Анатолийская история

 Ещё долго в памяти сынов и дочерей Османской империи жила нежная белая восточная орхидея - лицо Эльяса-паши...

 Весь народ знал, что паша не был османом ни по рождению, ни по вере. Он был кашгарец, вернее, сын китайского математика, астронома и травника, осевшего в Кашгаре с уйгурской женой. Там Эльяс и родился. Там они обрели обладавшего духовной силой друга, обратившего всю семью в христианство. Ребёнок выделялся среди ровесников неземной мягкостью, сострадательностью и вечным желанием служить, помогать, успокаивать ...

 С раннего детства он наблюдал за работой отца и учился у него основам врачебного искусства, но его жизнь изменилась, когда, будучи подростком, он встретил приехавшего в Кашгар султана. Несвойственной его возрасту умиротворённой добротой и твёрдой мудростью он вызвал любовь и уважение султана и вскоре был возведён на трон паши вдали от родной страны. Во время этого события ему было ровно семнадцать лет.

 Годы шли быстро. Чем более юный и хрупкий Эльяс погружался в жизнь человека, отвечающего за безопасность и благополучие неисчислимых подданных - жизнь, полную изнурительных забот и отчаянных положений, почти без сна из-за нехватки времени - тем более крепким и мужественным он становился. Счастье его было в том, чтобы жить для народа. Стране не потребовалось много времени, чтобы понять его и оценить. Народ не смущался тем, как сильно любит поставленного над ним чужеземного, но безмерно благого и самоотверженного властителя. Эльяс стыдился говорить о своих добрых делах, просто терпеть этого не мог, однако славу его распространял другие. Таким образом, даже никогда не знавшим пашу в лицо он казался чем-то неизъяснимо тёплым и родным.

 Дария, дочь сирийцев, брошенных судьбой в Анатолию, принявших христианство уже после создания семьи, увидела Эльяса, сама будучи ребёнком. Он же тогда пребывал в сане паши полных девять лет. В июле проходил большой праздник, когда Эльяс веселился вместе со всей страной и каждый, мечтавший обнять своего чудного, баснословного старшего брата - а именно старшим братом он и хотел быть для своих людей - мог исполнить своё желание.

 Эльяс шёл в толпе с простым горожанином и с любовью  слушал его рассказ, склонившись к нему. Не зная того, он ослепил взор очарованной девочки. Вот какой он - герой, который её семье дороже всех героев, добрый ангел для всех невинных, всегда дающий виновным время и надежду на исправление, не позволяющий голодной или насильственной смерти прикоснуться к христианам! В его красоте было всё: осторожность и сила поступи и всех движений, величие стана, внимательный, тёплый, просветлённый и умиротворяющий взор, данные благородной наследственностью черты, подобные граням бриллианта - тонкие, правильные, солнечно-слепящие...

 Это чувство восторга было для Дарии потрясением. Но долго ли любовь будет давать вам один восторг, после того как вы осознали, что вашей любви, по-видимому, суждено никогда не найти себе выхода? Могла ли она увидеть его снова хотя бы раз? Мог ли он остановить внимание на ней? Мог ли на земле быть другой человек, способный поразить её сердце такими же чувствами? Дария не знала, как достать из сердца стрелу. Цветок счастья всей её жизни, казалось, осыпался, не успев раскрыться. Глаза её погасли, и брови получили пугающе печальный излом от муки,подобная которой ещё не постигала её за тринадцать лет.

 Спустя несколько дней мама, понимая, что происходит в душе у ребёнка, с улыбкой утешила её:

 - В следующем году преподнесёшь ему розы из нашего сада.

 И, спросив себя вдруг, что может случиться за целый год, она против собственной воли подумала, что как раз этого года её дочери не хватает, чтобы вырасти неотразимой девушкой.
 И весь этот год Дария чувствовала себя счастливой, сильной и здоровой при мысли о своих розах.

 В заветный день при поднесении цветов Эльяс и Дария поклонились друг другу, и лишь затем Эльяс прямо посмотрел в глаза девушки, похожие на два больших окна в новолуние. Увидев её лицо, он невольно ахнул и заворожённо улыбнулся. Но растерялся он лишь на три секунды.

 - В какого Бога ты веруешь? - негромко заговорил он.

