Разговоры отверженных

 Кэти.
Я слушаю объявления о пребывающих и отходящих поездах уже, наверное, второй час. Я сижу на холодном пластмассовом стуле и, время от времени, ерзаю – чтобы хоть немного согреться. А мне холодно до ужаса – пальцы на руках уже сводит судорогой, а ноги, кажется, превратились в две глыбы льда. Но я все еще сижу. И даже не думаю уходить домой, ведь все это ничто по сравнению с тем кошмаром, что творится у меня в душе.
- Внимание пассажиры, приобретавшие билет на поезд «Мадрид - Валенсия», поезд прибыл на вторую платформу. Поезд прибыл на вторую платформу. Приглашаем пассажиров на посадку.
А я все сижу. Неужели это конец? Неужели я больше не почувствую прилив радости, счастья и всепоглощающего спокойствия? Неужели сегодня мне предстоит смотреть на мир своими несчастными глазами, а не через призму благодати? Похоже, что так. Ведь она не придет. Как бы мне не хотелось, но она не распахнет дверь, не окинет всех величественным взглядом, не пройдет королевской походкой и не продаст мне. Мой героин. 
Я познакомилась с Сарой, или как там её зовут на самом деле, совершенно случайно. Это произошло год назад. Тогда я, еще полная планов австрийская студентка, приехала на стажировку в Испанию. Я стояла на выходе из мадридского аэропорта, с широко открытыми глазами рассматривая чудные пейзажи. Ведь после холодной чопорной Австрии я попала в настоящий солнечный рай. Испания предстала передо мною загорелой, смеющейся, красивой девушкой, которая протягивала мне свои теплые ладони, чтобы провести меня в мое светлое будущее. Которое должно было состояться в этой стране. Так я считала. Я судорожно прижимала к себе путеводитель, тяжело дыша. Ещё бы. Ведь я только вырвалась из – под родительской опеки. Отбросила серую и правильную стабильность. И дикой тропической птицей вырвалась сюда. Я вздрогнула, когда меня тронули за плечо. Обернувшись, я увидела её. Она была одета в строгий синий атласный костюм, волосы были собраны в консервативный пучок, а её каблуками можно было бы заколоть слона. Глаза, как потом оказалось зеленого цвета, надежно прятались за модными солнцезащитными очками.
- Если ты готова окунуться в вязкий испанский сироп, ты должна усвоить несколько правил. Дорогуша. Ты должна быть независимой и упорной девочкой, которая будет шагать вперед не смотря на множество соблазнов, которые упадут, несомненно упадут, к её ногам. Ты должна всегда и везде иметь собственное мнение. Не навязывай его, а храни. Проноси под сердцем через терни лицемерия и притворства. Ты сможешь,- она говорила так спокойно, как будто мы были знакомы лет десять, это как минимум. Она изящно поправила волосы и немного опустила очки,- А чтобы ты не забыла какого это…Вот, на первое время, - она протягивает мне маленький пластиковый пакетик с чем-то белым, похожим на сахар. Я, не знаю почему, словно загипнотизированная, протягиваю руку ладонью вверх, и пузатый прохладный пакетик ложиться мне в ладонь. Я крепко его сжимаю. Пытаюсь промычать нечто вроде: «А что это, собственно говоря, такое?», но она опережает меня. – Это, девочка, нар-ко-ти-ки, - произносит она по слогам,- Ты, конечно, не такая. И не станешь все это делать. Но вот тебе мой телефон, - она протягивает мне визитку, - Отныне ты без меня не сможешь. Она разворачивается и уходит. Уходит в солнечный иностранный туман, постепенно скрываясь с моих глаз. Я нервно сглатываю слюну и крепко сжимаю этот пакетик. Что за чушь.
Придя домой, я вдруг обнаружила насколько мне страшно и одиноко в чужой стране без поддержки родных и близких мне людей. Я, как сейчас помню, сварила себе кофе, устроилась поудобнее на диване, поставила ноутбук себе на колени и вбила в поиск: «Как принимать наркотики». Это ведь просто для снятия напряжения.
Я сижу на холодном пластиковом стуле на железнодорожном вокзале Мадрида. На мне порватые колготки, которые я стараюсь прикрывать от чужих взглядов тоненьким пальто, который я купила в комиссионке за пару центов. Видимо в нем кто-то умер, раз его мне отдали за бесценок. В клеенчатой дырявой сумочке болтается справка об отчислении, которую мне выдали еще полгода назад. Сама не знаю зачем я её храню. Может для того, чтобы в моей сумочке было хоть что-нибудь? Я сглатываю слюну и не могу удержать слезы. Обнимаю себя холодными руками с изломанными запястьями, чувствуя всей своей сущностью, искалеченные синие вены. Она не придет. Я умираю.
Стук каблуков. Открывающаяся дверь. И входит она, моя последняя надежда. Идет ко мне сквозь серую толпу, на ходу вынимая из сумочки запечатанный пакет. С моей жизнью.
Я заново рождаюсь.
Это ведь в последний раз.

















Энжи
Я закрываю рот руками. Давлю так сильно, что костяшки побелели. Так сильно, что я уже не чувствую рук. Но я не останавливаюсь. Я бы сделала все, лишь бы никто не услышал. Но вот первый всхлип взрывает тишину ванной комнаты. Слезы, такие горячие и  жгучие, стекают по щекам бесконечным потоком, со стуком ударяясь о кафельный пол. Мне кажется, это слышат все. Я захлебываюсь. Внутри все сжимается так резко, что мне кажется будто все мои органы схватила судорога. Меня пробирает крупная дрожь. Я не могу усидеть на месте. Я медленно сползаю на холодный пол. Я лежу, свернувшись зародышем, и дрожу, захлебываясь в собственных слезах.
- Энжи, милая, ты в порядке? Открой дверь, дорогая. Давай поговорим. Родная? – мой муж обеспокоенно стучит в дверь, - Родная?
Это был дождливый день. Это было  20 февраля. Я сидела на переднем сидении нашего семейного внедорожника. За рулем Стю, мой дорогой муж, который отпросился с работы специально для этой поездки. На заднем сидении светится улыбкой наш шестнадцатилетний сын, Брайан. Ещё бы. Ведь вместо того, чтобы идти в школу, он едет с нами в больницу.  Периодически он комментирует происходящее за окном. В такой спокойной, в абсолютно семейной обстановке, мы не спеша продвигаемся по дороге. С недавних пор Брайан стал каким-то вялым, постоянно уставшим, бледным. Вчера он упал в обморок и , как оказалось, это было не в первый раз. Вот тогда мы и решили со Стю, что стоит показать нашего мальчика врачу. Ведь лучше сразу обратиться за помощью, не затягивая процесс лечения.
