Cолдатские рассказы

 

  РАССКАЗ ПОХОЖЕ НОЛЬ.    Студенческие дни.


  Рассказы то солдатские, а с какой точки в календаре начать, может от первых впечатлений. Август, мне два с половиной года, сижу попой на горячем черном брезенте, укрывающем собранное зерно, мимо проносится темный лес, сзади большое длинное облако пыли, рядом отец, едем к родственникам в деревню ... Наверное нет ... Может с садика, как оказалось потом, жену тоже водили в него, а я помню девочек то обижал ... Тоже похоже нет ... Ну а школа, со школой все понятно - это несколько повестей и смешных, и печальных, и глупых ... это надолго, так к рассказам о могучей не подобраться. Начну вот как. Январь 1968 года, первая зимняя сессия в медицинском вузе. С огромнейшим трудом студент подобрался наконец к экзамену по химии. Студент - это я. Да какая может быть учеба в родном городе, сплошные ... ну наверное кто был студентом, тот знает, что это означает - сплошные. Итак экзамен по химии, сижу напротив Шварца, преподавателя по химии, готовлю ответы на два вопроса билета, пытаюсь хоть что-то списать с переданных шпаргалок. Вроде удалось, правда не полностью, вопросы до жути глупые и совершенно не знакомые. Сел за стол к Шварцу. Пытаюсь что-то сказать по билету и о чудо, Шварца отвлекает, заглянувшая в дверь кабинета, секретарша деканата.  Я как можно быстрее стараюсь прочитать то, что успел списать. Но разве можно провести старого институтского воина. Один вопрос и я полностью завис. Но все таки сжалился старина Шварц - в зачетке жирная, выстраданная тройка и высказанное трепетное  желание Шварца:
  - Как бы я товарищ студент радовался, если бы вы не дошли до летней сессии.
 Беззаботные денечки пролетели очень быстро. И вот началась рутина - сдача лабораторных, зачетов. Эх молодость, если бы положить в ту тупую башку мозги сегодняшние, то не было бы и этих гребанных солдатских рассказов и многое еще чего. Испугавшись возможности опять встретиться с проклятой химией Шварца, я двинул 18 апреля в деканат за своими  документами. Не уговаривали, сразу отдали. До мая все было прекрасно, я ходил в "институт" готовился к сессии. Полный облом случился второго мая, когда в дверь кто-то злобно постучал и мать вернулась с вопросом:   
  - Что это значит, принесли повестку и в ней тебе необходимо прийти  девятого мая в военкомат  на медкомиссию. Я не мог соврать матери. Потом было полотенце по спине, слезы и причитания:
  - Ведь было шесть человек на место и как ты дурак додумался до этого.
Теперь я знаю точно, что был дураком, но не полностью. Ведь тогда бы не было бы этих солдатских рассказов. И главное не стало глупого и бездарного медика.
 


  РАССКАЗ  ПЕРВЫЙ.   Карантин. Присяга. Рота связи.


