Бой бабочек. Шукшин у озера в 68м

Людмила Корина
“Бой бабочек” полвека спустя. Фотоувеличение. Моя фотография(сзади массовки, в платочке и очках)найденная через 30 лет, опубликована в книге "Надеюсь и верую" алтайскими журналистами к 70летию Шукшина.

Разбой Николаевич (соседки Шукшина по дому на Русанова 35, которую он взял на картину вторым режиссёром, на фото она в чёрном пиджаке и сапогах), обжегшейся на моём выкраденном у Васи в больнице Дневнике,  привел к тому, что о  романтическом приключении Шукшина узнали на  студии.

До некоторых эти слухи дошли как отголоски скандала, устроенного взбешённой помощницей Шукшина. Что  это было на самом деле -  я рассказываю в радиорассказе “История любви. Посвящение Шукшину” и пишу сейчас. Писать  о её существовании в лирическом рассказе было дико, но  и она  дождалась своего срока.

В сентябре 68го  съёмочную группу перевели в простой временно по нездоровью В.М.,  а меня, ассистентку, сократили с картины “Странные люди”, оставив без работы до запуска очередного фильма. Без оплаты получилось на полгода.

Осенью  я посещала  вольнослушателем курс Герасимова во ВГИКе.
Познакомилась и общалась со многими  студентами, они приходили ко мне в гости. И далее зимой поэт Петя Пиница, друживший со мной на съёмках, приводил ко мне в новую квартиру на Ракетном на посиделки поэтов и писателей – студентов Литинститута, среди них был Саша Вампилов.

Судьба одарила меня заработком, я уже была защищена  после этого потрясения, которое выдержала Милостью Божией – всю зиму и далее в течении двух лет я переводила дома  с итальянского энциклики Павла Пятого  для Патриархии, получая  500 и более рублей, (текст нелёгкий, стр.2 рубля) На студии мои начальные 80 считали чрезмерными.

В середине зимы мы с моей коллегой по “Интуристу” Лидой Рыбкиной
( она  вначале 60х в Сростках по распределению английский преподавала, жена Василия Маша Шумская - немецкий)  пришли на рабочий просмотр фильма. Сидим в небольшом зале, тихо перебрасываемся репликами по-английски, а там, чувствуем, все напряглись. Моего имени в титрах нет. Включили свет. Мы молча вышли. Шукшина и режиссёрши на просмотре не было, В.М. болел. Потом им сообщили  о нашем приходе, конечно.

С этими “странными людьми” Шукшин замучился переделками, финал первой новеллы  про Чудика в исполнении Никоненко В.М. переписал, чтобы жену снять в фильме (голову её украсили  модной причёской -халой).

Уже я вернулась весной на студию, а табличка «Странные люди» всё висела на стене при входе в их комнату - режиссёр картину всё переделывал и переделывал - то, что так легко и увлечённо снимал в летней экспедиции. ”Дорабатывал” не по своей воле, конечно, - давило руководство. Только  через два года в 70м фильм был принят и Шукшин повёз его в Париж. Западные эстеты-критики оценили, но зрительского успеха на родине  фильм не имел, шёл в полупустых залах. Роль Броньки Пупкова гениально сыграл Евгений Лебедев, а в “Думах” был убедителен  Всеволод Санаев.

Уже с весны, когда меня после “отпуска” вызвали на новую картину,  режиссёр-постановщик Юрий Афанасьевич Швырёв  спокойно  и открыто со мной общался. Стали на студии ко мне присматриваться.

Годы спустя Валерий Кузин  сказал при мне другому фотографу: «Эту женщину Шукшин одобрил”. Так я услышала в стенах студии своё имя и Шукшина в связке.
Внешне и по возрасту я была под стать Федосеевой,  и отличалась - поработав с представителями западной культуры, была свободна внутренне, общительна, но не подступишься. Тогда решили, что у меня роман со Швырёвым -  Шукшин стал сворачивать, увидя его  в коридоре. Они в одно время учились во ВГИКе  и близко общались – у энциклопедиста Юрия Афанасьевича Василий Макарович брал книги, для сценария о Разине.

