Ночь перед рассветом. Глава 1. Обреченность

- Гнездо 2, Гнездо 2, видите его? Прием.
Михалыч пару раз моргнул, сбрасывая напряжение и поплотнее приложился к наглазнику прицела. Одинокую фигурку, неспешно бредущую посередине улицы, было видно замечательно.
- Синеглаз, видим его четко, ведём, отбой, - сказал Крест.
Значит, Крест тоже его вел. Михалыч немного опустил винтовку и несколько раз повел плечами.
- Ну что, ты тогда его веди, а я окрестности прогляжу?
- Там уже трое дозорных работают, - как только возникала нештатная ситуация, Крест начинал говорить резко, отрывисто, словно стреляя короткими пулеметными очередями. Совсем не похоже на его обычную, расслабленную манеру речи. – Думаешь, они что-то проглядели?
Это было невозможно. И Крест, и Михалыч это прекрасно знали.
- Не повредит, - спокойно сказал Михалыч.
Но вокруг, конечно, было тихо. Ничего подозрительного, просто вышагивающий посреди проспекта - как на променаде - одинокий путник. Что само по себе было немыслимо и очень подозрительно, поэтому всполошились все. Одинокий, вызывающе уязвимый пешеход очень походил на отвлекающий маневр, и Батя распределил остальных дозорных и снайперские группы по другим направлениям. Периодически по рации слышались короткие доклады дозоров: «Чисто! Чисто!», но расслабляться никто и не думал. Нападений банд и рейдеров уже давно не было, и чем дальше, тем более неестественным казалось затишье. Особенно когда слухов об Армии было все больше, и становились они все тревожнее.
***
Путник оказался безобидным мужичком интеллигентного вида, с кривой, жалко выглядящей растительностью на лице, так что прозвище Бородач прилипло к нему практически сразу. Крест и пара парней попытались прозвать его четырехглазым или очкариком, но не прижилось (а в результате начали периодически издевательски звать очкариком Синего, который очки в жизни не носил, зато мог похвастаться серьезными синяками под глазами). Бородач не был похож на классического яйцеголового, слишком он был какой-то неустроенный, жалкий – в тех чувствовалось внутреннее достоинство, стержень, пусть даже они были так же неприспособлены к новой, дикой жизни, а этот был какой-то недотепистый. И всё время пытался философствовать – кому в новой жизни, полной реальных тягот, забот и опасностей, были нужны эти бестолковые рассуждения?
Неожиданно, Бате. Батя никогда не был склонен к сантиментам, и всех, кого считал бесполезными или вредными для сообщества, выгонял моментально. А если те артачились – мог и приказать пустить в расход. Батя, как он говорил, был определенно человеколюбив – любил он совершенно определенных «человеков». Тех, кого считал своими, а остальных – тех, кого считал не входящими в разряд своих – за «человеков» просто не считал. А если кому хотелось порассуждать на тему, не фашизм ли это, то ему сначала стоило как следует оценить свои шансы на выход из разряда своих. В общем, в сентиментальности Батю заподозрить было крайне сложно. А вот поди ж ты, с Бородачом пообщался полчаса, и приказал поставить его на довольствие. И не отправил ни на работы, ни на службу, что уже было не так уж удивительно – Бородач был крайне бесполезным, ни нужной специальности, ни навыков у него не было, словно появился в сообществе еще один ребенок, только большой и прожорливый. И очень докучливый, постоянно бродил по селению и особенно любил приставать с разговорами к снайперам. К дозорным тоже попытался было, но те его сразу и резко приставать отучили – там он был демаскировкой и угрозой селению. Снайперы тоже поначалу его гоняли, посылали в женскую половину помогать по хозяйству, но потом как-то смирились. Снайперские дозоры были занятием довольно тоскливым, все двойки давно уже друг другу наскучили, а разговоры с Бородачом как-никак помогали развеять скуку.
Чаще других трепался с Бородачом Крест. В небоевой ситуации Крест был – само радушие, говорил почти доброжелательно, часто ухмылялся. Правда, понять, то ли он издевается над Бородачом, то ли правда чувствует к нему какую-то симпатию, было невозможно.
Особенно часто Крест пытал Бородача на тему, как тот уговорил Батю оставить его в селении. Бородач пожимал плечами, искренне не имея понятия.
- Мы просто поговорили на тему того, кто я, откуда, и чуть-чуть обо всём, - своим обычным, чуть виноватым тоном объяснял Бородач.
- Нет, ну ты скажи, -  не унимался быстро переходящий на фамильярный тон Крест, - может вы родственники? Или коллеги? Вы друг друга раньше знали?
- Нет, - смущенно отвечал Бородач. – Мы из совершенно разных сфер. Я библиотекарь, архивариус, а он… Честно говоря, я с трудом представляю… А вы не знаете, кто он?
Никто не знал. Сам Батя о своем прошлом никогда не рассказывал, а спрашивать у него не рисковали. Строили разные теории, глядя на его повадки, слушая его (нечастые) речи, только у всех выходило разное. Вроде бы и военный, но ни выправка, ни лексикон на кадрового не тянули. Явно, служил, но скорее всего срочную, еще в Союзе. Кто-то говорил – из спецслужб, кто-то – что егерь, кто-то – что авторитет. А как оно было на самом деле - черт знает. Если кто и знал наверняка, из знакомцев по прошлой жизни, то держал язык за зубами. Просто был Батя из тех людей, которых сама жизнь ставит на нужное место - нужен был лидер для этого непростого, темного времени, и вынырнул из хаоса и круговерти Батя, такой же непростой, с темным, скорее всего, прошлым. И утвердился железным авторитетом, обустроил и быт, и оборону, организовал паникующих, растерянных, озлобленных людей в сносное довольно сообщество, спокойное и перспективное.
- Значит и ты не знаешь… - разочарованно протянул Крест. – Жаль.
