Зелёная кибитка - 4

                Глава 4

              Фёдор проснулся неожиданно, будто кто-то громко и зло окликнул его. В памяти отдалённо всплыло лицо Рики, и он тут же вспомнил сегодняшнюю ночь и весь предыдущий вечер, ознаменованный долгожданным приездом Тани.
              "Хорош папаша, нечего сказать, - ругнулся он. - Дочь, наверно, давно проснулась, а он..."
              Торопливо натянув брюки, он сунул ноги в тапочки и, заправляя на ходу рубаху, поспешил к умывальнику. Наскоро побрившись и причесавшись, критически оглядел себя в зеркале и махнул рукой.
              "Какой есть, такой есть... симпатичней не стану... Ну и гусь! - тут же усмехнулся он. - В Аполлоны его потянуло, в Адонисы... Того и гляди, скоро стану седины скрывать и морщины заглаживать. Же-е-ених!.."
              Во дворе, под большим покосившимся вязом, шатрово развесившим ветви над самодельным, вкопанным в землю столом, сидели друг против друга Таня и её бабка, Граня Михайловна - мать Фёдора. Раскинув карты, старуха гадала на девушку, а та слушала её, забыв про всё на свете.
              Фёдор посмотрел на них, пожал плечами.
              -...и опять выпадает тебе этот король, - донёсся до него глуховатый голос матери. - Только, куда ни глянь, а пути ему нет. Пустота повсюду. И сам он пустой. Не король как- будто, а валет пиковый... И интерес его к тебе незначительный. Так же  как  и твой  к  ему...
              Таня согласно покивала головой, задумалась.
              - Ну а дальше, что дальше,  бабушка? - заинтригованно поторопила она, и  Граня Михайловна, улыбчиво зыркнув на неё, ещё усерднее стала перемещать кусочки картона, соединяя их в какой-то таинственный, понятный лишь ей  одной каббалистический круг.
              - А дальше ждут тебя перемены... Поначалу не очень приятные... Вот с чего-то пики с крестями пошли... Тут король трефовый... дальше казённый дом. Да што ж это такое?
              Бабка кидала карты так и этак, хмурилась, дёргала головой, как норовистая лошадь, и, наконец, облегчённо заулыбалась, просияла, заглядевшись на внучку.
              - И успокоишь ты сердце хорошим известием, которое сообщит тебе некий благородный король, по всей видимости, блондин... червовый!
              - Червовый? - подойдя к ним, иронически поинтересовался Фёдор.
              - Червовый, - безмятежно ответила Граня Михайловна и, увидев сына, смутилась, сгребла карты и торопливо рассовала их по карманам передника.
              - Так, так, - Фёдор побарабанил пальцами по столу. - И не стыдно тебе, бабуля, девчонку смущать? Короли, валеты, пиковые хлопоты... Ты взгляни на неё, как она взволновалась...
              - Да ничего я не взволновалась, - подняла на него огромные свои глаза Таня. - И бабушка тут не при чём . Я сама напросилась. Интересно было настоящее гаданье посмотреть. Разве это плохо?
              - Ну что ты, - погладил её по худенькому плечу Фёдор. - Мать у нас в этом деле искусница! Лучшей гадалкой была когда-то. Даже наши цыганки, на что уж оторвы, а и те за своей судьбой только к ней и ходили. И как ни странно, кое-что сбывалось... А однажды, однажды...
               Он задумался, вспомнив ещё одно былое, незабвенное.

               … Уйдя из табора и устроившись возчиком в городе, Павел Петрович первым делом позаботился о детях. Всю жизнь он тянулся к грамоте, к наукам. Но угрюмая цыганская судьба всё решила по-своему. Духу не хватило у Павла Федоренко на большие поступки. Не соглашался он ни на цыганский колхоз, ни на городской комбинат. Сидел в душе мелкий и прижимистый собственничек , да и вековая традиция      -  "Цыганская доля - кибитка и воля!"- держала в крепкой узде.
               В армию его не взяли по инвалидности. В детстве неудачно упал с необъезженного коня, поломал ногу. Дело было осенью в степи, - ни врачей, ни медпунктов поблизости не оказалось. Какая-то знахарка уложила, как пришлось повреждённую конечность в лубок, - на том леченье и закончилось. Нога срослась неправильно, искривилась, и пошёл хромать по свету юный цыган.