Мы столкнулись с В.М.в буфете. Сначала он выбежал, потом преодолел себя, вернулся, спросил: ”Ну, как ты?” Взяв по чашке кофе, мы сели рядом, но  журналистка подошла к нему с вопросом, помешала нам поговорить.
Сказала ему, что вышлю в подарок Библию к 40-летию, как обещала год назад. У него уже было  Евангелие,  подаренное мною  в экспедиции.

В июле  69го выслала Библию издательства Патриархии по почте с уведомлением,  получив подтверждение.
Встреч с ним  не искала – ходила  спокойно по студии. Не скрою  - возвращаясь, мне хотелось посмотреть ему в глаза. Но главным было – не уступить гэбэшным охотникам.

Проверку  священными текстами Шукшин не прошёл.  Вика Софронова пишет, что иконку в шкафу прятал, а на пороге Церкви споткнулся и повернул назад: ”Меня сюда не пускают”.
В нашей встрече всё было предопределено  уже на просмотре “Евангелия от Матфея” Пазолини (фильм я переводила группе в “Белых столбах” перед выездом в экспедицию).

В сцене распятия Христа я замолчала, у меня перехватило дыхание…Молитвы, посланные В.М. в больницу, их подтекст -  выдержать испытание и не идти на поводу зла. Подаренные к дням рождения Евангелие и Библия - о них нет упоминания в его биографии до сих пор…думаю - две святые  книги тогда уже взяли его жизнь под контроль. В больнице сказал мне: “Евангелие всегда со мной”.

Он сам  срежиссировал свою смерть. На пригорке на фоне Церкви его альтер-эго Егор Прокудин кричал покаянно. Но перед своей матерью Марией Сергеевной Шукшин  ни в чём не был повинен, любил её. О своих грехах скорбел  народный любимец. Страдал. А к Богу не вышел…
Готовясь к съёмкам “Разина”, Шукшин импровизировал сцены изощрённых убийств есаулов, а задумавшись в последнем кадре Валерия Ковтуна, уже отпечатал свою фотографию на памятнике.

…Увидев меня, идущей ей навстречу в коридоре студии, Н. разразилась бранью. Я молчала. Вспомнила лишь как выглядит она – баба-мужик, с завивкой. Донеслось: ”Ты чужая здесь, чужая!” Отчасти она была права. Потому и не  стала я сдавать экзамены во ВГИК  в 69м. Мир искусства предстал в ином свете. Народный защитник и слова в защиту гонимой не смог сказать. Его трусость  разжигала её злобу.

Летом 68го Шукшин позвал в летнюю экспедицию для массовок и ролей-эпизодов  своих друзей из литинститута,  а также начинающих режиссёров (чтобы дать им отдохнуть и подкормиться). Я общалась с ними, читала в перерывах между съёмками лирику Такубоку. Воспоминания о любви и боли через 20 лет проросли моими стихами. Моему лирическому настрою в диссонанс Н. перешла на истеричный крик в мой адрес - один раз при всех на площадке. В последовавшей паузе все смотрели на В.М. - он молчал,  как-то весь сжался.

Вскоре она заболела, и на несколько дней на съёмках опять стало спокойно. Я загорела, вокруг летняя благодать, озера. Поэт Петя Пиница принялся ловить меня на поляне. Шукшин сказал: ”Хорошо, когда весело!”

Н-ч была усердна в работе и твердила: “Надо будет, буду дерьмо в кадр носить”. Так и жила. На последующих картинах  она с ним не работала. Впрочем, она уже перешагнула пенсионный возраст. Много здоровья стоила ему её собачья привязанность. Не бесследно прошёл и свой страх, «сдача»  девушки, в которую сам был влюблён и “одобрил”.
 