 - Во Отца, Сына и Святого Духа! - отвечала она с огромной радостью.

 Он послал на небо короткий сияющий и благодарный взгляд и, осведомившись о её имени, повёл речь скорее и тише:

 - Дария, мне нужно поговорить с твоими родителями. Пожалуйста, передай им, что я прошу их, если они в то время будут свободны, если они уважают меня и доверяют мне, навестить меня завтра в девять часов вечера.

- Исполню, государь!

 Из дома паши родители вернулись перед рассветом. Дарии велели как можно скорее уснуть, но это была невозможная цель, и названный час Дария встречала на ногах. В глазах родителей блестели слёзы счастья, они спешили обнять дитя.

- Он сам проводил нас домой, чтобы с нами не случилось беды, и не слушал возражений... - вздохнула мама. - Он намерен забрать тебя в собственный дом и своими силами дать тебе образование.
 Дария чувствовала, что это пусть важно для них, но ещё не главное, а о главном до поры молчат.

 Дом, где жил Эльяс с отцом и матерью, был невелик, прост, скромен, богат иконами, книгами и ничем более, но Дария не могла вообразить стен прекраснее, чем эти каменные стены, в помещениях покрытые известью. Здесь прошли четыре года, в итоге лучшие из отведённых ей двадцати шести. От самого Эльяса она узнавала историю, языки и литературу, а также они вместе читали священные книги. Своему отцу Эльяс поручил открывать ей основы математики, объяснять законы и показывать жизнь звёзд и планет (у самого Эльяса не было времени на рассмотрение загадок космоса, который он бесконечно любил, и он хотел, чтобы эта радость всегда была в распоряжении Дарии) и углублённо учить её любить и понимать поэзию Поднебесной (что Эльяс с удовольствием делал и сам, но только в основах). Родители Эльяса были счастливы, что сын привёл в дом эту девушку, а не другую. Её, ласковую и доверчивую, постоянно хотелось обнять, как родное дитя. Она, благоразумная и честная, вызывала уважение. С ней, почтительной и полной желания служить, ни при каких обстоятельствах нельзя было поссориться. Сам же Эльяс стремился каждое мгновение, когда это возможно, быть там, где она, избегая прикасаться к ней. Он любил после трудного дня долго беседовать с ней, сев у её изголовья, а потом погружать её в блаженный сон неизвестно как рождающимся в его душе чудесным, длинным напевом - о народе, солнце, море, песках и золоте Малой Азии, о нежно любимой Кашгарии, о стране своей мечты - Элладе, но чаще всего - о простой юной деве, чья красота неисцелимо ранила сердце государя, о любви, с которой ни смогли бороться ни смерть, ни чёрная магия. Менялись лишь страны и обстоятельства. И, ведя повесть о том, кто, надеясь стать мужем и отцом, был обречён уйти в Вечность женихом, он отворачивал омрачённое тревогой лицо. Внезапно он прерывал напевный рассказ, тихо вставал, осенял крестным знамением комнату и спускался в маленький зал, предназначенный для общих собраний домочадцев. Там он завершал дневные дела, молился и засыпал на покрытой ковром скамье. Он отдыхал и наслаждался, делясь с ней всем, что знал. Ведь человеческие наречия, человеческая душа, здоровая или больная, уязвлённая - такая драгоценность, такая красота! Разве можно не вдохновляться этой драгоценностью, не делиться ею с духовно близким существом?

 Шестнадцатилетие Дарии отмечали вшестером - с родителями его и её. Был поздний час, догорающий светильник почти не озарял комнату, глухие счастливые голоса то раздавались, то замирали в мягкой тишине.

 Эльяс встал с места, сделал несколько неуверенных шагов и взглянул Дарии в лицо:

 - Дария, я не умею читать мысли ближних, я знаю только, что ты потрясающий, лучезарный, чистый человек... Я не знаю, подозреваешь ли ты что-то определённое, и лишь слепо надеюсь, что выбрал благоприятный день и час...

 Он обратился взглядом к родителям Дарии, спрашивая, можно ли ему говорить дальше. Получив одобрение, он продолжил:

 - Дария, думаю, теперь тебе пора услышать от меня, зачем я разлучил тебя с мамой и папой, для чего ты находишься в этом доме. Ровно через два года, в день твоего восемнадцатилетия, если до тех пор ты не полюбишь другого и не предпочтёшь оставаться свободной - нас обвенчают.

