Полковник лейб-гвардии Преображенского полка Гл. 1

Гл.1 Василёк. ( Россия)

****

- Какая красивая ночь,- выходя из походной палатки, глядя на небо, подумал Травин  Василий Иванович, как всегда глазами ища Большую медведицу, мысленно чертя прямую к Северной звезде,- сколько же вас?

Луна поднялась, отдалилась, млечный путь стелился по земле, ни одного огня.

- Поздно уже, не спится и даже пробовать нехочется,- вглядываясь в сторону неприятельской армии, коснулась его мимолётная хмурая мысль, - конец лета, а так холодно.

Вернувшись, плотно завесив две длинных брезентовых полы дверной завесы.

Придвинул деревянную колоду служащую стулом, к самодельному столу, на котором горела толстая восковая свеча, в центре которой маленькой чайной чашечкой стоял растаявший воск, окружая фитиль, ярко освещая добрую половину походного офицерского помещения, гоняя тени не прошеных гостей из других миров.

В палатке, на походных узких койках, спокойно и крепко спали три однополчанина, укрывшись накидками из грубой овечьей шерсти.

- Даже сапоги не сняли, в полном обмундировании,- подумал Василий Иванович, накинув на плечи такое же шерстяное изделие, присаживаясь на так называемый стул,- сыро, холодно, вот погода, а какой день был!   

Командир батальона, полковник лейб-гвардии Преображенского полка, взял свой дневник, открыл на первой странице. В верхнем углу мелким почерком написал - двадцать шестое августа, тысяча восемьсот двенадцатый год, деревня Князьково.

Хотелось к семье, в отчий дом. - Не хорошо мне,- думал он, протирая очки, наставляя против свечи,- душа беспокоиться, что-то не так. Вроде бы, как всегда, а что-то не так. То-ли заболел, то-ли страх, трусит всего, не пойму. Французов-то я хорошо знаю, сколько лет в баталиях, но такого состояния неприпомню. - Не хандри полковник, не я первый, не я последний, убьют, значит убьют. Бег времени неумолим, никто его не остановит ни Наполеон, ни Александр. 

Надев, немного успокоившись, стал читать, старательно рисуя в голове картины прошлого, кладя мазком на полотно воспоминаний  яркие краски.

****

Январь месяц тысяча семьсот семьдесят второго года, в древнем городе Тверь, расположенном в ста восьмидесяти километрах  к северо-западу от Москвы, на берегу Волги в районе впадения в неё рек Тверцы и Тьмяки, выдался морозным и солнечным.

Основные массы влаги принесённые тучами с Атлантического океана превратились в снег, прочно покрыли двухметровым слоем землю.

Стояло то время, когда зима полностью взяла власть в свои руки.

Застывшие реки подо льдом и снегом, терпеливо ждали теплых весенних дней. Леса стояли тёмной стеной, не очень радуя местное населения, частыми появлениями голодных компаний волков, лис и прочих диких обитателей.

Четырнадцатого дня этого месяца, в три часа и несколько минут ночи, в семье купца второй гильдии Травина Ивана Артемьевича и его жены Анастасии Антоновны родился сын, пятый ребёнок, но первый мальчик, долгожданный и желаемый.

Священник местной церкви, записал его в книге реестра, как Василий Иванович.
Купеческий дом стоял у самой реки Тьмяки, именно там, где эта чудная река благородно отдает свои воды Волге.

За домом расположились два огромных склада-магазина, с пристанью для торговых судов.

Травины имели три больших речных барки и две поменьше. На зиму их вытаскивали на берег, устанавливали на специальные деревянные платформы, рядом со складами.

Дела Ивана Артемьевича шли хорошо, и по результатам этого года, готовились документы о переводе в купцы первой гильдии.

Через полтора года семью Травиных, потрясло событие, которое хорошо запомнил и маленький Василёк, мама родила двоих мальчиков близнецов.

Отец был счастлив, ещё бы, четыре дочери и три сына!
 
Первый раз Василёк, отплыл с отцом в плавание, когда ему было пять лет. Новый речной корабль на шестьнадцать вёсел, три огромных прямых паруса, весело выплыл на середину широкой реки.

На берегу остались мама, сёстры,и два меньших брата, изредка на прощание взмахивающие руками.

