УГЛЫ

             И вот я в кабинете у психиатра. Что я могу сказать об этом?
Это самый милый и приятный человек на свете. Улыбается, что-то говорит... Монотонно... убаюкивает. Здесь так удобно и комфортно. Можно я посплю?
Снова говорит. Я будто слышу его успокаивающий баритон сквозь сон. Что я вижу?
… А что я вижу? Надо присмотреться.

             Мы идем, я и мама, по лугу. Много ярких цветов, дурманящие запахи. Нам хорошо вместе, мы радуемся солнцу, поем песни. Я была счастлива тогда. В те самые моменты, в которых мама дарила мне мир. Не нужно было думать ни о чем, я и так все понимала. Понимала, как прекрасен мир, когда она рядом, когда она улыбается мне, собирает букет, напевает свои любимые мелодии. И нет большей радости, чем смотреть в ее сияющие синие глаза.
Хочу назад. Хочу в тот день. Остаться в нем навсегда.
Но за этим днем следуют другие. Я не хочу туда! Дайте мне проснуться!

            … Я выхожу из своей дремы и уже не воспринимаю врача как подарок небес. Он не подарит мне мои лучшие воспоминания, не оставит меня в них. Он хочет влезть дальше. Он хочет разбудить мою ненависть.

          А мне... мне необходимо вернуться в то состояние, благодаря коему в реалиях своей неудачной мрачности я получаю неописуемый восторг — вновь вцепиться мертвой хваткой в свои волосы и истошно вопить. О, какое блаженство, этот крик будто поражает все вокруг и уничтожает войны, эпидемии, болезни, убийства, ненависть... бесконечную людскую ничтожность. И я сама маленькая мерзкая ничтожность среди других ничтожеств. Все слова, сказанные мной когда-либо, пусты, чувства, пережитые, — мелочь, химера. Неистовство, исступление — это все, что я могу. Все силы я трачу на то, чтобы избавить свой скудный ум от чудовищных реалий.

            Открываю глаза... Не могу пошевелиться. Ну не твари?! Пристегнули к кровати. И похоже, волос на голове нет. Трусь лысой башкой о подушку. Что ж... хорошо, хоть подушка есть.
          Сейчас я поору, кто-нибудь прибежит и все мне объяснит.
Досадно, и покричать толком не могу. Голос охрип, во рту пересохло. Остается покорно лежать и ждать. Насовсем, меня буйную, одну не оставят. Непременно, хоть кто-то да явится.
           Не могу лежать спокойно, все давит на меня: сдвигаются стены, потолок рушится... страшно. Почему никто не идет? Я одна, никого нет. Не хочу быть одна! Трудно дышать. Нужно забыться, нужно отдаться своему гнетущему разуму. Пусть все обрушится, и провалюсь в преисподнюю, лишь бы забыть, что я существовала когда-либо. Лучше ненавидеть кого-то другого, чем самого себя, ненавидя себя — ненавидишь весь мир.

- Очнулась, бедовая? - грубый женский голос возвратил меня в реальность. Наконец! Дождалась. Высокая тощая женщина лет пятидесяти повисла надо мной, пытаясь изобразить гримасу саркастической усмешки.
- Буянить не будешь? - проговорила она тревожным шепотом, обдавая меня резким смрадом свежесъеденного лука.
- Не буду. Отстегивай, мне хочется осмотреться. Кто меня волос лишил? Ты что ль? - интересовалась я у мужеподобной тетки, приступившей к высвобождению меня из кроватного плена.
- Ну, я. Виктор Палыч так приказал. А зачем ты драла космы свои? Не нужно было. Остались бы целы.
- Да ладно, мне не жалко. Буду драть чужие. Что ж... вот и свобода. - Я уселась беззаботно свесив ноги, а моя надзиратель вперилась в меня пронзительным взглядом, уперев руки в боки. - Да шучу я, шучу. Пока шучу, ты все-таки не расслабляйся. Как тебя звать?
- Нина Васильна. А ты дура!
- Все логично, дурам место в дурке, куда я благополучно и прибыла. Я смотрю, ты сердобольная. Казалось, персонал в подобных заведениях должен быть похож на роботов.
- Разболталась я с тобой. На вот, ешь. Тебя пока в общую столовую пускать не велено. А я пойду, у меня дела не деланы, много вас тут таких... - и не договорив, тетка указала на миску с зловещей субстанцией (предполагаемой едой) и бодрым солдатским шагом удалилась.

          Ууу... мрачно тут. Пока Нина Васильна была в палате, заполняла ее своим внушительным видом. В тот момент я и не заметила этих коричневых стен с облупившейся краской, покосившейся ветхой тумбой и решеток на маленьком грязном окне. Раньше я и запах хлорки не чувствовала, исходящий от кровати.

        Только сейчас я вспомнила, как мне хочется пить. Высушила горьковатую жидкость из кружки, предусмотрительно оставленной на тумбе рядом с миской. Скорее всего, это был чай. Судя по всему, государство не слишком печется о том, чтобы психи баловали себя вкусняшками. И то верно: нам что соль, что сахар — один фиг.