Попытка уволить меня провалилась в июне 69го  - второй режиссёр Юриной картины еврушка Сосланд  подал на аттестационную комиссию бумагу о моем несоответствии должности. Этот манёвр к удивлению заговорщиков не прошёл против характеристики Швырёва, рекомендовавшего меня во Вгик как  талантливую ассистентку при прочих человеческих достоинствах  - оба документа зачитал замдиректора студии Семёнов 13ти членам комиссии  - они сидели в недоумении.

Я пояснила, что в моих планах с 1го июля 69го работать на Мосфильме ассистеном-переводчиком с всемирно известным Витторио  де Сика на  фильме совместного производства с Италией “Подсолнухи”. Выходили всесильные коллаборационисты режима с недовольными лицами – не вышло, они к такому не привыкли.

Такой поворот я, видимо, предвидела, и взяла   характеристику у Юрия Афанасьевича  не только для ВГИКа. Вручила её Семёнову накануне, чтобы предупредить и не ставить в неловкое положение. Швырёв  не присутствовал лично, но своей позицией на этом судилище защитил не только меня, но и оператора Константина Арутюнова, под которого подкапывались. Он ещё 20 лет потом работал активно оператором - постановщиком. На экспедиции картины “Баллада о Беринге и его друзьях”  директор Либединский и Сосланд занимались махинациями. Похоже, что это кончилось плачевно для бойкого афериста –имени Сосланда в титрах нет.

Приходила в нашу группу “Баллада о Беринге и его друзьях” Федосеева - пробоваться на роль Анны Иоанновны. Эту роль потом сыграла Нонна Мордюкова. Юра Швырёв,( с которым мы дружили до его кончины 30.12.13), недавно сказал, что Лида намеревалась посмотреть на меня и если что(что именно?) - биться за мужа. Мне это удивительно - вот во что обернули мою романтику  и его (Шукшина) влюблённость. В больнице он мне сказал: «Всё из меня правильного сделать хотят”. И добавил: ”Ищите женщину…”

Лишь десятилетия спустя узнала -  что было у В.М. в личной жизни в тот период - шесть маленьких детей (своих и сестры) на иждивении, соперничество  Лиды с Викой, хотя формально он был женат в Сростках.
 
Про 9 лет приверженности  к “красненькому” он мне сам сказал(появились деньги- вот и пил), когда я зашла навестить его в больничной палате во Владимире. Показал  как чертей с одежды сгонял  - щелчком по рубашке у плеча.
В той ситуации, когда судьба испытывает человека, Шукшин «сдал» меня, чтобы продолжать работать.

«Совет нечестивых» уволил  в том же 68м году Аскольдова (“Комиссар”). На собрании Шукшин вступился за него.
Эту картину, впоследствии названную в связке “всех времён и народов”, сохранил в своём сейфе Герасимов. Что не помешало ему своим вердиктом  помешать продвижению сценария Шукшина“Я пришёл дать вам волю”.

…Вспоминаю как выглядела моя тетрадь-дневник: серая рифлёная обложка, гладкая бумага в  красную линейку. И последняя фраза: “Он меня как персиянку выбросит…” Н. окружила меня соглядатаями и днём и ночью –  тетрадку она  приметила. Что там было - слов не вспомнить: мои размышления, впечатления от съёмок, его режиссуры. Молитвы из Притч, написанные ему, когда узнала, что лежит в больнице, и - как меня вдали от его глаз старая баба гнобит, встретит и шипит: ”Уйди с картины, убью!”
 
А меня интуристовские гэбешники “вели”, продолжали со   студии выманивать, хотели задействовать в своих шпионских играх. Летом 68го я ускользнула от них, уволившись из “Интуриста”. Но оказалось – из огня да в полымя. Следом неслось: “В Сибирь её, с волчьим билетом…” Так и положено в годину испытаний Сатурном. Все знали,  где  на студии находится комната этого ведомства.