Василёк, хорошо помнил этот рейс. Всё для него было новым - корабль, хмурые, сосредоточенные весляры, река, крутые берега обросшие лесом.

Порой деревья были настолько высокими, что верхушки теряясь в небе, сливались с синевой.

Необычных размеров белые птицы, кружащие сзади барки и плеск, плеск воды о борта.

****

Полковник поднял взгляд на свечу, пламя которой начало коптить и часто  менять наклон, посмотрел на часы. - Час ночи, даже она забеспокоилась, чувствует,- подумав, придвинул колоду поближе, положил локоть правой руки на стол, перевернув страницу,- чувствует. Конечно чувствует, голодным злом веет от галлов, крови хотят. Хорошо, до рассвета осталось совсем немного.

****

Василёк рос здоровым и радостным, всегда бегом, чем бы не занимался.
Боялся только грозы и треска льда, когда могучая река решалась сбросить зимний панцырь.

Ему казалось качнувшийся лёд, сорвёт их дом вместе с его обитателями, понесёт далеко - далеко в море и там дом утонет.

Ледоход проходил, дом стоял на месте, весна сменяла зиму, было так дивно, чарующе и волшебно.

В саду цвели вишни, яблони, поля покрывались удивительным ковром цветущего разнотравья. У крыльца расцветали огромные кусты белой и голубой сирени, радуя чудным волшебным запахом счастья и вдохновения.

Добрая няня Агафья Ильинична, сколько сказок рассказала, сколько легенд, сколько книг прочла, научила читать, потом писать.

Провожала в гимназию, вела за руку прямо до самого крыльца. Идти было далеко, через два моста, в любую погоду. Приходила встречать, терпеливо ждала у старой берёзы.

Сторож Даниил Фомич, несказанной доброты человек, встречая людей всегда приветливо улыбался, надолго оставляя добрый след в их душах.

Приказчики Савва Игнатич и Николай Денисович, серьёзные, целеустремлённые, заняты делами, всё куда-то спешили.

Гимназия, строгие преподаватели, весёлые балагуры одноклассники.

За двенадцать лет Василёк вырос, да не в пору, догонял отца. Родители волновались, обращались ко всем врачам округи, но те твердили одно: - Растёт человек! Не мешайте ему, пусть растёт.

Отец, принялся учить его купеческим премудростям. Терпеливо выслушивая науку, Василёк, что-то записывал по просьбе отца, в мыслях летел к баталиям, пушкам, ружьям и кавалеристам.

Он играл оловяными армиями, был командующим, генералом, солдатом, пушкарём, не замечая времени.

Его ругали, учили, конечно было кому - четыре старших сестры, мама, няня, бабушка, никто из них не хотел, что бы он был военным. Меньшие братья непонимали в чем собственно дело, молчали.

Только сторож Даниил Фомич, улыбаясь теплой улыбкой, поддержал Василька.

- Иди своей дорогой, пути Господни неисповедимы. Ищите и найдёте, стучите и откроют вам.

Подростку запомнились добрые слова пожилого человека, много чего забылось, но эти слова удержал в памяти.

****

Полковник, улыбнулся, положив в дневник закладку, поднялся, посмотрел на часы:- Без десяти два.

Дабы не шуметь колодой, на которой сидел, оставив на месте вышел на улицу.

Звёзды стали ярче и крупнее, луны не было, холодная роса легла на землю. Воздух наполнился запахом прошлогодней хвои близкого  леса, размякшей травы, запахом лошадей, порохом и осевшей пыли. Дыхание паром растворялось в холодной, влажной  атмосфере.

Русская армия стоявшая лицом к неприятелю, ждала сражение. Люди старались хотя-бы задремать, забыться. Ружья были заряженны, пушки ждали команды, лишь только лошади казалось мирно спали, или тоже, как люди притворялись.

Василий Иванович закурил трубку, медленно, неспеша, наслаждаясь. Душа его беспокоилась, ненаходила места, тянула куда-то, четверть века в войсках, но так тревожно себя не чувствовал. 

В январе двенадцатого, ему исполнилось сорок лет. Высокий, метр девяносто два, атлетического телосложения, короткая прическа русых волос, открытый умный лоб, карие глаза, прямой нос, губы прятались под густыми черными усами, волевой подбородок. Уши у него были не в меру маленькими, в семье говорили - мамины, но это не портило красивого русского лица.

