Мелевич-Малевич

Эта история вымышлена, все совпадения случайны.


 1. НЕОЖИДАННАЯ ПОБЕДА КСЕНИИ ПАВЛОВНЫ

  Всем было скучно. Всем, за исключением Ксении Павловны. Она пребывала в экстазе и, не замечая тусклых взглядов и легких зевков, говорила о том, что в Муйске немало талантливых людей, а, особенно, художников. Сожалела, что в городе давным-давно не проводилось художественных выставок, и уверяла всех, что это сродни преступлению.

   — В областных мероприятиях местные таланты участвовать не могут априори… — продолжала она. — Да что говорить о нас, если добрый десяток картин таких гениев, как Маковский, Шишкин и Айвазовский, из года в год пылятся в запасниках областного музея.
  Конечно, мы не столица и не область. Тем не менее, нужно что-то делать. Хватит уже муйским самородкам прозябать в тени, пусть о них узнают широкие слои населения. Наши таланты — живые люди, они устали от невнимания да и обижены. Вспомните: полгода назад они хотели провести выставку собственными силами, но не смогли найти подходящего помещения. И никто, даже областной отдел культуры, не захотел им помочь...

  Всё это и много другого говорила, бесстрашно глядя в глаза мэру, Ксения Павловна, назначенная директором городского художественно-краеведческого музея три месяца назад.

   Наум Петрович и все, кто бывал на аппаратных совещаниях, выслушивали эту речь еженедельно. Если подсчитать — то уже в тринадцатый раз.

  Имея за плечами неполные двадцать три года и полное высшее образование по специальности «искусствовед», Ксения Павловна свято верила: если в ближайшее время низко опущенную планку культурной жизни Муйска не поднять, то в городе через год-другой наступит самый настоящий Армагеддон.

  Но мэра, коренастого мужчину лет сорока пяти, страшная картина,  изображенная директрисой музея с помощью ярких слов и жестов, ничуть не испугала.

  Наум Петрович был не в духе, потому что утром поссорился с женой. так как в последнее время подобное с ним случалось часто, он порядком устал. Выставка? Какая ещё выставка? Лучше бы ему накапали валерьянки!

  Обидные слова, брошенные утром его дражайшей половиной, словно гвозди, всаженные ударом молотка, накрепко застряли в его голове и потрясли до глубины души.

   — Лишь талантливые и неравнодушные люди, — тем временем, продолжала излагать правильные, но скучные мысли молодая директриса музея, — могут, разумеется, при поддержке городских властей, противостоять таким негативным явлениям как пьянство, наркомания и криминал. Давайте, товарищи, поднимем культурный уровень города и повернёмся лицом к нашим самобытным носителям культуры!

  Наум Петрович из вежливости заставил себя дослушать Ксению Павловну. Это оказалось не так уж легко: в какой-то момент мэру показалось, что его атаковал  рой назойливых мух. Некстати вспомнив об утренней домашней ссоре, градоначальник попытался отмахнуться от них также, как отмахнулся утром от обвинений жены, но тут же заметил удивленные взгляды подчиненных и сделал вид, что поправляет волосы, хотя у него была стрижка бокс, и поправлять было нечего.

  Хмурый, злой и раздраженный городской голова решил раз и навсегда поставить на место упрямую директрису музея, призывы которой поддержать местные таланты встали ему поперёк горла.

  Он поднял голову и посмотрел на Ксению Павловну так, как смотрит голодный удав на  кролика.

  Но она оказалась не из пугливых, и не отвела взгляда. Это было неслыханно! Все, кто был на совещании, притихли, замерли и опустили головы, предчувствуя словесную  буря, а мэр продолжал сверлить Ксению Павловну взглядом. И она, в конце концов, не выдержала, но не отвела смущённо глаз, а громко вдруг засмеялась. Почему, не понимала сама: просто ей стало смешно, вот и всё!

  Новая директриса музея пыталась вести себя как строгий руководитель, но удавалось ей это с трудом. Не могла она скрыть свою молодость, веселый нрав и отчаянную веру в добро и справедливость, которую люди, умудрённые жизненным опытом, называют "наивностью". Жизненное кредо у Ксении Павловны было: «Всё или ничего!»: полутонов в жизни и работе, она не признавала.

