Глава 18 Альянс

Смеющаяся гордость рек и озер

Глава 18 Альянс

автор: Цзинь Юн

переводчик: Алексей Юрьевич Кузьмин


   
На этот раз, когда Лин-ху Чун потерял сознание, он потерял счет времени, когда восприятие немного возвращалось к нему, он чувствовал себя плывущим в толще облаков, проходило немного времени, и его сознание опять угасало. Иногда он пробуждался, когда его кто-то поил, иногда он приходил в сознание, когда все его тело будто жгли огнем, но он не только не мог конечностями пошевелить, но был слаб настолько, что даже век не мог приподнять. Однажды его сознание прояснилось, когда кто-то крепко держал его запястья, и через точки на руках вливал в его тело раскаленную энергию, которая конфликтовала и билась с той энергией, которая уже ранее была накоплена в его теле. Лин-ху Чун испытывал неописуемые муки, он хотел кричать, но не мог произнести ни звука, его будто пытали огнем, сжигали заживо.
   
Он не знал, сколько времени провел он в этом дурмане, каждый раз ощущая, что ему постоянно добавляли истиной энергии, но с каждым разом его мучения понемногу уменьшались, он начал понимать, что какой-то высокий мастер нэйгун занимается его лечением. Он подумал: «Неужели это шифу или шинян пригласили мастера управления энергией, чтобы он спас мою жизнь? Но куда подевалась Ин-ин? Где шифу и шинян? И почему не видно сяошимей?» Едва он подумал о Юэ Лин-шань, как кровь и энергия забурлили в его груди, и он снова потерял сознание. С этого времени неизвестный мастер начал ежедневно передавать ему свою внутреннюю силу. Однажды, после получения очередной порции энергии, разум Лин-ху Чуна прояснился гораздо более отчетливее, и он сказал: «Премного… премного благодарен преждерожденному… где… где я нахожусь?» Он  медленно открыл глаза, и увидел лицо, испещренное морщинами, освещенное теплой улыбкой.
[Шифу – отец-наставник; шинян – матушка-наставница; сяошимей – маленькая младшая сестра-наставница]
   
Лин-ху Чун почувствовал, что это лицо было ему знакомо, он вгляделся, увидел, что человек лыс, на голове шрамы от прижигания – это хэшан, он смутно начал узнавать: «Ты… ты… Фан… даши».

[даши – великий наставник]

Старый монах расцвел от удовольствия: «Очень хорошо! Ты узнал меня, я Фан Шэн». Лин-ху Чун откликнулся: «Да, ты великий наставник Фан Шэн». Тут он увидел, что лежит на кушетке в маленькой каморке, на столе тускло светит желтоватым сиянием масляная лампада, он накрыт ватным одеялом.
   
Фан Шэн спросил: «Как ты себя чувствуешь?» Лин-ху Чун ответил: «Мне немного лучше. Я… где я нахожусь?» Фан Шэн ответил: «Ты в храме Шаолинь». Лин-ху Чун изумился: «Я… я в Шаолине? А где же Ин-ин? Как я попал в Шаолинь?» Фан Шэн улыбнулся: «Ты только что очнулся, тебе нельзя тревожиться, чтобы твое состояние не ухудшилось. Потом все обговорим».
   

С этого времени, Фан Шэн ежедневно утром и вечером приходил в каморку, и лечил его своей энергией. Прошло более десяти дней, Лин-ху Чун уже мог садиться, самостоятельно есть, но каждый раз, когда он спрашивал, где Ин-ин, и как он очутился в монастыре, Фан Шэн только улыбался, и не отвечал. Однажды, Фан Шэн передал Лин-ху Чуну очередную порцию энергии, и сказал: «Молодой рыцарь Лин-ху, сейчас твоя жизнь временно спасена. Но гунфу старого монаха ограничено, он не может полностью преобразовать странные энергии твоего тела. Сейчас ты протянешь несколько дней, но, боюсь, не пройдет и года, как твоя болезнь снова обострится, и тогда даже золотому небожителю будет трудно спасти твою жизнь». Лин-ху Чун согласно кивнул: «Когда-то великий лекарь Пин И-чжи сказал позднерожденному то же самое. Преждерожденный мастер отдал мне все силы, позднерожденный бесконечно признателен. Будет ли жизнь человека длинная или короткая – на то воля Неба, хоть у великого наставника и высокое владение энергией, но и он не повернет движение небес вспять». Фан Шэн покачал головой: «Мы, буддисты, не признаем воли Неба, но учим закону кармы. Раньше я уже говорил тебе, настоятель этого монастыря брат Фан Чжэн обладает глубоким внутренним мастерством, если тебе суждено, то он может передать тебе тайное искусство «И цзинь цзин» - «трактат о преобразовании сухожилий», если сумеешь овладеть изменением костей и сухожилий, то тем более и чуждую энергию сумеешь преобразовать. Сейчас я отведу тебя к наставнику Фан Чжэну, надеюсь, ты сможешь разумно ответить на его вопросы». Лин-ху Чун давно слышал имена знаменитого наставника настоятеля Фан Чжэна, обрадовано сказал: «Благодарю великого наставника за труд. Даже если результат встречи с великим наставником будет не благополучным, если позднерожденному не суждено получить милость, то даже просто поклониться святому монаху уже редчайшая возможность». Он тут же медленно слез с постели, поправил одежду, и вышел из каморки следом за великим наставником Фан Шэном.
   