  В четверг девятого мая, согласно полученной повестки, молодой, еще не измученный алкоголем, человек является к девяти часам в городской военкомат, вокруг тьма такого же молодого народа еще и облепленного родственниками. Этим человеком конечно же был я. В течение трех часов я пробежал всех врачей и когда оказался перед каким-то молоденьким лейтенантом, то на его вопрос о  интересах заявил, что я жутко люблю рисовать, умею оформлять стенды, уже оформил несколько помещений на ленинскую тематику. Лейтенант поинтересовался образованием и учинил в моем деле запись " не полное высшее, художник-оформитель ". Так я сразу попал в руки майора Данилушкина приехавшего в составе купцов от московского округа. Он и записал меня в свою команду еще и пометил в списке, что я имею второй разряд по стендовой стрельбе. Но тогда я еще не знал и кто такой майор Данилушкин и не подозревал о его роли в моей жизни в могучей Советской Армии. Четверо сержантов, осмотрев наш разношерстный строй и пересчитав нас, командой:
 - По машинам, - определили нас почему то в один большой желтый автобус, два сержанта расположились у передней двери, а два других у задней. Офицерская же часть купечества уселась в два так называемых "козла". Тронулись. Прощай родной город. Грустно. Сначала проскакали городские кварталы, а затем и трущебы частной застройки и вот уже и московское шоссе. Ехали долго, я бы сказал очень. Уже было съедено и выпито все, что покидали матеря в сумки и прочие рюкзаки. Естественно сержанты тоже в этом опорожнении сумок преуспели и после одной  из остановок у леса, через час они недосчитались троих. Пришлось срочно возвращаться и хорошо, что парни догадались прилечь прямо у дороги, а не двинулись куда  нибудь дальше. Очень долго их затаскивали в автобус, так как на солнышке их  немного разморило.
Но несмотря на ряд препятствия наш автобус всеже добрался до своей части . Ну про этот ряд препятствий, все кто проходил где либо службу знают не понаслышке. Было еще достаточно светло и нас сразу повели в столовую ужинать, но перед этим все рюкзаки и сумки заставили сложить в большую кучу. Хорошо поевших нас повели в одно из зданий, как потом стало понятно это была просто большая баня. Там нас всех полность обнулили наголо и после помывки выдали новое обмундирование. Кстати точно по размеру и сержанты помогали всем с намоткой портянок, а также не без их помощи впервые пришлось пришивать так называемые подворотнички. Вспоминаю этих сержантов да и других всегда с теплотой. Они отдали нам грамотно и безвоздмезно все что умели сами. Из бани мы направились в одно из трех зданий и поднявшись на второй этаж оказались в карантийной роте. Там уже находилось где-то около ста пятидесяти человек, а сержанты обещали прибытие еще ста-ста двадцати призывников. В помещении казармы было установлено множество двухъяростных кроватей и кстати уже заправленных. Сержанты помогли нам занять свободные кровати. Через несколько минут появился командир роты и началось первое для новоприбывших построение. Командир карантинной роты оказался очень пожилым капитаном, но затем стало понятно, что он для нас начинающих солдат стал просто настоящим отцом. Сержантов он тоже подобрал также очень и очень трудолюбивых и главное честных, в роте никогда не было никакого насилия. Всему они нас учили с жуткой терпимостью. Просто я до сих пор вспоминаю старшего сержанта срочника с большим уважением, он даже на кухне, будучи старшим наряда, не только показывал как чистить картофель, а многие этого просто не умели, но и чистил его с нами. Так и начались первые солдатские будни. Утренний подьем, объявление номера формы, ее одевание за сорок пять секунд, двадцатиминутная зарядка на плацу. И все это строем слаженно и четко. Затем утренний моцион, команда строиться, требование расчитаться по порядку, проверка наличия всех и вся. Проверка чистоты рук, шей, обмундирования и подворотничков, блеска пуговиц, блях ремней. Все кто служил в Советской Армии все это прекрасно помнят. И спустившись на плац, строем движемся к столовой на завтрак. На гарнир обычно давали картофель или гречку, рыбу-хек или свинина в виде гуляша, или куском, с обязательным чаем с маслом на хлеб. Сразу можно сказать и об обеде и ужине, чтобы уже к меню не возвращаться, на обед добавляли какой либо суп, чаще гороховый или щи с компотом на третье, в ужин же меню очень часто повторяло завтрак. Кстати компоты у молдован-поваров получались очень изумительные. Всегда за столами царил порядок и честность. Таким образом можно закончить о еде для солдат. Потянулись длинные будни с многочасовой муштрой на плацу, тянем, тянем носок, держать выше и тому подобное. Шагом марш, кругом, направо, налево, прямо - кто служил, тот знает эти команды. Часы физической подготовки - это перекладина, кольца, брусья, часы политинформации. Очень часто в эти первые полтора месяца нас, молодых (духов) солдат, посылали на кухню в наряд. В нашей части было порядка восемьсот-девятьсот срочников и еще нас двести восемьдесят, так что картошки приходилось чистить море, целую ванну. Но нам приходилось в два раза чаще ходить в наряд на кухню. Поварами на кухне все были молдоване и еще хочется сказать, что неплохие ребята и даже многие помогали мыть котлы, плиты. Ну о нарядах у тумбочки и напоминать не стоит. Оставалось совсем немного свободного времени. Так и прошло полтора месяца, а за три дня до принятия присяги, я познакомился со своим оружием карабином калибра 7,62 мм. После ее жесточайшей чистки и всех ее составляющих, мы строем двинулись на стрельбище, где, о чудо, я выбил всего двадцать восемь очков, но тем не менее, это был самый высокий показатель в роте. Похоже винтовка не была совсем пристрелена. В день присяги весь состав части выстроили на плацу и наша рота дружно и четко без каких либо эксцесов приняла присягу и прошла четким шагом мимо всех рот части, мимо трибуны на которой стояли наш генерал-майор командир части и еще какие-то генералы и полковники. Прошло два или три дня после присяги и после зачитывания определенных фамилий, нас разобрали по ротам, я таким образом попал в роту связи, многие попали в роту транспортников, в роту охраны объектов, в роту обслуживания, в служебные роты. Нас, отобранных в роту связи, было ровно двадцать. Старшина-срочник построил нас, пересчитал и повел в роту. Помещение роты находилось в кирпичном трехэтажном здании на втором этаже. Рота встретила нас строем, был зачитан приказ о нашем зачислении в состав роты и нас тут же распределили по отделениям. Так началась новая глава моей солдатской жизни.
  Конечно же в роте было значительно легче, не такой скорострельный подъем, кстати у нас не было так называемых стариков, в этой части это очень жестоко пресекалось и самое главное, основное время уделялось тенической учебе. Сразу на второй день после завтрака в составе роты мы двинулись на объект. Шли порядка двух километров по очень утоптанной широкой тропе, среди дремучего леса и сразу же эта широкая тропа упиралась в очень высокий деревянный забор, пройдя рядом с ним порядка ста метров, выходили к широким глухим воротам, врезанным прямо в этот забор. Через широкую деревянную дверь мы попадали на объект и шли сквозь лес к своему зданию, где и проходила техническая учеба. Прошло пять дней и по утру, к построенной для похода на объект роте, вдруг подходит майор и о чем то говорит командиру роты, показывая какую-то бумагу, тот приказывает мне выйти из строя и объявляет, что рядовой такой-то передается в распоряжение майора Данилушкина. Так я стал писарем-оформителем части и для меня исчезли и наряды, и всевозможные построения, и так далее и тому подобное. Он после знакомства со мной повел меня в жилой городок к небольшому белому зданию - Дому культуры. Там я встретил еще троих ребят которые также числились писарями-оформителями, приписаны же мы были к роте обслуживания, но совершенно там никому не подчинялись, даже питались совершенно отдельно от роты. Подчинялись только майору. Один из нас давно был профессиональным художником, он рисовал афиши, на проходившие в Доме культуры кинофильмы и другие мероприятия. Мы, же втроем, по заданию майора Данилушкина, оформляли помещения штаба части, уголков расписаний нарядов с указанием дежурных по части и по кухне и тому подобное, оформления места часового у флага части в штабе, и в ротах,  учебных комнат, ленинских помещений, комнат быта и отдыха, оружейных комнат подразделений. Работы было очень много - с утра и до восьми часов вечера. И еще, майор разговаривая со мной, предложил помочь ему стрелять птицу, как никак второй разряд по стендовой стрельбе делал меня профи в этом промысле, а он просто был помешан на охоте. С августа до середины сентября я с майором  вместе с группой охотников ездили  на озера военных заказников, где и добывали уток. Все были заядлыми собачниками. И главное, они никогда не называли себя по званиям или должностям. Я у майора в холостяцкой квартире переодевался в гражданскую охотничью одежду, одевал высокие резиновые сапоги и поутру вся группа отправлялась на какое-либо озеро. Я в этой охотничьей ватаге был самым молодым. В начале октября к нам в отделываемое помещение роты охраны пришли двое: майор Данилушкин и подполковник. Представив нам подполковника, майор объявил о том, что меня, по просьбе подполковника Удалова, временно переводят на одну из точек части. Данилушкин смеясь потребовал от Удалова, чтобы тот вернул меня к  лету, к охоте на кабанов. Тот смеясь пообещал. Так я оказался на точке.   
               


  РАССКАЗ  ВТОРОЙ.   Точка.
 