Я и Стю сидим прямо напротив кабинета доктора Уилкиса. Мой муж беспокойно оглядывается по сторонам – он просто не любит больницы. Его мать умерла от рака три года назад. Я не спеша размешиваю свой кофе в пластиковом стаканчике и поглядываю на часы – что-то долго там Брайан. Наконец-то выходит доктор. Голова его опущена. А в глазах…В глазах что-то такое, что я непроизвольно встаю.
-Мистер и миссис Льюис, я должен вам сообщить очень важную вещь. Ваш сын, Брайан… У вашего сына…Рак крови. Лейкоз, если вы когда-нибудь об этом слышали. Он…Рак уже распространился по всему организму… Слишком поздно…Попробуем химию?
Целых четыре месяца бесконечных процедур, операций. Бессметное число лекарств. Океаны слез. Я не могла поверить в то, что это происходит на самом деле. Что это не сон. Я до последнего не хотела верить в этот кошмар. Но мой мальчик, мой единственный сын, умирал.
Сегодня были похороны. Прошло всего несколько месяцев с нашей первой поездки в больницу, а у меня такое ощущение будто я постарела лет на тридцать. Сквозь пелену слез я видела как моего любимого сына зарыли в сырую землю Навсегда. Мы больше никогда не увидим нашего Брайана.
Я закрываю рот руками. Давлю так сильно, чтобы никто не услышал.

- Энжи, милая, ты в порядке?



























Ханна
Какого это? Жить в атмосфере полной любви. Жить так, чтобы каждое утро вставать с постели с радостью, с воодушевлением, с желанием. Улыбаться. Чтобы вот так накинуть домашний халат, влезть в тапочки и отправиться на кухню. Готовить завтрак. Только тихонько. Чтобы не разбудить мужа, который крепко спит в нашей постели. Детей, двух или  трех, мирно посапывающих в своей светлой и теплой комнате. Любимых. Вот чтобы сварить кофе, подогреть молоко, испечь блинчики. С теплотой и заботой. Неподдельной. А затем, улыбаясь, разбудить свою дорогую семью. Посапывая и ворча себе под нос слова неудовольствия столь ранним подъемом, все они пойдут на кухню – кушать свой завтрак. За столом сплошное веселье – мы обсуждаем погоду, наши сновидения, надежды и страхи на грядущий день, даем советы друг другу. А затем детвора побежит собираться в школу, мы с мужем – на работу. Дорога. Длинный рабочий день. Вечер. Которого я с нетерпением жду, чтобы увидеть моих любимых и  родных детей. Какого это? Я не знаю.
Моя семья – это то, что я должна была создать. То, что являлось моим долгом. Перед обществом, родственниками. Все должно было быть как в книжках. По правилам. По порядку. Без отклонений в сторону. Шуба на зиму. Поездка на море летом. Детские сапоги. Машина. Квартира. Чтобы все было как у всех. Не отставать. Чтобы все было как положено. Все мои родственники были уверенны, что так и должно быть. Всегда и со всеми. В частности, со мной. Так они и поступили.
Моя жизнь была распланирована от первой до последней страницы. Не мной. Детский сад. Школа. Институт. Работа. Брак. Мне было тошно от всего этого. Я не хотела заниматься среднестатистической учебой и работой. Я не хотела создавать типичную ячейку общества. Я не хотела быть сухим числом в статистике. С учебой и работой мне не удалось сделать то что я хочу. Мне пришлось сделать так как надо, чтобы не стыдно перед людьми было, чтобы все было как у всех. Вот так и было, но я все же  отчаянно надеялась, что найду свою любовь. Я не строила сентиментальных планов о сказочной жизни и о принце. Нет. Я просто ждала мужчину, которого я бы полюбила. Который полюбил бы меня. С которым мы бы создали семью. И жили в любви столько, сколько нам отведено. Я долго ждала. Надеялась до последнего. Никогда не теряла веры. Но потом родственники решили, что я поступаю неправильно. Что я уже выделяюсь из толпы. Что уже не так как у людей. Спешно нашли мне мужчину. Свидания, букеты, конфеты. Предложение. Свадьба. Я говорила, что я его не люблю, что буду ждать, что я так не смогу жить. Но так было надо. Так правильно. Что я могла сделать?
У меня серая работа. Серый муж. Серые дети. Я их не люблю. Каждое утро, просыпаясь в постели, рядом с нелюбимым человеком, я с ужасом понимаю, что моя жизнь потрачена. Мои надежды отправились на свалку несбывшихся желаний и изгаженых шансов. Все что у меня есть – это выполненный план моих родственников. Я сделала все так, как они и хотели. Они счастливы. Они приезжают к нам каждые выходные. И нахваливают нашу семью. Его. Детей. Всех тех, кого я так хотела. Кого я так ждала. И не дождалась.
Вы меня не поймете. Оглянитесь. Вы – среднестатистические люди. Вы сделали все, что вам надо было сделать, все, что предписывалось обществом. Вы глубоко несчастны. Вы бесполезно потратили свои жизни. Истрепали свои души. Разве вы этого хотели? Но вы скажите, что ваша жизнь вас полностью устраивает. Я не буду спорить. Вы не поймете. Вы умерли. Утонули в сером болоте статистики. И я вместе с вами. Увы.



























Джина
Моя счастливая улыбка держится на лице вот уже все утро. Возможно, кто-то  подумает, что она, эта вот улыбка на пол лица, обнажающая все мои 32, дурацкая и даже немного сумасшедшая. Отчасти я могу понять этих «кто-то». Ведь я сама раньше, да что уж там, буквально вчера, злобно косилась на этих приторно счастливых людей, которые непринужденно расхаживают по суматошному городу с широченными улыбками на своих сияющих лицах. Никогда не могла понять, что с этими людьми не так. А точнее, что с ними так? Неужели у них нет своих проблем, которые омрачают существование и убивают любую радость в жизни? Сложно это понять. Было. Ведь  вчера я, в очередной раз расплакавшись перед сном, в какой-то момент остановилась. Я лежала на спине и смотрела на огни машин, пляшущих по стенам. И вдруг подумала. Зачем я, такая молодая, здоровая и красивая, лью слезы над своей жизнью? У меня все хорошо, я занимаюсь любимым делом, у меня есть любимый человек. А меня все вечно не устраивает. Вечно нахожу себе проблемы, когда у меня все идет свои чередом. Надоело. Хочется сиять, улыбаться каждому встречному и просто радоваться жизни. Меня настолько воодушевили мои мысли, настолько я прочувствовала, настолько я умиротворилась. Что сразу же уснула. А на следующее утро проснулась совершенно новым человеком. Я хочу жить. Я хочу жить. Я хочу жить. Я наконец-то решилась записаться на кружок танцев. Я достала с верхней полки шкафа запыленную кулинарную книгу. Я пригласила своих родителей на ужин. Я позвонила Харви и сказала, что люблю его. Он казался очень счастливым. И я теперь счастлива.
