Олеандры
В то утро, когда майский день достигал почти середины календаря и радовал каждого своим приятным теплом и совсем не жгучим солнцем, она пропала. Он сидел около часа на не заправленной кровати и ощущал тепло ее тела на белоснежной простыни. Еще недавно он обвивал ее крепко руками так, словно она маленькая птичка, которая может вспорхнуть в любой момент и улететь к порыву ветра или убежать, как самая теплая волна океана, или хуже всего, исчезнуть, испариться и пропасть. Кажется, самый худший кошмар в его жизни воплотился в реальность, и теперь он желал скорее проснуться от этого необъятного и дурного сна, давящего на него изо всех сил своей наготой и страхом. Он закрыл глаза. Воздух с открытого балкона волновал прозрачную вуаль занавесок и попадал ему прямо на лицо, заставляя все его тело содрогаться от волнения, а пальцы дрожать от навеявшей тоски в сердце. Шуршащий звук листвы на пышных деревьях отдавался глухим эхом внутри его головы и не позволял успокоиться, а лишь усиливал панику, подступающую к горлу, как маленький, но слишком примечательный камень на искристом песке. Комната вдруг показалась ему неистово чужой без присутствия в ней той нимфы, что сияла здесь как кристалл в лучах солнца. Разум словно в густом тумане отказывался принимать в свои ряды логику, и прилив чувств накрыл его с головой, как беззащитного ребенка огромной и неспокойной волной темно-синего океана. Упав на ее подушку, он медленно, но с силой, чтобы уловить все, что было ночью, вдохнул в свои легкие прохладно-терпкий воздух ее миндальных волос цвета поздней октябрьской осени и на секунду услышал ее бархатный сладкий голос и смех, коим она ласкала его уши независимо от времени суток. Утром она нежно будила его ласковым шепотом, боясь нарушить его крепкий и безмятежный стон, а ночами одаривала безудержными и страстными речами будто желала, чтобы в этот момент ее слышали все звезды необъятной Вселенной и весь нагой мир.
— Любимый, ты в спальне? — негромко произнесла она, остерегаясь, что он может еще спать. И аккуратной походкой с легкими движениями скользнула в гостиную из коридора совсем бесшумно. — Скоро будет обед, а мы с тобой даже не позавтракали. Я хочу сделать твои любимые сэндвичи с арахисовой пастой и бергамотовым чаем.
Она улыбнулась нежной улыбкой, сняла кремовые лодочки и босиком на носочках зашла в их любимую спальню. Кажется, в тот момент он вскочил с кровати с молниеносной скоростью и чуть было не подумал, что ее присутствие лишь померещилось ему и тогда он произнес:
— Ты.. о боже, — не мешкая ни минуты он мягко схватил ее, что было сил и сжал в своих тревожных объятиях, как после самой долгой разлуки. В тот момент он больше не желал ничего видеть, слышать и чувствовать лишь бы она не ускользала из его объятий, такая хрупкая и легкая. — Как хорошо, что ты здесь. Господи, как же хорошо.
— Я задержалась? — взволнованно вздохнув, она обвила руками его шею, — Пожалуйста, прости. Ох, ты не представляешь, как долго я искала горную лаванду. Одна милая женщина продала мне ее по счастливой случайности, когда я переходила на Авеню Фридланд…
— Лаванду? — он перебил ее, его улыбка отдавала теплом и, наконец, всякие тревоги и ненужные страхи вдруг исчезли и сбежали за высокий балкон их квартиры, — Это лаванда. Слава богу, это лаванда.
Он почувствовал, как запах олеандр ее тела плавно расплывался по всей комнате и как прежний уют возвращался вместе с ее присутствием. Шуршащий звук листвы в один миг стал роднее любых просторов, а их квартира вновь обрела самые теплые краски весеннего солнца, а в душе его вдруг воцарилось невозмутимое спокойствие и гармония. С большой любовью в сердце он произнес:
— В следующий раз горную лаванду будем покупать вместе, хорошо? Тебя не было вечность, и.. — он задумался и на миг все его тело обдало приятным теплом, — Так как там насчет сэндвичей с арахисовой пастой, м? — он улыбнулся чуть шире и все не выпускал ее из своих рук, будто она снова может ускользнуть, как самая теплая волна океана.
— И потом почитаешь мне нашего «Гэтсби»? — она распахнула глаза и он понял, что через пару минут это прекрасное создание не оставит его в покое ни на минуту.
— Конечно, «Гэтсби». Только после завтрака и после того, как ты мне, юная леди, расскажешь про милейшую лавандовую женщину на Авеню Фриланд, — засмеявшись, он обхватил ее сзади за талию, вдохнул аромат шеи и волнистых волос солнца, и неспешно повел на кухню. День обещал быть проведенным точно в постели.
Хрустящая корочка на сэндвиче с арахисовым маслом была похожа на жаркий песок, какой есть у берегов теплого моря. Они ели и поглощали завтрак с невероятным аппетитом, словно ничего вкуснее и не пробовали. И впервые за долгое время он чувствовал запах олеандр сильнее обычного и желал, чтобы это никогда не кончалось. Солнечные зайчики бегали по всей квартире и попадали прямо в глаза, отчего она забавно хмурилась и прикрывала лицо тонкими пальчиками, смеясь и убирая запутанные шелковистые волосы за плечи. Горная лаванда стояла на кофейном столике слева от балкона и дарила свой аромат двум безмерно влюбленным друг в друга, не осознавая, что стала поводом воссоединения душ и невидимых нитей любви для него и для нее. Затем, он долгое время читал ей «Гэтсби», а она в это время внимательно его слушала, засыпая в теплых и родных руках.
Свидетельство о публикации №217010401316