Под бой курантов

 
               
                Господи! Дай мне силы изменить то, что я могу изменить.
                Дай мне терпения смириться с тем, что я не могу изменить.
                И дай мне разум понять разницу.
                Св. Франческо               
               

   Дежурство врача скорой помощи Григория Полонского выпало в ночь под Новый год. Не повезло? Ничуть не бывало. Просто разведённый и бездетный Полонский, недавно разменявший всего четвёртый десяток, взял и выручил фельдшера Петровича, папашу-многостаночника и уже трижды деда. Сам предложил поменяться в графике. Ибо считал волшебный праздник глубоко семейным и непременно детским. А Петровичу, так и не привыкшему к чужому горю в фейерверках общей радости, лишняя доза «счастьетерапии» не повредит. Всё лучше, чем предсказуемо «урожайная» на вызовы заполошная ночь. А то, что ночь даже в небольшом сибирском городе, куда однажды забросила  его судьба, будет таковой, никто не сомневался. Мало того. Бой курантов как бы давал отмашку двухнедельной новогодней  медицинской «страде». Так что и Петровичу ещё достанется…
   Бригада, ожидая вызова, дружно перекусывала, язвила по поводу цен, что ползут, как змеи, и ещё пуще кусаются. Вспоминали под чаёк разные случаи из практики, «вооружая» ими молодого медбрата Тимофея, случайно залетевшего в их коллектив после провала на экзаменах в литинститут.  Сам Полонский сидел в мягком кресле возле наряженной медсёстрами искусственной ёлочки и отгадывал кроссворд. Не особо прислушиваясь к разговорам, иногда бросал мимолётный взгляд на висящий прямо перед глазами сувенир-змейку, символ наступающего года да на экран телевизора с бессмертной «Иронией судьбы». На что новичок Тимофей заметил:
   - А ваши-то сюжетики, Григорий Иванович, покруче будут, однако.
   - Скажу  больше, Тимоша, - грустно ответил, не отрываясь от кроссворда Полонский, - весь джентельменский набор «приключений» может случиться прямо за одну «весёлую» новогоднюю ночь. Так что, кому - шампанское в салате, кому - капельница в палате.
   - Ага. Кому заливная рыба - гадость, кому горькая пилюля – сладость. – Подхватил смешливый Тимофей, кивая на экран: – Наслушался я тут. Впору записывать ваши «дежурные» драмы в отдельный журнал с названием «Под бой курантов».
   - А что? Неплохая идея. - Оживился Полонский. - Ты ещё не раздумал  в литературный поступать?
   - Нет. Надеюсь, со второй попытки получится.
   - Ну, вот, тебе и карты в руки. Медицинские. Типа чеховских «записок врача». Будет что предъявить строгой комиссии.
   - На Чехова не потяну, конечно, - смутился медбрат всей горой накачанного тела, - подобной наглости нет и в зародыше. К тому же я и не врач. Но «записки сибирского «скорпома» одолеть можно. Петрович так зовёт вас по аналогии со старпомом на судне.
    - Резонно. И обязанности что ни на есть самые жизненно важные, и ответственность всегда на грани фола…    
   Полонский тотчас отложил в сторону скучный кроссворд:
   - А вот давай сейчас и начнём. Чего зря время терять? Наши-то пациенты пойдут косяком ближе к полуночи…
   Тимофей спиралью крутанулся на диване и достал из сумки старенький «АСЕR», миниатюрный и очень удобный для работы походным порядком компьютер. Открыв чистый «лист», замер. Остальные тоже притихли. А Полонский, почувствовав небольшое волнение, откинулся на спинку кресла и не спеша, очень бережно и осторожно, начал вытягивать из памяти нужные эпизоды, словно нанизывал на спасительную нитку разбитые случайным несчастьем праздничные бусины чьей-то жизни …

Глава первая. «Всё включено» по-таёжному»

