На сайре

Как-то был я на контроле промысла сайры с японцами. Халтурка была ещё та. Японцы рыбачили в наших водах недели две-три, а потом больше месяца работали либо в своих водах, либо, после смещения косяков сайры, в открытой части Тихого океана, за двухсотмильной экономической зоной России. Японцы, как, впрочем, все азиатцы, ребята, с нашей точки зрения, как бы это, чтобы цензурно – своеобразные, вот! Нашёл-таки слово! В целом, пошастав по Японии, я вынес о ней впечатление, как о самой чистой в мире всемирной мусорной свалке и самом технически развитом средневековье. При вполне себе нехилых размерах плавсредств, каюты, как и жилые помещения, строятся у них по принципу кроликов – уютно, это когда твоей шкурки со всех сторон касаются стенки норки. Скажем, в Токио запросто можно встретить «билдинг» на зависть Нью-Йорку, внутри которого гостиница, выглядящая как морг. Стены с квадратами выдвижных шконок в несколько уровней. В них тушки постояльцев вдвигаются в стену, но, правда, не замораживаются, а подвержены климат-контролю, музыке, видеопросмотрам и прочим благам цивилизации. С вытяжкой для любителей покурить в постели. Как они при этом наплодили больше 200 миллионов народца? Что уж говорить про каюты и шконки в них. К счастью, я мужик росту гигантского, около метра семидесяти в прыжке, поэтому по длине вполне себе в японскую жизнь вписывался, но в плечах она мне была тесновата.

По конвенции, российские инспектора на иностранных судах обязаны содержаться на уровне капитана судна. Соответственно, должны иметь отдельную каюту. На той японской лайбе, где всё для фронта, всё для победы, таковой, разумеется, не было. Но японцы бодро решили проблему, слепив из трехсантиметровой морской фанеры кубик 2Х2Х2 метра. Его влепили между скворечником промысловой рубки и фальштрубой, которая на всех пароходах смотрится как большая и настоящая. Японские сайроловы с пластиковыми корпусами, звонкие внутри, как бубен шамана. Фальштруба напрямую связана с машинным отделением, а в данном случае, и с моей фанерной каютой. Так что тишиной одиночества все те два месяца, что я там провёл, оглушён не был. Кроме того, хоть в той галоше и было метров тридцать длины, но виражи она, зараза, закладывала, что твоя моторка, и нахождение ночью, во время промысла, в том ласточкином гнезде, превращалось в никому не нужное каскадёрство с элементами дешёвой цирковой буффонады в американском вкусе. Во всяком случае, выпав не вовремя в дверь каюты запросто можно было оказаться за бортом. Поэтому ночами я исправно находился в ходовой  рубке или на палубе, благоразумно игнорируя тот факт, что работа японцев в своих водах не моё дело. Утешали несколько вещей. Во-первых, наличие гальюна. В стране, о которой мы с завистью ещё в семидесятых годах прошлого века говорили, что она уже живёт в 21 веке, гальюн на судне вполне могли изображать два крепких поручня на планшире  кормы. Планширь, это типа деревянных перил в подъездах наших домов, только поверх фальшборта. В хорошую погоду (с морской точки зрения, это когда тебя на корме судна  волной в твою корму на палубу не смывало), ты мог, вцепившись в эти поручни и свесив зад за корму, с пролетарской ненавистью отдать дань природе. В плохую погоду роль гальюна заменяла лопата, закреплённая зажимами на корме. В общем, «во-первых» на моей лайбе было. Во-вторых, были даже излишества в виде крошечной ванны-фуро с горячей морской водой и снаружи неё, низко  на переборке крошечной каютки-ванной, были два (!) краника от опреснителя с холодной и горячей (!) пресной (!!!) водой. Короче, что особенно радовало, так то, что в целом весь промысел состоял из коротких рейсов в 2-3 дня и сутками-другими на берегу. За что искренняя благодарность ассоциации Дзенсамма, регулирующей сайровый промысел Японии (самма-сакана по японски, если дословно, сайра-рыба). А то ведь на таких судёнышках приходилось участвовать в лососёвом промысле, что как раз полный айс, по сравнению с субтропическим сайровым промыслом и длится несколько месяцев. Которые непрерывно проводились в водах Тихого океана.