Он завозился на позиции и принялся водить прицелом по окрестностям, собираясь с мыслями.
- Ну про себя хоть расскажи. Откуда ты такой к нам пришёл?
- До вашего поселения я был на Воробьевых. Там было тоже большое поселение. До рейдеров.
Крест присвистнул.
- Ты, значит, от рейдеров ушёл? – недоверчиво глянув на Бородача, спросил он. – Целёхонький?
- Знаете, просто повезло, наверное, - сказал Бородач. – Я иногда уходил из поселения, там вокруг такие леса. Прекрасные. Парки, вернее… Хотя сейчас уже лес.
- А в главное здание не ходили? – спросил Михалыч. – Про него разное рассказывают.
- Нет, не заходил. От него и правда, было жутковатое ощущение, но я ничего такого не видел. Но я к нему не подходил, смотрел издалека.
- Нет, погоди, - прервал его Крест. – Ты, значит, так просто ушёл?
- Я услышал стрельбу, и увидел дым. Когда такое видишь, просто уходишь… - начал отвечать Бородач.
- Нет, это совершенно понятно. Но они прям тебя не заметили? И никто не увидел, как ты посреди улицы бродишь?
- Знаете, честно говоря, я не вижу смысла прятаться, - ответил Бородач. – Особенно сейчас. От судьбы не уйти. Если бы увидели… Ну, что ж.
Михалыч понимающе кивнул, но Крест был всё ещё явно недоволен.
- А как в Воробьевы попал? – спросил он.
- До этого был на юге… У нас была небольшая группа, на Академической. Я там жил. Некоторое время мы держались на припасах, но потом стало понятно, что там долго не протянуть, и мы разошлись.
- И ты ушёл один?
- Меня, кхм, - Бородач кашлянул, - меня оставили. Я не представлял для группы практической ценности, и мне пожелали счастливого пути.
Крест понимающе хмыкнул.
- Ну ясно всё. Значит, оттуда ушёл, отсюда ушёл… И ни волки тебя не тронули, ни лиса…
- Да что ты пристал к человеку, - недовольно сказал Михалыч. – Если Батя сказал…
- А я что? Я ничего. Мне интересно было. Ну и всё понятно стало.
Крест отвернулся и прилип к прицелу, ясно давая понять, что на сегодня наговорился. Бородач кашлянул и робко взглянул на Михалыча.
- Сходи на третий пост, - Михалыч, человек по-житейски незлобивый, сочувствовал попавшим в неловкую ситуацию людям. – Там сегодня Шмель.
Услышав про Шмеля, Бородач воспрянул, явно обрадовался. Со Шмелем отношения у него сложились, пожалуй, лучше всего. Они не так много трепались, но Шмеля Бородач раздражал меньше, чем остальных, и это чувствовалось.
- Как думаешь, врёт он про Воробьевы? И про остальное? – как только Бородач скрылся, Крест бросил СВДшку  и обернулся к Михалычу.
- Не думаю, - с сомнением сказал Михалыч. – Смысл ему врать?
- Не знаю. Чую я, что-то с ним не так. Не бывает такого. Там, говорит, его тоже просто так приняли, я с тамошним главным как-то сталкивался, не стал бы он просто так такого человека держать… Если его даже соседи слили.
- А Батя наш что, - Михалыч шлепнул себя по коленкам, - любит кого попало принимать? Сейчас чего только не бывает… Шмар помнишь? Бородача, знаешь, подозревать легко, он такой, сам по себе подозрительный. Только вот спроси себя, ну и, как бы, что тут? Ему что нужно - столоваться у нас, это есть. Крыша над головой, никто его не тюкает.
- Ну-у-у, знаешь, - с сомнением протянул, ковыряясь в ухе, Крест. – Может, есть всё-таки какой-то там… Хитрый такой план. До которого мы просто додуматься не можем.
- Слушай, - Михалыч начал немного раздражаться. – Ты чего хочешь? Не можем додуматься, значит, не нашего ума дела. Или, может, с Батей на эту тему хочешь потолковать? Так это ты сам.
- Ну, не сердись, Михайло, - примирительно сказал Крест. – Просто мало ли. Вот так трепаться будем, и поймем чего. В спорах же истина рождается. Как это там это на латыни будет? – вспоминая, пробормотал он.
- Не знаю, - сердито сказал Михалыч. - Чего не знаю, того не знаю, латыни не обучены. Вот только обсуждать я это больше не хочу. Скажет Батя его прогнать – прогоню, а гадать больше не буду.
***
Называя Михалыча Михайло, Крест не шутил. Михалыча действительно звали Михаилом, Михаилом Вениаминовичем. Просто прозвище Михалыч как-то ему больше шло, гораздо больше, чем настоящее отчество.
Крест же получил кличку за шрам на лбу, и это ему очень нравилось. Это было весомо, авторитетно. Шрам уже давно потускнел, затерся, но кличка не давала о нем забыть, придавала значительности, а среди разношерстной публики, сбитой Батей в сообщество, авторитет кое-что значил. Конечно, сам по себе статус снайпера – одного из хранителей, охранников селения - уже был что-то с чем-то, но Крест не мог упустить такой шанс добавить себе веса. Было у него такое, любил напустить красивый романтический ореол. Конечно, у большинства поселенцев их предысторию выуживали перед допуском на поселение, и по мере сил проверяли, но Крест был из старожилов - из тех, что выжил в том же микрорайоне, что и Батя, поэтому с предысторией ему повезло – тогда, поначалу, ещё ничего не проверяли. А потом он сам, стараясь походить на Батю, напустил таинственности, намекая, что до катаклизма был непростой такой человек. Михалыч относился к этому снисходительно, прекрасно понимая, что Крест скорее всего был каким-нибудь менеджером среднего звена, экономистом или там юристом, простым парнем, не хватавшим с неба звёзд.