Тетрадку Николаевич у Шукшина как-то вытащила, не сам же он ей вручил. Они лежали на разных этажах Владимирской больницы, а группу временно распустили. Я не знала, что и она здесь, рядом, и будет встречать меня на выходе, как бешеная фурия.

Приехав из Москвы через пару недель за вещами, зашла его проведать (говорил со мной ласково и доверительно),  оставив дневник  с просьбой потом вернуть.Это  не был  наивный поступок, мне нужно было что-то понять в  нём.Проверка на дорогах жизни.В тетради я писала под впечатлением поэзии Исикава Такубоку: “Я верю тебе и Богу, но больше тебе…”Японской лирикой  он не владел, не его жанр.
Запуган был, струсил,  сыграл  разбойника Стеньку, в натуре: “И-и за борт её броса-а-ит в набежав-шую волну…”-точно по моей подсказке.
 
“Бог слышит всё-  слова спасенья и любви, как истинный свой голос”
(Бродский). Через много лет я написала:”Холмик у церкви и крик покаянный –кресты берегли свою тайну…”

Я выстояла, не позволив унизить  ни себя, ни его в истории, по аналогии с которой Герасимов снимал фильм“У озера”, в стык с предыдущей картиной. Оказывается, в кино так возвышенно чувствовать можно, а в жизни за это казнят. В фильме Шукшин ещё по-мужски красив и ведёт себя как рыцарь. Сказочка о себе ему наверняка льстила. Не получится в жизни – в кино можно всё переиграть.

С 68го укоренился в семье и бросил пить. Перешёл на подпитку сигаретами и кофе  без меры, - всё это и рабочие перегрузки свели его в могилу в 45.
Писал перед смертью: “Сердце мясом приросло к жизни - тяжко, больно уходить”.

…Наверное, от него осенью 68го приехал ко мне гонец – узнать что и как.
 Женя Смирнов работал в администрации, был тайно влюблён в меня и не он один. Стала Клавыванна его травить моим дневником, цитируя не те фразы, что про неё, а к режиссёру обращённые - Женя чуть с ума не сошёл от переживаний и ревности. Приехал ко мне без звонка.

Я сижу на кухне, перевод делаю, как обычно. Смотрю на него. Он налился водкой  по самые брови,  на ногах продержался с минуту, сделал шаг, задев порожек,  рухнул плашмя на пол. Молча, ни о чём не спросив, так и ушёл, бедный.

Чуть позже второй оператор Виталий Петрович Шолин на людях мне сказал:
“Н-ч была влюблена в Шукшина, как кошка”.Ей было на этой картине 55-57 лет. Не для Лиды, как мне раньше казалось, она охраняла его  для себя. Сенильные страсти. Её просто разрывало от злобы, видя, что В.М. был в молодую влюблён. Его несло творческим подъёмом, пока не заболел.
 
А чувства были видны всем -  он это пытался скрыть, и только от себя.
”Он был  барсом в охоте за очередной жертвой” (Т.Пономарёва). Мне он казался трогательным,  застенчивым рядом со мной. Влюблённость  помогает творчеству. Но романтика отношений с его судьбой не стыкуется. Шукшину и такого героя дали сыграть.

В музее студии  он на меня смотрел с крупного плана афиши фильма "У озера"-  объятие “ласкового зверя”  с белокурой девушкой.  Коле Ерёменко(он играл в картине молодого отвергнутого героя) я сказала, что такая история случилась с В.М. на предыдущей картине "Странные люди"у больших озёр деревни Лубенкино. Странно – не мог же Герасимов написать лирическую линию сценария по рассказу о случившемся  с В.М.?

В буфете мы с ним столкнулись, когда в ярком гриме он выбежал в перерыве со съёмок “У озера”(весна 69го).Может быть, кто-то  в действительности произошедшее с нами  расскажет в фильме.Разработка персонажей в стилистике Достоевского. Всё возможно - Шукшин мистически присутствует в моей жизни. Невысказанное хочет поведать.

