Эммануил

 В девять утра, 8-го июня, в душный зал вошел судья.
Это и послужило началом для ошеломляещего разбирательства над самым прокаженным преступником, преступление которого было самым мерзким из всех, которые когда-либо разбирались в этом зале.
 Судья не скрывал отвращения, оно чувствовалось даже в его ударе молотком председателя.
- Всем встать.

Люди в зале поднимались испытывая жуткое недовольство. Одни стояли не до конца разгибая колени, а прокурор вовсе был согнут, как шахматный конь. Весь зал и все в нем не могло проявить уважение к суду. Потому, как этот процесс не вызывал ни единого сомнения в вине Эммануила Пройса и следовательно - в этом суде не было никакого смысла.   
  Все, как проклятые, думали, что виновный не заслуживал этот суд, как и вовсе какое-либо разбирательство.
Все три ряда кресел и людей сзади Эммануила только и ждали приговор. Они перешептывались, гадали сколько десятков лет Пройс будет гнить. Гнить в яме.  После того, как судья скажет "...приговорен к смертной казни".

Этих слов ждал и сам Пройс. Ждал, как письмо от матери. За все время суда он воображал себе желтый конверт. Он хотел увидеть на нем слова, написанные родной рукой:
" ОТ
   Ребези Пройс,
   Сен-Мако 12,
   приговорен к смертной казни."

Эммануил стоял на кухне, не касаясь руками желтой бумаги. Было 8 июня. Страшная духота стояла в их доме, а все вокруг плыло и скользило, как в масле. Приторный аромат масла был уже очень глубоко в его носу. И потому Эмман не дышал.
Он ждал сокровенных слов, которые не имели ни единого смысла для него. Но в его груди цвела надежда голубым весенним цветком о том, что его все же убьют.

-...последнее слово.

Пройс не поднялся.
Через некоторое время, которое все же заставило себя ждать, судья объявил приговор, который, без сомнений, не оправдывал ожидание. Пожизненное заключение в тюрьме не стоило тех преступлений, которые Эммануил не совершал.


***



Это было самое высокое здание в мире - Башня Хаммера, она была построена в миле от берегов Атлантического океана, рядом с местом, где стояли черные заводы. В этих французских цехах рождались самолеты и детали для дирижаблей.

В здании было около тысячи окон и не меньше ступеней. В этой башне для некоторых самым прекрасным был миг,  когда ты только поднимаешься вверх, с каждой ступеней отрываешься от мертвой земли , возвышаясь над самим собой. И тот, кто когда-либо держал путь на последний этаж, непременно мечтал достать до облаков. Урвать свой кусок неба.
 
 Но некоторые , такие как Эммануил Пройс, предпочитали спускаться вниз этого здания. Такие как он смотрели вверх только по ночам , когда лежали в кровати на спине перед сном. Однако Эммануил не был отчаянным реалистом, который бы утверждал, что стремление к романтичной вершине  безмерных небес - это не разумно. Нет, Эммануил просто безгранично устал от этих самых небес.
 
В подвале этой Башни был замечательный паб, с дешевой паленой выпивкой, атмосферой и удобными стульями. И этого было более чем достаточно, что бы Пройс прожигал тут свою печень.

- Ты сегодня снова притащил свои штаны сюда, Эмман, - Жирный Жон уже стоял возле бара с рюмкой виски.
- Шел бы ты к жене, Жон, видишь - Эмман уже закончил с ней. - раздался смех со стороны.
- Да , иди, а ни то я пойду,- добавил Ричард.
- Да, пошли вы к черту! - крикнул Жон и схватил Эммана за горло, - Гаденыш...
Жирный Жон прошипел, как змея. Вчера и позавчера он уже вмазал Эммануилу за то, что тот переспал с его женой. Но парнише хватило смелости прийти сюда снова. Это вызывало дерзкие шуточки в сторону Жона, которые он не мог терпеть. Его не так сильно бесил любовник жены, как шутки в его сторону.
Жирный Жон несколько раз ударил Эммана и, когда у Пройса потекла кровь из рассеченного лба, всё успокоилось.
Мужики из паба оттащили Жона, который доказал им своё гниловатое достоинство. И все разговоры переключились на обсуждение порченой картошки в этом году.