  У Наума Павловича, не ожидавшего подобного нахальства, перехватило дыхание, и он покраснел от возмущения. Глаза мэра налились кровью. Он сделал глубокий вдох, приготовившись извергнуть на строптивицу разряды грома и молний, чтобы все, кто был на совещании, а она в особенности, помнили, что диплом дипломом, убеждения убеждениями, а место своё знать нужно и не высовываться, когда начальник не в духе. Зачем выходить на улицу, когда там бушует ураган?

  Трудно описать гнев Наума Павловича. Но тут его цепкий взгляд переместился  ниже лица упрямицы и в восхищении замер: под серым шёлком блузки трепетали, вздымаясь вверх-вниз, две восхитительные упругие выпуклости.  Настроение градоначальника переменилось, и на сердце у него потеплело. Мэру стало хорошо и уютно, словно ему только что позвонили из области, похвалили за достижения в работе и сказали, что премируют в размере трёх месячных окладов. Наум Петрович наконец забыл об утренней ссоре и подумал: «Вот бы отправить Светку с дочками на курорт…»

  Назойливые мухи-фантомы сгинули, и обстановка в кабинете разрядилась.

  Градоначальник начал рассматривать Ксению Павловну так, словно увидел её впервые и ахнул: до чего же она хорошенькая, и фигурка — что надо! Наум Петрович удивился, что не обратил на новую директрису музея внимания раньше. Вышло так потому, что обычно он видел на работе женские лица в боевой раскраске, а Ксения Павловна подобным не грешила, и поэтому не сразу бросалась в глаза, в отличие от других дам. Мэр полюбовался вздёрнутым носиком, пухлыми губками, кокетливыми ямочками на щеках и завитками волос, обрамлявшими, словно золочёная рама картину, безупречный овал лица директрисы музея.

     — Что ж, — чуть помедлив, произнёс Наум Петрович, — я полностью согласен с Ксенией Павловной: культурная жизнь у нас в городе действительно на нуле… Предлагаю устроить выставку картин наших художников в городском музее! Скоро к нам приедут американцы подписывать контракт на строительство консервного завода, вот нам и будет, что им показать. Ксения Павловна, после совещания, прошу вас, останьтесь: мне нужно обсудить с вами ряд организационных моментов.
     — Хорошо, Наум Петрович! – живо откликнулась девушка и посмотрела на руководителей отделов и предприятий, чинно сидевших по сторонам длинного стола так радостно и гордо, словно только что выиграла миллион.

   У директора Дворца культуры Павла Анатольевича, симпатичного тридцати двухлетнего холостяка, неприятно кольнуло внутри, когда он это услышал, и он встревожился. Павел Анатольевич доводился Науму Петровичу шурином, и считал себя ответственным не только за Дворец культуры, которым руководил, но и семейное счастье своей старшей сестры. Негромко кашлянув, он попросил дать ему слово. Мэр кивнул.

   — Это отличная идея, Наум Петрович, — начал говорить директор Дворца культуры, с осуждением глядя на своего родственника, сидевшего во главе стола. — Но только мне кажется, что масштаб мероприятия нужно  укрупнить: всё-таки к нам приедут американцы, а городской музей недостаточно велик и  требует ремонта. Давайте устроим настоящий праздник! В общем, я предлагаю провести выставку в холле Дворца культуры: всё-таки - центр города, и места во Дворце культуры намного больше, чем в музее. На площади можно организовать выездную торговлю, крыльцо использовать как сцену, и дать концерт силами художественной самодеятельности, после чего вы, Наум Петрович, выступите и откроете выставку. Мне кажется, это именно то, что нам нужно! Разумеется, мы пригласим прессу, телевидение и представителей из области.

   Говоривший умолк и вопросительно посмотрел на мэра. Наум Петрович тяжело вздохнул: он понял, что его родственник настроен решительно и ни за что не допустит его романа с очаровательной особой, пообещавшей городу Армагеддон в том случае, если выставка не состоится. Мэр ещё раз тяжело вздохнул и согласился. Что же ещё ему оставалось?

   — Хорошо, Павел Анатольевич, — грустно произнёс он. — Пусть будет Дворец культуры, а не музей. Открытие выставки назначим на десятое июня, а время открытия уточним потом. Теперь давайте о названии — у кого-нибудь есть идеи?

   Ксения Павловна подняла руку:
  — Предлагаю назвать выставку — «Городской романс»!
  — Ещё предложения есть?  — спросил мэр. — Если нет, давайте будем голосовать. Кто за то, чтобы назвать выставку «Городской романс»? Все – «за»? Вот и отлично! Повестка дня исчерпана, все свободны!