Напрямую, без комедийных кульбитов, в рассказах  Шукшина нет ни одного лирического рассказа о любви. В больницу во Владимир я привезла ему томик Бунина “Тёмные аллеи” из собрания сочинений 67го года. Возил её постоянно с собой(Ан.Заболоцкий, но путает номер книжки).В этой не 9й, а 7ой, одна сплошная любовь и стиль недосягаемый нобелевского лауреата.

Про любовь он писал Вике Софроновой (эти письма обнародованы по прошествии полувека - писал нежно и страстно, мечтая о ребёнке(Катя родилась 12.2.65).

Возможно, перед женой Марией  Шумской покаялся за год до смерти в рассказе “Осенью”. Там  в сюжетной основе заимствование из рассказа Пантелеймона Романова  “У парома”, но проработан сюжет по-своему.

У П.Р. молодые расстаются, потому что он не соглашается на венчание.
У В.М. тоже паром, на котором везут гроб с умершей Марией, она в молодости не согласилась на связь без венчания и вышла замуж за другого.
Жизнь прошла, и два мужика устраивают драку у гроба Марии -  кто виноват и почему всё обернулось несчастьем всех трёх.

Не была в его судьбе прописана любовь к подругам жизни. Говорил о них  с ожесточением. Или любил как-то по-своему. Отвлекали водка, “красненькое”, и другие  страсти: был предан своей работе  - писательству и мечте о реализации фильма о Разине. Любил мать и сестру Наталью, детей, а жён гонял, как  сидоровых коз.Топор под подушкой держал( поведала Федосеева).

Думал о славе и добился - стали поклоняться ему, как идолу, и женщины и мужчины. Апофеоз – памятник на Пикете, где Клыков себя и Васю в одном лице и фигуре изобразил.Я со Славой много лет дружила, мне это сходство видно. Познакомилась с Клыковым в 79м на  его выставке, где были первые скульптурные портреты В.М.
В последующие годы я часто приходила на студию имени Горького переводить фильмы для сотрудников.

Не помню, сколько лет прошло после моего ухода, вхожу в вагон метро по направлению к  ВДНХ.Передо мной стоит Н., но мой взгляд  обращён не на неё, в себя,  я стала спиной, рядом с дверью, взявшись за петельку. Боковым зрением вижу – она не сдвинулась, тоже держится за петлю, но её бьёт дрожь, как  от электрического разряда. И долго так подёргивалась всем телом.
Что же она так перетрусила, подумала, что я  как-то отреагирую  на неё при людях? Значит,  помнила о содеянном, это жило в ней. Я вышла на своей остановке, не обернувшись.

Мой радиорассказ о Шукшине, записанный в Доме Звукозаписи, вышел в день его рождения 25.7.92. Незадолго спрашиваю у Марка Волоцкого: “Жива Николаевич? – Вроде жива. А в сентябре  говорит: Умерла сейчас”.Слышала  она  «Историю любви. Посвящение Шукшину»?

Одна девушка из провинции годы спустя, соблазнённая его образом,  мечтавшая работать в кино, услышала мой радиорассказ и  попросила Марка Волоцкого (директора музея студии) её со мной познакомить. Встретились. Когда они уходили с Марком, я её окликнула из окна второго этажа. Она сказала: “Вы меня не разочаровали…”
Могла и Н-ч тот эфир услышать. В нём магия слов. Интонация любви и боли. Я записала  как эпитафию: “Услышала мой рассказ  - это её и доконало”.

По прошествии четырёх десятилетий я написала “Бой  бабочек”.  Ахматова говорила  о  способах травли и уничтожения: “Разве это трагедия(судьба Пастернака), по сравнению с тем, что с другими в годы террора происходило – это был всего лишь “бой бабочек.”
Хотя мерзкие поношения гения и его смерть через год-два от рака идут вровень  с прямым убийством. Люди это делают – из  трусости, корысти, зависти.