         Кстати, а где все шизики, что воют и гремят цепями? Почему я ничего не слышу? Надо бы сходить на разведку. Толкаю дверь, не поддается. Нина Васильна — уважаю, с опытом мадам.



              Прошли унылых пара дней. Может, и больше. Стоит ли вообще следить за временем в условиях гиблого прозябания — не знаю. Я примерно себя веду, благодаря чудо-препаратам, приносимым Ниной Васильной, иногда еще кем-то (не знаю, как зовут остальных, они не вызвали во мне ни капли интереса). Но мне почему-то кажется, что примерность моя регулируется благодаря собственному сознанию. Я больше не ненавижу себя и весь свет, я равнодушна.
Хотя, мой страж в лице Васильны вызывает даже некоторую симпатию. Наверно, это значит, что еще не все потеряно.

           Каждый день мы встречаемся с доктором. Он больше не вынуждает меня заглядывать в глубины моей души, все больше занимаясь исследованием разумности. Постоянные тесты и записи, ведомые им в записной книжке, не вызывают ни дискомфорта, ни положительного отклика. Он прописывает лекарства, произнося слова медсестре, в которых я не вижу смысла. Все, что мне запомнилось, — МДП. И пока выяснять не хочу, что это значит.

          Сегодня меня переводят в общую палату. Смогу удовлетворить любопытство, завладевшее мной по поводу того, что находится за стенами этих каземат.

          По такому случаю, Васильна повела меня в душевую мыться.
Ого! А в коридорах лучше и светлей, чем в моей палате. Ну да, да... она уже не моя.
- Нинок, а когда я пойду мыться, ты со мной будешь? Так может устроим купашки на двоих?
- Что ты городишь, бедовая? Вот я пожалуюсь на тебя Виктор Палычу. Еще неделю в изоляторе посидишь.
- Да ладно, не обижайся. Чуть что, сразу «пожалуюсь». Что ж тут пусто так? Все вымерли наконец, и мы остались с тобой одни на всем белом свете?
- Ты дура!
- Да знаю я.
- Все на улице, работой заняты. А у кого-то тихий час. Не то, что ты... Еще и нянчись с тобой, оторвой. 
- Ну, ты сама себе свой путь выбрала, Нинок. И нечего на меня так злостно смотреть, а то закричу.
- Пришли. Заходи, раздевайся и под душ. Живей давай. А будешь орать, тебя быстро санитары приструнят.
- Не ври себе, Нин, ты ж меня любишь. Этого не скрыть под грозностью напускной, - мяукнула я и, схватив полотенец, повидавший виды и тоже источающий аромат хлорки, побежала в душевую. Васильна что-то забубнела, но я ее уже не слушала.
          Однако! Здесь те же стены, что и в моей палате. Видимо, ремонт у них только в коридоре и делался. Аааа... Мать твою! Вода ледяная!
- Нинаааа! - мой вопль отчаяния утонул в толще холодной воды, но до солдафона в юбке все же донесся.
- Не ори! В холодной воде мысли проясняются. Мойся живей. Горячую у нас включают редко.
            Намыливая свою колючую голову, я думала о том, что если я чувствую холод воды и реагирую на него, значит я живее, чем полагала. Радует ли меня данный факт? Почему-то нет.

         Пробыв в душе всего пару минут, я ощутила груз вечности, стекающий давящим потоком вместо воды. И для чего хочется увидеть обитателей этого места? Неужели в них есть что-то, чего нет во мне?
          Обратный наш путь по коридору был угрюм и молчалив. Женщина завела меня в палату, где находилось шесть коек и три пациента. Я стала четвертым.
           Устроившись на кровати по левой стороне палаты возле окна, лежу я молча, глядя в потолок. Мыслей сначала нет совсем, потом выползает первый червь, второй, третий... Все они, проползая друг по другу, извиваясь, сплетаются в один сжимающийся комок, разрастаясь и давя на черепную коробку. Делая усилие, я поворачиваю голову к соседней кушетке и вижу на ней женщину, чуть старше меня на вид. Она молча сидит, опустив руки на колени, качается из стороны в сторону и смотрит в зарешеченное окно. Не знаю, как долго я смотрела на нее, два-три часа... а она все качалась, будто измеряя ход времени и не издавая ни звука.
          Вскоре я узнала, что зовут ее Диана, поступила сюда с диагнозом «истерический невроз». Лечили ее так же, как и меня, нейролептиками и транквилизаторами. Узнала я и свой диагноз (какая незадача) — маниакально депрессивный психоз.



           Я начинаю привыкать к жизни в обиталище идиотов. Быть одной из них гораздо комфортней, чем идентифицировать себя с «нормальными» людьми, отрекающимися от своей природной сущности и мнящими себя полубогами.