Я иду по улице и улыбаюсь. Уверенно шагаю по запыленному бульвару навстречу новому дню. Отныне теперь так будет всегда. Меня переполняет чувство гордости. За то, что я смогла победить свою хандру. Свою вечную меланхолию. Я твердо решила измениться. И я обязательно сделаю это.
Я знаю, что у меня получится. Отныне я буду счастливой. Кажется, я говорю слово «счастливый» слишком много раз? Что – ж, простите меня. Но я теперь такая. Совершенно другая. Кстати, а что, если позвонить моей старинной подруге, которую я вечно обижала своим безразличием и пессимизмом, и предложить встретиться? Без злорадства и желания показать ей, что я, мол, тоже преуспевающий человек. И все у меня классно. Нет. А вот просто так посидеть за бокальчиком вина и поболтать. Душевно так. Как раньше. Да именно так я и сделаю. Где мой телефон?
-Алло, привет, Эмма! Это Джин. Я? У меня все хорошо. А как ты там? Да? Слушай, может встретимся с тобой сегодня часиков в шесть? Посплетничаем вдоволь? Отлично. Тогда жду тебя в нашей кафешке к шести часам. Пока!
Вот! Меня словно пронизывают лучи жизни и света. Меня переполняют силы. А улыбка, кстати, становится еще ярче. Я жива. Я счастлива.
Улыбаюсь всем прохожим. Что? Я не успеваю как следует повернуть голову. Боковым зрением я вижу блестящую черную машину, которая несется прямо на меня. Я взлетаю. И мне очень больно. Внутри меня разливается что-то обжигающе горячее. Во рту какая-то жидкость. Соленая. Весь мир мешается у меня перед глазами. Я падаю на горячий асфальт. Вижу только грязные шины прямо перед моим носом. Я хочу что-то сказать, но я не могу. Мое тело становится тяжелым как свинец. Так тихо вокруг. И мне нечем дышать. Внезапно я слышу неистовый крик. Кричит женщина. Люди собираются вокруг меня. Я хочу сказать, что со мной все в порядке, что я опаздываю на работу. Но не могу. Снова становится тихо. И постепенно темнеет в глазах. Мое тело такое горячее. Все темнее. Темнее. Я хочу сказать, что я в порядке. Что я жива. Я счастлива. Я закрываю глаза и засыпаю.
-Скорее, пожалуйста, скорее! Вы вызвали скорую помощь? Они уже едут?
-Что с ней? Она в порядке?
-Накройте бедняжку одеялом!
-У неё кровь.
-Бога ради! Я даже не заметил её. Она выскочила на красный свет словно неоткуда! Я просто не успел затормозить! Я хотел, но я не смог. Боже, она жива?
-Что же делать? Помогите кто-нибудь! Люди!
-Уходите отсюда, что вы уставились!
-Такая молодая!
-Вот что бывает, доченька, когда переходишь дорогу на красный свет.
-Кто-нибудь уже вызвал скорую?!
-Пустите меня, прошу вас, я медсестра! Аккуратнее. Стойте. Не мешайте мне. Я хочу проверить её пульс.
-Скажите, где носит эту скорую помощь?!
-Я…Мне очень жаль…Но скорая здесь уже не нужна. Пульса нет. Она мертва.
-Пойдем отсюда, не нужно детям это видеть.
-Господи, я хотел затормозить. Но я не смог!
-Накройте тело. Нужно дождаться скорой.
-Бедняжка…
-Я хотел затормозить! Но я не смог…







Джули
Ошибка. Шесть букв. Точка. Тысячи слез. Мерзкое чувство грязи в груди. И пустота. Всё.
Знаете ли вы, что такое ошибка? Это моё существование. Даже не жизнь. То что я делаю каждый день, то чем я себя успокаиваю. То, что другие люди, в частности, счастливые люди, называют душой, а на деле это не что иное как зловонное прогнившее отребье. Надежда. Кто она? Откуда она взялась? Где её искать? Она умерла давным давно, в тот день, когда я открыла глаза Когда я своими больными воспаленными глазами взглянула на удушающие улыбки окружающих меня людей. Когда эти тягучие, приторно сладкие, как дерьмо в сахаре, улыбки прожгли дыру в моем сердце. Еще одну.
Знаете ли вы насколько тяжело просыпаться утром, осознавая, что в этой жизни тебе ничего не светит? Хорошего естественно. Плохое валится на меня с завидным постоянством. Знать, что любые твои усилия, любые твои надежды, все твои мечты разобьются вдребезги о ненавистную реальность. Знать, что все в этом поганом мире пролетает мимо тебя. Как будто стоишь на обочине ночной дороги и наблюдаешь как сотни машин проносятся с невероятной скоростью мимо тебя, ослепляя твои несчастные глаза лишь на мгновенье. И вот тот момент. Когда ты провожаешь взглядом очередную машину. Тот свет. Такой мягкий и теплый. Который осветил твою душу лишь на мгновение. И тебе невероятно. Сумасшедше. Необьяснимо. До боли. До слез. До бешеного, раздирающего горло, крика. Хочется, чтобы этот свет остался в твоей жизни. Но он уходит так быстро, что ты даже не успеваешь проводить его глазами. И ты кричишь. Кричишь так громко, насколько можешь. Кажется вот-вот разорвется голова. А из тебя не выходит ни звука. Вот так умирает надежда.
Знаете ли вы, что нужно делать, когда вас внезапно рвет? Когда у вас трясутся руки? Когда вы чувствуете каждый нерв в своем теле? Когда глаза пекут так сильно будто в них насыпали горячий песок, а слез не дождаться? Когда что-то слабое и ужасно беззащитное. Такое изорванное и грязное. Очень тоненькое и нежное. Умирает в груди? Когда ты умираешь? Скажите мне какую таблетку нужно выпить, чтобы излечить свою душу? Я достану её. Я хочу жить. Очень хочу. Нормально жить. Я достану её. Порой мне хочется, чтобы я была неизлечимо больна. Чтобы гнило мое тело. А не только душа.
Знаете ли вы, что я живу рядом с вами? Что мы дышим одним воздухом? Ходим по одной земле? Что нас одолевают одни и те же старые страхи? Я рядом. Но вы не видите меня. Ваша бурлящая красками жизнь мешает вам заметить, хотя бы на одно мгновение, ту, чья жизнь окрашена тусклой серостью. Почему бы вам не улыбнуться мне? Не заговорить со мной? Не взглянуть на меня? Потому что вам все равно! Потому что вы слишком хороши для таких раздавленных червей как я. Для вас я всего лишь ничто. Полная пустота. Невидимка. Это как будто что-то грязное мерзкое и неприличное находится прямо у вас перед носом. А вы делаете вид, что не замечаете это. Вот так вот нагло и прямо вы игнорируете эту мерзость, которая мозолит вам глаза. Вы игнорируете меня.