А в моём случае, возможно, зло творилось из чувств своебразной  любви  и ревности. Его внимание при жизни и после многие ревностно делили. Ведь  в содеянном со мной могла быть вовлечённость Николаевич в общий психоз поиска героя – Шукшин обладал такой харизмой. Встретив, как ей казалось, соперницу, она действовала в соответствии своей натуре – как “верный Руслан”(повести Георгия Владимова).

Пишу в рассказе: “…где порхала я светло-зелёной бабочкой. Он бабочек любил. Увидел бы – одобрил. Но он не в зале, на экране был” – о премьере фильма “Печки-лавочки” в Доме Кино в  июне 71го. Здесь  звучит тёплая  ирония. Меня судьба  испытывала и берегла, восстанавливая  для полноценной жизни и любви. “Претерпевший же до конца - спасётся” (Мф.24:13).

Пыталась найти в архиве киностудии хоть одну фотографию, где я присутствую на съёмках. Ни одной, будто нарочно вычистили. Имя в титрах убрали, и наплевать.
При мне была снята вся картина за исключением финала (переделанного) первой новеллы.

И только в 99м через тридцать лет на 70летии В.Ш., отмечавшемся в театре на Малой Ордынке в Москве, мне  сестрой Шукшина Натальей Макаровной, а другим гостям  делегацией из Алтая, была подарена книга “Надеюсь и верую” (письма и неопубликованная проза Шукшина). В ней на единственной фотографии со съёмок «Странных людей” массовку ведут В.М. и Н-ч. Её правая рука откинута, будто отодвигает  от других, -  девушку в платочке, идущую чуть поодаль  и скрестившую на груди руки- меня. В рассказе “История любви. Посвящение Шукшину”   я назвала  эти поиски себя, по аналогии с фильмом Антониони “Блоу-ап”, фотоувеличением. Так раскрываются преступления…

Бой бабочек

Он бабочек любил и был любим,
Хоть Богартом он не был.
Но славой вознесён до неба.
Той девочки и фильма «сдача»
Зависли поначалу, но затем удачно
Были судьбой ему проплачены.

Теперь попробуй-ка спастись
От верности собачьей бой-бабы
Молью траченой, готовой в кадр
И жизнь дерьмо метать лопатой,
И глотку рвать от ревности и злобы.
Ещё бы

Приближена, доверием награждена.
Отсюда  раж, кураж и рвение.
А следом ад  его  утрат.Расплата.
Всё понято  без искажения.
И ясность есть и дум не счесть
В  кошмаре пробуждения.

Узнала девочка  иную жизнь,
Порядки дивные. Чем поливают грядки
Ранних смертей - елейным вздором,
Гимнами. Мрут  от вина  творцы,
В расход идут невинные.Под козни звёзд
Идёт игра всерьёз, а далее пропишутся
Былинами.

Из ссор каких рождаются стихи?
От неувязок, смуты чувств – стихий
Спаслась, но ранена голубка. Своя стезя,
Найти её, а это не Вась-Вась.
Укрылась, но выстояла, не сдалась.
На памяти глубокая зарубка.

Но жизни сбывшейся не перекроишь…
Задумано так свыше. Он был тщеславен
И гоним. От века человек судьбою
Не всегда храним, изменчивой и строгой.
Здесь многое от Сатаны, а не от Бога.
Была беда, но и любовь была,
Как ангел у порога.

Жизнь огрызается, бабачит.То был
Всего лишь бой бабочек ? Пустое.
В простое и воздух мыслями настоен.
Любовь придёт снопами света.
Пусть отзвук гроз, шипов и роз
Поможет ей забыть всё это. 9.2.10           Людмила Корина 14.3.12

Людмила Корина 3.1.17  Генуя