Едва вышли из темной каморки, как яркое солнце сверкнуло в глаза, будто они вошли в иной мир, и все чувства прояснились. Он шел, переставляя вялые ноги, рассматривая величественные сооружения монастыря, навстречу им попадалось множество монахов, все они с величайшим почтением относились к Фан Шэну, издалека приветствуя его глубоким поклоном со сложением ладоней.
   

Они прошли три длинных переулка, подошли к каменному строению. Фан Шэн обратился к молодому послушнику при вратах: «Фан Шэн просит старшего брата-наставника о встрече». Послушник отправился с докладом, вернулся, и, сложив ладони, произнес: «Настоятель приглашает войти».
   

Лин-ху Чун вошел в помещение вслед за Фан Шэном, и увидел маленького старого монаха, сидящего на круглом тростниковом коврике. Фан Шэн склонился перед ним: «Фан Шэн кланяется старшему брату-наставнику Фан Чжану, привел с собой молодого рыцаря Лин-ху, старшего ученика клана Хуашань». Лин-ху Чун опустился на колени, и поклонился до земли. Настоятель слегка качнул корпусом, махнул рукой: «Молодой рыцарь Лин-ху, поменьше церемоний, прошу садиться». Лин-ху Чун закончил поклоны, и уселся рядом с Фан Шэном на молитвенный коврик из тростника, увидел, что лицо у настоятеля тонкое и истощенное, исполнено сострадания и тепла, возраста неопределенного, невольно удивился: «Вот уж не думал, что потрясающий мир боевых искусств высокий монах совсем не выделяется обликом, если не знать заранее, нипочем бы не догадался, что это глава первой школы боевых искусств воинского сообщества». Великий наставник Фан Шэн произнес: «Молодой рыцарь Лин-ху более трех месяцев восстанавливал силы, сейчас ему намного лучше». Лин-ху Чун был потрясен: «Мне казалось, что прошло дней двадцать, оказывается, я был без сознания три месяца».
   

Настоятель сказал: «Очень хорошо», – повернул лицо к Лин-ху Чуну: «Молодой рыцарь, уважаемый господин Юэ является главой клана Хуашань, строг и непреклонен, его чистое имя известно среди рек и озер, старый монах всегда восхищался им». Лин-ху Чун встал и поклонился: «Не достоин. Позднерожденный был тяжело ранен, не вникал в дела, премного обязан великому наставнику Фан Шэну за спасение жизни, оказывается, прошло уже более трех месяцев. Не знаю, в безопасности ли шифу и шинян?» Он не мог справляться о шифу и шинян у посторонних, но очень беспокоился о их безопасности, хотя и не смел спрашивать, но сердце было неспокойно, и он не сдержался, спросив не впрямую.
   