          В тиши апрельской ночи, я лежу глядя в потолок и думаю о том, что все мы заточены в узилища своего подсознания. Каждый из нас не единожды метался, душевно ударяясь об его углы. Не верьте тому, кто говорит, что не испытывает более никаких чувств, кто говорит, что его душа черства — это не так. Но есть люди, которые забиваются в один из углов и уже не могут оттуда выбраться. Те самые люди, одержимые бесом, сами культивируют его в себе, сами сажают в душу семя зла и взращивают росток...
- Эй, ты не спишь? - голова Дианы неожиданно высунулась из-под кушетки, вызвав во мне дрожь конвульсивного испуга.
- Что ты там делала? - спросила я ее, приподнимаясь с подушки.
- Хочешь, я расскажу тебе свою историю?
- Валяй, раз приползла уже.
- Мне было двадцать, когда я увидела ее. Она перевелась к нам в универ на третий курс. И училась со мной на историческом факультете. О, если бы ты ее видела... Копна непослушных кудряшек, обрамляющих круглое личико, маленький аккуратный носик, пухлые алые губы, зеленые глазищи... Я влюбилась в нее, лишь только увидела. Старалась сесть рядом с ней, заговорить, ходила за ней на все тусовки. И она обратила на меня внимание. Мы стали подругами. Однажды, после очередной гулянки на квартире у однокурсника, она предложила поехать к ней. Я сразу поняла — это мой шанс. Невыносимо было больше ждать, хотелось прижаться к ней, поцеловать... Я не знала, что у Анны есть парень. Он был дома и выглядел так, будто ждал нас, готовился. Свечи, три бокала, шампанское и постель, пахнущая фиалками. В ту ночь, я делала с ней все, что хотела, а он делал все, что хотел со мной. С того дня мы начали жить втроем. Она предпочитала наблюдать, просто сидела на стуле напротив кровати с холодным лицом, пока он удовлетворял все свои капризы со мной. Я безумно любила ее, а Анна любила его. И для того, чтобы добиться ее расположения, мне приходилось быть с ним. Зато, когда мы оставались с ней вдвоем, мы были счастливы. Я знаю, она тоже была счастлива со мной. Мы резвились как дети, она была нежна и ласкова. Так мы прожили год. А потом вдруг что-то случилось, ее будто подменили, она ревновала меня к нему. Хотя, чего проще: прогнать его и жить вдвоем. Я ненавидела его за это. За то, что он мешал мне наслаждаться Анной. И во время очередной нашей оргии со мной случился первый приступ. После, приступы стали регулярны. И я начала чувствовать боль в груди. Она отдалялась от меня, а я все больше чувствовала боль. Мы расстались. Она вышла замуж. Нет, не за него. За какого-то папика с набитым кошельком. Я видела их вместе, следила за ней. Его деньги не делают ее счастливой, но дают возможность чувствовать себя властной. Анна любит власть. Выходит, больше, чем людей. А моя боль в груди не прекращается. Мне кажется, у меня больные легкие. Врачи не верят мне, мать тоже не верит. Отправила меня сюда во второй раз. А ты  веришь? - Диана посмотрела на меня так пристально, что даже в темноте я чувствовала тяжесть ее испытующего взгляда. Что ей ответить?
- Верю. И знаешь, все мы готовы предать в угоду себе, своим личным интересам, ведь личное Я гораздо громче сотни тысяч таких же Я, но посторонних. Так что не вини никого, твоя Анна предала тебя не потому что не любила, а потому что себя любила больше. А теперь, пора спать.
- А ты расскажешь мне свою историю?
- Возможно. Как-нибудь в другой раз.
Как же утомительно выслушивать чужие излияния. Бедные психологи. Я сегодня была слишком добра.



           Одиночество Дианы настолько давлело над ней, что она выбрала меня объектом своей дружбы. К сожалению, худшего собеседника, пусть даже в психлечебнице, она найти вряд ли могла. Таскается за мной по пятам, а в противном случае, снова сидит как маятник на своей кровати.
           Обстановка тут настолько унылая, что невыносимо тоскливо. Не понимаю, как душевнобольные люди могут вылечится в подобных условиях.
Палаты общие. Женский и мужской блок разделены. Социально-опасных держат отдельно от всех и остаются они здесь , чаще всего, пожизненно. Так же, остаются пожизненно шизофреники, если у них нет родственников. Квартиры их продают.
           Хочешь на свежий воздух, иди помогай, подметай, носи, мой, чини...
Больные походят на персонажей из фильмов ужасов. У них у всех страшные лица и одновременно блаженные. Оравой их можно встретить на пищеблоке, откуда они тащат бидоны с едой к себе в столовую, и в комнате отдыха.
В нашей палате, кроме Дианы и меня, находятся еще две женщины.
Даша — ходит постоянно кругами, взгляд отрешенный и руки моет каждые пять минут, отчего они у нее кипельно белые. Ее пичкают лекарствами и она спит сутками как убитая. Когда приезжает Дашин отец, ее поднимают всем персоналом, она не может встать и не хочет. Иногда проявляет агрессию.
Юля Анатольевна — пожилая женщина, внешне выглядит вполне обычным человеком, но время от времени рвет на себе одежду, рвет постельное белье. Посетители к ней не приходят, так же как и ко мне.

