Из рассказов моего деда. Про его отца

- Уууу, - протянул улыбаясь мой дед, -  ну ты и сказанул, мне тогда, сколько лет было, а сейчас сколько? Я уж и не помню ничего…
Действительно, моему деду к тому времени, было уже за семьдесят. Но он, был крепкий старик, ростом на голову выше меня, и всё в нём было большое, а синеватый нос и взгляд исподлобья, вкупе с бритой на лысо  головой,  придавали ему свирепый вид. И достаточно было одного взгляда, что б понять, перед вами сидит самый настоящий пират Флинт. Но это только с виду, а на самом деле, как и все большие люди, он был очень добрым и отзывчивым...
- Отец у меня был мастеровой, руки, значит, у него были золотые, - продолжал мой дед, - его многие приглашали. Он и дом мог поставить, и печь сложить, и телегу сделать, и пахать и сеять. Его даже барин вызывал к себе, если вдруг что надо было. И тогда, отец собирался и ехал к нему аж в Тифлис, и там работал…
- Какой такой барин, - удивился я, - вы что и на барина работали?
- Нет, на барина мы не работали? А вот землю арендовали, она ведь не наша была, мы на ней жили, обрабатывали, и за это налог платили, за аренду значит…
  Мой дед, Михаил Иванович, родился в 1903 году, задолго до революции, в селе Прохладное, что в Карской области. Это сейчас она принадлежит Турции, а тогда была Россия, самые южные окраины Российской империи, самый, что ни наесть Кавказ. В начале 19 века, молокане, не довольные притеснениями со стороны официальной церкви, прослышали, что где-то  на Кавказе, есть свободные, плодородные земли, и послали своих гонцов на разведку, а потом и сами, переселились туда из Тамбовской, и Саратовской губерний. Работящие, не пьющие, молокане быстро приноровились к местному климату и к самой местности, стали выращивать хлеб, скотину, заниматься извозом и строительством. Землю им давали в основном бесплатно, но иногда приходилось арендовать её у крупных землевладельцев. Вот, как раз, это село Прохладное и стояло на земле барина – землевладельца.
- Один раз мы с отцом пахали землю, - немного подумав, продолжал он. Я, значит, лошадь под уздцы веду, веткой мошек от себя отгоняю, а отец пашет. И какая же нелёгкая меня тогда заставила задуматься, замечтался я чего-то, и не заметил, как лошадь мне копытом на пятку наступила. Вот тут я и обомлел. То, что больно, это одно, это не так страшно, боязно было, что отец увидит, и тогда не миновать кнута по спине…
- Да ну, - не поверил я, - это сколько ж тебе было лет, что б кнутом?
- Говорю же, не помню, может пять, может шесть лет. Я ещё в рубахе ходил. У нас дети, пока в школу не пойдут, в длинных рубахах  ходили, без штанов, такой обычай. Ну вот, и я в рубахе был, значит, ещё в школу не ходил…
- Ну, и… - напомнил я. Видно было, что дед немного задумался, будто по-новому переживал свои детские воспоминания.
- Ну да, - очнулся он, - вот, стою я и боюсь пошевелиться. Нога болит, лошадь стоит, отец не поймёт в чём дело, а я сказать боюсь. Стою, и так сбоку лошадь, что б отец не видел, веткой по морде раз, раз, стегаю значит её, потихоньку, мол – убери копыто…
- Ну и сказал бы отцу, так, мол, и так, лошадь на ногу наступила… - возмутился я, - подумаешь…
- Что ты, - махнул рукой дед, - ты просто не знаешь моего отца, он такой был, - и для пущей убедительности, что б показать какой был его отец, дед сделал страшные глаза и сжал кулак…
- Какой, - тут уж не понял я, - ну какой он может быть, отец он и есть отец…
- Он очень строгий был, - чуть помолчав, сказал он, - мало того, что сам никогда не болел, так он не верил, что другие болеть могут. Всех выгонял на работу, при нём, ни кто не решался сидеть просто так в светлый день. А тут лошадь на ногу копытом, да он сразу же плетью, да по спине…
- Так ты же маленький был, - удивился я, - разве можно…
- Какой там маленький, уже считалось большой, коль доставал до узды… - улыбнулся дедуля. - Ну вот, слышу я сзади: - Ну что встал?