Знаете ли вы как тяжело мне молчать? Насколько тяжело все это держать в себе? Насколько тяжело осознавать, что ты не оправдала чьи-то надежды? Что тобой никто и никогда не будет гордиться? Что тому малому количеству людей, которым хоть на капельку не все равно, что с тобой творится, ты не можешь открыться? Что ты не можешь разбить сердце своим родным людям. Тем, кто надеется на тебя. Тем кто любит тебя. Как можно сказать им, что ты утопаешь в собственном отчаянии? Что ты не видишь смысла своей жизни? Что ты не живешь? Что ты прекрасно понимаешь, что тебе не место в этом мире. Ты не должен был родиться. Никогда. Что так было бы лучше. Как же мне тяжело молчать.
Я хотела бы написать великолепный роман для всего человечества. Я бы хотела найти лекарство от рака. Я хотела бы быть известным музыкантом или художником. Показать людям истинную тоску. А потом сдохнуть от СПИДа. Или разбиться в шикарной машине. Или погибнуть на войне. Чтобы вы знали. Чтобы вы знали. Что есть такая как я. Чтобы вы наконец-то стерли свои гадкие приторные улыбки со своих мерзких лиц. Чтобы вы наконец-то поняли, что весь мир катится к черту. Что мы уже на девятом кругу ада. Что мы потеряли самое главное. Я бы хотела, чтобы вы это узнали.
Я прошу никого не винить в моей смерти. Этот выбор я сделала осознанно. Живите и не знайте, что была такая как я. Живите. А я уйду.


















Хелен
Я люблю своего мужа. Знаете, у нас замечательная семья. Не самая богатая, но и не бедная. Не идеальная, конечно. Но такая теплая и гармоничная что ли. С нашим ребенком никогда особых проблем не было. С мужем взаимопонимание. Но есть одно но. Одно огромное и ужасное. Но. Моя свекровь.
Я ненавижу эту женщину. Она сводит меня с ума. И чем больше лет исполняется нашему браку, тем хуже. Поначалу, когда мы только поженились и я переехала к ней в дом, все было как положено – бесконечные придирки по мелочам, поджатые губы, критика моего внешнего вида, недовольство визитами моей мамы, жалобы на мое несуществующее хамство, вздохи. Ну знаете, я человек терпеливый и могу держать себя в руках. Прекрасно понимаю, что женщине, которая отдает свою жизнь ребенку, тяжело смириться с тем, что отныне нужно отдать этого ребенка со всеми потрохами какой-то девице. Которая, в любом случае, тебя чем-то не устроит. Я это понимаю. Но ведь со временем необходимо наконец-то смириться со всем этим. Ведь эта девка может оказаться не такой уж и плохой. Может, конечно, другие свекрови так и делают. Но только не моя.
Эта старая дура изводит меня по сей день. На минуточку. Я замужем за её сыном уже 27 лет. Несмотря на то, что я ей во многом помогаю, она сладострастно трепит мои нервы. Видите ли, я стала очень хорошо выглядеть в последнее время, потому что потолстела. Ну прям такая хорошенькая, вся такая пышная. Конечно, её племянница очень худенькая и не позволяет себя такого. А еще  я приготовила слишком много еды на её юбилей – ей теперь стыдно перед родственниками. Моя дочь в свои 23 до сих пор не вышла замуж – я её неправильно воспитала.  Мой муж забыл позвонить ей один раз – это я настраиваю её сына против матери. Мы отправили дочку на все лето в Европу – свекровь рыдает, что я препятствую общению внучки с бабушкой. Мы отправили дочь на две недели к ней- она вздыхает, что я совсем не думаю о том, что в её возрасте тяжело управляться с детьми. Стоит ей только чихнуть – она кричит, что умирает. И, естественно, я должна мчаться ей на помощь. И после измерения температуры, литров чая, звонков нашему доктору, холодных компрессов на лоб она кричит, что я абсолютно не думаю о ней.
Я не могу её терпеть. Мои силы на исходе. Я уже столько лет пыталась приловчиться к её дрянному характеру, но безуспешно. Она ужасно непостоянная и нелогичная. Знаете как бывает? Сегодня она любит белое, завтра обожает черное. И, конечно же, я не успеваю за её вкусами. И вроде бы до откровенных скандалов у нас никогда не доходит дело, но в воздухе постоянно пахнет скандалом. Муж и дочь всегда меня поддерживают. Но легче от этого не становится. Самое противное, что все её унылые замечания делаются очень не вовремя. Эта престарелая змея не видит ничего плохого в том, чтобы выплюнуть кусок моего торта в тарелку на глазах у всех родственников.  А потом, хлопая накрашенными ресницами, сладеньким голосочком пропеть, что миндаль в торте слишком старый. Нет ну надо же! Видимо это на ферме её научили безошибочно определять возраст миндаля. Жаль, что не научили элементарным правилам поведения.
И вот так вот проходит моя жизнь. Вагон меда и два вагона дегтя. Смешно, наверное, жаловаться на капризную старушку с которой видишься максимум два раза в месяц. Вы, конечно, посмейтесь. А потом поверьте мне, что даже одного раза в месяц будет достаточно, чтобы эта женщина довела тебя до нервного срыва. Как только я вижу эти красные губы, растянутые в кривой улыбочке, я сразу же сжимаю кулаки и глубоко вздыхаю. Вдох-выдох. Спокойно. Вдох-выдох. И вот она подходит к тебе. Глаза сразу обшаривают мою прическу и одежду. На мгновение глаза останавливаются. И я понимаю, что сейчас наслушаюсь комплиментов:
-Хелен, дорогая, тебе не кажется, что ты уже слишком стара для красных туфель? Ну ничему тебя твоя мать-простушка не научила! Такую яркую обувь могут носить более привлекательные и утонченные женщины. Я вот могла бы их обуть. А ты, солнышко, все-таки лучше поменяй эту прелесть на что-нибудь темное и незаметное. Ну чтобы тебе подходило. Ты не подумай, родная, что я хочу тебя обидеть! Ты же мне как дочь. Но туфли ты все-таки поменяй. Будешь кушать? Я тебе сейчас салатик порежу, а то тебе стоит пару килограммов сбросить. Будешь?
И вот что же мне ей ответить? На самом деле хочется наорать на неё и встряхнуть хорошенько. Сжимаю кулаки. Глубокий вдох. Улыбаюсь. Ведь все-таки она мать моего мужа и родная бабушка моей дочери. Ой, хоть бы дочка в неё характером не пошла…
-Спасибо, миссис Фокс. Я обязательно прислушаюсь к вашему совету. А от салатика  откажусь. Мне действительно стоит сбросить пару килограммов. Вы сегодня чудесно выглядите.