              За сверстниками ему было теперь не угнаться. Потому и потянуло к кузнецам и шорникам. В Житомире на базаре (ох, эти вечные цыганские университеты!) показал ему добрый человек алфавит и заставил выучить. А там и пошло. Сначала по складам: "Ма -ма", "Ра-ма"... А затем бегло, уверенно, по-городскому...
              Отделившись от табора, отец первым делом нашел учителя Фёдору. Это был отставной преподаватель, пенсионер и энтузиаст. Из высоких побуждений и принципов отказавшись от вознаграждения, он применил к мальцу какую-то особенную собственную систему и за пять месяцев прошёл с ним программу трех классов. Так что, в четвёртый Фёдор попал вовремя, почти не отстав от ровесников.
              Поначалу всё в школе было ему непривычно: дисциплина, расписание, домашние задания... Потом попривык, втянулся, передружился с ребятами и уже не представлял себе иной жизни. В шестом классе записался в домпионеровский радиокружок, и когда пришла пора поступать после семилетки в техникум, выбрал радиотехнический.
              К тому времени отца не стало и большинство забот о семье легло на плечи Фёдора. И вот тут снова откуда-то появился Илия. Был он всё так же самодоволен и крут, тяжёлое ухоженное брюхо студенисто колыхалось под тремя спесиво расстёгнутыми жилетами.
              - Собирайся, романыш. Поедем в табор! - безапелляционно приказал он. - Должок за твоим отцом остался, так ты отработаешь.
              - В какой табор? - заартачился Фёдор. - Какой должок?
              - Много будешь знать, волоса на башке осыплются, - недовольно буркнул Илия.
              - У меня экзамены скоро. Я учусь, - отпарировал Фёдор.
              Осмелел в своей школе, старикам научился перечить.
              Илия только прищурился хищно. Ничего, подумал, дурь мы из тебя повыколотим. Быстро шёлковым станешь. И спокойненько так, с расстановочкой, пояснил:
              - А экзаменты эти ты мне в таборе сдашь.
              - Как в таборе? Что вы говорите! - иронически засмеялся Фёдор.
              Илия мотнул головой, подмигнул двум пришедшим с ним хватким парням.
              - Работай!
              Те, словно коты, рванулись к подростку и, заломив ему руки за спину, приставили к горлу нож.
              - Только пикни, сучонок!
              - Ну-у? - возвысил голос Илия. - Поедешь?
              - Не-е-ет, - застонал Фёдор, пытаясь вырваться из тесных объятий парней. Резко дернувшись, он оцарапал шею о кончик ножа. Кровь закапала на рубашку. - Ма-а-ама! - отчаянно закричал он. - Ма-а-ама!
              - Заткнись! - зашипел баро и больно ударил его по плечу рукояткой кнута.
              - Мама-а-а! - еще громче зашёлся Фёдор.
              Граня Михайловна, услыхав крик сына, выбежала во двор. За ней, цепляясь за юбку, вся в слезах ковыляла Любаша.
              - У-у-убъю! - заскрежетал зубами булъбаша и снова вскинул плеть. - Июды-ы! Ироды! На вас глядя и другие побегли… Собирай щенка, баба, не то хуже будет!
              - Не да-ам!..
              Изловчившись , Граня Михайловна вцепилась в волосы одного из парней.
              Тот заорал, пытаясь освободиться от цепких безжалостных пальцев.    Второй отскочил в сторону, выставив перед собой нож.
              Граня Михайловна бросилась к сыну, схватила рукой за шею, быстро обмотала её сорванным с себя передником.
              - Не да-ам! - гневно повторила она, заслоняя собой Фёдора и подталкивая его к дому. - Не бывать по-твоему, рома. А захочешь силой - всех, как есть, прокляну! И жизни не пожалею. Ты меня знаешь... А теперь идите отсюда. Джа! Джа! Джабарэ!
              Илия насупился, поковырял носком сапога податливую землю. Всю жизнь эта Гранька считалась колдуньей. Слишком часто сбывались её предсказания - и худые, и добрые. Он мысленно перекрестился, призвав на помощь цыганского Бога. Но Дэвэл -Дада молчал, и внезапный дурной страх заполз в душу цыгана. Он сплюнул на землю и выругался.
              - Ве-е-едьма-а!