Любовь была у него, дочь купца Ларионова - Дарья, сейчас ей тридцать четыре года. Она ждала, когда Василий закончит службу и вернётся к ней навсегда.Дом Ларионовых стоял напротив, через реку.

Красивая, высокая, стройная, неприступная, к людям приветливая и добрая.

Черная коса ниже пояса, темно-карие глаза, прямой взгляд, тонкие брови, открытый лоб, прямой немного вздёрнутый нос, ласковые пухловатые губы, нежный подбородок, щеки с небольшими ямочками, которые удлинялись, когда улыбалось это милое лицо.

Василий Иванович, должен был жениться ещё семь лет назад, но война затянулась и свадьбу отложили.

После свадьбы, думал уйти в отставку, так как офицер Преображенского полка женившись на дочери купца обязан покинуть службу, в каком бы звании не находился.

Разрешалось продолжать службу в том случае, если офицер элитного подразделения женинится на дворянке. 

Докурив, высыпал остатки перегоревшего табака, щедро отдавший весь свой дымовой ресурс, положил её в красиво расшитый Дарьей цветным узором специальный мешочек, вернулся в палатку.

Свеча мерно горела, уже не так ярко, как час назад, но света доставало, чтобы видеть буквы. Открыв дневник, стал читать дальше.

****   

- Василёк меня разочаровывает,- говорил отец своей жене, стараясь негромко, дабы меньше кто слышал.

- Я знаю, хочет быть военным. Просится в кадетский корпус.
Отец надолго замолкал, неподымая этой темы и однажды, вернувшись с поездки в Нижний Новгород, вдруг позвал Василька.

- В августе, поедем в Петербург. Быть по твоему. Надеюсь ты не подведёшь нас, будешь прилежным кадетом,- тяжело вздохнул, похлопал сына по плечу, вышел из дома, сортировать привезённый им товар.

Больше занятий по купеческим премудростям небыло, они перекинулись на плечи меньших братьев.

Двадцатого августа, на Тверской заставе, после обеда собралась вся большая семья купца Травина, провожать Василька.

Мама старалась не плакать, но у неё это плохо получалось, сестрёнки и братья молчали. Няня крепилась, успокаивала Анастасию Антоновну.

Даниил Фомич, с молодым помощником Ефстафием, перегрузили вещи со складской телеги, на почтовую карету, уложив, аккуратно привязали.

С Иваном Артемьевичем и Васильком, в Петербург ехал и Ефстафий. Им предстояло проколесить более пятисот шестидесяти километров.

На душе у Василька, было непросто. С одной стороны, ему было очень жаль бабушку, маму, сестёр, братьев, няню, родные места, реки, мосты, маленькую лодку, которую для него смастерил плотник Иван Иваныч, рыбалки и оловянных армий.

Но с другой понимал, если не поедет в далёкий большой город, не станет настоящим военным. Из всех сил старался держать себя в руках, дабы не разреветься.

Поцеловал маму, сестренок, няню, по взрослому, пожал руку Даниилу Фомичу, прыгнул на подножку почтовой кареты, скрылся внутри.

Пока карета кренилась и подскакивала на выбоинах, издавая страшные звуки скрежета и скрипа, выезжая на главную дорогу и было видно людей оставшихся стоять у заставы машущих на прощанье, Василёк смотрел на них не отрывая взгляд.

Когда дорога свернула в лес, он заплакал. В душе что-то оборвалось, стало тяжело и очень жаль себя. Кое-как успокоившись, широкими глазами смотрел на деревья, километровые столбы, извивающуюся дорогу, стараясь всё увиденное отложить в памяти.

Отец, сидевший спереди не видел состояния Василька. Позже будучи кадетом, возвращался в памяти к этому моменту, благодарил Господа, что так получилось.

По обочинам лес, густой, непроглядный. Карету подбрасывало, трясло, ударяло, иногда Васильку казалось, что кузнец со всего маху самым большим молотом бьёт по крыше.

Он пригибался, хватаясь рукой за боковую скобу, глядя, как отец и Ефстафий молча подпрыгивали в такт почтовой карете и вели себя, вроде ничего не происходит.

Первая остановка была в Торжке. Подъехав к почтовому дому, кучер остановил карету.