2. ТРИАДА ХУДОЖНИКОВ

   Спустя день, вечером, на живописном дачном участке, в пяти километрах от Муйска, под раскидистой яблоней, опершись локтями о колченогий стол, застыли в раздумьях трое солидных, седовласых мужчин. Каждый из них в отдельности походил на Роденовского «Мыслителя», а вместе они напоминали заседание муйского городского совета в сезон отпусков.

   Сидевшие под сенью плодового дерева мужчины были представителями многочисленной когорты местных художников  — доками  кистей, красок и холстов.

   Живописцы-самоучки обсуждала  вопросы, связанных с предстоящей выставкой: какой надеть галстук, кого из знакомых пригласить, какие картины отобрать.

   Не слишком молодые и умеренно стройные, друзья, как почти все, кто дышит воздухом искусства, мечтали о славе и признании. Предстоящая выставка могла сослужить им в этом хорошую службу.

   Быстро уладив мелкие вопросы, они никак не могли решить самого главного — какие именно работы выставить каждому из них. Друзья мечтали о том, чтобы жители Муйска, увидев их творения, забились в экстазе и, рыдая от восторга, признали в них гениев.

   Тем временем, из ярко освещенного гаража доносился металлический лязг и скрежет. Неприятные звуки диссонансом врывались в вечернюю тишину и нарушали  плавное течение мыслей художников. Проблема заключалась в том, что каждый участник мероприятия имел право выставить всего две картины. Работ у каждого из троих друзей было немало, и они порядком растерялись.
   
   Когда им сказали, где именно пройдёт выставка, они поняли, почему каждый может выставить не более двух картин. Холл Дворца культуры был просторен, но площадь стен, пригодных для размещения картин, весьма ограничена. Вероятно, архитектору, разработавшему проект здания, нравились воздух и свет, и поэтому часть стен  заменили кованными металлическими перегородками, а массивные квадратные колоны сделали зеркальными.
   
   Итак, трое художников молча сидели за столом под яблоней, а из гаража доносился лязг и скрежет.

    — Сашка! — наконец, не выдержав возмущённо крикнул хозяин дачи. — Ты скоро там закончишь?
 
    — Скоро! — послышалось в ответ.

   Минуты через три лязг и скрежет стихли, и из гаража вышел белозубый улыбчивый парень в яркой футболке, похожий на американского президента Кеннеди. Он вытер тряпкой руки и сказал:
   — Порядок, Степаныч! Будет теперь бегать, как новенькая!
   — Спасибо, —  ответил хозяин дачи.
   — Вы обещали, что отвезете меня домой.
   — Саня, погоди: когда мы закончим, Виктор Викторович отвезет тебя вместе с Иваном Кузьмичем.
   — Но мне нужно сейчас! По телеку скоро футбол!
   Хозяин дачи стукнул кулаком по столу:
   — Не хами!

   Парень вздохнул. Он работал автослесарем на СТО, а в свободное время ремонтировал машины знакомых. На даче он оказался потому, что дружил с сыном  Алексея Степановича. Юрка на днях, вопреки родительской воле, укатил в столицу.

   Сашка прекрасно понимал, отчего батя его друга ерепенится, и в глубине души  завидовал Юрке. Он бы и сам уехал, да только не мог, потому что женился. Сашка смотрел на вещи просто, говорил, что думал, но чаще отмалчивался, так как не любил пустой болтовни. Улыбчивый, весёлый и не жадный, он пользовался успехом у девушек, хотя и говорил им, что не хочет жениться. Но потом, познакомившись с Алёнкой, он передумал, и теперь говорил комплименты ей одной и больше не смотрел на других девушек.

   Сашка редко терялся, но сейчас, оказавшись среди людей намного старше себя, к тому же, запросто рассуждавших об искусстве, он чувствовал себя точно слонёнок, забредший на вернисаж.