  Итак сразу после обеда, согласно приказа, несколько солдат собрались у штаба части, отобрали нас восемь человек, все из бывшей карантийной роты. Встретил нас замечательный человек - лейтенант Бровкин, ему было в то время двадцать три года, ну просто молодой офицер. Итак представляю всех по порядку: двое из Москвы это Салодовников Влад и Боровских Тимофей (кличка Боров), двое с Украины один из Харькова, это Нестеренко Слава, второй из Днепропетровска Климко Игорь (кличка Клык), Радьков Николай (кличка Колян)попал в СА из Клина, Бекренев Тимофей (кличка Бекрень) из Иркутска, Цыдик Алексей был из Новосибирска, потом я узнал, что его родители переехали из Белоруссии в Россию, ну и я пересказчик, итого было восемь пацанов. Посадили нас в небольшой зилок с брезентовым тентом и мы поехали. Ехали совсем недолго и к четырем часам мы прибыли на место. Въехали на территорию полка ПВО и, проехав мимо деревянных казарм полка, подъехали к кирпичному зданию казармы для нашей точки. Это было здание длиной где-то метров шестьдесят и было видно, что оно построено совсем недавно. Открыли двери казармы, первым запустили лейтенанта армии Бровкина, ну а за ним ввалились и сами. Казарма была разделена примерно на две равные части. В одной половине здания была спальня, а во второй части: помещение туалета, комнаты для занятий, прачечная, каптерка, оружейная, помещения для занятий и естественно ленинская комната. В спальне уже были установлены двенадцать двухъярусных кроватей. Через час подъехала еще одна грузовая машина и мы начали ее разгружать, достали из нее матрасы, пять мешков с обмундированием, три мешка с постельными принадлежностями, прикроватные тумбочки, стулья и столы.  И до ужина мы укладывали матрасы, застилали кровати, раставляли тумбочки, стулья и столы. Первый ужин прошел в столовой полка, нас встретил и указал нам стол дежурный по полку. Лейтенант армии тоже ужинал с нами, так как дежурный ему сказал, что его расквартирование будет осуществлено завтра. После ужина дорасставили мебель и устроили себе отбой. Бровкин тоже быстро отрубился на свободной кровати.               
  Проснулись только к завтраку, ровно в десять часов в казарме появился Удалов с каким-то майором. Бровкин быстро всех построил и подполковник поздравил нас с нашим новым местом службы и представил нам майора Денисова технического инженера, получившему от Коляна кликуху Деникин. Он будет руководить нами на объекте, где, что, куда поставить и приставить. Через час мы, строем по два, по лесной широкой тропе двинулись к нашему объекту. Шли совсем недолго, где-то с минут сорок пять. Вышли к воротам в "колючке", огороженная территория представляла собой почти что квадрат с гектара три, на котором уютно расположились несколько полузаглубленных объектов, между ними весело крутились решетчатые конструкции. Наш объект был совсем рядом с ограждением из колючей проволоки в углу этой территории и совсем рядом с тропинкой. Ну и самое смешное, прямо в углу колючки уже был проделан проход к объекту, его, по всей видимости, проделали те кто его строили. Наш объект это полузаглубленный арочный бункер с тремя этажами, выполненный полностью из железобетона. К зданию от КПП была проложена асфальтовая дорога по которой доставлялось оборудование и материалы. Через ограждение территории полка уже были проложены энергокабель, кабеля телефонные, кабеля низкочастотные и прочие. Нам оставалось затянуть все эти кабеля в здание и затем подвести их к определенным помещениям. Потом от этих помещений необходимо было развести все кабеля определенной длины в рабочие помещения бункера, параллельно выполняя железные полы, а также изготовить из определенных стальных и других конструкций стойки на которые будут затем устанавливаться щиты, ящики, шкафы и прочее. Всей этой работой руководил майор армии Деникин (фамилия его была Денисов, технический инженер, куда и что принести, поставить, вторкнуть), очень хороший и добрый майор и мы всячески старались его не подводить, хотя не всегда это получалось. Он был, как он сам утверждал, очень благополучным и благодарным холостяком и к нашему прибытию сумел обзавестись несколькими столовыми точками в небольшом жилом городке полка. Так и начали мы работать в этом бункере, а мне еще пришлось работать и по оборудованию помещений казармы. Съездили с Удаловым в магазины канцтоваров и закупили краски, кисти и  ватман как листовой так и рулонный, перья и прочее, трафареты, в роте обслуживания части заказали деревянные щиты из брусьев и фанеры нужных размеров. Работы у меня было очень и очень много, тем не менее я выполнял и работы в бункере. Сначала на входе у двери казармы была выполнена таблица обозначающая принадлежность казармы к части такой-то. На красном фоне золотым шрифтом. Затем оформил комнаты для занятий и политинформаций. Использовал очень много печатной и иной продукции. В ее поисках помогал и Бровкин, ведь очень много приходилось ходить по складам части, искать. Затем дошла очередь и до спального помещения казармы, по решению Удалова в нем были устроены даже шторы из грубого тюля. А в конце ноября я узнал, что майор Данилушкин погиб от руки пьяного офицера во время дежурства по части. Да и так бывает.               

   

  РАССКАЗ  ТРЕТИЙ.   3 декабря 1969 года.


  Сегодня выдался тяжелый день, майор армии Деникин (фамилия его была Денисов, технический инженер, куда принести, что поставить, вторкнуть) просто издевался над техническим персоналом, то бишъ над нами, мы задолбались носить железные стойки, то на второй этаж, то с первого на третий, похоже тогда был установлен рекорд, что-то похоже было перетаскано девять стоек, а эти стальные ящики весили килограммов по сто, сто двадцать, так что к пяти часам мы еле тягали сапоги по железному полу. В начале шестого мы наконец двинулись по тайной тропе сквозь дремучий лес домой в казарму. Было уже достаточно темно, но мы уверенно топали по тропинке. Лейтенанта Бровкина с нами не было, так как он по телефону просил майора отпустить нас самих и брал безоговорочно на себя абсолютную ответственность. Ну а мы, нет мы своего любимого лейтенанта армии Бровкина в таких случаях никогда не подводили. Хотя мы и устали сегодня, но три километра мы преодолели за рекордное время и сразу дружно рванули на кухню. Сухие макароны с куском уже надоевшего хека, чай с белым хлебом и маслом, все было совершенно молча съедено. Затем трое двинулись к хлеборезке, просить хлеба на вечер. И вдруг в узком окошке хлеборезки Клык увидел своего закадычного друга из его любимого Днепропетровска. После долгих  восторгов парень дал нам три буханки белого хлеба и мы, оставив на некоторое время Клыка на кухне, двинулись в казарму. Там уже ждал Бровкин и, пересчитав нас, побежал на кухню искать Клыка, с которым и вернулся минут через двадцать.      