           Иногда, мне кажется, что мое нахождение здесь несправедливо. Но вспоминая свое поведение за последние месяцы и сопоставляя себя с людьми находящимися здесь, понимаю, что я скорее одна из них, вовсе непохожая на людей находящихся за стенами этой мрачной больницы.
 
          Снова утро, снова дежурный обход. Виктор Палыч в своем неизменном сером свитере и брюках, в белом халате накинутом небрежно на плечи. Растрепанная шевелюра вьющихся, немного тронутых сединой волос и добрые карие глаза, смотрящие поверх очков сдвинутых на нос.
Сегодня я спросила у него:
- Когда меня выпишут? Я чувствую себя здоровой.
- Курс медикаментозного лечения мы пока прекратим, - ответил доктор раскрывая историю болезни, содержащуюся в белой папке с моим именем, - но проверим степень твоего выздоровления терапией начатой вначале твоего пребывания у нас. Согласна?
Я коротко кивнула, а доктор продолжил:
- Мне сказали , что совсем не выходишь на улицу, Ангелина. Почему?
         Я не успела и рта раскрыть, как Диана сидевшая рядом и смотревшая в окно отрешенным взглядом, тут же перевела его на меня и с улыбкой сказала:
- Мне сегодня мама семена принесет, а завтра мы пойдем сажать цветочки. Вместе.
- Это хорошо, - пробормотал доктор, - очень хорошо. С тобой, Ангелина, мы встретимся на сеансе сегодня после обеда. А тебе, Диана, пора на процедуры.
           Все покинули палату. Даше медсестра сделала контрольную инъекцию. Юля Анатольевна отправилась в комнату отдыха. У них там образовалось нечто вроде кружка вязки, кройки и шитья с местными кумушками. А я решила сходить на разведку в пищеблок.

          Высунув нос наружу и убедившись, что препятствий на пути нет, я зашагала по коридору в направлении пищеблока.
          А Диана меня сегодня удивила. И правда, неплохо придумала. Я никогда не сажала цветы, только рвала. Настало время глобальных изменений в моей жизни. Я начинаю понимать, почему персонал в психушках поддерживает дружбу между пациентами. Порой, больные люди сами помогают друг другу выздороветь. Ну или, во всяком случае — это благотворно на них влияет. Сказал бы мне кто-нибудь пару лет назад, что посадка цветов может стать для меня сродни важнейшему событию в жизни, уж переломному, так точно.
Рассуждая сама с собой, я добрела до конца коридора и повернула налево, как вдруг услышала оклик мимо проходящего человека:
- Хватит мне снится, ведьма!
- Это вы мне?, - я подняла глаза на остолбеневшего мужчину остановившегося передо мной, с удивленным безумным взглядом. С минуту мы стояли молча. Времени мне хватило, чтобы понять, парню не больше двадцати семи лет. В черной футболке и штанах от больничной пижамы, он выглядел довольно стройным. Мое внимание , на пару секунд, привлекла татуировка выглядывающая из-под футболки и огибающая левую руку, она доходила до самой кисти. Нечто чешуйчатое, похожее на змею. Парень выглядит довольно внушительно, я бы сказала «пышет здоровьем», если бы не его взгляд... Тут наши глаза встретились , и я снова услышала:
- Хватит мне снится, ведьма!, - сначала он произносил это тихо, как-то шипя, потом все громче  и громче..., - хватит! Хватит! Ведьма!
          Его кулаки сжались, а руки напряглись так, что вздулись жилы. Давно мне не было так страшно. Я вжалась в стену, села на пол, закрыла уши. И вновь предалась тому занятию, которое позволяло отпустить все страхи , начала истошно кричать.

          Очнулась поздно вечером у себя в палате. Диана привычно покачивалась в такт шуму ветра за окном и скребущей по подоконнику ветви липы. К Виктор Палычу я сегодня не попала, накрылась похоже моя выписка. Любопытство, в который раз сыграло со мной злую шутку. Сидела бы в палате, все было бы чудесно.
-Диан, у меня итак голова кружится, прекрати.
- Ты проснулась? , - спросила она нервно всматриваясь в мои глаза.
- Нет, с тобой разговаривает твой внутренний голос. Я есть хочу. Тебе мама, кроме семян,ничего пожевать не приносила больше?
- Печенье в шкафу. Будешь?
- Буду, - буркнула я встав. И пошатываясь сама направилась к шкафчику соседки.
- Что с тобой случилось сегодня? Я пришла, ты спишь.
- Меня санитары с Дашей перепутали. В коридоре поймали и обкололи.
- Не смешно.
- Никто и не говорил, что поведает вам веселую историю. Спасибо за печенюшки.
- Лина, а можно я сегодня с тобой лягу?
- Не-не, я еще от утреннего стресса не отошла. Еще тебя мне не хватало... Не выдумывай и засыпай давай, а то я на улицу с тобой завтра не пойду.