    Степаныч поднялся из-за стола и повёл плечами, чтобы размять затёкшее от долгого сидения тело. Потрогав усы, топорщившиеся на красном обветренном лице, он назидательным тоном произнёс:
    — В твои годы, Саня, я имел разряд по спортивной гимнастике, мог на ходу вскочить в поезд и увлекался армрестлингом. А что вы, молодые, сейчас умеете? Сидите день-деньской в Интернете, вот и всё! Моего Юрку интересуют пиво, девицы, и футбол. И иногда ещё он бренчит на гитаре и что-то там фотографирует. Паршивец! Уехал и ничего мне не сказал! Это надо же: позвонил мне из поезд: так, мол, и так, батя, уезжаю в столицу! А я ведь так старался привить ему любовь к живописи! Думал, что он станет художником, как и я, и будет помогать мне на рынке… А он — нет, ни в какую! — хозяин дачи тяжело вздохнул. — Саня, ответь мне: ты чем-нибудь ещё, кроме своих железок, интересуешься? Может, ты книжки любишь читать или спортом занимаешься?
   — Да некогда мне, дядь Лёш,  — миролюбиво ответил парень. — Времени не хватает, а так бы — с радостью!
   — Халтуришь всё? – с хмурым видом поинтересовался Алексей Степанович.
   — Не без этого. Вы же знаете: у меня теперь семья, а семью обеспечивать нужно, тем более, что мы хотим ребёнка. К тому же, мне не всегда платят, хотя обещают.
  — Ты на что это намекаешь?  — рявкнул хозяин дачи.  — Юрка — твой друг! Может, ты хочешь, чтобы я тебе заплатил? — Алексей Степанович грозно посмотрел на Сашку.
  — Ну что вы, дядь Лёш, нет, конечно! Я не вас имел в виду, – ответил парень. – Это я так, к слову. Может, дядя Витя всё-таки отвезёт меня и вернётся? Скоро начнётся футбол! Вы же обещали, что я успею к началу матча!
  — Дался тебе этот футбол!
  — Степаныч, не отвлекайся, — вмешался в разговор Виктор Викторович. — Давай по существу! 

   Виктор Викторович когда-то преподавал в школе физику, а Алексей Степанович  — военную подготовку, но в девяностых, когда стали задерживать зарплату, друзья решили сменить род деятельности и занялись бизнесом — стали торговать на рынке фруктами и овощами.

  Хозяин дачи ответил:
   — Хорошо!

  И триада художников вновь продолжила совещаться, какие именно картины следует отобрать на выставку.   
 
  Старая яблоня, время от времени, тихонько поскрипывала, словно соглашаясь с тем, что они говорили, а, может, только делала вид, что согласна.

  Минут через десять страсти понемногу стали накаляться, как накаляется вольфрамовая нить внутри включённой лампочки в триста Ватт. И вслед за этим, как часто водится у людей, но не обязательно у лампочек, бухнул взрыв.

  Сашка в это время спокойно сидел на лавочке и о чём-то думал. Он не сразу сообразил, что  Алексей Степанович  что-то спросил у него.

   — Мне интересно, Саня, что ты думаешь о моих картинах,  — повторил хозяин дачи вопрос. — Иван Кузьмич, например, считает, что у меня перебор с точностью изображения, а ты?

 Орлов указал на свои полотна, стоявшие прислонёнными к стене сарая.

  — Не знаю,  — ответил Сашка. — Я в живописи не разбираюсь... Вроде бы ничего. Похоже на фотографию, но перспектива мне не нравится... Я бы немного её смягчил, что ли, выровнял...
 Алексей Степанович усмехнулся:
  — Да что ты говоришь! А ты попробуй — нарисуй так, как я!
  — Да какой из меня художник!
  — Вот именно — никакой! Ты — обычный автослесарь, — усмехнувшись, изрёк хозяин дачи. — Чтобы научиться писать так, как я, требуются годы! Ты подойти к ним ближе и, как следует, рассмотри!

  Сашка приблизился к сараю и стал рассматривать картины. На них были изображёны городские пейзажи. На той, что стояла в центре, виднелось здание исполкома, шоссе  и легковушка. Всё было изображено с фотографической точностью.

  — Я вижу это, когда еду на работу,  и по телеку,  — ответил Сашка. — Кому это интересно?

  Бывший военрук подбежал к нему и ткнул под нос другую свою картину. На ней были изображены тополя, выстроившиеся в ряд, точно солдаты, кусочек неба с облаком- кляксой, дорога, столбы с провисшими проводами, автобусная остановка с разбитой лавочкой и большая бетонная урна.