  - Ну все ребята, я надеюсь, что вы меня не подведете и ляжете спать в девять часов, а сейчас смотрите телевизор, я возможно приду через час посмотрю вас, - и он, уверенный в нашей порядочности, побежал в свою конуру, как он любил образно выражаться. Клык же с ударом входной двери о косяк дико взвыл:
  - Пацаны, этот парень из хлеборезки только сегодня прибыл из отпуска и еще не успел отдать положенную отпускную контрибуцию, смотрите, что я приволок, - и он с восторгом младенца достал из-за пазухи резиновую грелку с днепропетровской водкой. Ах молодость, много ли для счастья надо. Мы как дикари начали скакать вокруг Клыка. Быстренько нарезав белого хлебушка и, сдобрив его подаренным хлеборезом маслом, мы дружненько завалились за стол. Водка в грелке закончилась мгновенно.
  - Да, все прекрасное быстро кончается, - филосовски изрек Колян, попытавшись выжать резиновую грелку.
  - Пацаны, мне Витька (это имя хлебореза) сказал, что в соседней деревне они постоянно затариваются самогоном и кстати совсем недорого, по полтора рубля за бутылку, - с загадочной миной на лице выпалил Клык. 
Альтернативы предложению Клыка никакой не было и мы, одевшись в полушубки, дружно вывалили на улицу. Уже было около десяти часов, а погода наш поход в ближнюю деревню видимо не предусмотрела. Дул достаточно сильный ветер и клубы снега стремились побыстрее все засыпать. Но повторюсь, молодость, эта такая молодость. Найдя в крутящейся снежной круговерти что-то похожее на огонь маяка, мы, по пояс в снегу, двинулись через поле на этот огонек. Мы достаточно долго пробивались сквозь месиво снега к желанному огню, тогда мне показалось, что это длилось целый час. Вот наконец и какие то строения нарисовались, но это была  не деревня, а хутор, состоявший из одной избы и двух, утонувших по крышу в снег, сараев. Пытались подползти к окошку избы, но где там, под снегом у стены было что-то набросано и мы шумной толпой рванули прямо в хату. Стряхнув снег в сенцах, оказались в большом помещении. Первое, что мы обнаружили, это был большой деревенский стол, на том столе, ближе к нам, стояли четыре бутылки с какой-то жидкостью, за столом, к нам лицом,  сидел хуторянин и перед ним стоял уже наполовину опорожненный стакан. Он сидел с выпученными глазами и широко раскрытым ртом, в котором похоже все таки можно было отыскать несколько зубов. Я стоял в первом ряду и меня кто-то, толкнув слегка в бок, вынудил начать свою речь. У тебя же почти законченное высшее, мол давай трудись.            
  - Товарищ, мы тут шли мимо и немного призаблудились,... - только и успел выпалить из заготовленной речи. Мужик вскочил во весь свой рост, а рост у него оказался ого-го, в руках у него появилась двустволка, позже Клык божился, что видел ее позади мужика, висевшей на гвозде. Как я оказался первым у изгороди полка, до сих пор понять не могу, ведь я стоял ближе всех к столу. Помню только первый выстрел в потолок, жуткий мрак, чье-то сопение, второй выстрел где то уже далеко позади себя и вот уже целый клубок, облепленных снегом тел, наконец то рядом.  Пересчитались, кажется все целы. Но были и настоящие герои, среди нас трусов - это был Боров и конечно же Колян. Боров в этой суматохе и тьме сумел схватить со стола две бутылки, а Колян схватил третью. Похоже поход наш удался. Мы же не испытывали никаких угрызений совести, или чего либо другого. Мы же хотели предложить столько денег, жмот. Родная казарма встретила нас теплом и темнотой. С содержимым трех бутылок управились быстро и побросались в кровати. Около девяти утра нас, уже вкусно поевших, родной Бровкин вел темной тропой к нашему ненавистному бункеру. Целый день мы стелили стальные полы в помещениях третьего этажа. Ужасно устали. Вечером, во время ужина узнаем от хлебореза, что сегодня в полку был шмон, какой-то мужик ростом метра два точно, вместе с политруком полка искали по всем казармам пацанов, попытавшихся ограбить этого мужика. Потом этого политрука все видели резко веселым и благозвучным, похоже нашли. Часам к половине восьмого в двери нарисовался и наш всеми любимый лейтенат армии Бровкин. Он, стараясь идти по прямой, прошел к телевизору вокруг которого сгруппировался на сдвинутых кроватях уставший, но сытый народ. И он, этот народ, изрыгая матюками крайне многоэтажные тирады, зверски и похоже безнадежно болел, болел за хокейную сборную Союза. Я не помню с какой командой шла рубка, но помню, что наши к приходу Бровкина проигрывали, и на его, на Бровкина естественно никто даже не среагировал никак. Для него, лейтенанта армии и артилерии, это было непреемлимо и он, пытаясь привлечь к себе наше внимание, заорал так как только смог:
  - Алкаши, мать вашу так, (здесь указан очень мягкий вариант для печати), я прекрасно знаю, что это вы, мать вашу так, (здесь то же, что и ранее) устроили перестрелку с мужиком с хутора, я вас, мать вашу так, (здесь то же, что и ранее) спас, я бросился на амбразуру мать вашу так, (здесь то же что и ранее) поэтому дайте мне залить свою никчемную совесть. Вы даже следы в казарме не ликвидировали, мать вашу так (здесь то же, что и ранее). Да, пришлось двоим срочно бежать. Скоро, мы вдевятером дружно осушали три трехлитровые баночки хорошего плодового вина. На втором стакане лейтенант армии Бровкин сгорел и, как был в сапогах, так и уснул, на услужливо предоставленной кровати. Наши же хокеисты дружно согласились на проигрыш.               