          Мне пришлось собрать все свои силы, чтобы переступить больничный порог. Солнце ослепительным весенним блеском заполнило все окружающее пространство. Оно было во всем: в молодых листьях деревьев, в траве, в людях копошащихся во дворе, в безмятежной улыбке Дианы. Солнце отражалось даже в асфальте и серых стенах больницы.

          Нина Васильевна вела нас к палисаднику. Диана с энтузиазмом топала за ней, волоча инструмент. А я плелась позади удивляясь окружающему, словно видела небо впервые, будто чирикающие вокруг воробьи были райскими птицами.
Васильевна дала нам пару указаний и направилась контролировать шизиков.
           Я восторженно запускала руки в землю закапывая семена многолетней гайлардии (так было написано на упаковке), наслаждаясь ее теплом, в то время как моя напарница увлеклась созерцанием работы окружающих.
- Лина, смотри — голый мужик!
- Зайка, он не голый, на нем штаны.
          Мы нахально всматривались в человека везущего тачку с мусором. Медсестры курящие  у входа в лечебницу провожали его взглядами и игривым хихиканьем, он же спокойно вез свой груз. Или парень привык к повышенному вниманию, или мысли его находились в ином мире. По мере приближения симпатичного психа, мы рассмотрели татуировку на его груди, уходящую куда-то за спину и заканчивающуюся на левой руке. Это был дракон, никакая не змея...
- Так это же он меня вчера ведьмой обозвал!, - вскрикнула я и молодой человек уставился на нас.
- Ух ты, на нас смотрит., - улыбалась ничего не понимающая Диана.
          Его испуганный взгляд встретился с моим , и мне жутко захотелось убежать. Но я вросла в землю и претворилась березкой. Через пять секунд он повернул за угол, а березка так и стояла, пока Диана не повела меня назад в больницу.
Не хочу больше выходить во двор.


         Вечером, сидя на жестком диване в кабинете у Виктора Палыча, я выслушиваю лекцию  о важности введения меня в гипнотический транс.
Как я поняла, суть терапии заключается в освобождении от навязчивых воспоминаний. Тех, что тревожат меня больше всего и не дают двигаться дальше.
- Приступим?, - спросил доктор, пододвигая свое кресло ближе и поправляя сползающие очки.
- Да. А можно вам вопрос задать сначала об одном человеке?
- Давай так, если ты спокойно выдержишь весь сеанс, то после я расскажу все, что тебя интересует. Полагаю речь пойдет о нашем пациенте. Но это после. А теперь ляг и закрой глаза.
Снова доктор кажется мне самым милым, снова я погружаюсь в полусон.
… Повторяю за тобой все, что ты делаешь: так же лежу на диване закинув нога на ногу; так же пытаюсь держать карандаш  левой рукой, хотя я правша; обожаю слушать группу Кино, потому что это твоя любимая группа. А когда мне плохо, ты просишь показать как сильно я люблю тебя. И я обнимаю тебя так крепко, что немеют руки. И все детские проблемы тут же уходят. Мой брат.
Ноябрьский пасмурный вечер, я выхожу из ванной натирая голову полотенцем... Слышу пронзительный крик с улицы. Это мама! Почему она кричит? Мокрая, полураздетая  выбегаю в подъезд и мчусь вниз по лестничной клетке. Я схожу с ума от ужаса, потому что тебя больше нет! После , все будут ностальгически твердить, что у меня твоя улыбка. Я же, никогда себе не прощу, что за день до твоей смерти сказала «ненавижу тебя», хотя всем сердцем любила и люблю. Прости свою глупую сестренку! Прости!...

         Приходя в себя, чувствую как Виктор Палыч пытается отодрать мои сцепившиеся пальцы от своих манжет. Молча отпускаю его и отворачиваюсь. Слышно как доктор встает и идет к столу, садится и что-то пишет.
- Как умер твой брат, Ангелина?
- Что?
- Как он умер?
- Повесился в гараже семь лет назад.
- Так, а сейчас тебе двадцать два...
- Ты чувствуешь свою вину перед ним?
- Мне кажется, что я могла бы ему помочь, будь я немного внимательней. Он был слишком замкнут и очень раним. Я так и не поняла , почему это произошло.
Виктор Палыч задал еще пару вопросов, продолжая вести записи в блокнот. Я села поджав под себя ноги и перевела тему:
- Вы обещали мне сказать кто он.
- Ты о ком? Ах, да... Никита. Тот кто напугал тебя? Хороший, умный парень с шизофреническим психозом. Чуть не убил своего отчима, полагая, что тот угрожал матери. Убежден, что является рыцарем ордена розенкрейцеров. Я думаю, вы подружитесь, если перестанете друг на друга кричать. Попробуй поговорить с ним.


          Подружиться с убийцей — это именно то, что мне сейчас нужно. Может хитрый доктор задумал вылечить нас путем наибольшего стресса? Непревзойденная методика, вполне вероятно, он сам сумасшедший.
Весь мир сошел с ума. А раз так, то надо расслабиться и ни на что не обращать внимания. Совсем.