- Я молчу как партизан, боюсь пошевелиться. И опять, веткой лошадь по морде стегаю, потихонечку, сбоку, что б он не увидел. Но, видимо увидел. Кааак заорёт на меня, - ах ты шкура барабанная, ты ещё и лошадь стегаешь по морде, - я даже спиной почувствовал, как кнут летит в мою сторону, сердце опустилось, даже зажмурился. Но, лошадь копыто, на моё счастье, убрала, нога освободилась, и я как хромой заяц, рванул в сторону леса, только пятки засверкали… - дедуля улыбнулся сам себе, покачал головой и продолжил:
- Ох и летел же я тогда, словно птица. Спрятался и наблюдаю из кустов, что будет дальше. Вижу, какой-то мужик подошёл к отцу, они поговорили немного и пошли в сторону дома, а лошадь с плугом, так и осталась стоять в поле. Потом, уже когда за ней брательник пришёл, тогда и я вышел из укрытия.
 - Приказчик от барина приехал за отцом, - сказал брат, - что то опять строить надо, и они спешно погрузились на телегу и уехали. Домой я шёл с опаской, но отца точно не было, а мать меня пожалела, ногу мазью помазала и замотала тряпицей. И всё, больше я его не видел, - добавил дед, и тяжело вздохнул. Потом достал из пачки папироску, размял её немного пальцами, чиркнул спичку, прикурил, сделал пару коротких затяжек, что б лучше раскурить табак, потом глубоко затянулся, выдохнул дым, помахал рукой, разгоняя его по сторонам, и повторил:
- Мдааа, больше я его живым не видел.

- Пока мы ехали, уже ближе к Тифлису, Иван, ваш отец, наверно от монотонной качки задремал, -  рассказывал приказчик, который уехал с отцом.
- Ну, спит он и спит, - мне скучно ехать, я стал песни петь, а он дальше спит, я даже разобидился на него, хоть бы рассказал что, всё было б веселее ехать, но тревожить его не стал, зная, отношение барина к нему. Так и приехали в имение, а когда будить стали, он не просыпается. Будили будили, трясли трясли, ни какой реакции...
- Эй, там, кто-нибудь, несите ведро воды, - скомандовал барин, - воду принесли и он самолично вылил всё ведро на отца. Эмоций ноль...
Тогда барин велел звать лекаря. Тот пришёл, послушал Ивана, вашего отца значит,  пульс померил, и говорит, - умер он.
- Да как умер, ты посмотри, у него же морда красная, - кричит барин, - какой умер, живой он, давай буди. Опять трясти стали…
- Да зря всё это, - опять начал лекарь, - говорю же, умер он. 
- А, морда у него красная почему? - опять не верит барин. На что лекарь промолчал.
- А мой отец, был высокий и сильный, и лицо у него всегда красное, ну просто  румянец такой у него был. Он ведь не курил, как я, и не выпивал, это сильный грех у молокан был. Поэтому и здоровый был, поэтому и румянец такой на лице. Это сейчас все больные и бледные…
- Ну и что ж, что морда красная, сердце-то остановилось, -  наконец подал голос лекарь.
- Не верю, - говорит барин, - не верю, и всё тут, что, я мёртвых людей не видел. Давай, - командует он лекарю, - режь сейчас же ему грудь, я, говорит он, сам видеть хочу, что сердце остановилось…
- И они, с дуру, разрезали вашего отца, сердце дёрнулось пару раз, и действительно остановилось, - продолжал приказчик. Крови много, а человека нету. Зарезали его, как скотину, - подытожил он. И добавил, - зарезали, и после этого он стал бледнеть лицом…
- Да у него сердце на ниточке висело, - стал оправдываться лекарь, - он бы со ступенек прыгнул, оно и оборвалось...
- Я тебе оборвусь, - орал на него барин, - я тебе оборвусь, коновал ты, а не лекарь, ээээх, такого мастера зарезал...
- Отца привезли и похоронили, - продолжал дедушка, - а лекаря, барин самолично высек. Высек надо сказать, жестоко, стегал, сказывают, и приговаривал, - ты мне такого мастера зарезал, где я другого такого найду, да ещё бесплатного…
- А я, как сейчас помню, очень радовался, что отец умер, а на лекаря мне было наплевать. Эх, думал, и хорошо же мы заживём без отца, счастливо, ни кто ругаться не будет, на работу гонять тоже…
- Мдааа, - ещё раз вздохнул дед, достал очередную папироску, закурил, и опять задумался. - А получилось всё  по-другому. Вот так-то. Но молокане народ дружный, помогали друг другу, вот и нам тоже, короче, мы не бедствовали, а потом старший брат подрос, потом средние подтянулись, уже легче стало, ну и я помогал, чем мог…
- Даже в школу ходил, во как, - улыбнулся он. У нас в селе, среди молокан, все грамоту знали, хоть один класс, но заканчивали, писать и читать умели, а я целых три, мать хотела, что б я на писаря выучился, но тяжело было, семья большая, работы много, не до учёбы…
- Вот такие дела, - закончил он свой рассказ, улыбнулся и продолжил, -  вот такие пироги с котятами, их едят…
- А они глядят, - добавил я, и мы рассмеялись…