Ох, как же хочется на неё наорать…















Эдит
Потихоньку немеют пальцы на ногах. Все-таки надо было перед уходом взять с собой денег. Или хотя бы переобуться в более теплую обувь. Но разве у меня было время подумать обо всем этом? Разве могла я вообще разумно мыслить в тот момент? Ноги несли меня прочь из квартиры, голова была пустая и только перед глазами неизменно стояла ужасная картина. Такая яркая, что даже глаза начинают слезиться. Такая детализированная, что сердце начинает болеть. Такая простая, что пропадает голос. И такая страшная – мой муж в объятиях другой женщины. Я до сих пор не могу поверить, что все это произошло на самом деле. Ведь день обещал быть незаурядным. Дом. Работа. Ужин. Сон. И надо же  моему шефу расстроить неизменный порядок моего дня – он отпустил всех работников на час раньше. Я обрадовалась. Пошла в супермаркет. Хотела купить вкусностей для мужа. Нагруженная пакетами, но счастливая, подошла к двери нашей квартиры. Она была открыта. Зашла внутрь. Позвала мужа, но не получила ответа. Скинула обувь. Отнесла продукты на кухню. Услышала возню в спальне. Позвала мужа еще раз. В ответ тишина. Заинтересовалась. Подумала, что он приготовил мне какой-то сюрприз. Зашла в спальню. И увидела то, что разорвало моё сердце навсегда. Они лежали обнаженные на нашей супружеской кровати. Она пыталась прикрыться, кутаясь в одеяло. Он без всякого смущения посмотрел на меня. И раздраженно хмыкнул. А потом он сказал, что больше не любит меня. Что я ему надоела. Что я мешаю ему полноценно жить. Что от меня нет никакого толку. Сказал, чтобы я убиралась прочь из квартиры. Что я сейчас им только мешаю. Я ушла. И сейчас сижу на скамейке недалеко от нашего дома и пытаюсь осознать случившееся. Пытаюсь  вспомнить всю свою жизнь.
Я познакомилась с Джеком, когда мне было всего девятнадцать лет. Джеку было двадцать пять. Мы полюбили друг друга с первого взгляда. Он осыпал меня подарками и постоянно говорил о любви. Вскоре мы решили пожениться. Свадьбу полностью оплатили мои родители – Джек был из бедной семьи. Еще до свадьбы моя бабушка умерла и оставила мне свою квартиру. Туда мы и переехали жить после свадьбы. Моя родня помогла нам обставить квартиру. Отец устроил Джека на работу. Но мой муж задержался там ровно на неделю. Он говорил, что это дрянная работа и не стоит того, чтобы тратить на неё свои силы. Обещал, что в скором времени обязательно устроится на другую работу. Но он так и не выполнил своё обещание. На тот момент я еще училась в университете. Денег критически не хватало, хоть мои родители здорово нам помогали. Мне пришлось совмещать учебу с работой. Но и это не принесло нам денег. Джек говорил мне, чтобы я бросила учебу – он хотел меня видеть чаще. Я так и сделала. Это дало мне возможность работать на полную ставку. Потихоньку деньги начали пребывать. Джек посоветовал устроиться на вторую работу – он хотел купить машину. Я так и сделала. Денег стало заметно больше. Родители говорили мне, что Джек полностью живет за мой счет. Намекали на развод. Неоднократно пытались с ним поговорить. Джек пообещал нам, что пойдет работать. Спустя пару недель он сказал мне, что общаться с моими родителями мы больше не будем- они мешают нам жить. Я послушала его. Так и остались мы с ним вдвоем – подруг моих он ненавидел. Через два года нашей совместной жизни я забеременела. Он пришел в ужас. Сказал, что ребенка мы не потянем. Нашел  дешевого врача, который сделал мне аборт. После этого была череда осложнений и больница. Я осталась бесплодной. Ударилась в работу. Стала прилично зарабатывать. Угробила свое здоровье. А Джек сидел дома и кормил меня обещаниями, что скоро он устроится на работу и увезет меня на море. Я верила.  Всегда верила.
Я отдала этому человеку всю себя. Посвятила ему всю свою жизнь. Отказалась от всего, что любила, чем дорожила.  Отдалась ему без остатка. Потеряла голову. А он выпивал меня до дна. Все двадцать лет нашей совместной жизни. Наверное, он перестал меня любить на втором году нашего брака. Если, конечно, любил вообще. А я любила его всегда. Отчаянно и сильно. И получила взамен по заслугам – он выгнал меня из собственной квартиры и променял на дешевую потаскуху.
Пальцы на ногах уже окончательно замерзли. Темнеет. А я все сижу на скамейке, не зная куда пойти. В свою собственную квартиру я точно не вернусь. Просто не хватит сил. Не могу даже думать об этом. А идти мне больше некуда – все пути отступления Джек давным   давно отрезал. Я должна предпринять хоть что-то. Я должна забрать своё. Это он должен сейчас сидеть на этой скамейке. А не я. Решительно поднимаюсь. Делаю пару шагов в сторону дома. Покачнувшись, падаю обратно на скамейку и горько плачу.
Я отдала ему всю свою жизнь. Без остатка.

















Натали
Яркий белый свет просвечивает меня насквозь. Становится холодно. И начинает тошнить. Господи, ну что мне нужно сделать для прекращения этого пекла? Голова раскалывается, черти её бери. Открываю кран и холодная вода упругой струей бьется в раковину. Непроизвольно глубоко вдыхаю и закрываю глаза. Как будто сейчас буду прыгать в морскую бездну.  Немного болит спина и во рту сухо. Такое впечатление, будто меня кто-то избил. А может оно так и было? Набираю полные ладони холодной воды и умываюсь. Лицо колят тысячи иголочек и что-то внутри расслабляется. Тошнота проходит и сразу становится легче. Умываюсь еще раз и смотрю на себя в зеркало. Вот теперь я стала похожа на живого человека.
Давайте познакомимся. Меня зовут Натали Райан. Я работаю в престижной фирме продаж. В работе мне нет равных. И все это прекрасно знают. Я мастерски проворачиваю сложнейшие сделки  и заключаю невозможные контракты.  Прекрасная интуиция, полная самоотдача и невероятная работоспособность – это все обо мне. Я живу своей работой. Я полностью в неё окунаюсь.  Все в нашем офисе прекрасно знают, что если на горизонте возникла невыполнимая задача – это дельце для Натали. Как только я переступаю порог нашего офиса, я с головой ныряю в гущу событий, имен и цифр. Только я знаю как уговорить уважаемых спонсоров, только я могу добиться согласия от самых непреклонных. Только я. Почему? А вот кто его знает. Талант, видимо, у меня такой. Я очень легко завязываю общение, очень легко втираюсь в доверие. Кажется, будто я маленькой скользкой змейкой заползаю человеку в душу и остаюсь там до нужного момента. А этот момент обязательно наступит – будь то контракт или личная выгода. Делаю я это не забавы ради. Это мое призвание. Моя любимая работа. Я окунаюсь в нее с головой. И зарабатываю я, ой какие неплохие, деньжата.