Сам Михалыч, как и Бородач, был из другого поселения, разграбленного рейдерами. Бывший мент, до катаклизма он пробавлялся случайными подработками, но так как человек был бывалый и рукастый, не бедствовал. Если б не опыт в ментовке, то Батя бы точно отправил его в «прорабы», на хозяйство, но людей с боевым опытом было не так много, чтоб ими разбрасываться. Впрочем, они договорились, что как только появится возможность, Михалыч займется чем-нибудь поближе к земле, чем-нибудь полезным, как говорил сам Михалыч. Вечно торчать на высоте двадцатого этажа ему чертовски надоело. Но пока возможности не было, рейдеры все еще баловали, а потом появились слухи об Армии. И первые беженцы, подтверждающие эти слухи.
Поселение Михалыча разграбили задолго до Армии. Очаги «цивилизации» возникли вскоре после катаклизма. Многие драпанули из города на природу, но никто не вернулся, рассказать, каково оно там. Но многие и остались: в городе, даже обезлюдевшем, пустом, все равно было привычнее и понятнее, чем где-то в полях. Запасов, вернее, припасов всяческих было полно, хватало всем с избытком, можно было протянуть долго. Вот только рейдеров это не волновало. Это были дорвавшиеся до безнаказанности, вседозволенности молодцы (да и тётки), которые грабили, насильничали и убивали не из необходимости, а потому что могли. Бандиты, которые тоже лютовали, хотя бы сразу не убивали, а брали «дань», объявляли поселенцев своими рабами – в обмен на «защиту». Впрочем, защиты, конечно, никакой не было, да и не могло быть – что банды, что рейдеры хаотично шатались по городу, сегодня приходили одни, завтра другие. Поселения, которые не смогли организовать надежную защиту, быстро пали, были разграблены, сожжены дотла.
На поселение Бати тоже нападали, не раз. Но он быстро наладил оборону – дозорные, снайперские посты, боевые группы. В первых стычках были серьезные потери, но потом расходовалась только амуниция. Даже раненных было немного, а вот рейдеров и бандитов, что называется, косили пачками. Довольно быстро за поселением Бати закрепилась серьезная репутация, и его стали обходить стороной. Впрочем, и самих нападающих стало гораздо меньше – их косили междоусобицы, болезни, даже голод. Да и никто из них, судя по всему, долго жить не собирался – они гуляли по буфету, напоследок. О будущем они не думали.
Или, по крайней мере, не так думали, как Батя. В его поселении было уже полтысячи человек, фермы, теплицы, налажена водоочистка, работали генераторы. Расположение тоже было очень удачным – с запада их прикрывал сам городской ландшафт, на территории были скважины, пригодная для обработки земля. И поток беженцев не иссякал, из тех селений, которым не так повезло. Всех новеньких проверяли по мере сил, Михалыч проверку прошел, но многим не повезло. Поэтому Бородач был странным, очень странным исключением. Но допрашивать Батю, конечно, никто не осмеливался. Его приказы выполняли без сомнений и беспрекословно, как в случае со «шмарами».
Это было, когда Михалыч уже обжился в селении, перешёл с пулеметной точки в снайперы. Они пришли, как и Бородач, не таясь. Почти все путники к тому времени привыкли передвигаться по городу в новой манере – короткими перебежками, избегая открытых мест. Мало кто - да просто никто - вышагивал посреди проспекта как на променаде, прямо и открыто. А они шли именно так, вернее, брели, держась друг за друга. И выглядели дико, как давно уже никто в городе не выглядел – короткие мини-юбки, шпильки, какие-то немыслимые в новой жизни топики. Словно машина времени забросила их прямо с модной дискотеки в суровый послекатаклизменный город, в город, где люди предпочитали практичную закрытую одежду неброских цветов. Неудивительно, что их сразу прозвали «шмарами».
И так никто и не узнал, как их зовут. Никаких проверок, никакой истории – Михалыч сразу приказал отправить их восвояси. Они стояли, держась друг за друга, одна - брюнетка – повыше, вторая – блондинка - пониже. Блондинку иногда била заметная дрожь, то ли от холода, то ли от пережитого. На вид обеим было не больше 25. Когда им объявили решение, блондинка сразу обмякла, а лицо брюнетки исказила гневная гримаса.
- Куда мы пойдем, - кричала она. – Лучше уж убейте нас сразу!
Синий, на долю которого выпала нелегкая доля общаться со «шмарами», неопределенно махал рукой на юг.
- Там тоже есть селения. Там вас примут, - при этом он избегал смотреть им в глаза.
Он, конечно, понимал, на что обрекают «шмар». Для рейдеров, для бандитов они были идеальной добычей. Да и даже если б они каким-то чудом целыми попали в другое селение, вряд ли там их судьба была бы намного счастливей. Всем своим видом они словно напрашивались в жертвы.
Всем, кто это видел, конечно, до смерти хотелось расспросить их – откуда они такие, что за дикий наряд, да и не так много было молодых и привлекательных девиц в это суровое время. Но приказ Бати был однозначен, и никто не осмеливался спорить. Кроме Юльки – единственного жителя селения, позволявшего себе такую вольность, и судя по всему единственного знавшего Батю по старой жизни. По слухам, она ему приходилась какой-то родственницей, внучатой, что ли, племянницей, и у нее одной была эта привилегия – безнаказанно обсуждать Батины приказы. Вот и тогда она подошла к Бате, и негромко, но возмущённо что-то доказывала. Но тот лишь молча покачал головой, потом потрепал ее по волосам, отвернулся и ушел. Юлька осталась стоять с открытым ртом.
А «шмары», обнявшись, побрели навстречу своей жуткой судьбе, провожаемые сочувственными, недоумевающими взглядами. И скоро ничто уже о них не напоминало, они превратились в байку, тему, которую иногда, осторожно обсуждали. Но не слишком часто.