  … Лет пять назад друзья пригласили меня на Новый год в таёжное село. Заманчиво для горожанина. Тем более расписали картинку так масляно, что отказаться было просто невозможно. Снега – завались, лыжня – зашибись.  И ёлки там не рубят, а во дворе выращивают да живые наряжают. И банька парная, с берёзовым или пихтовым веничком да кувырками в сугроб с человеческий рост. И пища, самая что ни на есть экологически чистая: шашлычок родом из собственной стайки, курочка из сарайки, яичко из-под курочки, диетическое. Рыбка нежная, из чистой речушки, вчера ещё плавала. Огурчики солёные из кедровой кадочки со своей грядочки.  И водочка самодельная, настоянная на кедровых орешках. И соседи мирные, спокойные, почти непьющие…
    Глянул я за окно, на чёрные проплешины земли, чуть прикрытые грязным снегом, окинул печальным взглядом серые многоэтажки с застывшими рядом чёрными стволами  унылых, наполовину ампутированных деревьев, заглянул в полупустой холодильник и подумал: «Почему бы и правда разок не отдохнуть от серости города и новогодних дежурств?»  Договорился о подмене с Петровичем, лыжи в руки, ноги в электричку, и через три часа я уже в другом мире, в другом измерении.
    С ума спрыгнуть! Не успел с подножки сойти на перрон, как на меня навалился полный беспредел ярого солнца, ослепительно белых сугробов, зелёной, в снежных комах ваты, зачарованной тайги и умопомрачительного звона в окружающем всю эту красотень кислородном коктейле стерильного  воздуха…
     …«Всё включено» по-таёжному» работало идеально до той поры, пока в калитку не просунулся «мирный» сосед. Лет сорока, коренастый и плотный, красный и потный, он умоляющими глазами больной собаки попросил прощения и помощи. Оказалось, беременные они… Роженице ещё вроде не срок, но вдруг стало плохо. Представляете? За полчаса до боя курантов!             «Я,- говорит сосед,- вызвал «скорую», да надёжи нет, а сам не знаю, что да как. Первый раз рожаем. Решил за повитухой сбегать, что живёт через улицу. Присмотрите за супружницей, люди добрые, боюсь одну оставлять». И исчез. Я друзей успокоил, а сам к страдалице. А там, на праздничном столе, рядом с шампанским вода в тазике парит, возле бокала банный ковшик притулился, на красочных салфетках - пелёнки горкой возвышаются. Роженица на диване лежит, от боли кричит, а президент из телевизора  уже народ поздравляет: «С Новым годом! С новым счастьем!». А как начали бить куранты, ребёнок и пошёл. Я еле подхватить успел. Такими стремительными были роды. Крик малыша словно тринадцатый удар курантов победно возвестил о приходе нового года. Тут и папаша с повитухой прибежали, кинулись мне помогать, обмывать и пеленать младенца.
   - Вот нам и новое счастье! Конверт от Деда Мороза. - Сказал молодой отец, подавая сына жене. Та слабо улыбнулась, уложила его рядом и прошептала ласково: «Чудо моё, новогоднее»…
   За дверью послышались голоса, шарканье валенок, и на пороге появились обеспокоенные друзья. Бабулька зацыкала на них, замахала руками. Они замерли сначала, осознавая свою вопиющую нестерильность, тупое непонимание серьёзности и торжественности момента. Но, узнав, что родился мальчик, дали волю дикому инстинкту радости, закричали шёпотом «Ура!» и ретировались на улицу палить салют вдогонку хаосу шальных фейерверков, рисующих сиюминутный праздник на необъятном небесном холсте Сибири, уже шагнувшей в Новый год. А как же без салюта? Новый гражданин родился, однако...
   «Скорая» не так скоро, но пробралась сквозь снежные завалы деревенской улицы и увезла всю семью под присмотр специалистов районной больницы. Бабка перед этим о чём-то пошепталась с фельдшерицей, а я взял на всякий случай телефонный номер больницы и пошёл проводить бабульку до дому, рассыпаясь в благодарностях в виде слов и пакета со сладостями.
   - Рано радуетесь. Не жилец младенец-то. - Вздохнула она.
   - Почему? Я осмотрел его. Здоровенький пацанчик.
   - Тут другое. Старики сказывали, сутки управляют судьбой. В какой час родился, в такой год из жизни удалился. Мол, сутки – это как бы человеческий век. Полдень – половина жизни, отведённой человеку, то есть пятьдесят лет. Если родился до полудня, то и умрёт до пятидесяти лет.
   - Враки это всё. Суеверия.
   - Может, и враки. А может, и нет. По слухам, к примеру, такая оказия с Петром Первым приключилась. Когда царица его рожала, схватки начались перед полднем. Повитуха умоляла  царицу потерпеть, чтобы родить как можно позже после полудня. Но царица, как ни старалась, долго не могла сдерживать роды и разрешилась к часу дня. Вот, считай, царь и помер в 51 год. А у нашего дитяти, видать, жизни-то и вовсе ничего. Ступай, голубчик, иди с Богом, а я помолюсь за сердешного»…
   Пока поднималась на крыльцо, обметала валенки, всё ворчала под нос: 
   - Может, и враки, а царь- то и календарь весь попутал: пост на дворе у верующих аж до Рождества, а он праздник учинил чревоугодный. Где уж тут праведну быть? Как знать, может, его судьба за то и наказала…
   Вернулся я к новогоднему столу, а на душе тревожно. Уж, правда или байка, но в голове зацепило, что час рождения – это вроде  кода судьбы.  Не выдержал, набрал номер больницы и только через два часа дозвонился. Дежурный врач сообщил, что роженица в норме, а ребёнок через час по приезду стал задыхаться, но его спасли. Спасибо, говорит,  вашей бабушке, предупредила о возможном спазме. Сейчас мальчик в боксе, дыхание поддерживаем. Так что всё под контролем...
   Я, конечно, вначале был ошарашен и сбит с толку, но минуту погодя уже мысленно благодарил старушку, районных врачей и Божье Провидение – за то, что и я вовремя оказался рядом.
   Так что, Тимоша, доложу я тебе: медицина, конечно, не Бог, но поправить карту судьбы может. Думаю, высшие силы за это на неё не в обиде…
   
    Громкий голос диспетчера пресёк начавшееся бурное обсуждение истории:
    - Бригада Полонского на вызов. Сердечный приступ, адрес…
    - «Началось в деревне лето»… - Захлопнул компьютер медбрат и поторопился вслед моментально испарившейся бригаде.