Сегодняшний мой день начался с крика Роджера:
-Нэт, слава Богу, ты уже пришла! У нас на линии висят японцы, которые отчего-то решили поднять цену на товар. Нэтти, ты обязана поговорить с ними. Они что-то щебечат о росте акций и падении процентов. Но, черт их дери, я не могу понять их. Выручай, дорогая.
Не успеваю я взять в руки трубку, чтобы наконец-то доходчиво обьяснить мистеру Сейнеке, что наша компания не зависит от малейших колебаний международных акций, как слышу пронзительный крик Нэнси:
-Натали, прости меня, пожалуйста, но я не могу. Просто не могу довести до ума этот чертов доклад! Сегодня в 11 часов придут наши клиенты, а у меня не доклад, а детский реферат какой-то. Всю ночь просидела над отчетной документацией, но так и не могу поострить график. Выручи, прошу. Шеф меня убьет!
Я усмехаюсь. Вечно Нэнси делает из мухи слона. ей просто не хватает опыта. Я протягиваю руку, чтобы ободряюще похлопать Нэн по плечу, как чувствую чью-ту руку на собственном:
-Мисс Райан, сегодня вам предстоит провести встречу с нашими акционерами, подбить квартальный отчет на летучке, оформить два договора для немецкой компании и съездить за нашим уважаемым гостем в аэропорт. И, конечно,жду ваш фирменный кофе. Вперед, за работу!
Я провожаю нашего шефа глазами, а сама широко улыбаюсь. Безусловно, я поговорю по телефону с вредными японцами, сделаю доклад за Нэнси, проведу встречу акционеров, сделаю отчет, оформлю договора, сварю кофе и сделаю еще очень много дел. Меня не пугает бесконечный список задач, ведь я справлюсь с ними. Я уверенна в этом на все сто процентов. Ведь в конце дня, когда все наши сотрудники покинут офис, я устало поднимусь из-за своего стола, неспешно соберу свои вещи, оденусь, поправлю макияж, кивну охранникам и направлюсь в магазин. Там я возьму бутылку джина, водки и, конечно, текилы. Я приду домой, рухну на кровать, не раздеваясь, откупорю джин и выхлебаю половину бутылки из горлышка. Я не почувствую горечи и какого-либо вкуса, я просто привычно обожгу свое горло первой порцией алкоголя. Я заплачу. Закричу. И допью джин большими жадными глотками. Как странник пьет холодную воду. Затем придет очередь водки. Потом закончится текила. А потом я, пошатываясь, хватаясь за стены, еле-еле добреду до туалета. Упаду на колени, обниму унитаз и выблюю весь алкоголь. Я буду терзать себя до тех пор, пока из меня не выйдет весь выпитый алкоголь. Затем я, не умываясь, вернусь в спальню и рухну на кровать, забываясь в тяжелом сне. Мне нужно хорошенько выспаться. Ведь завтра на работу.















Шарлотта.
- Моя дорогая, Милли, как ты? Как ты поживаешь? Как твои дела? Расскажи мне что-нибудь. Скажи любую глупость. Помнишь, мы так любили дурачиться в школе во время уроков. Мы чувствовали себя неуязвимыми, мы были уверенны, что мы избранные. Избранные для этого времени. Мы с тобой были идеальными. Ты была моей лучшей подругой. А я твоей. Помнишь как мы с тобой старались похудеть? Ты всегда была чуть полнее меня и всегда жутко переживала из-за фигуры. А я была худющей палкой, но все равно переживала из-за веса. Мы с тобой испытали, наверное, все существующие диеты на этом свете. Помнишь какие мы были с тобой злые, когда запрещали себе сьесть даже крошку пирожного? Нас с тобой вечно за это подкалывали одноклассники. А мы с тобой задирали носы и гордо продолжали свое благородное дело. Нас с тобой все любили, ведь мы были душой компании. Ты была громкой хохотушкой с широкой душой и искренней красивенной улыбкой. Я была хитрюгой с отменным чувством юмора и большим запасом авантюрных идей. Помнишь наши с тобой первые свидания? Помнишь как мы с тобой готовились к нашему первому балу в жизни? А экзамены. Помнишь? Мы с тобой плакали каждый вечер, потому что боялись провалиться. А потом смеялись практически до утра, ведь ближе к полуночи приходило озарение, что все эти экзамены ерунда. Помнишь Марка? Как он ухаживал за тобой? А помнишь мою нежную историю любви с Дэни? Какие мы были красивые. Молодые. И настоящие. Мы плели с тобой заговоры против девчонок и стороили планы по соблазнению парней. Мы мечтали быть подружками у друг у друга на свадьбах. Помнишь как однажды мы всерьез выбирали твое свадебное платье? Это, кажется, было в классе 6. Ты тогда расстроилась, что в моду вошли короткие платья. Ты была уверена,что у тебя толстые и некрасивые ноги, которые необходимо было спрятать под длинной юбкой. А я тогда утешала тебя всю ночь, искреннее уверяя тебя, что ты самая красивая на этом свете. Я доверяла тебе все свои тайны. А ты доверялась мне. Мы были не разлей вода. Помнишь, Миллс? Как бы я хотела тебя увидеть. Но это невозможно, ведь ты давным давно умерла. Ты умерла так быстро, что я даже не успела понять, что произошло. Тебя убили. Ты шла домой, а на тебя напали сзади. Тебя изрезали ножом и украли сумочку. Там был телефон и сто долларов. И еще наше школьное фото. Ты спешила домой, к Марку. Но не дошла. Ты пролежала на холодной земле несколько часов, пока тебя не нашли прохожие. А потом была полиция. Обезумевший от горя Марк. И похороны. Такие громкие. Роскошные. Я никогда не забуду твое бледное лицо в гробу. Ты лежала как королева в роскошных одеждах. Ты отдыхала. А мы все стояли рядом и захлебывались слезами. А ты нас не слышала. Я люблю тебя, Милли. И очень скучаю. Милли, ты помнишь наши школьные годы? Милли. Милли. Милли! Милли!