***
- А вы знаете, - задумчиво начал Бородач, - что времена, когда жила Клеопатра, ближе к нам, чем ко времени постройки Великой пирамиды?
- Просто прекрасно, - рассеянно сказал Крест, уткнувшийся в прицел. Потом, словно очнувшись, повернулся к Бородачу и спросил. – Чего?
- Клеопатра. Слышали о ней?
- Слышали, конечно, - сказал Михалыч. - Но это ж в древности было… Разве не она пирамиды строила?
- Я, конечно, сейчас уже точно не помню, - сказал Крест, - но вроде нет, не она. Она с Цезарем мутила, а это попозже вроде было.
- Гораздо, - кивнул Бородач. - Великую пирамиду – пирамиду Хеопса, чудо света, построили за 2,5 тысячи лет до нее. А мы живем через 2 тысячи после…
- Не, ну это круто, конечно, - хмыкнул Крест, - не, реально круто. Но ты это вообще к чему?
- Ну, просто странная штука время, - покачал головой Бородач. – Мелькают тысячи, десятки тысяч лет, и человек ходит за запряжённым быками плугом, а потом – раз, - и оказывается за штурвалом космолёта.
- Ну, положим, - сказал Михалыч, - сейчас он опять ходит за плугом.
- Круг замкнулся, - хохотнул Крест. – Пересели мы из-за штурвалов космолётов.
- Вот именно, - кивнул Бородач. - Такие возможности открылись для человека, и что он с ними сделал? К чему мы пришли, что натворили…
- Нормально он сделал, - сказал Михалыч. – Нормально мы жили, пока эта вся хренотень не случилась… Может, не всё было идеально, в эмпиреях не витали, - тут Крест удивленно приподнял бровь, - выживали, конечно, как могли…
- Михалыч, Михалыч, - продолжал веселиться Крест, - философ ты, конечно, великий, эмпирейский даже, можно сказать.
- Тьфу, - Михалыч сплюнул. – А ты… Несерьезный человек. Шалопай.
- Зато я умею ругаться по-взрослому, - хихикнул Крест, – а не как жители облаков, - и подмигнул.
- Вы напрасно так иронизируете, молодой человек - сказал Бородач. - Витать в эмпиреях, в вольном изложении с греческого – это не только синоним витания в облаках, буквально это значит - пребывать в обители богов. И это именно то, о чём я говорил, мы действительно приблизились к обладанию божественными силами, к познанию великих тайн природы. И распорядились ими как всегда по-варварски, как на протяжении всей истории человечества…
- Масштабы я, конечно, одобряю, - нарочито торжественно сказал Крест, - но не слишком ли велик замах? На всю историю, на всё человечество… Я лично настолько не осведомлён.
- Ну, тут я с шалопаем согласен, - сказал Михалыч. – Как-то это всё… Философия такая, далёкая, что ли, от жизни…
- И вы считаете, что она не нужна? – спросил Бородач. - Что не стоит задумываться о нашем пути, о предназначении? Но не такая ли бездумная жизнь и привела нас сюда?
- Ну, во-первых, думай, не думай, а что б это изменило. – ответил Михалыч. - Что тогда, и особенно, сейчас.
- А мне казалось, именно сейчас это особенно важно. Тогда, могу в принципе согласиться с вами, от нас мало что зависело, пара человек из шести миллиардов… Но сейчас нас остались крохи, и от решений каждого из нас зависит будущее всего мира.
- Да чего нового от нас зависит, - сказал Крест. – Выполняем приказы, винтики в отлаженном механизме. А думать, наоборот вредно.
- Неужели? – спросил Бородач. – Столько времени вы проводите здесь, на высоте, в одиночестве со своими ружьями, и это не располагает к размышлениям?
- Думаем, конечно, о разном, но, извините, не о судьбах мира, - сказал Михалыч. – Есть о чём подумать, и кроме философии. И к тому же, мы здесь всегда в готовности, в любой момент отразить нападение. И философствовать здесь, действительно, вредно.
- Поэтому я вас раздражаю? - спросил Бородач. – Отвлекаю от службы?
- Да не, меня не отвлекаешь, - развязно сказал Крест. – Я могу и философствовать, и готовым быть. Так что, валяй, философствуй.
- Ну вот вы, молодой человек, вас же должны интересовать перспективы, - Бородач повернулся к Кресту. – Как существовать в этих новых – чудовищных - условиях, что нас ждет. А ведь это неотрывно от того, как мы к этому пришли, почему все это случилось.
- Ну а что тут усложнять, - ответил Крест. – Просто сложилось так. Ну, они шандарахнули, потом мы в ответ…
- А вы уверены, что именно они первыми ударили?
- А вот это уже провокация. Идеологическая диверсия, понимаешь, - грозно начал Крест, - а в условиях военного времени…
- Да не шерунди ты, - прервал его Михалыч. – Какая теперь на хрен разница, кто первым шандарахнул. Тех, которые на кнопки нажимали, ни у нас, ни у них больше нет… Слава богу. А остальным до лампочки.
- Эх, Михалыч, скучный ты человек, - вздохнул Крест.
Бородач усмехнулся.
- Вы, молодой человек, не застали то время, которое пародируете. И напрасно считаете, что могли меня этим напугать. Я и тогда не боялся… Но это, впрочем, не так важно. Главное, ведь действительно не имеет значения, кто нажал на кнопку первым. Моё глубокое убеждение, что её просто не могли не нажать, это было предопределено. И это как раз связано с тем, о чём мы говорили, с не связанной с жизнью философией.
- С Клеопатрой? - Крест опять удивленно приподнял бровь.
- С логикой развития человечества. Оно вышло в космос, создало новое, невиданной мощи оружие, а сам человек остался в моральном плане тем же дикарем, что таскал камни для пирамид.
- Да… Дикарей у нас много, - протянул Михалыч.