  РАССКАЗ  ЧЕТВЕРТЫЙ.   11 января 1970 года.
   

   Проснулся от жуткого грохота, по всей видимости, что-то огромное  свалилось на входе в казарму. Через пелену дремоты и сквозь приоткрытые веки рассмотрел, что часть ребят повыскакивали из своих теплых коек, как никак любопытство берет верх. Я тоже нехотя спустил ноги с кровати, но тут же поспешно и я и все остальные запрыгнули под одеяла, так как раздался раздраженный голос Удалова почти сразу же переходящий в почти истеричный:
  - Бровкин, где дневальный на входе, почему до настоящего времени вами не организовано дежурство в выходные дни, где я спрашиваю дневальный.
   Ох,ох, мы да и Бровкин прекрасно знали, что в нашей родной казарме еще ни разу не назначались дневальные, поддержание приемлемого порядка в казарме проходило как-то само собой и поэтому мы прекрасно знали, что означал еле доносившийся оправдательный бубнеж Бровкина.
  - Тем не менее немедленно сегодня же назначить, - видимо уже соглашаясь с доводами Бровкина произнес Удалов. Я выглянул из-под одеяла и увидел как дружно заходятся от еле сдерживаемого смеха одеяла ребят.
  - Бровкин, а где же все, - и видимо, не получив ответа, Удалов двинулся к спальной части казармы. Распахнув широкие двери спальни, он тут же перешел на жутко девичий фальцет: 
  - Как это, почему все в постелях уже десять часов, что это значит Бровкин. 
За подполковником в дверь протиснулся лейтенант армии и артилерии и начал мямлить что-то про тяжелую пятницу и субботу и очень поздний отбой.
  - Не хочу ничего слышать лейтенант, - видимо слова Бровкина немного успокоили Удалова и тот уже спокойным голосом объявил:
  - Подъем, сорок пять секунд, выводите Бровкин вашу банду на улицу, - и сам двинулся к выходу из казармы.
  Мы неспешно начали вылазить из под теплых одеял, стали напяливать холодную одежду, наматывать портянки и засовывать ноги в сапоги. Эх служба, мать ее так, даже в воскресенье нет покоя и почему-то никто из начальства даже не заикнулся о завтраке, хотя чего уж там, мы вчера неплохо перекусили посылкой Владика.   
  - Ребята, ребята пожалуйста давайте быстрее, - просил Бровкин.
  Одевшись, конечно же не за сорок пять секунд, мы дружно двинулись по коридору к выходу из казармы. Почти рядом с тумбочкой у входа, на полу и в небрежной  эротической позе лежали лыжи с бамбуковыми палками. Это были, немало повидавшие, деревянные, широкие лыжи с креплениями из брезентовых ремней. Лейтенант армии, подходя к этой куче, объявил:
  - Ребята, эти лыжи я взял на время у наших соседей, разбирайте их, не ломать и выходи строиться на улицу.
Хотели мы того или нет, но пришлось эту кучу разобрать. С трудом более, менее подобрав себе пары, гурьбой вывалились на крыльцо казармы. На улице была как никогда солнечная и прекрасная погода, снег искрился и излучал радость, но напротив входа все портил угрюмый вид нашего подполковника. Он похоже тоже где то успел переодеться и стоял в очень красивом красно-синем лыжном костюме, а  спереди горело золотыми буквами - СССР. Это был полный отпад. И главное на его ногах красовались суперские лыжные ботинки, а в руках он держал превосходные белые с красными разводами лыжи с тонкими красными палками. Увидев восьмерку бандитов с атаманом в лейтенантских погонах, выкатившуюся на крыльцо, тем не менее он с нескрываемой за себя гордостью объявил:   
  - Солдаты! Сегодня мы с вами проведем кросс на лыжах по очень прекрасной трассе, лес, белый, пребелый, пушистый снег сделает вас еще более здоровыми и соответственно боеспособными, одевайте лыжи и за мной. Он быстро прикрепил к ногам свои прекрасные лыжи и двинулся к ближайшему пролому в ограждении, пройдя несколько метров за пределами колючки обернулся и поняв, что ждать придется еще долго прокричал:
  - Бровкин, ты гони побыстрей их на лыжню, а не то оставлю их без обеда, оставайся в казарме и жди нас, - а сам весело засеменил ногами.
Да это был бег спортсмена. Пока мы нацепляли эти доски, называемые лыжами, его силуэт уже скрылся в лесу. Бровкин суетился вокруг нас, всячески пытаясь помочь нам одеть эти проклятые лыжи. И наконец мы справились с ними и вот уже, как раненая гусеница, стукая лыжами о лыжню и, постоянно ими загребая свежий снег, двинулись в трудный путь. Ох и долго же мы шли эти сто метров до леса, но все же это нам удалось. Первым сдался Колька, он же шел первым и все роптал, что ему приходится разгребать завалы и поэтому он больше всех устал. Мы же с Цыдиком замыкали это почти погребальное шествие. Еще немного углубившись в лес, Колян грубо восстал:
  - Все, я сдаюсь, на этих досках я больше не ходок.
Мы все дружно согласились с его доводами и, сняв эти ненавистные лыжи, тихонечко, я бы даже сказал очень тихонечко, шаг в шаг удалились с лыжни вглубь леса. Там, сделав удобный настил из лыж, настелив веток, мы дружно возлегли на это ложе. О молодость! Тут же трое вызвались свалить к "московке" на ближайшую продуктовую точку прикупить поесть. Ох уж эта молодость! Славик, Бекрень и Владик за минут двадцать обернулись и это по глубокому снегу. Они приволокли три трехлитровые банки вина крепостью семнадцать градусов и немного пожрать-помню какой-то колбасы с килограмм что-то и буханку хлеба. Ох как это было здорово и прекрасно! На морозе, в десять-пятнадцать градусов из одного стакана. Сколько было разговоров, о доме, об отпуске Влада и конечно же о бабах, кто, когда, сколько - короче обычные мужские разговоры. Бекрень все норовил о рыбалке на Байкале, Клык о своем Днепропетровске, какие там бабы, нигде таких ... Мы уже уговорили второй стакан, как вдруг кто-то услышал щелест лыж на лыжне, это очень быстро по ней шел наш любимый подполковник. Его красная шапочка быстро поскакала мимо нашего бивака. Мы проводили мелькающую шапочку и приступили к третьему кругу. Ни мороза вокруг, ни снега, одни веселые небылицы и смех. Четвертый круг винопития мы встречали дружно и невыносимо громко, от колбасы и хлеба не осталось ничего и понятно, что мы уже и не могли услышать как к нам по лыжне подобрались враги - мы с трудом их обнаружили, стоявшими прямо над нами, это был подполконик Удалов и его адьютант, лейтенант армии  Бровкин. На лице Удалова блуждала унизительная для нас по его мнению улыбка, а Бровкин наверное все получил по пути к нам, поэтому он стоял с мутными глазами. А может моим мутным глазам так показалось. Не могу вспомнить те слова поражения, что звучали из уст полковника, но больше всего было жаль Бровкина, он просто не мог говорить от всепоглощающего его презрения к нам. Так мы и поползли по лыжне к пролому в заборе части, с трудом волоча ... о эти распроклятые лыжи, а сзади шли наши конвоиры. Доползли мы к двум часам и, выслушав повторный речитатив Удалова и приказ Бровкину, чтобы он загнал  банду в казарму и не дай бог, если эти, там следовали почему-то порнографические женские образы, вырвутся в часть, то он повесит Бровкина на ближайшем суку. Мы дружно согласились с приговором и с грохотом, волоча эти прекрасные лыжи почти за минуту влетели в казарму. Бровкин же, не доверяя нашей чести, закрыл дверь на замок, ну честное пионерское, а окна то для чего. Не долго думая мы опрокинулись на кровати. В шесть с минутами я сходил в санузел, но, ненадолго задремав, очнулся от крика нашего любимого лейтенанта армии Бровкина, взглянув на которого все поняли - в дупель пъян, рядом с ним, с трудом держась на ногах, обозначился майор армии Деникин (фамилия его была Денисов, технический инженер, куда принести, что поставить, вторкнуть). Оба постоянно холостые. На часах почти десять, в руках сумка, а в сумке еще два пузыря водки и палка какой-то колбасы. Мы долго и дружно обнимались, просили прощения друг у друга и только к часу угомонились и все вдесятером завалились спать, благо коек было вдосталь. Ну мужчины, ну что ты с них возмешь, ну только анализы, да и те разбавленные. 

   
      
   РАССКАЗ  ПЯТЫЙ.     22 февраля 1970 года.               
   