 Дария почувствовала, что замерзает в этом тёплом воздухе. Да, она знала, что Эльяс никогда не нанесёт ей обиду. Он вообще стремился дарить всем, кого встречал, одно лишь счастье - и он дарил его! Но подобного счастья Дария не предчувствовала - она не была настолько смелой в мыслях, она не нарушала установленный самой себе запрет мечтать. А если бы она мечтала? Неужели бы ей тогда не пришлось услышать эту его речь к ней?

 - Нет, я не полюблю другого и не выберу одиночество, - ответила она, не дрогнув. Голос её был твёрд, но глаза неизвестно отчего увлажнились, когда обратились к нему.

 Однажды поздним вечером, когда восемнадцатилетие Дарии стремительно приближалось, Эльяс вернулся домой изнурённый, как никогда раньше. Кровь отлила от его лица из-за душевной муки и ужаса. Поднявшись к Дарии, сказав "привет" слабым взмахом руки и вмиг угасшей улыбкой, он медленно опустился на пол и уронил голову на руки. Сперва он словно не чувствовал, что Дария села рядом, и не слышал её мольбы доверить ей своё горе, только промолвил едва уловимым голосом: "Зачем привязывался?.. Зачем очаровывался?.." Затем поднял голову, и Дария едва не закричала от внезапной боли, видя, что его глаза блестят от беспомощных слёз. Его голос зазвенел:

 - Я люблю людей, Дария! Я очень люблю людей! Ты уже знаешь, одна из величайших радостей моей жизни - восхищаться человеком, любить его, изумляться тому, что подобная красота существует, но просто невероятно, как некоторые умеют, похулив нашу веру, разлучить нас, ударить ножом не в спину, нет! прямо в сердце, туда, где коренится почти родственная связь! Дария, если ты когда-нибудь согрешишь против меня - я прощу тебя, перенесу это мужественно, но если бы я услышал от тебя то, что мне пришлось услышать сегодня... Я бы сошёл с ума, Дария, Эльяса больше не было бы! О Дария, спасибо тебе за то, что не портишь себя и не губишь!

 Дария едва не плакала.

 - Если бы я согрешила против вас, за что меня можно было бы простить?

 Она больше не делила ни с кем его мысли и внимание. Эльяс снова был всецело с ней и смотрел на неё так, как во всей вселенной мог смотреть он один. Ни у кого другого она не встречала глаз, в которых было бы так предельно сосредоточено всё блаженство простой, здоровой, драгоценной для всего человечества сердечной любви.

 - Удивлён, что ты сама этого не знаешь. Странно. Если ты и не размышляла об этом, то, наверно, чувствовала безотчётно, не иначе. На этом ведь мир стоит! "Я тебя ненавижу, ты недостоин находиться близ меня!" - разве в этом человек нуждается, всякий человек, когда ему плохо и больно от падения? "Не плачь, я люблю тебя, у нас всё хорошо" - разве не это ему нужно, чтобы исцелиться?

 - Да... Всё именно так...

 В первый раз он положил руку ей на плечо.

 - Есть и иная причина, по которой, что бы ни случилось, я тебя никогда не оставлю. Мне уже много лет, но ты - моя юность, упование, утреннее солнце. Я с детства знал, что ты войдёшь в мою жизнь, и при мысли о тебе мне казалось, что до того дня, пока смерть не повергнет меня, то есть мою оболочку, в недра земли, я только и буду парить под твердью розовым облачком, что я никогда не буду знать ни голода, ни жажды, не смогу уснуть - все эти потребности словно куда-то отпадали у меня. Я всегда знал, что буду счастлив крайне, несказанно, непохоже на других, и вот! Твоё присутствие здесь - уже не мечта, но ощутимая вершина Божией милости ко мне...

 - Ваше лицо - прекраснейшее в мире на чей угодно взгляд, вы говорите возвышенно и искренне, - отвечала она срывающимся голосом, - но я никогда не знала, что буду так счастлива. Наверно, поэтому ваше лицо, ваш взор сражает меня, а каждое слово звучит, как взрыв огромного вулкана.

