня переполняло в тот миг, ещё находившегося под впечатлением от недавнего сна. Я силился понять, неужели миллиарды людей моего строения, стоило так жестоко умерщвлять? Уничтожать на корню всю техногенную цивилизацию, всё наследие материальной культуры, разрушать все связи глобализированной экономики… Уничтожить всё, построенное нашими предками, ради существования этой горстки ущербных тварей, неспособных заколоть копьём полуживого старика?! Порой у меня нет сил ни на какие оправдания. Возможно, люди обязаны были уйти и оставить место для других существ, более сильных, умных и рациональных. Пускай мой путь постепенных, эволюционных изменений потерпел фиаско, уступив молниеносному и кровавому перевороту - я со многим смирился. Но не могу смириться с теми, кто не способен меня убить!
   Очень медленно до меня дошло, что все кузнечики смотрят мимо меня. Обернулся. На вершине бархана опустили свои корпуса в песок три великана-гексохода. Мне не известно, сколько времени они там простояли, но двое из них успели раскрыть борта и спешить несколько десятков новеньких, блестящих стальными панцирями крабов. Знакомый лязг конечностей членистоногих воинов наконец-то достиг сознания и принёс сильное облегчение. Прибыли мои спасители! Самый быстрый из крабов остановился совсем близко и сложил руки на груди, стараясь не закрывать собственные смотровые щели с хитрыми глазёнками. Он был точь-в-точь, как мой любимец Ваня, погибший в пасти ещё большего чудовища. Возможно, их роднила любовь к наглым и гордым позам или похожие узоры на панцире или один и тот же мозг, присылающий телу команды через длинную и острую антенну, устремлённую вверх. Но я удивился своим эмоциям, желанию обнять и поцеловать холодное пузо Вани Второго, удивился той радости, которую принесли мне полумеханические убийцы, внезапно, ставшие такими родными.
   Я поднял кровоточащую руку в сторону разбежавшихся кузнечиков и приказал:
   - Убейте их всех. До единого!
  Не знаю, насколько Ваня собирался подчинятся моим приказам, но они ни капли не расходились с его собственными директивами. Недолго потоптавшись на месте, он громко всхрапнул дыхательными отверстиями в боках и необычайно резво побежал, размахивая острыми клинками-пальцами. Такой прыти, от таких громадин не ожидаешь! Земля задрожала под ногами, когда мимо меня пронеся целый табун крабов. Они скользили по снегу, сталкивались и расходились, но каким-то чудом не задавили меня. Но вот кузнечики были куда проворнее и успели спрятаться. 
   - Вы хоть знаете, куда бежите? – крикнул стальным олухам в след, понимая, что без моей помощи им не справиться.
   И тут началась операция по зачистке, в которой я не мог не поучаствовать, и энергия, переваренная с таким трудом, выплеснулась из меня бурным фонтаном. Первым делом, я указал на несколько колодезных отверстий, отыскать которые мне не составило труда, так как эти места отложились в памяти. Крабы без вопросов прыгали туда по одиночке, и по ощущениям, превращали всё что там есть внизу в однородную кашу. Когда же они карабкались наверх, пробивая своими стальными когтями бетонные стенки, как деревянные, все их тело было недвусмысленно покрыто этой массой. Иногда находились узкие проходы, туда крабы не лезли, а просто бросали бомбы такой мощности, что на достаточном расстоянии, на поверхности, взрывная волна почти сбивала меня с ног.
   Меня снова поразили размеры подземных катакомб, найденным мною отверстий не было числа, а прошёл я не менее нескольких километров. Ближе к рассвету я окончательно выдохся и прекратил беготню. Мне кажется, что крабы, имея в головах точные карты местности, поняли общую схему расположений колодцев и под конец шли к ним напрямую, не нуждаясь в помощи моей интуиции и обоняния. По этой причине, я вернулся к месту своей стоянки. Издалека я увидел процесс замены старого воздушного шара на новый. Этим занимались существа из третьего гексохода, выгрузившие свеженькую, запечатанную в фольгу корзину и пристегивающие к ней новенькую оболочку. Как я понял, моё любопытство могло показаться излишним, поэтому постарался побыстрее собрать свои вещи и отойти подальше. В первую очередь, мне требовался отдых.
   Яркое солнце испарило любое напоминание о ночном снеге и холоде, к полудню стало довольно жарко. Когда я взобрался на приглянувшуюся горку с желанием вовсю насладиться тёплыми лучами, то снова увидел реку вдалеке. Сегодня её воды сменили цвет на красный.