в начале

 Прошло около месяца с тех пор , как Эммануил стал работать в сфере обслуживания непомерных цеппелинов. Он покинул завод - место безмятежного людского удела - и отправился служить Небесным Городам.
   Его работа мало изменилась - он все так же пилотировал свой бежевый самолет DeHavilland.  Но теперь вместо того, что бы перевозить своеобразных людей инженеров и металлические детали, он транспортировал топливо и закрытые коробки.
 А так же прошло около полумесяца с того времени, как его жизнь стала зависеть от самолета.
 

- Проходи, - мягким голосом сказал Некий Джон, о котором Эмману не было известно ни слова. Новый работодатель Пройса -  Робин - лишь отдал Эммануила в руки  к Джону, сопровождая исчерпывающим молчанием.
 Никто из них много не говорил - народ на дирижаблях был не сговорчив, как рыба. Будто эти самые Небесные Исполины были аквариумы, а жили в них - рыбы. Но и в этом была доля правды - жители Цеппелинов скорее были золотыми рыбками, чем людьми.

 С теми, кого только принимали  на работу в эти Небесные Города, говорили исключительно по делу и практически не открывали двери в глубь дирижабля. Пилотов принимали на посадочной площадке и отправляли на землю тут же, после того, как груз получен.

Сам же Эммануил не имел ни каких вопросов - в самом начале ему провел инструктаж , довольно краткий, но содержащий важные сведения, владея которыми, любой не глупый человек мог прийти ко всем ответам самостоятельно.

- Ваше место, - Джон белой рукой указал на кресло. Эмман сел.
Джон опустил спинку кресла и поднял его несколько вверх, манипулируя рычагом сзади. Далее он включил белую лампу над головой Пройса. Свет от неё был настолько силен , что в глазах Эмман ощутил, будто все его колбочки и коробочки стали лопаться и рвать глаза. Эта резкая боль утихла, когда Джон навис над его головой.

- Откройте рот, Мистер Прайс.

 Час Джон потратил на то, что бы нарисовать во рту Эммануила его новую душу. Но для самого Эммана это время протянулось, как целое лето.
 Джон покрыл язык Пройса отвратительными символами, которые напоминали чертежи механизма часов и отныне дарили ему возможность пережить сто раз свою жизнь. Эммануил навсегда запомнил комнату, в которой потерял то, что подарил ему Бог, и глаза Некого Джона, о котором больше имени он так ничего и не узнал. Медные стены с черными тенями в трещинах углов и Карие глаза, которые смотрели в рот Эммануилу целое лето.