Настоятель сказал: «Говорят, господин и госпожа Юэ, а так же все ученики Хуашани сейчас находятся в провинции Фуцзянь». Лин-ху Чун тут же успокоился: «Премного благодарен настоятелю за разъяснения». Но сердце невольно занемело: «Шифу и шинян в концов привели сяошимей в дом младшего брата-наставника Линя». Настоятель попросил: «Молодой рыцарь, пожалуйста садись. Младший брат-наставник Фан Шэн сказал, что твоя техника меча утонченная и несравненная, передана тебе старейшиной клана Хуашань господином Фэном, это на самом деле радостное известие». Лин-ху Чун ответил: «Недостоин». Настоятель продолжил: «Старый наставник Фэн очень давно ведет жизнь отшельника, старый монах полагал, что он уже покинул наш мир, но оказывается, он еще среди людей, это великая радость». Лин-ху Чун ответил: «Да». Настоятель медленно произнес: «После того, как молодой рыцарь получил тяжелые раны, он был обманут людьми, ему ошибочно ввели в организм множество потоков чужеродной энергии, которые трудно преобразовать, об этом старый монах уже знает от брата Фан Шэна. Старые монахи тщательно обсудили этот вопрос, и пришли к выводу, что только практика секретного искусства И Цзинь Цзин – «Трактата преобразования сухожилий», может шаг за шагом рассеять потоки этой чуждой энергии. Все другие способы «только утоляют жажду вином» – после кратковременного облегчения усугубляют вред, могут только немного продлить твою жизнь. Брат Фан Шэн три месяца лечил тебя, но на самом деле, только добавил в твое тело дополнительный поток чужеродной энергии.
   

Молодой рыцарь, попробуй двинуть энергию, и ты сразу почувствуешь». Лин-ху Чун слегка двинул энергию, почувствовал бурление в даньтяне, это было трудно контролировать, сердце прошила резкая боль, тело зашаталось, со лба потек пот, и закапал вниз.

Фан Шэн сложил ладони перед грудью: «Старый монах не искусен, только добавил молодому рыцарю страданий». Лин-ху Чун ответил: «Великий наставник, стоит ли об этом говорить? Великий наставник приложил все силы для позднерожденного, щедр на помощь, умаляет свои достоинства. Позднерожденный получил вторую жизнь, безмерно благодарен». Фан Шэн сказал: «Не достоин. Старый господин Фэн в былые годы совершил для старого монаха великое благодеяние, в этот раз старый монах воздал только одну десятитысячную часть за его добро». Настоятель поднял голову: «Нет никакого добра и нет никакой добродетели, разве есть великая ненависти и великая месть? Милость и добродетель есть привязанность, вражда и месть тоже есть привязанность, нельзя поддерживать месть и вражду, и также нет необходимости поддерживать добродетель и милость. Это все мирская пыль, это туман, который застит глаза, пройдут сотни лет, что останется от милостей или мести?» Фан Шэн сказал: «Да! Премного благодарен старшему брату-наставнику за указания».
   

Настоятель медленно произнес: «Следующие учению Будды, имеют сострадание в основе характера, поняв, что молодой рыцарь получил серьезные раны, естественно, образовалось стремление спасти его. Волшебное искусство «И Цзинь Цзин» появилось на нашей земле благодаря основателю Чань, великому предку Да Мо – Бодхидхарме и его ученику – второму чаньскому патриарху Хуэй Кэ, великому наставнику. Второй патриарх имел изначальное монашеское имя Шэнь Гуан – Духовное Сияние, происхождение имел из города Лояна, в детстве изучал Конфуция и Лао-цзы, достиг сокровенных глубин. Когда великий предок Да Мо в своих странствиях временно поселился в данном монастыре, Шэнь Гуан явился к нему за наставлениями. Да Мо увидел, что тот напичкан разнородными знаниями, полагается на свой ум, уже имеет сложившуюся систему взглядов, и ему будет нелегко понять логику Чань, в тот момент отказался принять его в ученики. Шэнь Гуан даши длительное время горько упрашивал разрешения, но так и не получил милости войти во врата учения, так что он поднял свой меч, и отсек себе левую кисть». Лин-ху Чун воскликнул: «А!», – подумав: «Этот великий наставник Шэнь Гуан оказался столь решительным в поиске учения». Настоятель сказал: «Великий предок Да Мо, увидев его искренность, только тогда принял его в ученики, дал ему имя Хуэй Кэ – Прозревающий Возможности, в конце концов именно он стал преемником Да Мо, унаследовав его рясу и патру, распространял чаньское учение. Учась у Да Мо, Второй Патриарх, опирался на Ланкаватару сутру широкого пути буддийского учения, сумел достичь просветления сердца и познать свою природу. Хотя в мире широко известно боевое мастерство наших предков, но на самом деле, это только поверхностные знания, не заслуживающие упоминания.