          Сейчас бы на улицу сходить. Ночью. Лежать под звездным небом на сырой земле и мечтать о далеких галактиках. Находясь в полной уверенности, что где-то там... далеко-далеко... живут существа гораздо более разумные и осознающие , для чего все это нужно.
 
          Скоро наступит утро, я так и не сомкнула глаз. Надо было попросить у медсестры снотворное. Сейчас пойду и попрошу. Сползаю с кушетки и ,шлепая босыми ногами по холодному полу, отправляюсь в коридор. Дежурная медсестра мерно посапывает склонив голову на стол, под тусклым светом ночника. Что же, пусть спит. Зачем будить? Человек устал. Пол ночи психам колыбельные напевал. А пойду ка я в процедурную, может там какие лекарства завалялись.

          Ночью в кулуарах психушки можно услышать стоны и страшные звуки, как в заколдованном замке. Днем , за общим гвалтом, посторонние шумы не слишком режут слух.
Бамс! … На входе в процедурную моя голова уперлась в чью-то спину.
- Ой! Снова ты!, - проблеяла я повернувшемуся ночному гулене. Глаза его походили на круглые блюдца , как у тех собак из сказки Андерсена. Нужно еще что-то сказать, - Тссс... Не кричи, что я ведьма. Инквизиция услышит, тогда меня сожгут на костре, но перед этим , я тебя прокляну.
           Втолкнув ошарашенного парня в кабинет, я вошла следом и претворила дверь.
Он замер посреди комнаты , а я безмятежно принялась дергать дверцы шкафчиков, к сожалению, все они были заперты на ключ.
- Не видать мне сегодня своей дозы, весь феназепам заперт во вражеских бункерах. А ты зачем сюда пришел, Никит? Тебя ведь Никитой звать?
          Парень снова посмотрел на меня безумными от страха глазами. То ли убедился, что я и вправду ведьма, то ли мои волосы в стиле «Панк-еж» устрашающе отблескивая в лунном свете произвели эффект.
- Дда..., - почти беззвучно хрипнул он.
          Не буду лгать, лестно, что меня боятся. Но сердце замирает при мысли о том, что в порыве страха этот татуированный рыцарь, не помню чего, может набросится и задушить.
- Не бойся , Никита. Я не злая ведьма, а что-то вроде доброй феи, временно оставившая волшебные дела и отдыхающая в санатории.
- Я не боюсь тебя. И я не испугаюсь бросить вызов ни Богу, ни Дьяволу. Для меня нет разделения добра и зла.
- Вот как, - пододвинулась я ближе к выходу, стараясь не терять самообладания,- В чем же тогда дело?
- Когда я тебя вижу, то начинаю верить, что  правда сошел с ума.
- Действительно, странно. С чего бы это, как ты думаешь?
- Ты , на самом деле, девушка из моего сна. А когда увидел тебя, не мог понять , как ты из сна попала в реальность.
- Так-так... И решил, что я ведьма? Да, вполне логично. В твоем сне я выглядела так же, как и сейчас?
- Нет, по-другому. У тебя были длинные волосы, другая одежда , и ты выглядела счастливой. Но это точно была ты.
           Вдруг, по коридору раздались шаги, и они явно приближались в нашу сторону. Приложив палец к губам, я увлекла своего нового знакомого под стол, где мы молча сидели, вслушиваясь как приблизившись, шаги мерно удалялись от нас вдоль по коридору.
          Я так и не уснула в эту ночь. Под мерцающий свет луны, проглядывающей сквозь шелестящую возрождающуюся листву, до утра слышалось мне дыхание сумасшедшего под столом и медленные шаги неизвестного. Как мелодия они вторили шелесту, но так и не смогли убаюкать.