Пришёл я на этот промысел в конце апреля. В мае сайра скатилась к югу и мы за ней. Навалилась жара. Жара в океане, это влажная, если не сказать просто мокрая жара. Не джунгли, конечно, ветерок таки обдувает, да и не воняет, как в джунглях, но жабры отрастают. В это время цена на сайру выросла и Дзенсамма разрешила нахождение в море до трёх суток. Вообще-то лов сайры на свет, как его проводят японцы, штука красочная, азартная и увлекательная. Сендо в промысловой рубке ищет по гидролокатору косяк.  У них всё через, э-э, Азию. Сэндо, это, по нашим понятиям, капитан. Капитан, по нашим же понятиям – старпом. Но поскольку он по документам капитан, то по нашим законам, если сендо браконьерит в наших водах, то в тюрьму идёт капитан, а сэндо и дальше будет браконьерить. Очень удобно. Так вот, сэндо сидит в промысловой рубке, торчащей скворечником над капитанским мостиком и рулит оттуда в поиске косяков сайры, капитан рулит в ходовой рубке, когда уже всё найдено и управляет подрульками, майная и вытравливая ловушку. На носу и на корме боцман и маркони (радист) светят мощными прожекторами в воду, как ПВО в фильмах про войну, только не в небо, а вниз. По бортам на специальных штангах из изогнутых труб, в форме  вроде буквы «г», страдающей кривоногостью и полиартритом, висят люстры из мощных ламп разных цветов. В основном это белые лампы, но по левому борту, где расположена ловушка, есть несколько люстр с красными и зелёными. И вот десяток-другой таких новогодних ёлок носятся в кромешной тьме по океану, изображая пожар в борделе и размахивая прожекторами. Сэндо при этом ещё и умудряются следить друг за другом – не упадёт ли кто в дрейф, не поменяет ли цвет люстр. Это значит, что кто-то нашёл косяк и уже работает ловушкой. Надо отдать должное моему сэндо и боцману, в основном прибегали к нам. Когда такой нахлебник вылетал с кормы и тормозил на траверсе в каком-нибудь кабельтове от нас, то выглядело всё так, будто какая то полоумная чайка-переросток с горящими от алчности глазами хищно опускалась на воду. Найдя косяк, мы мчались к нему, прожекторщики начинали чертить светом  полосы от носа и кормы сгоняя рыбу по направлению к баку, но на расстоянии, люстры разгорались в полную мощь и мы застывали на несколько минут. Если косяк был захвачен светом и начинал концентрироваться вокруг корабля, то за борт майналась ловушка, подрульки заставляли двигаться корабль правым бортом вперёд, свободный край ловушки, в виде плавучей трубы, отходил метров на 30 (она и длиной такая была), её боковые сетчатые стенки опускались и мы вновь застывали, сияя свечкой в несколько сотен киловатт в заднице океана. Затем начиналось световое шоу. Когда, по мнению сэндо, косяк достаточно концентрировался, люстры по правому борту начинали тускнеть. По левому борту, где расположена ловушка, горели по прежнему очень ярко и прожекторы продолжали чертить линии по воде от моря к борту судна. Затем, от средины правого борта и по направлению к носу и корме люстры начинали поочерёдно гаснуть и правый борт погружался во тьму. Прожектора гасли. Внезапно, по левому борту белый свет менялся на зелёный, и вода по левому борту начинала кипеть от кишащёй в ней сайры, больших и мелких кальмаров, ивасей, лососей, порой акул. А затем, как финальный акт трагедии, гас зелёный свет и загорался мрачный, какой-то инфернальный во тьме субтропической ночи в океане, красный свет. После всего предыдущего светового карнавала всё вокруг приобретало вид декораций к фильму ужасов. Казалось, что из окружающей тьмы сейчас что-то вылезет, помахивая слизистыми щупальцами и демонстрируя, лет двести нечищеные, большие зубы. Мордашки окружающих узкоглазиков в мокрых, блестящих рыбацких костюмах выглядели так, будто они только что вылезли из чьей-то свежей могилки, плотно отужинав. Благо и костюмчики казались кровью политыми. В общем, косточки в зубах для антуража не хватало. Рыба, похоже, моё мнение о происходящем разделяла. Она сбивалась в кучу под красными люстрами, вода вскипала от бешено и сумасшедше носящейся под этим мерзковатым светом рыбы. Некоторые выпрыгивали из воды, стремясь не то погасить этот дурманящий их свет, не то насладиться, пропитавшись им насквозь… Не знаю. Длилось всё это недолго. Раздавался какой то театрально-надрывный скрежет лебёдок, троса натягивались и боковые стенки ловушки поднимались из воды. Загорался обычный свет, дурацкие зомбо-вампиры превращались вновь в деловитых японских рыбаков, ловушка не торопясь, сгоняя сайру к полубаку, выбиралась из воды, рыбу выкачивали рыбонасосом и отправляли в трюм, разбавляя её водой и пересыпая дроблёным льдом. Иногда из рыбонасоса вываливалась акула и прыгала на палубу или акула не влезала в рыбонасос и её надо было вытащить из ловушки и смайнать за борт. Как вариант, отправить на камбуз. Тогда начинались пляски с японскими матюками из двух слов – бака и его варианта, бакара(ру). Первое означает дурак, второе придурок и дурацкий. Очень жёстко и непристойно. (Гы!)  А в море продолжалось волшебство. Сайра теряла чешую. Аспидно-чёрная вода. Миллиарды чешуек в свете люстр превращали воду на сотни квадратных метров в россыпи сверкающих самоцветов. Сколько раз я пытался зафиксировать это на плёнке или в цифровом формате – бесполезно. То ли техника была не того уровня, то ли у фотографа рученьки золотые прямо из золотой, э-э, опоньки растут, то ли и то, и другое с синергическим эффектом. Фиксировалось нечто невнятное и малоинформативное. Тем временем ловушка вновь приводилась в исходное состояние, палуба окатывалась водой, смывая за борт живую мелочь ивасей и сайры, и всё начиналось сначала. И так всю ночь.