- Угу, рейдеры, банды, говорят еще какая-то дрянь на севере завелась… Сатанисты. – Крест сплюнул.
- Хм. А я слышал, все рейдеры в определенном плане сатанисты. В новом времени появились свои, новые - и крайне дикие - верования, - сказал Бородач.
- Ну, какие у рейдеров верования, это я тебе, брат, не скажу, - сказал Крест. – У нас с ними разговор короткий, про верования не спрашиваем.
- А я наслышался, разного, - примирительно сказал Михалыч. – Пока по пустоши плутаешь, разное слышишь. Да, Бородач?
- Да, но мы опять заговорили не о том. Я всё же хочу сказать о человечестве в целом. До катаклизма. Оно словно было обречено на такое… Получало в свои руки все более страшные, разрушительные игрушки и размахивало ими, будучи то ли неразумным, то ли злобным… И вместо концентрации на решении глобальных проблем – катастрофический социальный разрыв, экология, экономика в эпоху автоматизации, отсутствие гуманитарного диалога между цивилизациями – усугубляло, усиливало их … С упоением занималось лишь войной. Словно слепец, упрямо шло прямо к пропасти… И этот катаклизм был словно предопределен, всей логикой развития цивилизации предопределен. Хотя это в какой-то мере объясняет основной парадокс развития разумных цивилизаций.
- Это который основной парадокс ксенологии? – буднично спросил Крест.
Тут уже Михалыч приподнял бровь и покачал головой.
- Это, кажется, у Стругацких было, – продолжал Крест.
Тут Михалыч понимающе кивнул.
- Ну да, - Бородач совершенно не удивился. – Он, собственно, не столько и не только у них, это существующий достаточно давно парадокс, Циолковский, Ферми… Но я даже скорее не о нём, не о рациональном, о метафизическом. Рационально можно дать достаточно много объяснений, почему мы не видим других цивилизаций – мы просто не понимаем их проявления, не замечаем, или не хотим замечать, или они не дают заметить… Да тут можно многое предположить, но это никак не объясняет нашей собственной тяги к самоуничтожению. Это словно заложено в программу, и постоянно у нас в подкорке. Только этот ответ на парадокс. Апокалипсис, антиутопии, мы все время ждем страшного конца человечества и не верим в светлое будущее… Как только появились новости об оружии, «основанном на новых физических принципах»… Меня сразу словно ударило это предчувствие. А вы? Ничего не почувствовали?
- Не-е-е, - лениво протянул Крест. – Если б я почуял что, я б сразу стал готовиться. Запасы делать, землянки рыть. А ты, Михалыч?
- Я ничего не начал, чтобы психом не быть. Как эти, которые землянки рыли. У меня и так было с людьми не очень…
- Но ведь они в конечном итоге оказались правы, - сказал Бородач.
- Ну, не знаю, - сказал Крест. – Помогли им эти землянки?
***
Ничто не помогло. Ни землянки, ни мощные, глубоко под землей заложенные бункеры. Они были рассчитаны на прямое попадание ядерного оружия, но для оружия, «основанного на новых физических принципах», оказались не надежнее домика из бумаги.
А ведь изначально это было так соблазнительно. В отличие от атомных бомб, и даже «чистых» бомб – эти казались действительно «чистыми» и «умными». «Поражение живой силы противника без сопутствующих пост-эффектов», ни радиоактивных осадков, ни разрушений и «потерь материальных ценностей». Арсеналы все наращивали такими темпами, что вопрос первого удара был вопросом времени – в этой гонке все боялись опоздать. Боялись, что первым догадается ударить кто-то другой, и всё, что поначалу сдерживало – это малый накопленный «ударный потенциал». И все, все страны по всему миру копили его, как сумасшедшие. А потом был первый удар, и выяснилось, что новые физические принципы никто до конца так и не понял. Все арсеналы сдетонировали одновременно, а потом пошли цепные реакции.
По всему миру были мгновенно уничтожены не только люди, не только их одомашненные животные спутники, но и почти все живое. Даже в океанах остался большей частью планктон. По биосфере планеты был нанесен не менее катастрофический удар, чем по человечеству. Возможно, те, кто решил не бежать из городов, поступили разумно, так как то, что творилось за границами городов, было неописуемо.
Кто выжил в этом рукотворном апокалипсисе – тоже определялось какими-то новыми, неведомыми принципами. Была в этом какая-то высшая справедливость, - от излучения невозможно было укрыться ни в бункерах под землей, ни высоко горах, но выживали люди прямо рядом с эпицентром, хаотично, целыми микрорайонами, но почему – совершенно необъяснимо. То ли там было какое-то свое излучение, то ли еще что-то – не было ученых, которые бы могли что-то объяснить. И не было у жалких остатков человечества ни ресурсов, ни желания выяснять. Выжили, и слава богу, и дальше собираемся выживать.
- Вот, именно так, и дальше, - Крест поднял вверх указательный палец.
- Но зачем? – спросил Бородач. – Сейчас, когда вокруг такое? Зачем «восстанавливать цивилизацию»? Цивилизацию, которая натворила такое?
- Ты нам эту рейдерскую философию брось, - сказал Крест. – А зачем мы раньше жили? Вот и сейчас для того же.
- Ну да, - сказал Михалыч, - всё восстановим. Просто ежели кто заикнется о таком оружии ещё, то мы его сразу за ноги - и с крыши.
- Но это только один вид оружия. Кто знает, что новое мы изобретём, еще ужаснее…
- А мы вообще любые вооружения, сильнее пулемета, будем давить в зародыше, - твердо сказал Крест.
- Значит, пулеметы все-таки оставим, - печально сказал Бородач.