- Остановка, два часа,- спрыгнув, сказал пассажирам, приступил отвязывать лошадей, для смены.

- Как Василёк?- обратился к нему Ефстафий, потягиваясь,- живой?
Василёк, молча кивнул и  отвернулся.

- Вставай, пойдём разомнёмся,- засмеялся он, соскакивая на землю,- прыгай, а то следующая остановка будет глупой ночью, долго будем ехать.
   

****

Полковник улыбнулся тёплой широкой улыбкой, оторвал взгляд от дневника, посмотрел на свечу, потом на часы.

- Два часа, пятьдесят две минуты. Хорошо. Интересно, когда французы откроют огонь? По всей видимости с рассветом, ничего нового не будет,- подумал Василий Иванович, вышел с палатки, привычным движением поправляя полы,- пойду проведаю своих.

Стало ещё темнее, добавилось влаги и холода.

К палатке начальника караула и дежурного по батальону, было метров двести-двести пятьдесят.

Тихо войдя в караульную, командир увидел сидящего на кровати майора Лептинского читавшего книгу, дежурный по батальону поручик Васнецов отсутствовал.

Увидев командира, вскочил, отдал честь. Командир батальона, махнул рукой:- Как люди, как вы Станислав Эдуардович?

- Без происшествий. Все отдыхают. Нормально.

- Василий Иванович, когда начнется? 

- Думаю, с рассветом.

Лептинский сел на кровать, отложив в сторону книгу, начал насыпать в трубку табак.

- Хотите?- предложил майор, протягивая расшитый золотыми нитками красивый кисет,- табак отличный.

Полковник взял, наполнил трубку, закуривая сел на такую же деревянную колоду, как у его палатке .

- Спасибо Станислав Эдуардович,- отдавая кисет, поблагодарил полковник. 

- Наш и Семёновский пока в резерве, но думаю ненадолго. Наполеон настырен, не посчитается ни с какими потерями дабы разгромить нас. Поэтому, в четыре тридцать поднять батальон и приготовиться к бою.

- Может в четыре?

- Нет, это рано. Пусть люди отдохнут немного дольше. Трудный будет день.

- Сейчас три. Через два часа буду у тебя.

- Пойду Станислав Эдуардович,- подымаясь сказал командир, приставил так называемый стул поближе к самодельному такому же столу.

Поднялся и майор.

- Не провожайте меня.

Шёл стараясь подымать ноги выше водяной травы, но как не старался сапоги стали мокрые.

Войдя в свою палатку, посмотрел на свечу, которая почувствовав колыхания воздуха забеспокоилась но не потухла.

Травин, мельком глянул на своих колег, которые мирно похрапывали. - Завидное спокойствие, наверное это правильно. Чего зря колотиться, если суждено умереть сегодня, завтра уже не умрёшь.

Подойдя к столу, развернул дневник, сел на стул.

****

Ровно через два часа, почтовая карета тронулась в путь. Опять непроглядный лес, неровная дорога, которая подбрасывала карету и мучила людей.

Через шесть дней прибыли в Петербург. Василёк не вышел с кареты, а выпал. Болело всё тело, особенно место на котором сидел, Ефстафий потерял всякий интерес к шуткам, молчал.

В городе, отец Василька нанял извозчика, и от почтового дома покатили к кадетскому корпусу.

Сухопутный кадетский корпус расположился в бывшем дворце князя Меншикова, который произвёл на приезжих людей невыразимое впечатление.

Отец попросил извозчика ждать, тот улыбнулся и кивнул головой, заспешил к входным дверям, где стояли два караульных кадета.

Караульные, внимательно выслушав подошедшего человека, постучали в двери, откуда вышел сопровождающий, который пригласил Ивана Артемьевича войти внутрь.

Василёк с интересом рассматривал набережную, реку, которая  совсем непохожая на Волгу, но больше его гипнотизировал великолепный дворец выложенный из красного кирпича. В своей жизни он видел только деревянные дома, церкви, а тут с красного кирпича!

Буквально через пятнадцать минут вышел отец, от дверей махнул рукой зовя сына.

- Бывай Василёк,- пожал руку подростка Ефстафий, похлопал по плечу,- иди, отец кличет.

Подросток, вздохнул, улыбнулся, зашагал навстечу избранной дороге, навстречу своей судьбе.

                *****