Утром, найдя приличный косяк сайры, ушедшей на глубину, сэндо ложил шхуну в дрейф. Команда, поев и помывшись, уходила в каюты, находившиеся в центре тяжести корабля и в которых качка не ощущалась. Мой же ласточкин сарай, вздряпавшийся как кот, на самый верх, мёртвая океанская зыбь превращала в бесконечные качели. Вспомогательный двигатель на корабле не глушится никогда, кроме случаев, когда пришвартованный корабль подключают к береговым коммуникациям. Главный двигатель также периодически работал,  прогреваясь на случай перехода за косяком или же случался сам такой переход. Фальштруба меня исправно об этом извещала через фанерную переборку. Без климат-контроля была влажная парилка, с ним дополнительный концерт под ухом и струя холодного воздуха в него же. В общем, обстановка к длительному безмятежному сну не располагала. Про ночь уже говорил. Места свободного на палубе, кроме покрытого мокрым рифлёным железом полубака и крохотного пятачка на корме, скользкого от брызг соляры и копоти из фальштрубы, не было. Не Дерибасовская, короче. Мы заходили в разные порты на сдачу сайры, я натаскал на шхуну спиннингов и рыбачил иногда. Несмотря на то, что кроме всё той же сайры, попадались лососи и мелкие акулёшки, но после рыболовных всенощных, это выглядело как британский фетишизм.

И вот как-то, скатывающаяся к югу сайра, стала сбиваться не в косяки, а в поля. Тогда уже иваси появились, хоть и не крупные ещё были, но масштаба полям сайры на радарах добавляли. И шхуны стали ложиться в дрейф поблизости друг от друга, порой в кабельтове, а то и меньше. Погоды были штилевые. И меня, как нормального русского, осенило. Высвистал я накоротке (по УКВ-связи) своих коллег и предложил поплавать в тёплой водичке. Это был как раз период, когда акулы в улове попадались ещё редко. Идея всем понравилась. Предупредили своих сэндо, и кто в жилете, кто с кругом, на предмет отдыха, а кто и так, попрыгали за борт и поплыли на рандеву. А чё? За заплыв за буйки никто не оштрафует, до земли на запад морских миль триста-четыреста, а вниз так вообще, километра два. Я догадался пузырёк прихватить, устроили пьянство на водах, за встречу, по чуть-чуть. Хорошо поплавали, но перед японцами было неудобно. Сэндо снарядили вахтенных и те вместо отдыха бдели со спасательными средствами. Вернувшись на борт, в глаза им смотреть было совестно. Впрочем, в таких ситуациях, японец, находящийся в подчинённом положении, в глаза и не смотрит.