 Спустя пять дней после тайной свадьбы за Эльясом пришли. Разъярённый султан со страшными угрозами и обвинениями потребовал от паши, чтобы тот расторг свой настоящий союз и заключил брак с аравийской принцессой.

 - Смерть желаннее мне, чем жизнь в иной семье, кроме христианской, - возражал Эльяс без раздумий, - но если я буду казнён, смогут ли мои родители это перенести?

 Гневный ответ султана совершенно не оставил паше надежды. Он вздрогнул, похолодел, едва-едва справился с внезапным приступом головокружения. В последний раз Эльяс взглянул в глаза человека, связанного с ним глубокой и давней дружбой, подарившего ему высокий сан, не требуя никаких лживых обещаний стать магометанином, а теперь столь необъяснимо и скоро изменившегося к нему... Помня время, когда султан был готов для него на всё, он употребил остаток своей власти над его чувствами:
 - Только, молю вас, отпустите Дарию.

 И добавил спокойно и настоятельно:

 - Никто из моих близких не должен пострадать.

Султан задумался и сумрачно кивнул.

 Эльяс был казнён на площади спустя три дня, обвинённый в государственной измене. Часть собравшегося народа не знала, что думать. Часть - ни на секунду не допускала, что приговор может быть справедлив, и пришла просто проститься с любимым существом, ещё раз увидеть его, пока он жив.

 Прежде чем коснуться подбородком плахи, он обратился к палачу:

 - Как твоё имя?

 Получив ответ, он молвил от души:

 - Прошу тебя, оставь это занятие навсегда. Будь благословен, мой друг!

 Смущённый палач перехватил взгляд паши - тот улыбался ему. Палач изменился в лице.

 Тем временем Эльяс крикнул звонко и радостно, так что во всём городе было слышно:

 - Мир тебе, народ мой! Я никогда не изменял моей стране! То знает Иисус, Господь и Бог мой, Создатель и Спаситель мой! Слава Святой Троице! Слава Госпоже Деве!

 И он быстро склонился на плаху. Палач подошёл к нему, горько рыдая.

 Дария проснулась оттого, что дверь темницы распахнулась и солнце ворвалось в помещение. Ни у двери, ни снаружи не было ни души. Только солнце, тишина и уличная пыль. Не думая о том, как могло произойти её освобождение, Дария бежала через весь город к дому супруга, навстречу страшному известию...

 Бросившись к его родителям, обняв их, она задала первый вопрос:

 - Что с моим мужем?

 Вместо ответа его мать уронила голову на плечо Дарии.

 Осенью исчезли последние сомнения: Эльяс не ушёл совсем, от него осталось дитя. Тогда Дария, собрав всю семью, сказала:

 - Если султан не допустил, чтобы Эльяс жил в христианской семье, я тоже не допущу одной вещи. Я не допущу, чтобы мой ребёнок жил на земле, принадлежащей султану. Пусть растёт и проводит жизнь в Элладе - Эльяс её так любил... Дорогие, это не моя прихоть! Мне адски больно дышать воздухом моей родины, и будет больно всегда!

 - Тебя никто не упрекает, моя девочка, - вздохнула мать Эльяса. - Твои чувства достойны понимания. Не только нам тяжело - твоя судьба, ты пострадала чудовищно...

 Она обернулась к мужу.

 - Не в чувствах дело, - откликнулся благородный старик китаец, не поднимая выжженных слезами глаз. - При том, как с нами обошлись здесь, разумно укрыть нашего самого маленького человека подальше отсюда. Ради безопасности.
 
 Родители Дарии без слов склонили головы.

 И она вступила служанкой в хороший, дружный, счастливый афинский дом. Ариадна, хозяйка, обожала её. И хотя на её плечах теперь оказалось забота о всех домашних делах и о двухлетнем Яннисе, сыне господ, это было вполне можно поднять. Ведь она всего лишь разделяла с Ариадной то, с чем раньше Ариадна справлялась одна. А когда двадцать пятого марта на свет появился Эвангелос, сын Эльяса, Дария даже смогла улыбнуться.