  Алексей Степанович вынул из кармана лупу и приблизил её к картине. И все заметили, что возле урны лежат два окурки, и один из них ещё дымится.
  — Вот это, — с гордостью произнес автор картины, — и есть настоящее мастерство! Понятно тебе, Саня? Это называется — гиперреализм!
  — Да, — ответил парень. — И всё-таки мне кажется, что окурки и урна здесь лишние. А так — ничего! Почти как фотография!
  — Похоже... — Алексей Степанович тяжело вздохнул. Было заметно, что он сильно расстроился. — Неужели, Саня, это всё, что ты можешь сказать о моём творчестве?
  — Да! Я ведь не Соседов!

 Хозяин дачи схватился за голову.

 – Господи! О чём ты? Соседов — музыкальный критик! Там музыка, а здесь — живопись! Ты что, ничего, кроме своего футбола, по телеку не смотришь? Ты хотя бы  слышал о гиперреализме?
  — Нет, но догадываюсь, что это такое. Это, такой... суперреализм!
  — Знаешь что, — обиженным тоном произнёс Алексей Степанович, — Я заплачу тебе за ремонт машины и буду платить впредь, если ты изобразишь, в назидание мне и потомкам, что-нибудь эдакое супер оригинальное! И сможешь пристроишь своё нетленное творение на выставку. А нет — будешь до конца жизни ремонтировать  мне машину бесплатно, и не только мне, а ещё и Виктору Викторовичу!

 Обрадованный Виктор Викторович кивнул.

  — Это нечестно! — возмутился Сашка. — Я с этим не согласен!
  — А кто тебя спрашивает? — Орлов натужно рассмеялся.  — Поздно, дружочек! Если твоей картины не окажется на выставке — ты потеряешь работу. Уж я позабочусь об этом, обещаю! Понятно тебе? Неужели ты забыл, кто пристроил тебя на лучшее в городе СТО?
  — Нет, не забыл: вы, дядь Лёша!
  — То-то же! Если бы ты хотя бы намекнул мне, что Юрка собирается уехать — ладно, но ты же мне ни словечка! Утаил, сукин сын, как и он... А ведь я считал тебя почти сыном. Выпороть бы тебя хорошенько, да нельзя! А вот Юрку я обязательно выпорю, когда он вернётся,  — пообещал всем Алексей Степанович. — И думаю, что это случится скоро: кому нужен мой лоботряс? Таких бездельников, как он, везде пропасть.
  — Юрка —  мой друг, — ответил Сашка. — Поймите, дядь Лёш, я не мог его подвести: я дал ему слово, что буду молчать. Если бы вы узнали, что он собирается уехать, ни за что не отпустили бы его.
  — Говоришь, не отпустил бы?  — Алексей Степанович задумался. — Конечно, не отпустил. Всё правильно! Но как же мне теперь быть? Нанимать грузчика или нет? Без грузчика — тяжело... В общем, готовься, Саня: после выставки моя машина начнёт очень часто ломаться, и у Виктора Викторовича тоже.

Виктор Викторович снова кивнул.


 3. ГИПС, АКРИЛ, ШПАТЕЛЬ

  — Ну как?  — спросила у Сашки жена спустя две недели после того, как Алексей Степанович навязал ему пари.  — Взяли твою картину на выставку или не взяли?
  — Взяли, конечно! — ответил он,  усмехнувшись. — Куда они денутся? Я пошёл прямо к директору Дворца культуры, а не в комиссию, и тот оказался нормальным мужиком. У него, конечно, есть машина, а машины, как известно, ломаются иногда. В общем, всё в порядке!
  — Значит, — улыбнулась Алёна, — у Степаныча вышел облом? Значит, можно не бояться, что тебя уволят?
  — Можно, — ответил Сашка, — Да меня и не уволили бы. Не могло такого случиться! Я работаю хорошо, и клиенты мной довольны.
  — Значит, ты теперь у меня ещё и художник, как Малевич, — сказала Алёна, бросив взгляд на настенный календарь с изображением чёрного квадрата.
  — Погоди радоваться, жёнушка: мало ли! Слишком легко у меня всё получилось. Всё-таки будет серьёзное мероприятие, придут солидные люди, а у меня не картина маслом, как у остальных, а так... эксперимент с творчеством.
  — А мне понравилось! — ответила Алёна. — Мы сходим завтра на выставку?
  — Нет, завтра я не смогу, послезавтра тоже! Хочешь — сходи одна.
  — Нет, одна не пойду! Лучше съезжу к маме: она просила помочь ей  с огородом.
  — Ладно!