 Глава вторая. Вирус зависти 
   
   - Алло, диспетчерская. Полонский на связи. Приступ не подтвердился. Скачок давления. Стабилизировали. От госпитализации отказались. Пока мы на окраине, вызовы отсюда не поступали? Ну, тогда возвращаемся…

… И снова ожидание. Молодёжь висела на телефонах, утонув в обоюдных поздравлениях со всем миром, варившимся за порогом дежурного поста в  новогоднем бульоне веселья.
   - Григорий Иванович, а вы, почему врачом стали? - Тимофей поставил чашку с дымящимся кофе перед Полонским, подвинул блюдечко с печеньем. – Вам бы самому в литературный.  Вон как складно рассказываете… Уж извините за назойливость и любопытство.
   - Не извиняйся, Тимоша. Любопытство – не порок, а естественное стремление к знанию. Кстати, хороший вопрос. Будешь смеяться, но в лекари я подался от зависти, от жуткой тихой зависти, поразившей меня однажды в детстве. Как вирус.  Если хочешь, можешь взять историю на карандаш. Пусть не совсем в тему, но детские воспоминания, поверь мне, всплывают случайно и очень редко. Второго раза, может, и не будет.
   Понятливый Тимофей через минуту уже сидел с компьютером на коленках и преданно вглядывался в задумчивый прищур авторитета от медицины.

   …Когда нам с дружком Костей было лет по двенадцать, родители отпустили нас на летние каникулы к его дядьке, что жил в городе с красивым названием Гусь-Хрустальный. Дядька работал на известном заводе художником, приезжал в гости всегда с удивительными изделиями из хрусталя. Костя громко удивлялся, не верил, что просто дуя в трубочку, можно создать такую красоту. Поэтому взял с дядьки обещание сводить нас на экскурсию, показать это волшебное производство.
    В первый же день Костя был сражён увиденным наповал и напросился снова. И снова. А потом, когда мы возвращались в очередной раз из цеха, и вовсе заявил, что после школы пойдёт работать в подмастерья к самому главному «волшебнику» - стеклодуву. Разгорячённый от заводского жара, с горящими глазами, он всю дорогу придумывал, как бы уговорить родителей, мечтавших видеть его непременно с институтским дипломом в кармане.  И мы сразу не обратили внимания, что с небес посыпал мелкий нудный дождь. Промокли до нитки. Я – ничего. А Костя слёг. К вечеру температура была уже запредельная, его уложили в постель и вызвали «скорую».
     Я сидел возле друга, успокаивал, и не заметил, как надо мной склонился незнакомый мужчина и прошелестел низким голосом: «Сударь, будьте так любезны, уступите место «старшему». Я, почему-то густо покраснел, быстро вскочил с табурета, неуклюже извинился, но совсем уходить не хотел. Тихо попятился к дивану, что стоял у стены, и стал наблюдать. «Старшему» было давно за пятьдесят. Если бы не белый халат, его можно было принять за благородного дворянина. Невысокий, но как шприц прямой, полный достоинства, точно дорогого лекарства, он вежливо улыбнулся пациенту и, пока доставал «аппарат для прослушки», мягко посетовал:
   - Ай-я-яй, молодой человек! Что же вы так не осторожно. Заставили всех поволноваться. А давайте подышим. Хорошо. Повернёмся спинкой. Ещё подышим. Отлично. А теперь откроем рот и покажем язык. Превосходно. – И строго, но так же вежливо, обратился к рядом стоящей тёте Вале: – Будьте любезны, голубушка, приготовьте две чистые простыни, маленькое махровое полотенце, небольшую миску с обычной водой и уксус. – Снова улыбнулся больному, который вдруг замотал головой.  -  Не волнуйтесь, голубчик, будет простая и приятная процедура. А сейчас повернитесь ещё раз спиной и лежите спокойно. Хотя, если честно, вы заслуживаете хорошего шлепка…
   И тут я вижу, как этот разлюбезный доктор, продолжая заговаривать зубы больному, втихаря набирает шприц, шлёпает его, эдак шутя, по мягкому месту и моментально вводит инъекцию. Но что поразительно, Костя даже не шелохнулся. И что совсем не похоже на него – молчал. Ни слова в ответ. Я сидел, открыв рот, и боялся пошевелиться. А доктор резво смочил полотенце в уксусном растворе, потом слегка отжал и, продолжая увещевать – «Сейчас горячка отступит, и сразу полегчает, болезный». - Начал протирать горячее тело – от шеи и до пяток. Промокнул простынёй, как промокашкой, перевернул и снова протёр и промокнул. Затем завернул матрёшкой в сухую простыню, укрыл одеялом и улыбнулся:
    - Что поделать? Потерпи, голубчик! Не очень удобно, но зато ой, как действенно. А я на минутку выйду…
   И в прихожку, к телефону. Я рот закрыл и за ним. Спрятался за углом и слышу: «Барышня, милая, не подскажете, какой сегодня врач дежурит в детском отделении? Чудненько… Будьте любезны, пригласите её к телефону. Людмила Ивановна? Извините, Яблонский. Я на выезде. Серьёзный случай. Мальчик двенадцати лет. Подозрение на менингит. Разрешение на взятие пункции брать? Хорошо. Скоро будем».
     Он трубку не успел положить, а я уже сидел на диване и лихорадочно соображал: «Какой менингит? Что за пункция такая? Неужели Костю заберут в больницу?»  А доктор поговорил с тётей Валей, попросил собрать одежду и вернулся к больному. Поставил градусник и с прежней милосердной улыбкой предложил:
   - Пока меряем температуру, я тебе сказку расскажу.
   И тут Костю прорвало. По лицу было видно, как тошно ему было болеть, но ещё противнее, когда с ним обращаются, как с малым дитём.
   - Только не надо мне рассказывать про Алёнушку и братца Иванушку. «Не пей из копытца, козлёночком станешь». А он нарочно выпил вместе с микробами, вирусами и козлиными генами. Превратился в козлёночка  и вырос в большого козла, начал пить, курить и девок водить… И Алёнушка с горя повесилась.
   Теперь молчал доктор. Его дежурное благодушие сменилось удивлённым размышлением. Мне тоже стало несколько холодновато от нервного монолога друга. Так и сквозило заочной завистью к пацанам, что завтра побегут играть в футбол, купаться на речку, или пойдут куда-нибудь на экскурсию. А он тут мумией… Я это сразу понял. Потому что знал: Костя всегда был завистлив без меры. Завидовал всем, кто лучше учился, кто побеждал его в спорте, кому улыбались девчонки, у кого был круче велик…
   Видимо, доктор тоже догадался и предложил по-взрослому:
   - А хочешь пари, что притча, которую я расскажу, поможет тебе встать на ноги не только после болезни, но и в жизни вообще?
   - Чего спорить-то? Валяйте, «лечите» и душу. - Кисло проворчал тот.   
   - Ну, слушай.
   