- Ты как, Авиатор? - старый пес Cтефан подсел к Эмману, он похлопал его по плечу, как делал это всегда при встрече. Эти двое работали вместе , но говорили  друг с другом только здесь, в этом обаятельном подвале.
- Выживу. - сказал Эмман, убирая бордовый платок с головы.
- Ах-ха-ха! Это понятное дело. Ему бы пришлось самому раз семь сдохнуть в драке прежде, чем ты бы почувствовал отлив сил. Только,Я о другом, малок..
После этих слов Стефан опустил голову ниже так, что бы их разговор принял более незаметный вид.

- Говорят, ты теперь летаешь к дирижаблям?
-Да.

Стефан отодвинулся назад. На его лице появилась некая горечь, брови сошлись , а на глазах появилась печать разочарования.  Мгновение назад на его лице не было даже тумана, а теперь взгляд Старого Пса окутало страшное раздумье.
- Это, конечно, твое дело. Если ты решил связываться с Бардами,  - Стефан говорил с небывалой расстановкой, - Эхшь...Твоё дело, Малок! Давай же выпьем, пока ты еще здесь.
Скоро ты сменишь наш завод другой работой и я не знаю выпью ли с тобой ещё.

Эмман обнял голову Стефана, прижался к нему лбом и, не сумев подобрать нужных слов в больном мозге,  решил повторить старую всем знакомую фразу в этом пабе:

- Старик, небо такая шлюха.

***




Эммануилу Пройсу был 21 год. Он жил в доме через пару улиц от огромного ангара, который стоял на водах Атлантического Океана, крепясь ко дну якорем размером с дом,в котором строили необъятные Дирижабли. Там Он работал пилотом - перевозил детали и инженеров от одного конца дирижабля к другому - Цеппелины этого мира иногда были размерами с небольшие города.
  Его мать Ребези жила в другом конце города Брест во Франции и потому  Эмман жил в съемной комнате в соседстве с Мистером и Миссис Вагнер.  Вагнеры всегда громко утверждали, что привязались к Эммануилу, словно к своему ребенку. Но, без притворства, для них он был не более, чем сын двоюродного племянника их собаки.


Пройс включил радио и занял свое законное место на кресле за шкафом. Он расставил мебель так, что любимое кресло стояло в углу напротив двери закрытое напрочь коричневым шкафом. Так он с легкостью делал вид, что в комнате его нет. Он притворялся, что комната пустая и делал это так искусно, что сам забывал о себе.


Эммануил был обыкновенным человеком, но то, что делало его таковым, было лишь внешним, неглубоким. С первого взгляда невозможно было определить, что таит в себе голова Эммана, какие дикие картины и мысли посещают её. Он своим видом никогда не выражал то, что видит образы из глубин своей головы наяву и что, возможно, болен. 

- Ты сегодня очаровательна, - сказал он, смотря в глухую стену.

- Рубенс, - говорит Эсфирь - для меня, здесь слишком много людей. 
- Подожди немного, милая, я хочу побыть тут еще хоть до восьми. - Рубенс отходит вместе с ней на балкон. В округе шумит майский ветер, запевая песню Майестры. Эммануил чувствует покладистые губы Эсфирь, словно на себе, хотя она целует щеки черноглазого Рубенса. Из раскрытых дверей доносится шум, похожий на "Помилуй" Аллегри.
 Воспоминания о этих мгновениях давно угасли былым теплом, а всё, что видит Эммануил, лишь угли. Когда-то давно один человек прожил жизнь, остатки которой в своей голове Эмман носит изо дня в день. Ни разу паренёк не позволил себе и мысли о том, что бы избавиться от навязчивых снов. А всё от той самой разящей любви. Эммануил был, будто намертво, привязан к главной Героини своей головы - Эсфирь.