          Несмотря на нелегкий опыт пребывания под солнцем, я снова вышла на улицу через некоторое время, одухотворенная рассказом Дианы о том, что наши труды не прошли даром. И стоя с лейкой над цветником умиляясь маленьким и хрупким росткам гайлардии, я думаю о том, как много восхитительных мгновений мы упускаем из-за своих страхов... Мы с Дианой ощущали себя художниками, нарисовавшими маленький мир и оживившими его чудотворцами, создателями чего-то необыкновенного. И сейчас этот мир стал смыслом нашей жизни. Каждый день мы теперь приходим на клумбу и замечая малейшие изменения роста, радуемся ему как дети.
          В один из таких чудных дней , мы снова собирались к своему мирку, после утреннего обхода врачей. Юля Анатольевна связала мне на голову синюю кружевную повязку, за которой я могла скрыть уродство своей прически. В момент наряжения головы, в палату вошла медсестра и предупредила Диану о посетителях. Мы переглянулись в недоумении, кроме мамы ее никто не посещал. Я прилегла на кушетку, соседка уселась , сложив руки на колени и замерев в ожидании. Через минуту в палату вошла мать Дианы, а за ней следовала молодая блондинка с копной кудрявых волос (на самом деле, очень красивая). Впервые я увидела как Диану бьет мелкая дрожь, спина ее неестественно напряглась. К сожалению, я не могла видеть ее глаз для полноты картины.
Мамаша девушки рассыпалась в обычных своих причитаниях, добавив смущенно:
- посмотри, милая, кто пришел со мной — твоя однокурсница Аня, помнишь ее? Вы дружили.
Блондинка бесцеремонно подсела к Диане и обняла ее за плечи.
- Дорогая, хватит болеть, я соскучилась по тебе. Мы все переживаем за тебя... ,- пропела она елейным голосом, отчего сумасшедшую бедолагу забили конвульсии еще сильней, Диана схватилась за грудь и повалилась на бок, сжавшись в комок. Мать ее с испуга бросилась в коридор , звать на помощь медсестру, подруга же замешкалась. В феерии дикого раздражения я подскочила с кровати и сдернув повязку помчалась на тщедушную Аннушку. На ее счастье, блондинка попятилась назад и споткнувшись о стул упала — это и остановило мой гнев. С диким хохотом я наклонилась к лицу Анны и прокричала :
- Убирайся!
          Девушка встала и остерегаясь направилась к выходу, где в дверях ждала ее Юля Анатольевна. Улыбнувшись, она распахнула перед Анной халат , добивая ошарашенную девушку демонстрацией своих дряхлых прелестей.
В окно мы с Анатольевной наблюдали как пунцовая Анна спешно покидает пределы больницы. Вряд ли когда-нибудь еще самонадеянной блондинке придет в голову посетить наше обиталище.
          Диане вкололи лошадиную дозу успокоительных. А медсестре пришлось выслушивать длинную лекцию Виктора Палыча о том, что без согласования с ним, никаких посетителей здесь быть не должно. Я так и думала, что если бы Палыч наш родимый знал кто пришел к Диане, ни за что бы не пустил. Какой же он все таки хороший... Но судя по его укоряющему взгляду, выписка мне снова не светит.
          И тут , я задумалась: а нужна ли вообще мне эта выписка? Что я буду делать там, на воле? Да и воля то сомнительная. Каждый воображает себя свободным. Но так ли это на самом деле? Нет. Нет! И люди обладающие толикой интеллекта знают об этом, хотя всегда придумывают отговорки. К примеру, иллюзия выбора — по-настоящему утопическая отговорка. Даже избирая ту или иную ипостась, претворяя ее, мы все равно становимся заложниками данного выбора. А меняя его , всего лишь перебегаем из одного угла  в другой.
Для чего же я доказывала Виктору Палычу обратное? Я не готова быть ни там, ни здесь... нигде.
          Больше не поднимая тем о вызволении, я стала все больше замыкаться от доктора, отказываясь от сеансов. Не знаю, ожидал он этого или нет, но снова назначил медикаменты.
          Глядя на Диану, осознаю, что она тоже разделяет мое уныние, и скорее предпочла бы участь овоща Даши. Так и прошли мимо нас весенние зарницы и майские грозы.
          Добро пожаловать в жаркое лето в душной бюджетной клинике , где кондиционеров нет даже в кабинетах у врачей.
          В один из таких тошнотворных дней, в послеполуденное время, я с неожиданностью увидела ободренное лицо Дианы, вновь озарившееся позитивными идеями извлечения нас из тупого уныния. Какая она все же оптимистка, не перестаю удивляться ее доброте и стремлению к выздоровлению, а ведь она даже не осознает , что больна душевно, не физически.
- Линочка, - сказала она, - я записала нас в туристическую группу.
- Вот как. И куда мы отправимся? Да и кто возьмется вести в поход таких как мы? , - изумилась я. Заявление, мягко говоря, казалось поразительным и вначале я даже посчитала его надуманным.
- «Таких как мы» поведет Светлана Николаевна Денисова, она набирает группу. Вообще она большая молодец, я думаю — это очень правильно повести нас в заповедную зону. Нам природа очень нужна. А мне вообще необходима для моих легких.
- Хм... Как она не боится? Мы же можем убежать! Да мало ли , что еще может случится!
- Ну за нами будут присматривать санитары. И я не думаю, что они будут брать с собой тех, кто будет бегать... ты говоришь о нас , как о шизофрениках, Лина.
- Ахаха... а ты говоришь о нас как об адекватных людях.
- Но нас и не в театр ведут. Я в том смысле, что не в люди, не в массы. Всего лишь в лес.
- Хорошо, записала — молодец. И когда выдвигаемся?
- В субботу. Сегодня вторник. У нас еще три с половиной дня. Завтра и в пятницу будет инструктаж.
          Я дослушала Диану, кивнула, затем откинулась на подушку и закрыла глаза. Без нее, я бы понятия не имела какой сегодня день недели, а уж тем более про какие-то наборы в необычные группы … Почему мне все равно? И отчего ей все это не безразлично? Все следующее время, до самого обеда, пытаюсь вспомнить кто такая Светлана Николаевна и ни один образ не приходит.