   … В больнице в одной палате лежали два тяжелобольных человека. Один лежал у окна, а кровать другого стояла у двери. Однажды тот, что лежал у двери, спросил:   
   - Что там видно в окне?
   - О! - Оживился первый. - Я вижу небо, облака, похожие на зверушек, озеро и лес вдалеке. Рыбаки сидят на берегу. Влюблённые гуляют по дорожке…
   Так прошёл день. И каждый раз во время рассказа соседа мучила глухая злоба: «Ну чем я хуже? Он любуется видом из окна, а я только дверью с облупившейся краской».
    Однажды, лежащий у окна сильно закашлялся и стал задыхаться. Он пытался дотянуться до кнопки вызова медсестры, но у него не было сил. Сосед молча наблюдал за происходящим. Ему ничего не стоило нажать на свою кнопку и вызвать сестру, но он этого не сделал.
    Через некоторое время первый затих, вытянулся на постели и умер. Когда его унесли, сосед попросил медсестру, чтобы его переложили к окну. Медсестра выполнила просьбу больного, перестелила  постель и помогла ему перелечь на другую кровать. Убедившись, что больному удобно, направилась к двери. Вдруг её остановил удивлённый возглас больного:
   - Как же так! Это окно выходит на глухую серую стену! Но тот, кто умер, рассказывал мне, что видел лес, озеро, облака, людей… Как же он мог всё это видеть из этого окна?
   Медсестра печально улыбнулась:
   - Он вообще не мог ничего видеть. Ваш покойный сосед был слепым…

   Доктор замолчал. Костя, переваривая притчу, скривился:
   - Во-первых, тот, что у двери, Иванушка-дурачок, мог бы с самого начала попросить место у окна, раз уж так хотелось. Или заплатить. Во-вторых, лечь на место покойника…Бр-р-р, кошмар! И потом. Этот второй не просто  завистник, он - хладнокровный убийца. Кнопочку-то не нажал, подлец.
   - То-то и оно. Зависть, голубчик, разной бывает: с добром – белая, со злом – чёрная. Бывает и серая зависть, неприметная, но как плесень, тихо и верно разрушающая.  Выздоравливай и живи только с белой завистью…
   - Ага. «Не пей из копытца, козлёночком станешь»… - Выдохнул  уставший лежать «матрёшкой» Костя и попытался распеленаться.
   Доктор проверил градусник и улыбнулся:
   - Чудненько. Температура начала спадать. Но в больницу придётся поехать.
   Все домашние засуетились, а я в этот миг как-то чётко осознал, что обязательно выучусь на врача. И буду работать только на «скорой помощи».