Великий предок Да Мо в те годы передал ученикам только некоторые начальные знания по укреплению тела. Укрепление тела приводит к оживлению разума, оживленный разум приводит к улучшению постижения. Но последующие поколения учеников все больше прельщались изучением воинского мастерства, предавая забвению основные цели, ради которых Да Мо преподавал воинское искусство, как жаль, как жаль».


Говоря, постоянно покачивал головой. Прошло некоторое время, и настоятель продолжил: «После того, как великий предок Да Мо ушел в нирвану, Второй Патриарх увидел возле его молитвенного коврика свиток – это как раз и был «Трактат о преобразовании сухожилий» - «И Цзинь Цзин». Этот трактат обладает глубочайшей мудростью, Второй Патриарх упорно пытался понять его, но не сумел, он решил, что Да Мо девять лет сидел лицом к стене, чтобы написать такой короткий трактат, нельзя относится к нему с небрежением. Он решил обойти все священные горы и искать советов у мудрых отшельников, чтобы раскрыть эту мудрость. Но в это время второй патриарх был высоким настоятелем, он очень желал заняться изучением, но стремление к мудрости было побеждено его добродетелью, он не имел возможности приступить к изучению. Поэтому двадцать лет сокровенная тайна этого трактата была скрыта.

Однажды, стремясь постигнуть великий закон дхармы, второй патриарх попал в сычуаньские горы Эмэйшань, где общался с иноземным монахом Парамити. Он извлек трактат «И цзинь цзин», и они вдвоем начали его исследовать. Два выдающихся монаха находились в храме золотой вершины – Цзинь Дин, взаимно способствовали прозрению, семь недель, сорок девять дней провели в длительном обсуждении, и наконец, их осенило полное понимание». Фан Шэн соединил ладони, и одобрительно произнес: «Амидофо, чудесно, чудесно». Настоятель Фан Чжан продолжил: «Но тот смысл, который раскрыл этот монах Парамити, в основном относился к сфере буддийского учения. И только двадцать лет спустя, второй патриарх в городе Чанъань столкнулся с молодым человеком, необычайно продвинутым в боевом искусстве, они говорили три дня и три ночи, и только тогда нашли сокровенный смысл боевого учения, который таился в трактате изменения сухожилий». Он сделал паузу, и продолжил: «Этот молодой человек как раз и был великим чиновником, причастным к основанию государства Тан, будущий помощник основателя династии Тай Цзуна, усмиритель тюркских народов, «генерал в походе, канцлер в мирное время», пожалованный титулом вэйгуна – «князя-защитника» – Ли Цзин.
   

Ли вэйгун совершил необыкновенные подвиги, весьма вероятно, что это также связано с его постижением этого канона». Лин-ху Чун только протянул: «О», – подумав: «Оказывается, «И Цзинь Цзин» имеет отношение к столь многим великим событиям». Настоятель сказал: «Трактат изменения сухожилий» – эго гунфу объединяет сосуды и каналы всего тела, увязывает чистую энергию-цзин пяти плотных органов, проходит в круговороте и не рассеивается, движется и не прерывается, внутри порождает энергию-ци, вовне приумножает кровь. Когда успешно овладеешь этим трактатом, сила естественным образом будет рождаться из концентрации мысли, незаметно и естественно, как разливающиеся волны, как удар грома. Молодой рыцарь, когда ты изучишь этот метод «И Цзинь Цзин», то будешь подобен легкой лодочке среди громадных волн. Пусть валы громоздятся и плещут, но лодочка будет легко взлетать на гребень волны, и без усилий скользить вниз – к чему ей использовать усилия, когда она опирается на силу волн? Но, если даже захочет использовать усилия, – то где взять столько сил, и куда их прикладывать?» Лин-ху Чун только качал головой, чувствуя, что эта логика глубока и утонченна, и в этих рассуждениях много общего с логикой искусства меча Фэн Цин-яна. Настоятель продолжил: «Так как «Трактат преобразования сухожилий» столь могущественный, то он не передается чужим, не передается тем, кто не связан предопределением, даже если в этом монастыре и есть выдающиеся ученики, но им не повезло иметь счастья получить кармическое предопределение, то и им он не передается. Даже младший брат-наставник Фан Шэн – на что он выдающаяся личность в данном монастыре, боевое мастерство столь высокое, соблюдение заповедей крайне строгое, однако не добился от прежнего настоятеля милости передачи этого канона. Лин-ху Чун произнес: «Точно так. Позднерожденный не имеет счастья быть кармически связанным, не дерзает затруднять просьбой». Настоятель отрицательно покачал головой: «Вовсе нет. Молодой рыцарь имеет кармическое предопределение».
   