          На следующий день я увидела ее , героиню ведущую в поход психов, она оказалась невысокой полноватой моложавой женщиной лет тридцати. Собрав вокруг себя около десяти человек , Светлана Николаевна бойко и умело проводила беседу о предстоящем приключении, попутно объясняя нам и правила поведения, и прелести путешествия. Среди инструктируемых я заметила рыцаря Никиту серьезно вслушивающегося в слова нашего поводыря.

          Мне показалось это смешным, ведь сама я все ее слова пропускала мимо ушей, занимаясь разглядыванием окружающих лиц. Все они казались отрешенными, будто люди не понимали зачем они здесь находятся , и что от них хотят. Только Диана и Никита были сосредоточены на словах Светланы Николаевны. Доктор закончила, поблагодарила нас за внимание, похвалила как детей. И отпустила по своим делам. А какие у нас могут быть дела? …
Я тихонько подкралась к объекту своего любопытства :
- Бу!
- Ты думала, я тебя не заметил?
- Эм... я рассчитывала на неожиданность, да. Как-то странно видеть, что ты меня не боишься.
- И не боялся.
- Не обманывай.
- Вот смотри , - парень показал татуировку выбитую на безымянном пальце, - моя реликвия «Роза и крест». Я рыцарь ордена розенкрейцеров. Не знаю, почему я тебе это сказал, но об этом надо молчать. Хорошо?
         Не подобрав нужных слов, коротко кивнув ему, я поспешила скрыться в своей палате.
          Как можно быть таким симпатичным , и в то же время настолько тронутым? А может, в его глазах, я вызываю доверие, как раз по той же причине тронутости? Видит во мне родственную душу. А я обижаю его своей безучастностью.
Ночью, под гнетом тревожных мыслей, я снова шлепаю по коридору босыми ступнями, пробираясь к той самой лаборантской , где нам впервые удалось побеседовать. К несчастью, она оказалась пуста. Усевшись на стол , смотря в зарешеченное окошко на мерцающее небо... наслаждаюсь. Пусто , темно   , но  необыкновенно хорошо и спокойно. Неожиданно дверь открылась и я с грохотом провалилась под стол.
- Ты слишком громко прячешься , - ухмыляясь прошептал рыцарь забираясь в мое укрытие.
- Спасибо, что это всего-лишь ты, а не медсестра с увесистым шприцем.
         Мы молча сидели под тем самым пресловутым столом и взирали на пустой мир комнаты и наполненное светом окно, впервые за много лет я не чувствовала себя одинокой. Все, что меня волнует в этот миг — о чем думает человек находящийся рядом? Чувствует ли он , что наполняет мой мир или наполняя мой , сам находится в другом? Но я не задала вопрос, боясь прервать звук его дыхания. Для чего-то он влился в мою жизнь, словно так и должно было быть. 
Не выдержав столь странного для меня состояния, почти счастливого, я вылезла из под стола и стала перед окном вглядываясь сквозь решетки в сумрачную даль.
- Какие красивые у тебя ноги! , - услышала я за спиной шуршащий томный голос, - я хотел бы спустится к ним от твоей шейки, груди, животика...
Язычком облизывая каждый микрон твоего сладкого тела!
         Оцепенение  не позволило повернуться и сбежать. Зато воображение позволило представить себе, как я превращаясь в склизкую жижу, просачиваюсь подпол и исчезаю в нем. Еще пара секунд и я слышу как Никиту душит смех, который он тщетно силится подавить.
Что делать? Кричать? Нет, рассекретят … не хочу. И я молча бегу по темному больничному коридору, тяжело дыша и глотая слезы.
      

             Через месяц меня выписали... И Виктор Палыч, и Диана с Юлей Анатольевной, даже Нина Васильевна устроили проводы с бурными прощаниями. А он не пришел. Но в мою память всверлился один день: 
Июль. Звенящий лес заполненный психами. Дикая яблоня. Я сижу на траве под деревом поджав под себя ступни. Его голова покоится на моих бедрах, а взгляд устремлен мне в глаза; так глубоко, что проникает в самое сердце, оно бьется так часто, будто силясь вырваться из груди. И мы молчим... сказав друг другу все не проронив ни слова. Мы словно остались там, с теми зелеными яблоками, что росли в то лето на той самой яблоне, наполняя лес своим ароматом.

           Прошло больше двух лет прежде , чем мы увиделись с Никитой вновь. Ничто не изменилось с тех пор, прежним был его лукавый взгляд и трепет моего сердца. Я ждала его у мрачных стен осчастливившей меня больницы. Увидела знакомый силуэт , как в тумане, и нежный дрожащий шепот : «Ангел Лина, я всегда буду тебя любить».
          В тот ясный осенний день прохожие могли видеть двух чудаков идущих босиком по улицам шурша листьями. Взявшись за руки мы оба понимали, что наконец обрели свой угол,  неважно куда идти... И пусть мы по-настоящему не выздоровеем никогда, зато я навсегда останусь Ангелом Линой в объятьях Рыцаря «Розы и креста» . Но по ночам, порой, когда луна будет принимать свое чарующее круглое обрамление , рыцарю ,как прежде, будет являться сумрачная ведьма.