Глава третья. Архаровец Клоп
   
   Телефонный звонок прервал давние воспоминания. 
   - Извини, Тимофей. Слушаю. Полонский.
   - Слушай, Гриня, внимательно слушай. Как это понимать? Скоро куранты начнут бить, а я тут стою, об твою дверь головой бьюсь. Никто не открывает, гостей не встречает. Соседи грозят полицию вызвать. Гадюки!
   Так ругаться и называть его Гриней мог только один, единственный человек на белом свете – друг детства  Костя Лопарёв. А короче - Клоп.
   - Сожалею и соболезную. Я сегодня на дежурстве. Остынь и ползи ко мне, насекомое, если уж заранее позвонить не удосужился. Пост на том же месте.
   - А что? Для разнообразия я согласен встретить Новый год в стерильных условиях с мензуркой медицинского спирта в руках.
   - Размечтался! Отдежурим, отметим. Или возьмёшь ключ?
   - Новый год в одиночку? Ну, ты и «гестапо»…
   Полонский выключил телефон и удивлённо-радостно кивнул Тимофею:
   - Ничего себе совпадения!  Помяни чёрта к ночи, он и появится. Тимоша, а что если пока он ползёт, мы сделаем ещё один нырок в моё строевое детство? Там, в военном городке, такой колоритный персонаж был! Чума! Клоп не даст соврать.
   -  Я весь внимание, Григорий Иванович.- Тимофей отставил чашку в сторону и поднял руки. – Помню, помню, второго раза не будет. Уже пальпирую «клаву»…

…Противное «гадюки» прилипло к Клопу с незабвенного детства. Наша мальчишеская кампания, как стайка любопытных воробьёв, появлялась там, где раздавался хрипловато мощный голос коменданта войсковой части Ивана Ивановича Архарова, самого радивого хозяйственника и самого ретивого матерщинника. За первое - его безмерно уважали, потому что в душе обычный комендант был ярым «санитаром» и превратил заштатный военный городок в образцово-показательный арсенал. За второе - побаивались, ибо грозен был во гневе, приправленном сочным матом, которым «лечил» всех подряд. Когда же начальство ему «ставило на вид» за нецензурную брань, он на время остывал, пытался быть вежливым, оставив при себе одно – единственное «Гадюки!» Заносчиво доказывал, что это слово вовсе не бранное, но действует на «подлюг» безотказно. И был в чём-то прав…
      
    …Как- то раз сосед Архарова по дому вышел погулять с собакой во двор. Возвращается, а навстречу Иван Иваныч быстрой походкой по той же тропе спешит на работу. Представляешь картинку? Два «волкодава» на одной тропе. Архаров гасит скорость, «поджимает хвост» и молча проходит мимо абсолютно невозмутимого пса. Чего говорить, струхнул  малость. Отошёл на расстояние, выдохнул, обернулся и как заорёт на весь двор: «Почему без намордника, гадюки? Ты мне хоть слона води, но в наморднике!» На следующий день все собаки в городке вышли на прогулку в намордниках.
   Или ещё случай. Накануне майских праздников объявлен субботник по уборке и благоустройству территории. За световой день надо весь городок «вылизать», а солдат, свободных от службы, критически мало. Архаров «чешет репу» и начинает собирать команду всеми средствами. Заглянул на «губу», то есть на гауптвахту, сгрёб всех штрафников. Мало. Идёт в роту к служивым: «Ну-ка старшина, построй своих охламонов». Сам вытягивается в струнку, грудь петухом, вышагивает вдоль строя, держа в уме одну крепкую мыслишку: «Если очень постараться, и к столбу можно придраться». И понеслось: 
   - Почему пуговица не застёгнута? Душу вытрясу. Наряд вне очереди!
   - Подворотничок не свежий! Шею намылю. Наряд вне очереди!
   - Сапоги не блестят! Ноги повыдеру. Наряд вне очереди!
   - Ремень подтяни! Пузо выпадет. Наряд вне очереди!
   И чуть тише ко всем, кого «осчастливил»:
   - Ишь, распоясались, гадюки!
   К вечеру стараниями «архаровской роты» городок сиял, как пасхальное яичко. А голос коменданта всё не унимался, гремел уже за КПП, вне городка, возле придорожной глубокой канавы, вдоль которой солдатики сажали в землю обрубки стволов каких-то деревьев:
   - Кто сказал «палки не растут»? Гадюки! Приказ есть приказ! 
   На следующий год обрубки выбросили ветки и вскоре пышно зазеленели. Наверное, со страху.
   Или  ещё. Солнечное безмятежное воскресение. Иван Иваныч с пухлым веником подмышкой и хозяйственной сумкой в руке шагает в общественную баню. Настроение, что ни на есть мирное. На пути канавка, через которую брошены две хлипкие дощечки. Ступил, они взяли и разъехались. Потерял баланс, замахал руками, смачно выругался. Оглянулся. Вокруг никого. И тогда голос коменданта пронёсся громом до самого дальнего уголка тихого городка: «Гадюки! Чтоб после бани мосток бы-ы-ыл!»
   Чистый, красномордый, умиротворённый паром, комендант возвращается из бани по той же тропке, а через канавку уже мосток наведён - крепенький, плотненький, ладненький. И он ласково одобряет: «У-у, гадюки!»