 Летом у Леонида и Ариадны в очередной раз гостил их близкий друг из Англии, Артур Северн. И для них не стало тайной, что теперь в его мыслях друзья занимают гораздо менее важное место, нежели их никогда не смеющаяся, вечно погружённая в свои мысли или же в исполнение обязанностей, очень красивая служанка. Он постоянно ускользал от них, чтобы искать разговора с ней. Ей же иногда бывало приятно выслушать его рассказ о своей жизни, одобрить или не одобрить его радости, подать ему мысль о том, как он может справиться со своими затруднениями, но увы, слишком часто его недвусмысленное внимание становилось уже оскорбительным. Она утешала себя тем, что он просто не знает правду. Наверно, он видел много примеров, когда женщины, овдовев, считают себя вправе вести себя так, словно они свободны. Откуда же ему знать, что она так не может, что она навсегда останется женой Эльяса и влюблённой девушкой?

 Следующим летом Артур вернулся в Афины и снова жил в одном доме с Дарией. Однажды вечером, утомившись многочасовым чтением в одинокой комнате, он медленно спустился в сад, поэтично улыбаясь. Там, притаившись за усыпанным белыми цветами кустарником, она играла на траве с маленьким Эвангелосом. Она не замечала Артура и сияла от счастья. Артур долго не шевелился, чтобы не спугнуть это удивительное, восхитительное, новое для него выражение её лица. Внезапно ребёнок, смеясь, обхватил ручками её голову и вытянул все шпильки. Волосы тёмным потоком дохлестнули ей до колен. Она сдвинула брови и, отобрав у сына острые предметы, помогла ему подняться с земли:

 - Пойдём, милый. Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь увидел с таким беспорядком на голове. Вдобавок солнце уже садится, скоро будет холодно.

 - Нет, подождите! - Артур вышел из тени. - Пока не стало холодно, побудьте здесь.

 Дария села на скамью и устроила Эвангелоса у себя на коленях, глядя ему в глаза и стараясь сосредоточить всё внимание на этом радостном, лучистом детском взоре.

 - Может быть, вопрос избитый в таких случаях, но вы... могли бы полюбить меня, если бы не было Эльяса в вашей жизни? - хмуро заговорил Артур.

 - Простите, я не в состоянии мысленно увидеть то, что вы рисуете словами, - ответила она, сдерживая негодование.

 - Дария, не надо превращать себя в живую кенотафию, - он резко повернулся к ней. - Я прошу вас уехать со мной в Англию. В качестве моей жены.

 Дария встала, не выпуская малыша из рук.

 - Мой брак не расторгнут, и ничто и никогда не сможет его расторгнуть.

 Артур вспыхнул.

 - Многим женщинам судьба дарила счастливое замужество и потом отнимала. Но разумные женщины не делают из этого повод для гордости!

 Дария боролась с собой, заставляя себя молчать. Как ему объяснишь, что Эльяс склонил голову под меч, защищая их семью, а не для того, чтобы она потом подчинялась желаниям другого мужчины!

 - Да, именно! Вы совершенно правильно меня поняли! Я горда своим супругом и государем!

 Где-то рядом раздался голос искавшего Дарию Янниса.

 - Я приду, когда будет нужна моя помощь делом. Я служанка ваших друзей - и только, хорошо?! Вангелис, бежим Яннису навстречу!

 С того часа Артур прятал свои чувства, и они всегда общались как друзья, поскольку у Дарии больше не было повода для смущения.

 Спустя шесть лет недуг лишил её возможности трудиться. Но чем тяжелее становилась боль, тем счастливее и здоровее она себя ощущала. Плакавшей у её изголовья Ариадне она с улыбкой объяснила своё состояние так:
 - Человек, которого ты любишь, рядом с тобой. Нить, соединяющая тебя с ним, не напрягается и не натягивается от расстояния. Иначе всё у меня с тем, кого я всегда любила. Нить, соединяющая меня с ним, уходит куда-то в необозримое, теряется в нём. И он, там, тянет за эту нить, притягивает  меня к себе. Я пока ещё на поверхности, но скоро погружусь с головой... И в мой последний час мне не будет нужно ничего, кроме Церковных Таинств.

 Она улыбнулась ещё светлее.

 Артур убедил Леонида и Ариадну позволить ему увезти Эвангелоса в Англию, уверив их, что таково было желание Дарии. Сын Эльяса стал сыном англичанина. И когда на имя Дарии пришло следующее письмо от родителей Эльяса, Леонид ответил им вместо Дарии и изложил всё дело, как оно было ему представлено.
Лето 2016