- Ну вот чудак человек, - сказал Крест, - а против дичи всякой чем обороняться? Пулеметы, на всякий, нужны. А вот танки, авиация и тому подобное…
- Там, где пулеметы, там и пушки, - сказал Бородач. - А за ними танки и авиация. И Армия…
***
Конечно, это было просто прозвище. Никакой армией там и не пахло. Максимум рота, пара сотен бойцов. Но они носили униформу, у них были танки, около десятка, и пара вертолетов, и они умели с ними обращаться. В мире после катаклизма это было большой редкостью. В городе кроме них, таких больше не было – максимум, что было у рейдеров и банд – это своеобразные тачанки, автомобили, на которые были установлены крупнокалиберные пулемёты. Сквозь них тяжелая техника проходила, как нож сквозь масло. Могли доставить проблемы разве что РПГ, но с ними надо было уметь управляться, да и армейцы не были легкой мишенью, подготовленные и материально, и тактически.
Михалыч часто представлял себе, как это будет. Они обязательно придут – армейцы уничтожали всех на своем пути, не делая различий между рейдерами, бандами или мирными селениями. Они были - словно всадники Апокалипсиса - силой грозной и необъяснимой. Никто не знал, кто они, и зачем они это делают, никто не возвращался от них живым, а объяснений армейцы никому не давали. Выживали только те, кто бежали, сломя голову, едва заслышав танки.
В мертвом, безлюдном городе рокот танков было слышно издалека. Пару раз их уже слышали вдали, но шум не приближался, слышалось далекое гулкое это взрывов и выстрелов, а затем всё затихало – Армия возвращалась на базу. И все же, каждый раз объявлялась красная тревога, и все бежали на свои заготовленные посты, и готовились к тому, что многократно проходили на учениях. Потому что каждый знал – в один прекрасный день шум не стихнет, отдаленный гул превратится в ужасающий, многократно усиленный эхом рёв и грохот, и вдалеке покажутся танки.
Но сначала в небе пролетят квадрокоптеры – глаза Армии. Вот только глаза устремлены на землю, и летят они ниже уровня крыш, на которых идет малозаметное, но активное копошение. Помимо снайперов, бойцы Бати устанавливают странные конструкции – небольшие самодельные пушки, поставленные на замысловатые конструкции на рельсах – артиллерия Бати. Но пока они молчат - ждут, затаившись, пока танки подойдут ближе.
На всех трех возможных направлениях подхода – с севера, востока и юга – установлены тщательно выстроенные инсталляции. С севера помогает станция метро – проспект сужают вестибюли и переходы, к тому же в нужных местах стоят тяжелые фуры со сгоревшими кабинами – многотонные махины танков, легко сминающие легковушки, спасуют перед такими заграждениями. С востока Батя выстроил целую декорацию – заброшенный ремонт дороги, благо в городе действительно рыли от души. И между инсталляциями из бетономешалок, кранов и экскаваторов в нужном месте для танков остаётся узкий проход, где пройти можно, только выстроившись колонной. С юга повезло – там сам по себе ландшафт такой, сужение, его лишь чуть-чуть подправили несколькими штрихами, довершив картину – чтобы ничто не выдавало тщательно подготовленную засаду. Да и вряд ли армейцы что-то могут заподозрить - предварительную разведку Армия никогда не проводила. То ли излишняя самоуверенность и презрение, то ли опыт и понимание противника, но они всегда действуют лихим кавалерийским наскоком, выставив вперед броню и мощь танковой колонны, которая сминает любого противника. Вот только с таким противником, как Батя и его арсенал, они еще не сталкивались. И не рассчитывали на него.
Итак, с какой бы стороны танки не подошли, в определенном, тщательно выбранном месте им придется выстроиться в узкую длинную колонну. А именно это и нужно бойцам с портативными ПТРК – установками для запуска противотанковых ракет. Но сначала отработают снайперы – разберут коптеры и по команде дадут залп. Через секунду в небе уже нет ни одного аппарата – Армия ослепла. Но операторам, чтобы понять, что произошло, потребуется несколько секунд, за которые в домах вокруг колонны в окнах появятся ребята с ракетами. Еще залп, и на сей раз взрываются головные и замыкающие танки в колонне. Оставшиеся танки начинают стрелять прямо по домам– да вот только бойцов там уже нет, пути отхода давно заготовлены, и они опрометью несутся на новые позиции.
Из грузовиков за танковой колонной выпрыгивают и выстраиваются в оборонительную линию солдаты, палят в белый свет, как в копеечку, а по ним спокойно, с разных сторон работают снайперы. И еще несколько ракет летит прямиком в ПКП - передвижной командный пункт – один из замыкающих грузовиков колонны, и хаос становится всеобъемлющим, а потери чудовищными.
Но перед тем, как взорваться, из ПКП успевают вызвать поддержку с воздуха – пара минут, и явится самая мощная ударная сила Армии, вертолеты. Для их содержания требуется масса усилий, они жгут тонны топлива, но они стоят того, и колонна не экономит боеприпасы, отчаянно сопротивляется, ведь ей нужно продержаться всего пару минут.
Вот только для вертолетов давно приготовлены ПЗРК – Стингеры, как их прозвали в народе. Их до этого никогда не использовали – не было целей, но готовились и учились пользоваться ими Батины бойцы усердно. И еще на подходе, как только колонна появляется в зоне видимости вертолетов, по ним дают залп сразу с нескольких точек. Первый вертолет взрывается сразу, второй выбрасывает тепловые ловушки и отчаянно маневрирует, пытается уйти в сторону, но его настигает второй залп.
Всё, теперь спасения с воздуха ждать нечего, и над полем боя разносится из динамиков голос, предлагающий сдаться – Бате не нужны лишние жертвы, а армейцы были бы ценным приобретением. Но, конечно, сопротивление продолжается – часть танков ведет одновременно пулеметный и пушечный огонь. Выдвигаются с крыш установки, и по танкам – легкой мишени, бьют прямой наводкой. Одному из танков удается попасть по позиции на крыше, но его и его соседей тут же сжигают мстительным ударом. Сопротивление стихает, и солдаты начинают поднимать руки.