              - Ведьма! - люто подтвердила Граня Михайловна, делая страшные глаза. Наливаясь чародейной чертовской кровью, они медленно выкатывались из орбит. - Ну, так думай, Илия! Только быстро. А то на меня накатывает... Не удержусь!
              Вожак снова сплюнул, ища путь к отступлению. Угроза была нешуточной. Но ещё больше страшился он уронить свой авторитет перед молодыми.
              - Ладно, чавалэ, пожалеем женщину, - криво усмехнулся он. - А ты, червяк, - повернулся он к Фёдору, - лучше нам не попадайся…
              - Что-о-о? - дико закричала Граня Михайловна. - Грозишь? Ну, так и я...   
              Она протянула трясущиеся руки к "гостям" и бесстрашно пошла на них, бормоча сквозь зубы: "Придеть последнее время: земля и небо спотрясятся, солнце и месяц померкнеть, звезды на землю сойдутъ, все престолы разрушатся, все каменья распадутся, пройдет река огненная и пожретъ всю тварь земную. И Михаил-архангел в трубы вострубить, он умерших из гроба разбудить. А мертвые из гробов восстануть..." Ой, восстануть! Берегись, Илия!
              - Чур меня... чур! - попятился баро. - Ухожу я, ухожу... Уходим!
              Он почти бегом выскочил за ограду и бросился к повозке, что стояла у обочины дороги.
              - Ве-едьма-а! Ууу!
              Один из парней вспорхнул на козлы, размотал вожжи.
              -Но-о-о!
              Застоявшиеся кони рванули с места.
              -...е-е-едьма-а-а! - донёсся из-под полога приглушённый удаляющийся крик.
             Граня Михайловна покачивалась , прижимая к себе детей. В глазах её, как в колодце, стояли слезы, а на губах играла непонятная насмешливая улыбка.
             Откуда было знать тёмному цыганскому бульбаше, что хрипела она сейчас не ужасные заговоры-заклятъя, а старинную русскую песню из собрания Киреевского, которой когда-то давным-давно научила её покойная мать. Не раз и не два лукавила в жизни Граня , потрясая страшными стихами суеверных своих соплеменниц. Думала, никогда не понадобится больше это умение, а вот, поди ж ты, пригодилось. Да как вовремя!..

             - …Ну, так что однажды было, папа? - вывел Фёдора из задумчивости нетерпеливый голос Тани.
             - Что-о? - Он взглянул на неё отрешённым, непонимающим взором. - Что - однажды?.. А-а-а! Долго рассказывать. Как-нибудь в другой раз... А вообще-то я считаю, что у бабушки интуиция срабатывает. Телепатия! Предвидение какое-то…                -            -Телепатия! - насмешливо воззрилась на него Груня Михайловна. - Много ты понимаешь. Вам сейчас эвеемы подавай, дишплеи всякие... А у меня свой дишплей - вот эта колода! - Она похлопала себя по карману и увидев изумленные глаза Тани, пораженной её столь немыслимым лексиконом, пояснила. - Про дишплеи от ево наслышалась. Електронщик он у нас. Изобретатель!
             - Ма-атъ! - укоризненно протянул Фёдор. - Ну, зачем же утрировать?
             - Вот видишь? - торжествующе подняла палец старуха. - С родной матерью  на каком языке разговаривает! Из-за ево и Володькины байстрюки всё в железках копаются. Он им, то конструхтор приволочёт, то приёмник сломатый. Разбирайте, бесчинствуйте! А те и рады. "Дядя Федя! Дядя Федя! А как у тебя насчёт транзистеров и регистеров?" Смехота! Ну да ладно, ладно. Шутю я, - засмеялась она и поднялась, со стоном распрямляя затёкшую от долгого сидения спину. - Завтракать будешь? А то мы отчаёвничали...
             - Буду. Только чего-нибудь лёгонького, - попросил Фёдор. - А потом мы с Таней в город пойдем. Поглядим, познакомимся... Хочешь?
             - Конечно, - благодарно согласилась она. - Я кроме нашего города ещё нигде не бывала... Папа, а ты действительно элёктронщик?
            Она даже не заметила, как естественно и просто перешла с ним на "ты".          Фёдор взволнованно дрогнул, потрясённо посмотрел на неё.
            - Да что ты, что ты... Инженер я на заводе. Правда, в ОКБ, в конструкторском... Ну и маракую кое над чем в свободное время. Да и мальчишек к делу приобщаю. Это же ведь лучше, чем гонять по улицам. Так ведь?