  Еще позавчера, лежа в постелях, мы, перебивая друг друга, начали обсуждать последние уточняющие детали проекта посещения  девчонок с расположенного в Апрелевке крупного завода грампластинок. Реализация проекта уже длилась без малого целую неделю. А с девчонками мы познакомились, когда где-то две с половиной недели назад к КПП, охраняющего наш бункер полка ПВО, подкатил рыжий, небольшого формата автобус марки-похоже ПАЗ. Из него, на тщательно очищенную площадку перед проходной, высыпала целая группа девчонок и конфетти. Это нам сообщил, задыхающийся от небывало быстрого спурта Владик, его в то утро вдруг решили навестить очень и очень дальние московские родственники. Он тут же отпросился у нашего лейтенанта армии Бровкина на часа два. Естественно, он присутствовал при этом женском десанте. Так как, дежурный офицер на КПП, бросился  выбирать себе подругу, он этим с успехом воспользовался, аллюром, по тропинке вдоль колючего ограждения приволок, не отцензурированную передачку, прямо в бункер. Мы тогда даже не смогли сразу рассмотреть содержимое посылки, так на нас подействовал его телораздирающий рассказ. Вся восмерка скатилась с третьего этажа вниз, где и был в грубой,  категорической форме выставлен необсуждаемый ультиматум майору армии Деникину (фамилия его была Денисов, технический инженер, куда принести, что поставить, вторкнуть) о необходимости срочно двинуть в казарму. После повторного перессказа Владиком, прошедшей встречи, кстати с более уточненными подробностями, Деникин рванул к лейтенанту армии Бровкину. Тот прятался в комнате отдыха, отдыхая от вчерашнего и от длинного пешего перехода, лежа на диване и при первых же восторженных словах Деникина его холостяцкое начало сбросило его с дивана. Ему похоже до жути надоели местные офицерские бабы. После уточняющих слов, Бровкин уже натягивал свой новый опогоненный полушубок. Деникин тоже не мог долго сопротивляться, плавающим в его мозгу инженера картинам и рванул вслед за Бровкиным. Так мы остались на огневой позиции без офицерского корпуса. Похоже жесткие указания нашего подполковника Удалова, данные им вчера перед  отъездом, не выдержали никакой конкуренции с яркими представлениями в мозгах обоих офицеров. Мы же не могли что-либо уже сооружать, все мысли были о  женском десанте и главное - это самцы вьющиеся вокруг их.  Сопротивлялись мы наверное целый час и все таки сдались. Разыграли на спичках двоих дежурных и, после недолгих пререканий, оставили их в бункере. Мгновенно мы оказались в полку, но к нашему появлению, встреча в клубе уже закончилась, но чудо, группа девушек спускалась с крыльца прямо к нам навстречу. Сопровождающие их соперники оказались позади,  мы же очутились прямо в центре девчачьей компании. Конечно наши ален делоны грубо использовали это неожиданное преимущество, и после великолепного опроса Виталика и примкнувшего к этому же опросу Тимофея (не забыли это же Боров), мол девчонки вы не из Москвы ли, на какой улице живете, уж не рядом ли с моей, а может на моей, оказались облеплены телефонами, именами, фамилиями и обещаниями встреч, а кто не хотел в этот рай - Москву, мол только позвоните. Это был великолепный ход, на неделю парочка стала героями перессказов этого посещения. Но похоже, мы тогда были  замечены и нашим офицерским корпусом, так как и один и второй слезно просили поделиться трофеями и только после передачи пяти имен каждому с номерами телефонов, Бровкин и Деникин немного остыли и успокоились. Тогда мы не смогли проводить девушек до автобуса, но у нас было, вы не поверите, где то под сто телефонов, видимо девоньки целыми бригадами составляли эти списки. Ну а дальше, все сделал наш телефон в бункере: подымаешь, говоришь "секретное" слово, одно, второе, третье и можно набирать номер. Для нас, профи в вопросах связи, не составляло никакого труда связаться с любым телефоном области, да что там области - Союза.
После звонков, к нам приезжали по двое, по трое и даже пятеро прямо к КПП и  естественно возникли довольно тесные отношения у Цыдика и Светланы, у Игоря Климука (надеюсь не забыли это Клык) и Натальи, у Тимофея (Боров) и Татьяны. Итак, уже через неделю, были назначены и время и место встречи общего праздника Советской Армии. Оставались только детали - это форма одежды, транспорт и продукты. Услышав о продуктах и форме одежды, девчонки возмутились, какие такие продукты, мы же вас зовем в гости, ну а про форму, праздник ваш - поэтому будьте в погонах. Оставался вопрос доставки. С ним мы справились через долгие переговоры с одним из сержантов транспортной роты, обслуживающей наши точки. Ведь надо было не только завезти в Апрелевку, но и вернуть нас обратно. Понадобилось два дня и много, премного обещаний.   
И вот в шесть вечера на небольшом ЗИЛе с брезентовым верхом мы двинулись в Апрелевку. Можете не волноваться, офицерский корпус покинул боевые позиции еще до нашего бегства. Удалов вчера утром отбыл на своем москвиче в Звенигород и очень грозился венуться только утром в понедельник. Лейтенант армии сразу отпросился у него в Наро-Фоминск к своей давней зазнобе, но якобы с целью посещения сестры, подарившей ему еще одного племяника. Ну, а майор армии вчера поздно вечером был замечен с новой дамой из женской половины полка. Притормозив у одного из домов, кажется на улице Февральской, мы сразу попали в объятия Наташи. Дежурила. В большой комнате квартиры был организован стол и чего там на том столе не было, ну не надо, тогда в магазинах еще всего было вдосталь и совсем не дорого. Было все и обнимашки и бутылочка, ну в общем все. Время промелькнуло быстро, стол уже давно задвинут в угол, в разгаре танцы. Но ведь этого мало. Кто-то из девчонок предложил, не мешкая, двинуть в свой Дом культуры, якобы там живая музыка. Сквозь парк, жутко трезвой и орущей песни солдатского репертура ватагой, под довольные женские визги, мы прибыли ко входу в культуру. Но нас стали грубо не пускать, мол скоро десять и танцы уже заканчиваются. Это нас, солдат с передовой со своими боевыми подругами. Естественно мы, не потеряв ни одного бойца, прошли оборону двери и, с грохотом влетев в небольшой зал, потребовали прекратить сворачивать провода и прятать барабаны. Те, кто их прятал, почему-то возразили, а зря, ну и естественно огребли. Пришлось сломать одну гитару и вывести из строя красивый ярко зеленый барабан. Но после небольшого замешательства, в зал вбежала какая-то достаточно молодая женщина и крикнула:
 - Ребята на первом этаже какие-то офицеры и уже подымаются сюда.
  Ну и мы ломанули, мне с Клыком повезло, все кто там был двинулись к ближнему черному входу, а нас Наташка и еще одна девочка (не буду уточнять кто, а вдруг жена прочитает) потащили почему-то к главному входу и угадали. Выбежав из Дома культуры на улицу, мы увидели невдалеке три машины с брезентовыми тентами. Спрятавшись за каким-то щитом, мы с горечью проводили захваченных шестерых боевых товарищей, облепленных конвоирами, к ним с визгом и ревом прорывались и наши и какие-то другие девчонки. Но какое там, конвоиров было с три десятка и они не без мелких покусов и царапин погрузили в машины раненных бойцов.   
  В одинадцать часов, простившись с работницами завода, обещавшим найти и отбить своих возлюбленных, мы вдвоем отбыли в полк. Водитель боевой машины просил не называть себя даже под пытками и категорически отказался от вознаграждения. Естественно мы обещали. Вот так то. В понедельник мы были подняты по тревоге аж в семь часов утра самим полковником, а как он нашел майора, до сих пор не знаю. Это был рев (если фальцет можно так назвать)раненого зверя. Он долго доказывал нам, что мы неблагодарные твари и так далее и тому подобное. Мы с Клыком с ним
безоговорочно соглашались. Он дико кричал на майора Деникина и поминал Бровкина, который не удосужился сохранить наш покой в выходной день. Оказалось, что ему в двенадцать часов ночи звонил майор с гарнизонной алабинской гаупвахты, мол твои на губе и ты их забери завтра до двенадцати , а не то придется зафиксировать.    Всю ночь наш дорогой подполковник мчал из Звенигорода, а Деникин уже в девять рванул в Алабино и вскоре все шестеро были в казарме. Что тут было. Все высказанное Удаловым можно было бы уместить не в один рассказ, но я все опущу. Ребятам было очень и очень стыдно за то, что они так грубо попались. А потом были долгие рассказы как они скакали по тесной камере, так как были одеты по форме три, ведь в камере поддерживалась почти температура улицы. Короче была крутая ржачка, а обещание полковника о нашем посещении полковой губы так и не состоялось. Кто же будет таскать все, что надо таскать, да и сроки сдачи уже вовсю подпирали. А затем опять пошли свидания с любительницами грампластинок. Все вернулось в свою привычную рабочую колею.      




    РАССКАЗ  ШЕСТОЙ.    Конец  лета  1970 года.    


