Безымянный

            Бибикова убило мгновенно. Только, что он толкал меня в бедро, елозя  рядом и поудобней устраиваясь, бороздя локтями и вздыбливая  сырую рыжую хвою. Смачный шлепок в нескольких десятках сантиметров от моей головы и горячая пыль оросила всю правую сторону лица и порхнула  туманным красным облачком в луче света, словно Бибиков выдохнул сигаретный дым алого цвета. Я замер и остолбенело уставился на свои пальцы  поддерживающие цевье винтовки и теперь густо усыпанные кровавой пылью. Явно  стрелял снайпер. Выстрела вообще  не было слышно. Движение немцев, суетящихся подле машин, не предполагало какого-то обозначения цели. Винтовки либо болтались за спиной либо как у большинства находились на весу в одной из рук. Подоженый грузовик масса солдат толкая в одну руку в борта не охваченные огнем столкнула в кювет. Аляпистый и ажурный от маскировочной окраски гигант с вывернутыми колесами и накренившись, освободил большую часть дороги. Жадное пламя  рвалось сквозь лохмы черного смрада, безумно закручивающийся хвост пелены дыма разбрасывался полого вдоль грунтовки, начиная скрывать оставшуюся часть колонны. Мне оставалось жить еще несколько секунд. Вояка там у колоны наверняка уже передернул затвор и  замер на секунды поймав мой нелепый взгляд и оттого не нажав на спуск еще секунду назад. А мне этих двух секунд хватило дернуться в сторону и покатиться по склону вниз, сминая плотную стену травы  и жиденькие частые словно осока, березки. Хватило прокатиться метров пять и не более - плотная и густая трава словно репей приняли меня в свои объятия. Оставалось бежать.                И я побежал.Побежал спокойно в полный рост зная, что меня от снайпера скрывает гряда откоса, а тот  не преодолеет триста метров в эту минуту. Так и случилось. Ускорение полученное при беге вниз склона не позволило мне вовремя остановиться у стены осоки и я на полном бегу вломился в густоту и непролазность этой дряни, увяз и просто осел в сырость ручья. Моя поспешность не набрать воды в сапоги оказалась безуспешной: пока я боролся с травой, мои ноги ушли по колено под воду и вода жадно хлынула за голенища. Я в раскоряку,  и со стороны  это выглядело наверное очень смешно, пытался вернуться на твердь земли. Очень и очень это оказалось не к месту мое падение в воду, но  принимая в расчет возможность перебежки немецкого снайпера на гряду мне не оставалось времени на скидывание сапог и сушку- только бег, словно зайчонку при травле борзыми. «Кирзачи» мгновенно стали тяжелыми, словно в них насыпали песка и бега не получилось. Я словно больная кобыла безуспешно пытался вскидывать ноги и ускоряться. Однако меня хватило метров на сто и тут я  понял, что бегу в  редком молодом  сосняке с большими просветами , вдоль ручья скрытого густейшими зарослями травы и осоки.  Результатом  этого упущения явилось то, что стрелок взбежав на гребень холма, мгновенно  вычислил меня по звуку и по моей фигуре мелькающей в просветах зелени. Хлестко и с визгом пуля прорубила ствол сосенки у меня над плечом . Брызнула кора и иголки. Я словно обжегшись отшатнулся в сторону. .Мои ступни в водной кисее подвели меня и я  подскользнулся – упал. Рухнул словно лось на бегу. Затрещала гимнастерка, брызнули пуговицы перед глазами и лбом я втемяшился  в  лапу ельника. Впечатанный  в землю и обездвиженный, но скрытый теперь  наверняка от глаз немца я мог перевести дух и хрипя, но пытаясь задавить  громкое желание надышаться, хватая  словно рыба на берегу ртом воздух,  старался не произвести какого либо шевеления, не потревожить чувствительные жиденькие сосенки понимая, что качнув хоть одну из них, подпишу мгновенно себе смертный приговор-немец просто и намеренно расстреляет  сектор рядом с колыхнувшимся деревцем и я не дал бы за свою жизнь в таком случае ни копейки. Оставалось только одно-затаиться и лежать ощупывая взглядом верх склона в поисках стрелка. Не дай Бог если этот упертый немец решит, словно на охоте, идти до конца за дичью. Этот вариант меня абсолютно не устраивал и мокрые ноги как факт моего минуса в соревновании на убегание говорили только об одном-я становился легкой мишенью для  немца стрелка. Из чего он  «шмалял»?  