                ***

   Весь следующий день Сашка провёл на СТО. Домой он вернулся поздно, когда уже стемнело. Быстро поужинав, он достал из холодильника бутылку пива и, сделав несколько глотков, включил телевизор. По местному каналу показывали «Новости». На экране возник холл Дворца культуры и люди, стоящие у картин. Женский голос за кадром говорил:

 « … были представлены работы более, чем двадцати художников: Виктора Серебрякова, Ивана Шаргородского, Дмитрия Невинного… Дебютная работа Александра Мелевича «Мой город» произвела настоящий фурор. Она оказалась единственной выполненной в духе современного абстракционизма.
   Директор городского художественно-краеведческого музея Ксения Вальцевич отметила, что так называемые рельефные картины, а работа Александра Мелевича относится именно к этому жанру, сейчас очень популярны за рубежом. Оргалит, гипс, акрил и несколько линий, прорезанных шпателем,  — вот и всё, что потребовалось молодому и талантливому художнику, чтобы передать красоту нашего замечательного города.  Работу Александра Мелевича, она называется «Городской этюд», приобрел Джон Симмерс, топ-менеджер известной американской компании Beverage. Джон Симмерс возглавляет делегацию иностранных инвесторов, которая прибыла к нам, чтобы  подписать контракт на строительство консервного завода…».

   Услышав это, Сашка поперхнулся пивом.

   «Цена, за которую Джон Симмерс приобрел работу Александра Мелевича, — продолжила за кадром диктор, — потрясла всех, включая мэра и представителей областной администрации — полторы тысячи долларов! К сожалению, сам автор нашумевшей работы на выставку не пришёл. В ближайшее время мы постараемся встретиться с ним и взять интервью. Как нам удалось узнать, Александр Мелевич работает автослесарем на СТО и не имеет художественного образования. Мы надеемся, что он поделится с нами секретами своего мастерства и расскажет о творческих планах...».


  4. ЧТО ОСТАЛОСЬ ЗА КАДРОМ

    Солнце заглядывало в огромные окна холла Дворца культуры, бросая блики на толпу людей, любующуюся картинами муйских художников.

   Мэр разговаривал с американцами — он был один, без жены.

   Ксения Павловна выглядела чудесно: её распущенные волосы блестели, как шёлк, а макияж не оставлял никаких сомнений в том, что она по-настоящему красива. На директрисе музея было длинное светлое платье, а её руку украшал жемчужный браслет. Поигрывая клатчем, Ксения Павловна,  говорила что-то солидному господину, рядом с которым стояла холёная брюнетка в брючном костюме.

   Виктор Викторович и Иван Кузьмич крутились рядом, прислушиваясь к их разговору.

   Когда солидный господин с брюнеткой отошли, Виктор Викторович, строго посмотрев на Ксению Павловну, произнёс:
   — Не понимаю, что все нашли в картине этого Мелевича! По-моему, здесь есть более интересные работы, чем у него!

  Директриса музея встревожилась, но промолчала, а Виктор Викторович, по-прежнему глядя на неё, заметил:
   — Некоторые барышни делают вид, что разбираются в искусстве, а сами только и умеют, что любезничать с иностранцами.