  Уже к середине марта были полностью закончены все работы по устройству полов во всех помещениях бункера, настелены металлические и иные полы, закончены работы по разводке всех силовых кабелей, проложены высокочастотные управляющие и прочие низкочастотные кабеля для телевизионной и телефонной связи. Остальную часть марта мы отутюживали все складки, все мелкие недочеты. Короче работы хватало, поэтому по приходу в казарму сразу валились на кровати и безоговорочно вырубались. Даже приходилось неоднократно утром выключать телевизор, так уставали. В бункере даже лейтенанту Бровкину приходилось нам помогать и он никогда не отказывался, как мог помогал. Так в повседневных работах и хлопотах проходило время. И вот в середине мая к нам прибыл желтый автобус с гостями: инженера-рабочие с очень высокими разрядами как мужчины так и женщины. Это были сотрудники с оборонных заводов  Союза. Очень веселые и очень трудолюбивые. И зарплата у них была кстати довольно высокая, доходило до 750-800 рублей. Весь коллектив разместился в городской гостинице и их доставляли на точку в желтом автобусе. Все женщины в бригаде были очень пожилые, имели специальное высшее образование и досконально знающие свою работу. Женщина-инженер, которая вела всю документацию, распределяла и поручала работницам ту или иную работу, проверяла правильность ее выполнения и качество. Мужчин было всего шестеро, четверо это молодые, симпатичные парни и двое по нашим восемнадцатилетним меркам были просто дряхлыми стариками, но тем не менее эти двое и играли самую главную роль. В одной из комнат был организован штаб с тремя шкафами для хранения документации, куда допускались только несколько человек из бригады это все мужчины, женщина-инженер и наш майор Деникин. Они часто там собирались и спорили о чем то. Мы же часто то переносили какие-то ящики, то перетягивали какие-то кабеля, а это требовало переделки креплений шкафов, снятия стальных полов, обратная их укладка и тому подобные работы. Тем не менее свободного времени у нас стало гораздо больше и мы его использовали с большой для себя и бригады пользой - мы начали собирать грибы. Грибов было просто дикое множество, так как вся территория вокруг была разгорожена колючей проволокой и повсюду на проселочных дорогах установлены шлагбаумы, но что для нас молодых какие-то заборы из колючей проволоки. Мы за час собирали по несколько рюкзаков и только белых грибов. Часть грибов мы отдавали работницам, которые возвращаясь в гостиницу, жарили их и просто объедались. Оставшиеся у нас грибы мы тоже жарили, и всеравно хватало и на продажу. Продавали выходя на "московку". Однажды вечером нам не хватило и четверо двинулись к шоссе. Тянули шесть ведер белых грибов и  впереди шли как всегда Колян и Клык, в трех шагах за ними шли я и Бекрень. Было достаточно шумно и весело. Первыми на шоссе вышли Колян и Клык с двумя ведрами и минут через десять перед ними остановились несколько машин. За сколько продавали грибы ну не помню, но очень было выгодно и нам и майору, про Бровкина вообще молчу. Так ушли первые четыре ведра и мы стали ждать следующих, выставив на обочину последние два ведра. Так прошло минут двадцать, как на горке показались несколько машин, они очень быстро приближались к нашим торговым рядам. Три машины прошуршали мимо, а последняя, шедшая в ста метрах за ними, резко остановилась прямо перед нами. Это был автомобиль представительского класса ГАЗ-13 "Чайка". Черная, с никелированным, решетчатым бампером она вызывала жуткое уважение у любого. Из передней двери появился генерал-полковник это был Командующий ПРО и ПКО Вооруженных сил Вотинцев Юрий Всеволодович, а из задней двери вышел маршал - Главнокомандующий Войск ПВО СССР Батицкий Павел Федорович, уж кто кто, а я то можно сказать знал их уж больно хорошо, всюду и везде постоянно занимался с портретами этих личностей. Мы с Клыком таким образом оказались на самой передовой перед своим наивысшим начальством. Сзади на опушке леса раздался свист, похоже Колян призвал нас пуститься наутек, Клык уже разворачивался для прыжка, я же как под гипнозом рассматривал этих двоих с нескрываемым интересом, словно сравнивая с портретами. Батицкий же вставив два пальца в рот как выдаст трель и замахал руками двоим, мол давайте сюда и ржет, аж затем присел и никак не остановится.   Генерал  смотрит на того, что такое. А Батицкий с трудом прекративший смеяться, сквозь слезы в глазах, объясняет ему:               
 - Юра, сколько прошло, а все помню как вчера, как я с ребятами еще в лошадиной школе в двадцатые тоже собирали грибы, только в отличии от этих лоботрясов мы их ели, было тогда очень и очень голодно.
Бекрень и Колян как бы нехотя, но подошли к нам, не бросать же своих.
 - И почем грибочки, - еще улыбаясь задал вопрос Батицкий. Клык не был бы Клыком если бы не ответил тоже улыбаясь:
 - Товарищ маршал Союза Советских Социалистических республик мы были бы рады вам отдать эти грибы даром, но ведь нас в казарме не поймут, хочется и печенья с вареньем и селедки с хлебом, поэтому давайте столько то.
 - Сколько, сколько, нет пацаны это слишком, давайте торговаться, Юра помогай, а то эти армейцы нас с тобой без заначки оставят, - и оба на полном серьезе начали торговаться, в конце концов Клык сбросил цену до приемлемой.   
 - На Юра перекладывай грибы в багажник и достань из него сеточку, обменяемся, - протянув Вотинцеву ведра с грибами и все еще улыбаясь, дал команду Батицкий. Вотинцев переложил грибы в большой рюкзак и вернулся к группе торгашей с пустыми ведрами и очень большой вязанной сеткой сквозь дырки которой виднелись оранжевые апельсины. Батицкий, поставив ведра рядом с Клыком, все еще улыбаясь предложил:
 - Юра пересыпай апельсины в ведра, это ребята и будет самый равноценный обмен, так что ешьте на здоровье. И в самом деле апельсин было ровно на два ведра. Мы еще некоторое время смотрели вслед умчавшейся к Москве "Чайке". 
 - Да, не поймут, - высказал свое мнение Клык и все дружно поплелись на точку.
   

    РАССКАЗ  СЕДЬМОЙ.   
    