   Тимофей не выдержал, хохотнул:
   - Каков типаж! Смак! Просто «вкусняшка»!
   - Извини, Тимоша. – Нахмурился вдруг Полонский. - Что-то мне нехорошо. Пойду, подышу да встречу Костю…
   Странно, но его вдруг охватило непонятное волнение. Что-то сжалось в груди, стиснув дыхание. Не хватало воздуха. До головокружения. До судорог в ногах. Он переждал приступ, осторожно поднялся, набросил на плечи полушубок и вышел на крыльцо.
   Зимняя свежесть окатила его лёгким морозцем, запеленала колкими пушинками снега, гонимыми разыгравшейся новогодней вьюгой. Полонский прикрыл глаза и стоял до тех пор, пока не почувствовал, как шальные снежинки, коснувшись лица, щекотно таяли от тепла, и вместе с ними таяла, отступала телесная немота. «С чего бы это? Откуда?» Перед глазами хаотично замелькали змеевидная уличная позёмка, висевший на ёлке сувенир - змейка, выплывшее из детства ругательное «гадюки». Стукнула в висок фраза «тринадцатый удар»...  И всё сложилось. «Надо же. Навьюжило. Двенадцать лет назад. Перепутье веков. Перепутье тысячелетий. Год Дракона. Его год, уходящий. Год Змеи. Её год, наступающий. Он - сильный, уверенный в себе, великодушный, верный и надёжный. Она - красивая, магически притягательная, мудрая и независимая. В эту волшебную новогоднюю ночь они поженились».
    Григорий не стал отмахиваться от прошлого, которое, казалось, давным давно похоронил вместе с глубокой обидой на жену. Прислушался к себе и понял, что новогодними дежурствами просто убегал от себя, приняв однажды жёсткое решение: этот праздник больше для него не существует. И что же изменилось сегодня? Такое ощущение, будто налетевшие с морозным ветром светлые наивные воспоминания вовсе не травят душу, а приносят облегчение и почему-то очень для него важны. Именно сегодня.
   Новогодняя карусель разноцветных городских огней  беззаботно кружила в белом вальсе с метелью, выметая с опустевших улиц всё грустное, лишнее, прошлогоднее, расцвечивая необычную календарную ночь в самые радужные краски. Подталкивала, тянула за руку. Вот, мол, дарю вам, люди, ещё один год возможно счастливой жизни. Радуйтесь!
    И он не сдержался. Поддался предчувствию. Позволил себе раствориться в том временном портале, где они с Мариной были молоды и безудержно счастливы. Гороскопам вроде и не верили, но с интересом почитывали, жадно искали романтики и ждали чудес. Хоть от жизни, хоть с небес…   
 
Глава четвёртая. Тринадцатый удар.

 …В знак грядущей свадьбы  Полонский втайне от невесты заказал Косте, который–таки стал мастером-стеклодувом, оригинальный сувенир – высокую хрустальную вазу, которую с двух сторон обвивают симпатичный  дракончик и обворожительная змейка. Костя, приземлённый и прозаичный ремесленник, выдувавший доселе обычные бытовые изделия для плана и затейливые сувениры для души, принял и приглашение на свадьбу, и эксклюзивный заказ. Проникся романтизмом друга, напряг всю свою фантазию и проявил максимум художественного мастерства. Не подвёл и прямо с вокзала ввалился в молодёжную общагу к скромному свадебному столу, с огромной цветной коробкой. Заснеженный и загадочный, он с порога начал развязывать на коробке немыслимые банты и читать при этом стихи, чем немало удивил жениха, не замечавшего ранее за приятелем ни особой любви к лирике, ни романтического восприятия образа ползучих, не сказать неприличнее, пресмыкающихся «гадов». Тем не менее, заинтриговал, загипнотизировал не только гостей, но и воздух, в котором звенел его восторженный голос:
Он родился в год Дракона,
В год Змеи  пришла она,
Знаки их на небосклоне
Вдруг сплела судьба одна.
И не важен день вчерашний.
Иль что будет впереди,
Мудрая головка ляжет
На его большой груди.
И замрёт. Клубком совьётся
Тельца гибкого узор.
Как драконье сердце бьётся!
Как же нежен его взор!
Жаром жгут уста драконьи…
Пейте же любви вино!
Пусть от счастья Небо дрогнет!
Вам двоим оно дано!
   На последних строках Костя осторожно утопил широкие красные ладони в глубину коробки и явил на свет хрустальное чудо. Гости ахнули. Фокус состоял в том, что в изящной вазе трепетно зашевелился и горделиво замер в своём великолепии огромный букет алых роз. Складывалось впечатление, что радостный дракончик дарит кокетливо смущённой змейке хрустальную гору любви и хрупкого, нежного счастья.
   Григорий поразмыслить над неожиданным перевоплощением простого мастерового не успел, потому что Клоп, завершив свой опус пресловутым «Горько!», торжественно вручил подарок молодожёнам. Его, естественно, поддержали. Кто-то вложил ему в руку бокал с шампанским, кто-то подставил табурет, извиняясь: мол, в тесноте, да не в обиде… Но в это время на телеэкране появились часы Спасской башни. Публика оживилась ещё больше, хором начала считать бой курантов. После двенадцатого удара дружно грянули «Ура!», и неловкий сосед невесты, желая первым поздравить молодых с Новым годом, нечаянно задел локтем вазу с цветами. Хрустальный звон тринадцатого удара обратил на миг всех гостей в испуганно застывшие восковые фигуры. Невеста потускнела взглядом, медленно опустилась на корточки и, прошептав «Им очень больно», стала собирать нежные розы. Клоп бросился помогать. Подбирая осколки с извиняющей улыбкой, суетливо повторял: «Это к счастью… Это к счастью» и обещал сделать новую вазу, ещё лучше и экзотичнее.
   Григорий молчал. Ощущение того, что тринадцатый удар попал прямо в сердце, не проходило. Он буквально заставил себя покинуть комнату, нашёл на кухне простую вазу и долго наливал воду, слушая недовольный голосок прозрачной струйки. Через год они развелись…
 