Или не начинают. Черт его знает, вот тут Михалыч уже слабо представлял себе дальнейшее развитие событий – Армия была силой загадочной, мотивов ее никто не знал, и возможно, они будут драться до конца. Скорого и неотвратимого конца, Батя готовился к встрече Армии упорно и серьезно, постоянные учения и внушительный арсенал не оставляли сомнений, для кого их готовили.
***
- А как вы думаете, сколько человек вообще выжило? – Бородач часто интересовался какими-то отвлеченными материями.
- Слушай, обратись в Росстат, - Крест был не в духе. – Они тебе дадут точную статистику.
- Нет, ну хоть что-то мы знаем? А те, кто выжили, как они выживали? Если нанести на карту схему районов, где спаслись люди, можно получить представление…
- Какое представление, Бородач, - Михалыч хлопнул себя по коленкам. – Ты помнишь, что тогда творилось? Ты думаешь, кто-то считать, переписывать начал? Ходил, перепись устраивал?
- Вот, - Бородач, судя по всему, был неожиданно доволен таким ответом, - у нас нет ни малейшего представления. Мы не знаем, сколько нас и почему выжило. Что творится за пределами городов. Что движет Армией. Да даже теми же рейдерами, с бандами еще понятно, но рейдеры с этой их дикой религией…
- Надо будет, узнаем, - сказал, словно сплюнул, Крест.
- А разве не надо знать сейчас? Мы готовились к обороне от Армии, а сейчас готовимся бежать. Мы не знаем, почему Батя так резко поменял решение, мы не знаем, что нас ждет в новом месте, за границами города мы ничего не знаем. И вот чего я совершенно не могу понять – почему вы не хотите знать?
- Потому что нам не нужно знать. Благодаря Бате мы выжили, и не просто выжили – хорошо жили. Он вёл нас верной дорогой, и мы не собираемся сомневаться в его решениях сейчас, - сказал Михалыч.
- Я не говорю о сомнениях. О знании.
- Ну будешь ты знать, - сказал Крест. – И что? Начнешь с Батей спорить?
- Необязательно. Просто будет спокойнее, понятней…
- Нам необязательно знать, чтобы выполнить приказ, - сказал Михалыч. - Мы солдаты, и мы знаем, что нам нужно делать, потому что есть приказ. А что там, да почему – это всё сопли, разложение. Верная дорога, чтоб сгинуть. И уж это нам ни к чему.
На самом деле, конечно, все были встревожены. И все ломали голову, что такого мог узнать Батя, что вместо тотальной обороны, на которую было затрачено столько сил, с той же энергией он стал готовить всех к эвакуации. Приготовили автобусы, целую кучу, смастерили тачанки – добротные, мощные, но всё же ничто против танков. Разведчики отправились прокладывать маршрут за город. Вот только уже две группы пропало, сгинул где-то там Шмель, а Батя назначил точную дату отбытия и, похоже, готов был отправляться вслепую, лишь бы покинуть поселение.
Михалычу было очень, до слез жалко огороды и фермы. Он понимал, что и на новом месте будет это импровизированное сельское хозяйство, и всё же было очень трудно покидать нажитое. Это было странно в новом мире, но у всех свои слабости.
Люди молчали и готовились. Как всегда, громко возмущалась только Юлька. Возмущалась как-то в своей манере – по-детски, как избалованная девчонка. Потому её Юлькой и прозвали – она была, конечно, взрослая, за тридцатник, пожалуй. Но выглядела и вела она себя как девочка, так что только Юлькой её и называли. И не относились к ней особо серьезно, хотя начала она говорить уж совсем крамольные вещи – гораздо более серьезные, чем сомнения Бородача. Она практически подбивала народ на бунт, но никто ее особо не слушал, к тому же, она ухитрилась перед этим залететь. И речи ее списывали еще и на каприз беременной бабы – что с такой возьмешь.
Забеременела она тоже вопреки указаниям Бати. Впрочем, в матримониальных вопросах Батя особой суровостью не отличался, к этой человеческой слабости относясь достаточно терпимо. Пара вещей была под строгим запретом, но вот так, чтобы прямо регулировать с кем, да сколько раз – такого не было. Вот и Юльке он советовал, но не приказывал. Только она как-то совсем странно забеременела, непонятно от кого, шли слухи, что чуть ли не от рейдера залётного. Но в суматохе сборов было не до этого.
Дело даже дошло до того, что Батя ослабил хватку обороны. Нет, если б на горизонте появились танки, все бы отработали чётко, как учили. Но вот число дозоров уменьшили, да и снайперы все чаще отлучались с позиций, многие ушли в разведку. Тут и произошла катастрофа.
***
Не было никакого шума на горизонте. Рейдеры словно знали все дозоры, все позиции. Бесшумно, ночью, вырезали все дальние посты - ножами, копьями, расстреляли из арбалетов и прочей экзотики. Снайперов без шума всех убрать не удалось, но Михалыча и Креста взяли тепленькими. Они пришли в себя только в яме, куда связанными сбросили всех пленных. Некоторые были ранены, в крови, но большей частью все были целехонькие – рейдеры нанесли удар молниеносно и с ужасающей эффективностью. Даже собаки не залаяли, их словно вообще не было.
Запылали костры, рейдеры жгли постройки, нехитрый скарб поселенцев. Женщин и детей сгоняли в автобусы. Михалыч с недоумением оглядывался, пытаясь понять, чего хотят рейдеры, куда их повезут. В отблесках пламени было не совсем понятно, кто руководит рейдерами, но потом он увидел Батю. Рядом с Батей стоял Бородач, напуганный, но тоже свободный, не связанный, как и Батя. Правда, рыпнуться им было совершенно невозможно, их окружало с десяток рейдеров с автоматами.