-Мистер Гордон, пациентке плохо! Мистер Гордон, сэр, у неё снова приступ. Она опять кричит про Милли. Скорее, сюда,- медсестра вскакивает с кресла и выбигает в коридор, нажимая на ходу кнопку на «тревожном» пульте. Раздается короткий треск – это сработала система оповещения санитаров. В палату торопятся двое крепких мужчин в белых одеждах. Они хватают женщину, лежащую в слезах на кровати, держат её руки и выжидательно смотрят на медсестру. Она кивает и поглядывает на дверь. На пороге палаты возникает врач. Он кидает взгляд на женщину на кровати и хмурится. Он кивает медсестре и бормочет себе под нос:
-Жаль. Жаль. Я так надеялся на этот препарат. Возможно, стоит продолжить. Но приступ…Паника.
Медсестра берет наполненный шприц с прикроватной тумбочки и делает женщине инъекцию мощного нейролептика. Она обмякает в руках санитаров. Её глаза медленно закрываются. Лицо становится расслабленным. Санитары бережно укладывают её на кровать и уходят из палаты. Врач устало присаживается на диван, а медсестра неуверенно садится рядом:
-Мистер, Гордон, ей снова хуже? Неужели ничего ей не помогает? Вы ведь перепробовали столько препаратов…
-Нет, Эстер, случай мисс Шарлотты весьма сложен. Я не могу найти причину её болезни. Я не могу облегчить её страдания.
-Но…Сэр…Шизофрения ведь не смертельное заболевание. Многие пациенты добиваются ремиссии и живут вполне счастливо.  А Шарлотта…Я курирую её уже восемь месяцев, а ей все хуже и хуже. Приступы участились. Но ведь она молодая. Ей всего-то двадцать девять лет. Я думала возраст наш помощник.А она все чаще кричит про Милли. Доктор, кто эта Милли? Кто она? Это её школьная подруга?
-Нет, Эстер. Никакой Милли не существовало в жизни Шарлотты. Это фантом. Воображаемый друг, называй как хочешь. Шарлотта не посещала школу, она не была замужем. Сомневаюсь, что у неё были друзья. У неё была тяжелая жизнь – нищета, наркотики, бордели, тюрьма и психиатрические клиники. 
-Но почему тогда она постоянно говорит о школе? О Милли? Об остальных?
-Никто не знает. Возможно, она прямо сейчас проживает параллельную жизнь. Её идеальную и счастливую жизнь. С подругой, мужем и детьми.
-Или она сама хочет быть этой Милли?
-Или она борется с ней на протяжении своей нелегкой жизни.
Доктор устало прикрыл глаза, вздохнул. Рывком поднялся с дивана и вышел из палаты. Эстер перевела взгляд на пациентку, которая спала на больничной койке. На её лице играла широкая улыбка. Она еле слышно шептала:
-Милли.






Эвелин.
Ты думаешь, что это в последний раз. Сегодня – это прощание со старой жизнью. Его жизнью. И частью моей собственной, конечно. Сегодня мы серьезно поговорили. Который раз, кстати. Но именно сегодня был тот самый разговор, когда он поклялся, что это был последний раз. Сегодня – это прощание со старой жизнью. Он клятвенно пообещал мне, что больше никода не посмотрит в их сторону. И  я поверила. Интересно, а о чем вы сейчас подумали? Наверняка вы воображаете, что мы говорили о женщинах, о его бесчисленных романах на стороне. Ох, Боже, как бы я хотела, чтобы вы были правы. Женщины – это ведь такие пустяки. Это не так страшно. Но увы. Мы говорили с ним о наркотиках.
Годы наших отношений подарили мне уверенность в самой себе, море счастья и черную дыру в сердце. По правде говоря, эта любовь – лучшее, что случалось со мной в жизни.
Я из породы серых мышек. Ну таких, знаете, откормленных и ухоженных мышей. В том смысле, что я одевалась модно, ухаживала за собой и от природы я всегда была симпотично -  милой. Понимаете типаж, да? Но было во мне что-то, что делало из меня не хищную кошку, а трусливую мышку. И это была моя тотальная неуверенность в себе. Я боялась жить. Я одновременно страдала манией величия и погибала от собственных мыслей. Вы, наверное, не понимаете, что я имею в виду. Я поясню. Когда я покупала новую вещь, то мне казалось, что все прохожие смотрят на меня. И это убивало меня. Ведь я всегда боялась тяжести чужих взглядов. Чем не парадоксальная мания величия? Вот так я и жила. До встречи с ним. Он был совсем из другой породы. Он был сытым бродячим котом, который определенно знал себе цену. Начнем с того, что он играл в собственной музыкальной группе. Знаменитыми в полном смысле этого понятия они не были. Так, уровень нашего небольшого города. Но ведь это все равно что-то. Он был красив. Он из тех типов, которые набрасывают поверх растянутой футболки кожаную куртку, одевают солнечные очки и кривят губы в хитрой полуулыбочке. Он был моей детской мечтой. Когда мы с ним познакомились, я, естественно, сразу же начала засыпать с мыслями о нем. Всерьез я, конечно, не видела нас вместе. Но это случилось. Наш роман закрутился как хлопья снега в январскую метель. Мы любили друг друга так сильно, что казалось ничто не сможет помешать нам. Мы были одним целым. Я ездила с ним на репетиции. Он помогал мне в бытовых вопросах. Мы всюду появлялись вместе. Море романтики, экстремальных поступков и разрывающих на части признаний. Вечерами он играл мне на гитаре свои песни. О любви. О нас. Мы встречали рассветы и провожали закаты. Наша жизнь была солнечно прекрасной. И  я больше не боялась чужих мнений. Я расправила наконец плечи. А потом появились они. И дыра в моем сердце начала расти с бешенной скоростью. 
Первый раз он завалился домой под кайфом на шестой месяц наших отношений. Я, безусловно удивилась, но не сильно. Ведь в среде рокеров было модно выкурить косячок другой. Я тогда даже хохотала над его глуповатым поведением и заплетающейся речью. Посмеялась и забыла. А зря. Затем в течении следующей недели он всегда был под кайфом.  Он заваливался домой с виноватыми глазами и широченной улыбкой. Он говорил, что у него период такой в жизни. Знаете? Перебесится и забудется. Но нет. Прошла неделя. Пару дней он походил в сознании. Только вот он был мрачным и малоразговорчивым. Я  расстраивалась вместе с ним, ведь мне важно было знать, что у него все хорошо. А потом, через пару дней, он пришел необычно веселым. Эйфоричным. Психоделичным. Он рассказывал мне о материи света, о лучах восходящего солнца, которые пронизывают его жизнь насквозь. Он говорил и говорил. Это было ЛСД. Потом я плакала. Просила. Угрожала. Он орал, что это его жизнь. Что это ерунда. Что я правильная мамина дочка. Что это расслабление. Это нормально, детка. Так продолжалось долго. А потом он перестал приходить веселым. Он перестал ночевать дома. Потом мне начали звонить его друзья.  И  я мчалась посреди ночи на край города. За ним. В вонючий наркоманский притон. Где лежал он. В луже собственной, а может и чужой, блевотины. Я забирала его домой. Отмывала. Перевязывала раны на предплечье. И умоляла. Остановиться. Он обещал. Пару дней мы потом жили как раньше. И только огромные синяки под его глазами напоминали мне о недавних событиях. А потом он снова приходил домой. Нет он приплывал на волне кайфа. Он ложился на кровать и кайфовал. Молча. Но это было видно. А потом…Волна кайфа уходила и он умирал. Боже, что с ним творилось. Он бросался тарелками с едой, которую я готовила ему. Он курил по пачке сигарет за день. И молчал. Он мог просидеть с застывшим взглядом весь день и полночи. А  во вторую половину ночи он исчезал. И  снова  приплывал в блаженном состояни домой. Потом бить посуду начала я. И кричать. Я промывала ему свищи на предплечьях и кричала. Я уходила от него раз пять. Но он всегда упрашивал меня вернуться. Он все пять раз клялся мне, что такого больше не повторится. Что он бросил. Сегодня был шестой раз. Мы поговорили и он обещал мне, что больше никогда не посмотрит в сторону этого долбанного героина. И  я поверила.