  Эти слова задели Ксению Павлону за живое. Она с решительным видом приблизилась к Серебрякову и Шаргородскому и холодно спросила:
   — Почему вам не нравится работа  Мелевича? В чём дело? Уверяю вас — она действительно хороша!
  Виктор Викторович ответил:
   — Уважаемая! Я, как человек поживший и опытный, и, к тому же, художник, не понимаю, почему стоимость Сашкиной… простите, работы Александра Мелевича так высока. Что в ней такого особенного? Может быть, вы объясните?
   — Ах, вот оно что! Как же я сразу не догадалась, — на лице Ксении Павловны появилась ироничная улыбка. — Видите ли, к продажной стоимости работ городская администрация, как и администрация Дворца культуры никакого отношения не имеет. И вам это должно быть известно, потому что вы сами указали цены. 
  — А Мелевич?  — с вызовом спросил Иван Кузьмич. — Он что же, оценил своё творение в полторы тысячи долларов, и вы на это согласились? По-моему, это возмутительно!
 — Нет, — ответила Ксения Павловна, — Он здесь совсем ни при чём. Он сказал, что в стоимости работ не разбирается и попросил меня оценить его рельеф. Мелевич сказал, что если его работу купят, готов отдать полученные деньги на благотворительность: например, на ремонт музея.
  — О, — простонал Виктор Викторович, — кто бы  мог подумать, что он... Полторы тысячи долларов за кусок гипса!
  — Прекратите!  — с возмущением произнесла директриса музея. — Разве не ясно, что работа художника стоит столько, сколько за нее готов заплатить покупатель? А у нас здесь сегодня иностранцы! Чему вы удивляйтесь? За рубежом такие работы, как у Мелевича, сейчас в большой цене. Скажу вам как специалист: за произведения искусства можно просить неограниченные суммы, так как объективного критерия их оценки не существует. Видите ли, что границы области искусства сейчас значительно расширились.
  — Понятно, — перебил Ксению Павловну Виктор Викторович, который, как и Иван Кузьмич, никак не мог успокоиться. — Вам нужны деньги на ремонт музея, и
художественная ценность работы Мелевича здесь совсем ни при чём!
  — Нет, "при чём"! — ответила директриса музея. — Его работа оригинальна, и в ней нет ничего «тленного». Покой и умиротворение охватывают всякого, увидевшего её. Прекрасная перспектива и минимализм! Ветка на фоне неба и купол церкви, увенчанный крестом. Что это, как не вечность?.. Знаете, так передать свои ощущения всего с помощью нескольких линий —  это как говорить на иностранном языке без ошибок и неточностей.
 — А как же Микеланджело и Леонардо да Винчи? — спросил Иван Кузьмич. — Как же они? Вот они — действительно мастера, у них — действительно шедевры, а Мелевич... знаете, Мелевич — это несерьёзно!
  — Ах, Микеланджело!  — Ксения Павловна задумчиво посмотрела вдаль. — А знаете ли вы, уважаемые, что в 1994-м году, когда велись работы в Сикстинской капелле, реставраторы, будучи уверенными, что Микеланджело работал только по мокрой штукатурке, убрали детали, которые он добавил уже после того, как она высохла? Такая вот любопытнейшая история! Надеюсь, что вы меня поняли... Кстати, если хотите, я могу поставить более высокие цены и на ваши картины.
  — Да, конечно, хотим! — воскликнули обрадованные художники. — Извините нас, уважаемая Ксения Павловна:  мы же не знали, что цену на рельеф указали вы, а не Мелевич!
  — Хорошо, прощаю вас, — ответила директриса музея. — Но только в следующий раз выясняйте всё заранее, чтобы потом не было вопросов!