Не понятно. Я не был  «спецом» по ружейному делу. Но то, что человек на гребне владел оружием и был охотником, говорило все  «за».  Мне оставалось уповать на леность и страх преследующего меня  стрелка: во-первых надо спускаться в перелесок, исчезнуть для своих, во-вторых неизвестно, что тебя будет ожидать  в этом самом перелеске. Возможность напороться на кинжальный огонь таких же бегунов в количестве неизвестном в зеленом массиве наверняка остужала пыл охотника.  Взвешенный расчет и ум  охотника не могли сыграть  мне на пользу. Зелень леса, ручей, частокол сосен и рябь сосенок таили враждебное и чуждое немцу. Так продолжалось  наверное минут десять.  Я  вдавленный  в траву и  сучья, раскинув руки и исподлобья  вперив  взгляд  в рябь солнечных зайчиков и мельтешащей зелени листвы, просматривал  полоску гребня. Я был внизу, а линия  гребня была на фоне белого неба. Оставалось дождаться  появления   моего преследователя, если конечно он решит  привстав себя обнаружить.  И все же он себя обнаружил.  Все-таки понимая, что у него не снайперский поединок с русским, а  простой расстрел  беглого русского окруженца или группки таких  же  «зайцев», позволил себе  встать в полный рост на фоне неба. Массивный  немец весь затянутый в маскировочную ткань  в огромной каске с  колышащимися  ветками на ней  и вскинутой  винтовкой , ну явно не автомат.  Он встав и не производя более  телодвижений  всматривался в мою сторону. Было ощущение, что он борется с желанием спуститься по склону и прикончить меня, либо удостовериться, что я все же мертв и мысленно приписать мою душу себе на счет или  остаться  на месте. Эти  мучительные пять-семь минут раздумий немца были для меня  катастрофой: когда через несколько дней я брился глядя в осколок зеркальца обнаружил седые виски.  До и после  встречи с этим немцем у меня не было  потрясений и я долго не отрывал взгляда от седой поросли, прокручивая вновь  смертельный момент для себя и чувствуя как  пульсировали  виски и  гулко отдавалось сердцебиение в грудине. Немец как бы нехотя стал отступать спиной к своим  и его медленная обдуманная поступь назад еще растянулась на пять минут. Было ощущение, что он боится наступить на мину и отступая поочередно шарил ногой для опоры.  Когда последние ветки на его шлеме ушли за  срез склона я позволил себе  сипло задышать. Я хватал воздух громко и также громко его выдыхал.  Было желание быстро  скинуть сапоги и это непреодолимое желание я осуществил в первые минуты как надышался. Густой дух портянок шибанул  в нос несмотря на то, что я был вне помещения.   Выжатые и серые от грязи портянки  по мокрому стянули мои ступни и втиснулись в  основательно выпотрошенные сапоги.  Пока я  занимался  ногами, то  крутил башкой по сторонам не упуская из внимания ничего.  Немцы могли  пустить цепь для прочесывания, кто-нибудь из наших мог  "шмальнуть" на шевеление в кустах.  Перестраховаться не  мешало. Жизнь моя  была разменной картой и в любой момент тело  принадлежащее мне могло  остаться на месте навсегда.  Только сейчас  я  сидя на пятой точке озадачился  тем, что  у меня в руках не было оружия. Моя винтовка  утонула в ручье,  когда я  вломился в протоку. Насколько сумбурно я себя вел, что даже потерял оружие.  Благо нет комиссара! Резанула мысль.  Гнидич не дал  бы  мне  спуску. Я внутренне ненавидел комиссара. Многих из нашей роты  этот человек списал в расход. А я ведь с каждым из пущенных под пулю дружил, знал. Каждому заглядывал в душу и мог поручиться за каждого.  А сколько меня таскали?  Отвлекло. И отпустило. Я один. Сам себе сейчас командир и подчиненный.  Таких винтовок еще наберу дюжину.  На карачках я попытался уползти как можно дальше. В какой-то момент я  разразился смехом, сдавленно и прикрываясь ладонями, прыскал от представления себя со стороны.  Я казался  себе  павианом  скачущим по прериям из моих детских  книг и эта ассоциация повергла меня в неудержимый  смех.  Уткнувшись  лбом в  выженую  солнцем траву и стоя на коленях я прыскал и прыскал фонтанами смеха.


...не оконченное.Пишем