   
  Не знаю даже как приступить к последнему солдатскому рассказу, все это как вчера. Начну наверное просто. Лето 1970 года шло в постоянных хлопотах и работе по обустройству как бункера так и здания казармы. Очень часто на точку приезжали как пожилые гражданские начальники, так и военные с большими звездами на погонах. Все ближе приближалась сдача объекта в эксплуатацию специальной государственной комиссии. За все лето мы не были в нарядах на кухню полка, столько было работы. Подполковник Удалов нас полностью от них освободил. Гражданские сборщики, так и инженера и наладчики работали иногда до девяти, а мы возвращались в казарму прямо к отбою. Где-то в начале второй недели сентября, еще до подъема, в казарму вдруг явился Удалов и дал команду Бровкину нас построить. Конечно же мы построились, он хмуро обошел наш короткий строй и объявил: 
 - Сегодня вы вместе с майором Денисовым и лейтенантом Бровкиным поедете помочь в проведении учений Кантемировской дивизии, вам необходимо  на их танковом полигоне подготовить и наладить устойчивую и бесперебойную связь.
 До самого обеда мы укладывали в кузова прибывших к казарме двух машин: две прорезиненные палатки, одна на десять мест для нас, другая на четыре места для офицеров, разобрали и перенесли в машину двенадцать кроватей, уложили матрасы, отобрали и постельные принадлежности, аж три комплекта, ведь никто не сказал на сколько едем, даже запихнули две тумбочки и после обеда двинулись к месту своей дислокации. Это оказалось совсем рядом, километров сорок. Проехав одно КПП и три шлагбаума, мы остановились у какого-то затхлого кирпичного здания, рядом с ним крутилось пара солдатиков, оказалось, что их направило командование полка на помощь нам в восстановление этого командного пункта. Предстояло восстановить и наладить связь на командном пункте для управления полигоном. Полигон представлял  собой огромных размеров поля с небольшими возвышенностями, сплошъ изрезанными овражками и поросшими группами небольших деревьев и кустов. Все было исчерчено множеством троп, грунтовых   дорог по которым по всей видимости и двигалась бронетехника, так как эти дороги были сплошь изъедены глубокими в полтора, два метра ямами. Деникин и Бровкин сразу рванули в часть получать свои инструкции, а мы начали обустраивать свою стоянку. Славка с Клыком начали копать яму для туалета на два очка, а мы рядом с небольшим мелколесьем установили две палатки, поставили в них койки, побросали на них матрасы, позастилали. Все получилось чин-чинарем. А тут и ужин привезли, так что о наших желудках полковые не забыли. Поужинали, обновили туалет, сооруженый Славиком и Клыком. Получилось не плохо. К девяти вернулась и офицерская часть десанта и сразу завалилась в постели, мол ребята все завтра, завтра. Ну а мы же с восьми часов до десяти нежились в постелях, трепались о том, о сем. Утром мы проснулись достаточно рано, в семь часов. Зарядка минут десять, утренняя помывка, тут и термоса с завтраком прибыли, пришел транспорт с десятком солдат из полка, а офицерская часть десанта все еще нежится в постелях. Ну это никуда не годится, пришлось применить испытанное народное средство побудки - воду. О, если бы читатель видел эти измятые алкоголем лица, но необходимость выполнения приказа делает советского офицера свободным от алкогольного отравления. Даже не позавтракав, Деникин наскоро изучил бумаги и чертежи и двинулся с отделением солдат к местам раскопок. Мы же распаковали кабельные катушки, ящики с оборудованием и уложили все это на подготовленный деревянный настил. Накрыли все это брезентом на случай непогоды. Но погода в тот год была просто летняя, мы перед самым ужином бегали на речку, находящуюся в трех, четырех километрах с названием толи Мара, толи Нара или еще как-то, каюсь забыл. Через час вернулся Деникин и, осмотрев помещения командного пункта показал нам, что надо сделать с ними. Штукатурили, красили стены, потолки, окна, заносили в отремонтированные помещения пункта оборудование, столы и стулья, готовили центральный командный пункт для проведения очень крупных показательных учений. На третий день к нам приехали на крытой машине несколько человек в темной элегантной одежде, Деникин же потом утверждал, что это были генералы прямо из столицы. Они осмотрели свои и Деникина чертежи, Деникин синхронно с ними махал руками и ругался и с чем-то соглашался, кивая головой. Бровкин же, вот паразит, прятался в это время в офицерской палатке. Через два часа к нашему биваку прибыли вместе с термосами с обедом двое гражданских молодых парней. Деникин этому был крайне рад и тут же разместил их в своей палатке. После обеда они вместе с нашим майором двинулись осматривать окрестности вокруг здания и все что мы натворили в самом здании и вечером уехали. И по довольному лицу Деникина мы поняли, что скоро двинем в свою  родную казарму. Читатель пусть не думает что наш десант был свободен от отеческой опеки нашего родного подполковника Удалова, тот почти каждый вечер приезжал на полковой машине вместе с ужином. По-моему если память мне не изменяет он всего два раза и не был. В этот же вечер он заявил что, в это воскресенье уедем домой, мы  прокричали ура и попрыгали, изобразив радость. Он был счастлив. Этим тут же воспользовался Бровкин и подобострастно выклянчил меня и Цыдика в помощь своей сестре на копку картошки, мол швагер уехал в длительную командировку до октября и картошка пропадет без его Бровкина и нашей помощи. Через часа два мы четверо возвратились в полк и, пересев в авто Удалова, приехали в Наро-Фоминск прямо к дому сестры Бровкина. Из разговора Бровкина и Удалова мы поняли, что возвращаясь в субботу, тот заберет нас и Бровкина вечером, переночует на полигоне, а по утру все дружно двинемся домой. На том  и  порешили. Сестра лейтенанта оказалась приветливой и еще достаточно молодой женщиной. И имя у нее помоему было очень простое - Катя. Накормив нас от пуза, постелила на диване в гостиной. Утром мы опять же от пуза поели и часам к десяти двинули на поле. Картофельное поле оказалось совсем недалеко, километра три или четыре. Поле было поделено на делянки и  картошка уже была поднята картофелекопалкой наверх, нам оставалось только ее как можно тщательнее собрать в принесенные мешки и погрузить в грузовой транспорт который должен был прибыть часам к трем. Управились часам к двум, получилось мешков двадцать, тридцать. В половине шестого мы уже сидели за столом и уплетали жареную свежую, нами собранную картошечку жаренную на сале. Ах а какие были отбивные, а какое пиво. Да. В семь появился и Удалов, уговаривали тоже присоедениться к нам. Еле уговорили. Быстро приехали в полк. После съеденного еле смогли залезть под тент машины. Приехали к первому шлагбауму тоже достаточно быстро и тут случилось что-то из ряда вон. Удалов выскочил из КПП и прокричал водителю: 
 - Гони быстрее.
 Грузовик чуть не посносил два оставшихся шлагбаума и вот мы уже у командного пункта. Было достаточно темно, но у места где должна была быть палатка, было светло от фар нескольких машин. Удалов бросился из кабины еще не остановившейся машины, как будто мог еще что то изменить. Бровкин, я и Цыдик тоже спрыгнули из кузова и бросились к стоящим полукругом у места где должна была быть палатка. Мы увидели какую то бесформенную груду брезента вперемежку с искореженным металлом кроватей. Недалеко от того места, что ранее было палаткой, кучи чего то, накрытые белыми простынями и этих кучь было не шесть, а гораздо больше. Это собрали моих друзей: Славика Нестеренко из Харькова, Тимофея Бекренева из Иркутска, Владика Солодовникова из Москвы, Игоря Климука из Днепропетровска, Тимофея Боровских из Москвы и Николая Радько из Клина. Там у этих кучек плоти моих друзей-однополчан я впервые увидел как плачут взрослые солидные офицеры. Наш Удалов слушал Деникина и какого то капитана и было похоже, что он их не слышал. По его сухим, впалым щекам текли слезы. Я не смог подойти к этим кучам, не смог, я только видел своих разобранных друзей на дознании у военного следователя в фотографиях и от этих воспоминаний до сих пор дрожъ в коленях. Как узнал позднее, палатку распахал танк, похищенный со стоянки на полигоне тремя пьяными служивыми. Их конечно сразу же определили. Зачем и почему эти тупорылые так отличились и что с ними стало, мне до сих пор не известно. Дослужил я до мая в другой части, но честно, даже нечего вспомнить как будто в летаргическом сне. Вот такой последний рассказ получился. Горький. Смотрю черно белые фотографии.
 Молодые и смеющиеся, теперь навсегда молодые и всегда смеющиеся ...