   А в это время, за зеркальной колонной, Алексей Степанович наседал на директора Дворца культуры. Схватив его за грудки, он вопрошал:
  — Где мои работы? Почему их нет? Куда они делись?
  Павел Анатольевич, сделав обманное движение, отпихнул от себя разгневанного художника. Одёрнув полы лёгкого франтоватого пиджака и поправив галстук бабочку, он произнёс:
  — В наше нелёгкое время мы все нуждаемся в духовных ценностях, в моральной и психологической поддержке...
  Затем, посмотрев на себя в зеркало, важно изрёк:
  — Пожалуй, это всё, на что мы можем сегодня рассчитывать.
  — Как это понимать? – тяжело дыша, спросил Алексей Степанович.
  — Буквально, — ответил директор Дворца культуры, тщательно приглаживая волосы, — ваши картины нам не подошли, и мы их сняли.
  — Как — не подошли? Почему? Объяснитесь! — потребовал Орлов.
  — Хорошо, уважаемый! Что вы изобразили на них? Окурки, урны, автобусные остановки с поломанными лавочками да покосившиеся столбы с провисшими проводами… Какое отношение всё это имеет к нашей выставке? У нас — «Городской романс»! Ро-манс! Понимаете? Чувствуете, как звучит? Как стихи или песня! А у вас — самый настоящий коммунальный беспредел! Да вы, голубчик, клевещете на город!.. Здание исполкома ежегодно красят, улицы ежедневно убирают, а бригады РЭС бдительно следят за всеми городскими электрокоммуникациями! В нашем городе нет на улицах мусора и провисших проводов! То, что вы изобразили на своих полотнах — просто возмутительно!
  — Я вас не понимаю, — ответил бывший военрук. — При чём здесь коммунальный беспредел? Я — художник-гиперреалист, я так вижу! Реальность никогда не бывает идеальной! Дворники убрали, а люди тут же насорили! Знаете, у меня хорошая техника! Мои картины выше всяких похвал, а вот что касается ваших слов, то они оскорбительны для меня! В общем, я этого так не оставлю: я буду  жаловаться на вас в область и выше! Вы ещё услышите об Алексее Степановиче Орлове и пожалеете о своих словах!
  — Так значит, вы и есть Алексей Орлов? — спросил директор дворца культуры, вдруг уставившись на разгневанного художника таким взглядом, что тому стало не по себе.
  — Да...
  — Торгуете фруктами и овощами на рынке? 
  — Да... А что? В чем дело?
  — Клубнику вчера продавали?
  — Продавал, – ответил Орлов, насторожившись, так как почувствовал в вопросе подвох.
  — И — как?
  — Нормально! Не жалуюсь!
  — Скажите, а у вас есть сертификат на клубнику?
  — Да, – ответил Алексей Степанович, вдруг побледнев. Побледнел он потому, что сертификат у него имелся, да только не настоящий, а изготовленный на цветном принтере. Виктор Викторович посоветовал ему сделать такой, чтобы санстанция лишний раз не цеплялась, а его сын, опытный дизайнер-компьютерщик, всё исполнил.
Павел Анатольевич сообщил:
  — Вашей клубникой вчера отравились.
  — Неужели? Кто же? — спросил Орлов.
  — Две покупательницы. Одна – немолодая, невысокого роста, седая. А другая — блондинка лет сорока. Ну что, вспомнили их? Они покупали у вас ещё абрикосы, персики и зелень.
  — Нет, не помню, — ответил Алексей Степанович, опустив глаза.
  — А вот они вас отлично запомнили!
  — Может, договоримся?  — утерев со лба капли пота, прошептал Орлов.
  — Не получится, — ответил Павел Анатольевич, строго глядя на него. — Вы хотя бы представляете, кто они такие?
  — Нет...
  — В том-то и дело, — притворно вздохнул директор дворца культуры. — А я, в отличие от вас, знаю, кто они, и скажу вам. Первая — тёща нашего мэра. Приехала ненадолго погостить к дочери с зятем, и вот — на тебе! Кстати, она бывший прокурор. А блондинка — это жена мэра. Вы хоть понимаете, во что влипли?

Алексей Степанович промямлил:
  — Я готов извиниться... И оплатить лечение и моральный ущерб...
  — Не сомневаюсь  этом, — ответил Павел Анатольевич. — Кстати, час назад на вашей точке изъяли весь товар с документами.
 Алексей Степанович застыл, выпучив глаза.      
  — Как — изъяли?
  — Вы что — не в курсе?
  — Нет, — прошептал Орлов, — я выключил телефон…
  — Значит, вот что… — Павел Анатольевич неожиданно умолк, так как заметил, что Наум Петрович, то и дело, бросает нежные взгляды на Ксению Павловну, и что та улыбается мэру в ответ.

  Оставив растерянного Алексея Степановича стоять возле колонны, директор дворца культуры быстро устремился к директрисе музея.


ПОСЛЕСЛОВИЕ

  Что было потом?
  Жена и тёща мэра вскоре выздоровели, а городская администрация подписала с американцами контракт на строительство консервного завода. Спустя два месяца после описанных событий Павел Анатольевич  пожертвовал свободой и убеждениями ради семейного счастья горячо любимой старшей сестры. Дабы Наума Петровича больше не посещали греховные мысли относительно Ксении Павловны, он решил на ней жениться.

  Юрий Орлов устроился в столичный журнал фотографом, и стал довольно известен. Картины Виктора Викторовича и Ивана Кузьмича ни в тот раз, ни после того, так и не купили.

  Городской музей отремонтировали и стали проводить в нём, также, как и во Дворце культуры, культурные мероприятия.

  Ксения Павловна довольна, но опасается декрета. Боится, что без неё город погрузится в пучину пьянства, наркомании и криминала, однако муж уверяет её, что он и Наум Петрович этого не допустят.

   У Сашки всё отлично: американцы, приехавшие в город, заказали ему три рельефа. Ходят слухи, что Мелевич серьёзно увлекся творчеством Билла Мака и Грегори Эвклида.

   Кто такие Билл Мак и Грегори Эвклид в Муйске уже знают: Ксения Павловна постаралась. По вторникам и пятницам она ведет культурно-просветительскую программу на местном телевидении.

   Еще болтают, что Мелевич вовсю зубрит английский, правда, никто не знает зачем.