            - Так, - кивнула Таня и, вдруг спохватившись, помчалась в дом.
            Спустя несколько минут на столе уже дымилась чашка чая, стояли масло, сахарница, блюдце с золотыми хрустящими гренками.
            Фёдор оглядел сервировку и руками развёл.
            - Ну-у, дочь… угодила! Кстати, ты не торгово-кулинарный закончила?
            - Не-ет, - протянула Таня. - Я швея. А к этому с детства душа лежит. Видел бы ты, как я своих кукол обслуживала!
            - Да, да, - пробормотал он, тут же вспомнив, что  в с е  её годы прошли без  н е г о. Да и какие особенные куклы могли быть у сироты? Тряпичные или целлулоидовые Маши да Глаши...
             Непрошедшее чувство вины снова навалилось на сердце.
             "Это чёрт знает что, - упрекнул он себя. - Казнись не казнись, а беды не поправишь. Хорошо, что хоть так всё устроилось. И я живой, и дочка рядом..."
            Он мгновенно прокрутил в памяти ночной разговор с матерью и сёстрами. И Граня Михайловна, и Люба с Ниной в один голос заявили, что желают переезда Тани в Белокрыльск.
            -Да я и сам об этом подумывал, - неожиданно признался Фёдор. - Ещё когда первое письмо получил. Да только там ведь... мать у неё. Мать!
            -А что мать? - осадила его Люба. - Поедет за дочерью. Квартира у неё есть, поменяется. А не захочет, не надо. Чего душу травить? Главное, чтоб девчонке дать всё, что недодано. Чтоб она и ласку отцовскую почувствовала, и на ноги встала...- Она взяла со стола чашку с остывшим чаем, отхлебнула глоток. - Как уж там её воспитывали, не знаю. Но то, что она и тебя, и нас боялась, это точно. Такой испуг в её взгляде был, такое сомнение... Ну а потом убедилась, что тут людей не едят... И ещё… - Люба задумалась, раздумывая говорить, не говорить.     - Ещё. Я как на наряд её глянула, чуть не разревелась. Платьишко застиранное. Кофтёнка в сумке жалкая. А комбинашка, стыдно сказать, -  штопаная, перештопанная. Она раздеваться стала, смущается, не знает, куда глаза девать. А я чуть не реву! Что ж это, думаю, наша девочка в такой нищете живёт!
             - Но я же ей всё время посылал, - удивлённо поднял брови Фёдор. - Пусть немного, но на бельё хватило бы...  Может, мать там бездумно хозяйничает? Сколько помню, всегда была легкомысленной. Заведётся копейка, так тут же в распыл... Не доходят те деньги до Тани?
             - А совесть? Совесть должна у неё быть? - раздражённо воскликнула Нина.
            - Совесть... - тяжело вздохнул Фёдор и, желая прекратить разговор, вышел из комнаты.
            Сейчас, повторив в памяти весь ночной пересуд, он тепло и счастливо подумал о близких . Скольких видел он  на своем веку людей без зазрения совести рвавших родственные связи. Сколько раз наблюдал, как шли дети войной на родителей, а те на них, брат отказывался от сестры, а мать от сына.
            Там что-то не поделили, здесь чего-то не поняли, разругались, рассорились, разобиделись друг на друга и хуже чужих стали, - озверевшие, беспощадные, гордые. Иных потом хоть болезнь или смерть примиряла, а кого-то и это не могло пронять.
           В войну и после неё люди добрее были. Это все признают. А как в достаток пошли, про былые голода-холода забывать стали, - так и понеслась душа в рай!
           Вот и вечные  "дети природы" - молодёжь цыганская -  в особняки да в кооперативы рвутся, на "Жигулях" и "Волгах" раскатывают . Куда до них Володе с его горкомхозовскими одрами! Хоть и поёт Сличенко, будто "цыган без лошади, что без крыльев птица", а всё  это уже минувший век. Молодого цыгана сейчас к коням и под ружьём не приставишь. Боится он этих коней, да и морду воротит. Навозом, дескать, от них прёт и потом воняет... А с этого навоза и пота, господа хорошие, может, все мы и начались!..
           Фёдор резко отодвинул от себя пустую чашку и тут же спохватился, боясь, чтобы дочь не подумала чего дурного.
           - Собирайся, Танечка. Пойдём. Пусть весь город увидит, какая у меня дочь!