Я приготовила праздничный ужин в честь этого события. Черт, до чего мы докатились? Мы празднуем его завязку. Он вышел в магазин за шампанским. Его нет непривычно долго, но это можно объяснить большими очередями. Я как раз зажгла свечи на столе. Я слышу как поворачивается ключ в замке. Мой Марк пришел с шампанским. Я поворачиваюсь на звук и хочу сказать ему, что соскучилась. Слова застревают в горле. Я вижу эти глаза. Я вижу эти бездонные невидящие глаза. Они наполнены наслаждением. Они будто затянуты пеленой. Я даже не чувствую как слезы катятся по моим щекам. Я хочу наорать на него. Хочу сбросить все приборы со стола. Хочу вышвырнуть все его чертовы вещи из окна. Но я только еле слышно шепчу:
- Ты же обещал…







Хизер.
Я  всегда верила в хорошее. Всегда надеялась на лучшее. Была по жизни оптимисткой. Считала, что жизнь справедлива. Но, к сожалению, к своим пятидесяти трем годам я полностью разочаровалась в жизни. В людях. В себе. Рассказать вам почему у меня в квартире нет зеркал? Рассказать вам почему у меня нет фотоальбома? Рассказать вам почему в моей аптечке полно седативных препаратов? Рассказать вам почему в кухне стоит шеренга пустых бутылок вина? Хорошо, я расскажу.
Меня зовут Хизер и я уродина. Да, да. Я уродина. Хотя нет, внешне я выгляжу как все – глаза, нос, рот и уши. Руки с ногами на месте. Рост средний, вес нормальный. Казалось бы, все хорошо. Но это не так. Черты моего лица непропорциональны. Понимаете о чем я? Слишком длинный нос, слишком близко посаженные глаза, тонкие губы и..Можно я не буду продолжать? Вы махнете рукой и скажете, что я придаю слишком большое значение своей внешности. Нет, это вы придаете слишком большое значение моей внешности. Я некрасива. Но я не артистка цирка уродов. Я не калека. Я просто не мисс мира. Знаете, есть женщины и похуже. Но отчего именно в меня летели все камни. Буквально каждый человек считал своим долгом указать мне на мое уродство. Милые и не очень девочки кривили губки и цедили: «Хиз, тебе нужно научиться красить глаза. Возможно тогда ты сможешь скрыть свои недостатки?». Когда я была подростком, я даже отшучивалась. Я хохотала как заведенная над собственным уродством. Я говорила, что не все дано быть мисс Мира. Я улыбалась и говорила, что зато я умная. Я говорила и говорила. Но меня не слышали. Кучи издевок и презрительных взглядов. Море ненависти и осуждения. Ведь я была не такой как все. И самое противное в этой ситуации было то, что я не виновата. Я старалась. Изо всех сил старалась выглядеть лучше – макияж, прическа. одежда, манеры. Но всё не то. Мои фотографии загружали в интернет и вся многотысячная публика всемирной паутины глумилась надо мной, даже не зная меня лично. Мои подруги делали вид. что сочувствую мне и любят меня, несмотря ни на что. Но они же регулярно таскали меня с собой в  клубы и кафешки, где знакомились с парнями  и на моей фоне…Ну я не буду продолжать. Вы и так поняли зачем я была им нужна. Моя мать вслух говорила, что таким уродкам как яничего не светит в жизни. Что мой единственный шанс в этой жизни – это усердно учится и работать. И именно так я и поступала. Но это было мучительно тяжело. Ведь даже в университете преподаватели  не принимали меня всерьез. одни относились ко мне с неприкрытой жалостью. Другие откровенно оскорбляли и валили. Казалось, что одним своим присутствием я отравляю этим людям жизнь. Но ведь это не так. Я выучилась, устроилась на работу. Но я застряла на одной непристижной должности. Хотя работаю я как вол. Работа – это всё. что есть в моей жизни. Но мне отказывают в повышени, ведь в случае карьерного роста, мне придется контактировать с людьми. А этого начальство допустить не может. Вы думаете, что это я сама придумала? Нет, мой начальник мне так и сказал. Так что сидеть мне до смерти в маленькой коморке, которая называется моим кабинетом, и печатать на компьютере чужие отчеты. Все для того, что не пугать людей. Мною.
Глупо, наверное. об этом говорить. Но я все же скажу. У меня никогда не было мужчины. Никогда. Я ведь даже не целовалась. Хотя я изо всех сил старалась понравиться людям. Я  ведь интересный, добрый и открытый человек. Я увлекаюсь множеством вещей, я очень люблю читать. У меня, кстати, очень сильный и расивый голос. В детстве я мечтала стать певицей. Но людям было важнее то, как я выгляжу. Сколько бы не говорили о важности внутреннего мира. но все равно все в первую очередь смотрят на внешность. И когда оболочка ихз не устраивает, они попросту отбрасывают вон человека. Они даже не пытаются копнуть глубже и увидеть светлую душу и незаурядный ум.
Моя сказка под названием жизнь не удалась. она не имеет счастливого конца. Множество раз я хотела покончить с собой. Но меня спасает моя вера в Бога. А  в кого и во что мне прикажете верить? Я устала. Вот правда, устала. Хоть и привыкла уже.
И  я хочу обратиться к вам всем. Миру плевать на вашу душу. Кем бы вы ни были. Даже если вы напишите гениальный роман или изобретете  лекарство от рака. Всем плевать на вас, если вы не подходите под стандарты. Если вы не штампованное совершенство, то ваш путь на свалку этого прогнившего мира.
Моя жизнь – это вечные поиски ангела со сломанным крылом. Я – это корабль, который мирно покоится на дне океана жизни. Я – уродина.