  Полонский не был тщеславен. Институт закончил с красным дипломом, но в аспирантуру не пошёл. Чем немало расстроил молодую супругу, видевшую мужа в недалёкой перспективе доктором наук или профессором. А он рассуждал просто: «Заоблачно всё это. Пока я научные трактаты буду писать, звание себе добывать, кто-то должен хорошо делать и рутинную работу. На земле живут простые люди, и каждый день надо кого-то спасать».  И, когда подающий большие надежды молодой специалист, намеренно пошёл работать в «скорую», отношения молодожёнов расстроились окончательно.

    Костя выполнил обещание и примчался поздравить их с годовщиной свадьбы в обнимку с новой, действительно более изящной вазой. Но узнав, что Марина ушла к другому, поставил вазу в дальний угол стенки и показал  змейке грозный кулак:
   - У, змеюка.
   Григорий пожал плечами и хмуро подтвердил:
   - Да, так и было: сбросила с себя нашу совместную жизнь, как старую кожу. И уползла в поисках нового счастья...
   Костя поднял указательный палец, на секунду задумался и выдал экспромт:
   - И она в печали грешной -
   То ль со скуки, то ль со зла –
   К году Лошади неспешно
   На свиданье поползла…
   Ну, и кто этот «конь в пальто»? Только не говори, что пальто было кашемировое с бобровым воротником.
   - Именно. Студенческий билет депутатскому - неровня. Я, конечно, старался, перебивался ночными дежурствами, иногда разгрузкой вагонов. Всё одно: для неё такая жизнь - тщета и нищета. 
   - А как красиво всё начиналось! Помнишь, Гриня? «Ты и я, мы - одной группы крови». Так что и японские предсказания по группе крови не спасли ваш союз. Ладно. Не буду успокаивать банальным «время лечит», просто, как говорят те же японцы, «не каждая женщина – жена». И вообще, может, ещё помиритесь.
   - Утешил. Эх, Костя, «онкологию горчичниками не лечат». А тут и вовсе, понимаешь, «вывих с полной ампутацией». Забудь. Сам-то как?
   - Хрустально чист! Во-первых, холост. Говорят, холостяки живут меньше, но лучше. Во-вторых, завод  обанкротился, и я месяц, как безработный. Вот, завербовался на север. Глядишь, там и Снегурочку какую пригрею… 

   …Клоп пропал на долгие десять лет. Простецки категоричный во всём, непредсказуемый и незаморочный, он мог позвонить, мог не позвонить, мог завалиться в гости, а мог пропасть из жизненного круговорота  бесследно, надолго и всерьёз. И вот тебе на тебе, нарисовался…