Михалыч рассмотрел рейдеров, напавших на них. Обычно у банд рейдеров был какой-то свой уникальный отличительный знак – одни брили головы и раскрашивались в боевой раскрас, другие носили ирокезы и косухи, как панки, были любители разноцветного яркого оружия или униформ с противогазами. Но тут была сборная солянка – были и панки, и чудаки в шлемах и масках, были и совсем страшные – все в шрамах и без единого волоса на голове, на лице. Одеты тоже были кто во что.
И тут Михалыч увидел главных. Перед Батей стояли «шмары». Одеты они были всё так же неуместно и вызывающе, но в рейдерском стиле– все в коже, заклёпках, тяжелые ботинки на ногах. И юбки нарочито, вызывающе короткие, огромные вырезы в самых интересных местах, кричащий, дикий наряд…
Брюнетка молча, в упор рассматривала Батю, застыв, словно изваяние. Блондинка стояла чуть поодаль, глядя в землю. Батя тяжелым взглядом смотрел брюнетке в глаза, и не отводил взгляд. Бородач же испуганно оглядывался вокруг, его било мелкой дрожью, было видно, как ему страшно.
И тут в колонне, которую вели к автобусам, раздались крики. Юлька истошно заорала: «Я же всё сделала, всё!!! Отпустите, вы обещали!» Брюнетка быстро кивнула панку с зеленым ирокезом и дикими, горящими безумием глазами. Тот жутко осклабился, и быстро пошёл к Юльке. Та продолжала кричать и вырываться, но, когда панк подошёл к ней, лишь растерянно и негромко сказала: «Обещали». Панк в упор выпустил в неё длинную очередь, почти весь рожок, тут же женщины вокруг заорали истошными голосами, заплакали дети.
Брюнетка холодно и негромко сказала стоящему подле нее огромному рейдеру: «Заканчивайте». И тут до Михалыча дошел запах, жуткий запах бензоколонки – рейдеры обливали автобусы бензином, никого в них везти не собирались. Женщины продолжали кричать, отбиваться, но против рейдеров ничего сделать не могли, а те безжалостно, пинками, ударами прикладов загоняли их в автобусы.
И Михалыч, и большинство мужиков рядом с ним завозились, пытаясь освободиться от верёвок, не в силах выносить это зрелище. Но их остановил хохот рейдеров рядом с ямой. Что они могли сделать, кроме как возиться в грязи? Связанные, безоружные, против массы вооруженных подонков.
Брюнетка бесстрастно смотрела на автобусы, блондинка всё так же пялилась в землю, ни на что не реагируя. И тут Батя не выдержал, прыгнул на брюнетку. Но не достал, двое рейдеров успели среагировать и повалили его на землю. Брюнетка обернулась к лежащему Бате, подошла к нему, присела рядом на корточки, продолжая молча рассматривать его холодным, бесстрастным взглядом. Потом так же молча подошла к блондинке, и содрала с неё куртку. Михалычу было видно только её спину – и его передернуло. Страшные шрамы, и еще бог знает что, следы того, через что ей, да скорее всего им обеим, пришлось пройти.
Блондинка смотрела в землю, опустив плечи, всё так же не двигаясь с места. Брюнетка отошла от неё на пару шагов, вытащила большой, серьезно выглядящий пистолет, прицелилась ей в голову… И нажала на курок. Голова разлетелась, окатив окружающих кровью и кусками плоти, тело рухнуло на землю мешком, а брюнетка повернулась к Бате, и опять оценивающе стала его рассматривать. Рейдеры вокруг загоготали.
Бородач громко икнул, и стал оседать на землю, ноги его не держали. Батя еще держался, видно было, что он скрежещет зубами, но он держался. Брюнетка опять кивнула рейдерам, те поставили Батю на ноги, но крепко держа его, не давая вырваться. А брюнетка подошла к нему, взяла за волосы, и повернула лицом к автобусам.
Михалыч оглянулся на автобусы, и обомлел – они были забиты, и рядом стояли рейдеры с факелами. Брюнетка негромко сказала: «Давайте», стоящий рядом рейдер зычно гаркнул: «Давайте», и рейдеры бросили факелы. Михалыч отвернулся, но, казалось, всей кожей почувствовал жар, пламя охватило автобусы мгновенно. И громче женских и детских криков и плача раздался истошный вой – выли несколько мужиков рядом с Михалычем, и слышался даже, казалось, хруст костей – с такой силой они пытались вырваться, разорвать веревки. Рейдеры спустились в яму, и ударами прикладов вырубили их.
Синий рядом громко прошептал: «Вот твари», и Михалыч не выдержал, обернулся. Из окна одного из автобусов девчонка, видимо, выкинула младенчика, но рейдеры, гогоча, зашвырнули его обратно. Михалыч заплакал, плакали многие мужики, не выдержал и Батя. Он уже не сдерживался, его трясло от рыданий, и по щекам текли крупные слезы. Брюнетка удовлетворенно смотрела на него, потом придвинулась к нему и демонстративно слизала с щеки слезу. Рейдеры опять загоготали.
Брюнетка что-то сказала детине рядом, за криками и шумом её не было слышно, но детина зычно гаркнул: «Пора заканчивать!» Рейдеры клацнули затворами автоматов и стали поливать яму дождем из пуль. Синего рядом с Михалычем прошила целая очередь, он как-то странно булькнул, дернулся и затих. Михалычу пули попали в плечо и ногу, он постарался зарыться под окровавленного Синего и притвориться мертвым. Но это не помогло, рейдеры спустились в яму, и стали методично стрелять в головы. Невысокий рейдер с размалеванным лицом отодвинул Синего от Михалыча, и прицелился ему в голову. «Вот и всё», – успел со странным спокойствием подумать Михалыч, размалеванный нажал на курок, и наступила темнота.