На следующую ночь практически в каждой ловушке было по акуле, а под утро я увидел у правого борта тушку белой акулы, метров о четырёх красоты, бодро рассекающей в поисках чего пожрать. Утром количество желающих поплавать уменьшилось до одного человека. И ветер не оттуда, и вода не того цвета, и в ухе стреляет. Но тут меня, на голову сэндо, вновь осенило!

Я пошёл, мотивированно, к сэндо в его промысловый скворечник - чайку попить. А чё, самое удобное место качает не более чем метра на два туда-сюда, ага. Как в моём «ласточкином сарае». За чаем начал издалека, спросив за семью. Когда с помощью Господа, моего убогого японского и его убогого английского, мы таки дошли до его внуков, я «закинул удочку». Насчёт того, как он смотрит на то, что у его внуков, в количестве трёх штук, появятся художественно оформленные когти кума (медведя) с костяными резными вставками в корне когтя, как тот, что у меня висел на груди, но до него успел выклянчить его маркони. Сэндо что-то заподозрил, напрягся, но витиевато высказался в том смысле, что комиссия в его лице готова выслушать моё предложение в положительном ракурсе, если это не предложение совершить сеппуку (харакири) под фотоаппарат или там спалить шхуну. И тут наступил момент истины. Я предложил ему смайнать за борт ловушку, пока экипаж не улёгся. Брови сэндо остановились далеко за зенитом его тыковки в невербальном вопросе – на кой? Я ему лапидарно пояснил – бассейн. Для кого? Для меня и для уважаемого сэндо, ежели ему надоест хернёй, пардон, маяться в этом душном скворечнике, когда вокруг на мили поле из сайры и штиль, как в обувной коробке. Без бассейна опять будет нервничать уважаемый сэндо и не спать экипаж. Я тоже буду нервничать – самэ-сакана оки сайз (большая акула) все органы по самую шею клац-клац. У сэндо прорезался одесский акцент в предложении – может ну его, самэ-сакана, сиречь акула, не прыщ на организме, появится - сама не рассосётся. На что я ответил, аки японский стоик, сурово сдвинув брови – ши ката га най, карма! (с этим ничего не поделаешь, судьба!) и я для себя уже всё решил!. Аргумент сэндо сломал, но он потребовал гарантии. Посреди Тихого океана я обзвонил друзей в Магадане, озадачив их поиском когтей-сувениров, аргументируя, что жизнь зависит. К сожалению сэндо, когти нашлись. Пришлось майнать ловушку. Сеть ловушки из толстенной, прочной как проволока, синтетической нити, спускалась на пару-тройку десятков метров под воду. Никакая акула добровольно в такую «радость» не пойдёт и я получил возможность безопасно поплавать и подремать в воде.. И тут у японцев проснулась русская смекалка. Это, видимо, заразно. Смотрю, к борту подошли два организма в исподнем. Со спасательными кругами. Не, ну думаю, сэндо совсем офигел, на совесть давит. Зря я так. Мужики обшили быстренько два спасательных круга, один на манер стола куском полиэтилена, а другой – здоровым мусорным мешком, который зарядили грузом колотого льда и банок с пивом. Тут даже меня проняло – могут же, когда захотят! И вот представьте картинку. Открытый океан, небесно-голубая вода, прозрачная, метров на сорок вглубь, если не больше  мы в количестве трёх организмов, в жёстких спасательных жилетах, поддерживающих тело в комфортной полулежачей позе, лениво потягиваем холодное пиво со льда, лениво пожёвывая всякое там солёно-вяленное или фрукты, что кому ближе. Акапулько сдохло бы от зависти! На следующий день в воде болтались все, кроме вахты и кока. На соседних шхунах даже заволновались и стали интересоваться, что происходит. Сэндо что-то там произнёс с поминанием «бака» - ему было ещё пару часов торчать на вахте. В общем, на следующий наш выход в море так сибаритствовал почти весь японский флот на сайре. Не знаю, как сейчас, но года три такая традиция (!) держалась. К сожалению, это был один из моих последних выходов в море на промысел, а с японцами так точно последний. И продолжают ли японцы таким образом отдыхать после трудовой ночи я, увы, не знаю…