Глава пятая. Перекрёсток

   Полонский ещё раз жадно хлебнул морозной свежести и нехотя вернулся в здание, к своим дежурным обязанностям. Видимо, снежная позёмка не только навьюжила  давние воспоминания, но и напрочь утащила душевное равновесие и рабочий настрой.  Мысли путались, и волнение не проходило. И почему-то долго не было Кости …
   - Бригада Полонского на вызов. Огнестрел. Жертва тяжело ранена. Полиция уже на месте. Адрес: перекрёсток улиц…
   Григорий взглянул на стенные часы и почему-то не удивился: до боя курантов оставалось тридцать минут…
   … На перекрёстке творилось что-то невообразимое. Гаишники  «разводили» две, притёртые друг к другу иномарки, и разруливали длинную пробку у светофора. Полицейские одновременно опрашивали «жертву», лежащую в полусознательном состоянии на носилках, виновника происшествия в наручниках, разукрашенного кровавыми подтёками и синяками, но стоящего на ногах, и пяток случайных свидетелей. Не на шутку разыгравшаяся пурга хищно заметала кровавые следы и потихоньку крала замёрзших свидетелей и зевак-прохожих, желающих успеть к новогоднему столу с потрясающим сэлфи.
   Вот эта последняя, новомодная деталь раздражала Полонского до крайности. Сочувствие, сострадание, желание помочь как-то незаметно перестали разрывать сердца большинства очевидцев происшествий. Главное – сделать уникальный кадр, чтобы потом взорвать социальные сети. Что-то не то происходит с людьми, что-то не то…
   «Скорая» с трудом перебралась через разбитые бордюры пешеходного тротуара и остановилась на газоне, как можно ближе к пострадавшим.
   - С Новым годом, Григорий Иванович! – Поприветствовал его знакомый следователь и скороговоркой доложил: -  «Жертву» допросили. Можете забирать. Случай не смертельный. Как говорит наш шеф, «обделался лёгким испугом». Травматика. Жизненно важные органы не задеты. Крови потерял немало. Зато другим её портить не будет. И «гадить» пока тоже. Нам всё понятно. Так что дело закроем ещё в этом году, и нас смело можно поздравить с новым «гадом».
   Полонский, осматривая  перетянутую наскоро рану, замотал головой:
   - Не спеши, Дмитрий Афанасьевич. Что-то я ничего не понял. Этот - жертва? Или тот, в наручниках? Кстати, позови его, ссадины надо обработать.
   - Васильев! – Крикнул следователь. – Подойди к «скорой», прижги раны. – Видишь, - кивнул он на спокойно идущего парня, - он даже не пытался удрать. Сам вызвал полицию. Всё просто. Обычные разборки. Два качка – соперники на ринге. Этот, лежачий, чтобы выиграть турнир, подсыпал Васильеву в бутылку с водой снотворного перед боем. В эту же ночь изнасиловал ещё его невесту. И та, поруганная честь, отказалась идти замуж. Васильев проиграл, конечно. Но когда узнал правду, решил отомстить. Подрезал машину «гада», вытащил его, и стали они биться прямо на перекрёстке не на жизнь, а на смерть. Потому что Васильев, дурак, прихватил с собой травматику, чтобы уже наверняка. Но промахнулся малость. Метил ниже пояса, а попал в ногу. Вот мы и имеем – невиновного виновника, которого непременно засудят, и виновного потерпевшего, которому подлечат шкуру, и он снова поползёт «гадить»…  Забирай скорее, Григорий Иванович, а то ядом начнёт плеваться.
   - Дела… - Полонский  дал отмашку медбратьям, а сам огляделся. - Других пострадавших нет?
   - Нет, Григорий Иванович, обошлось. Правда, пытались наших героев  разнять двое – мужик такой, молотобоец в песцовой шапке и дамочка в беличьей шубке. Синяков мало-мало огребли. Да вон они протокол подписывают.
   Полонский повернулся туда, куда следователь показывал рукой, и сразу порыв ветра принёс знакомый голос: 
    - Гриня! Я здесь. Я – живой и принципиально здоровый. Не дождутся! Вот только очки разбили, гадюки!
    Костя Лопарёв, видимо случайно попавший в пробку и, разумеется, по своей инициативе, в переделку, тащил за собой «беличью шубку». Та упиралась, спотыкалась и, как могла, закрывалась от наскоков порывистого ветра. Полонский было хотел крикнуть, чтобы тот оставил свидетельницу в покое, но вдруг откуда ни возьмись, вынырнул Петрович. Придерживая шапку, закричал на ухо:
    - С Новым годом, Григорий Иванович! А я к вам. Детей и внуков поздравил, а застолье не про меня. Даже шампанского нельзя. Давайте вас подменю, а то у вас гости. Нехорошо как-то.
   - Какие гости, Петрович? – Крикнул он уже вслед бежавшему к машине  коллеге, и проворчал себе под нос: - Клоп перебьётся. Захотел приключений? Получи, «гадский» сын…
   Полонский обернулся и замер на полуслове. Перед ним, как на лубочной картинке, стояла шикарная «меховая» пара, заштрихованная метелью. В свете ярких блуждающих огней от фар дружно разъезжающихся в разные стороны машин, ни дать, ни взять, - сказочные персонажи - заложники снежного плена волшебной новогодней ночи. «Ну, Клоп, пригрел-таки Снегурочку» - Промелькнуло где-то в самой глубине сознания, а глаза сквозь снежный туман срисовали новую реальность. Марина…
 
   Они шли в новогодней суете улицы, не замечая ни метели, ни прохожих. Костя исчез куда-то, но и это было неважно.
   - Почему одна?
   - Так сложилось. Жене публичного человека долго быть единственной не всегда получается. Чем выше мужчина поднимается по карьерной лестнице, тем чаще в нём просыпается инстинкт полигамной особи. Тут уж надо или смириться, или уходить. Я выбрала второе. Как ты?
   - Если о семье, то не женат. Если о работе, то всё, как прежде. Что поделать? Я – скучный махровый однолюб.
   - Не самое плохое качество. Нынче, так и вовсе цены нет.
   - Мои ставки, стало быть, повысились?
   - Ты о чём?
   - Да о том, что на этом перекрёстке зодиакальный круг замкнулся. Верный дракон и мудрая змейка снова встретились на новом витке судьбы. Выходи за меня замуж.
    - Она согласна. – Официальным тоном заявил проявившийся из снежной пелены Костя и вручил букет голландских роз. - Поздравляю! Господи, как же я люблю это делать.- И на ушко Марине прошептал: - Но если в конце года снова уползёшь, змеюка, задушу собственными руками. – А вслух добавил: - Ну, никто так не умеет жить, как мы не умеем…
   - А почему куранты не бьют? – Перевёл разговор Полонский и, взглянув на часы, порадовался за всех: - О! У нас есть три минуты! Успеем открыть шампанское и … добежать до монгольской границы…

2013 год