У Лин-ху Чуна радость смешалась с изумлением, сердце забилось, он и представить не мог, что эта тайна Шаолиня, к которой не был допущен даже такой высокий монах, как Фан Шэн, окажется связана кармическим предопределением с ним самим.

Настоятель медленно проговорил: «Учение Будды велико, и все связывает собой. Молодой рыцарь является преемником старого господина Фэна – это первая связь; молодой рыцарь пришел в наш монастырь – и это тоже обусловлено; молодой рыцарь, если не изучит «И Цзинь Цзин», то расстанется с жизнью, то, что тобой занимался Фан Шэн – это оказалось к добру, он не будет больше тобой заниматься – и это тоже не беда, в промежутке между этими вещами третья связь».
   

Фан Шэн сложил ладони: «У молодого рыцаря Лин-ху счастливое предопределение, Фан Шэн рад за него». Настоятель сказал: «Младший брат-наставник, твой характер очень упрямый, три великие истины, ведущие во врата освобождения: «Пустоту», «Ум, не отвлекающийся на противоположности», «Недеяние», ты так и не понял, и до конца твоей жизни тебе этого не постичь.

Дело не в том, что я боялся передать тебе это учение, но опасался, что, изучив его воинскую часть, ты погрязнешь в пороке, и предашь забвению основную часть, касающуюся чаньской медитации».
   

Фан Шэн смутился, поднялся на ноги, и крайне вежливо произнес: «Шисюн поучает верно».
   
[шисюн – старший брат-наставник]

Настоятель ободряюще покивал головой, подождал, увидел, что Фан Шэн улыбнулся, и он тоже озарился радостью, снова закивал, обернувшись к Лин-ху Чуну, сказал: «В этом деле есть еще одна трудность, но я надеюсь, что мы ее сейчас преодолеем. Начиная с патриарха Да Мо, трактат «Изменения сухожилий», передается только в стенах данного монастыря, и старый монах не в силах это изменить. Молодой рыцарь Лин-ху, по этой причине тебе надлежит войти во врата монастыря Шаолинь на горе Суншань в качестве ученика-мирянина». Он помолчал, и добавил: «Если молодой рыцарь не брезгует войти в школу старого монаха, то он будет принадлежать к поколению учеников, носящих в имени иероглиф «Гуо» – «государство», и впредь будет именоваться Лин-ху Гуо-чун».

Фан Шэн обрадовался: «Поздравляю, молодой рыцарь, мой брат-наставник Фан Чжан до тебя принял только двух учеников, да и было то тридцать лет назад. Молодой рыцарь станет личным учеником моего брата-наставника Фан Чжана, не только получит передачу великого и сокровенного учения «И Цзинь Цзин», но и уникальных и непревзойденных двенадцати искусств Шаолиня, ты овладеешь всеми этими навыками, и обязательно прославишь нашу школу в воинском сообществе». Лин-ху Чун поднялся, и произнес: «Премного благодарен великому наставнику Фан Чжану за прекрасное предложение, позднерожденный бесконечно признателен, да только позднерожденный уже принадлежит к клану горы Хуашань, не смеет изменить своему просветленному учителю».

Настоятель усмехнулся, и произнес: «Я уже прежде сказал, что тут у нас будет большое препятствие. Молодой рыцарь, дело в том, что сейчас ты не принадлежишь к клану горы Хуашань, боюсь только, что ты сам об этом пока не знаешь». Лин-ху Чун вздрогнул, прерывающимся голосом спросил: «Я… я… как могу не принадлежать к клану горы Хуашань?» Настоятель вынул из-за отворота рясы письмо: «Прошу молодого рыцаря взглянуть». Легонько толкнул рукой, и письмо плавно порхнуло, подлетев к Лин-ху Чуну.
   

Лин-ху Чун принял письмо обоими руками, и невольно вздрогнул: «Этот Фан Чжан обладает невероятным внутренним мастерством, такой тонкий листочек письма, а он его перенес таким образом, вот какая у него внутренняя сила. Увидел красную печать: «Глава фракции Хуашань», и надпись: «Великому наставнику, главе фракции Шаолинь, почтительный доклад», эти девять иероглифов были написаны в серьезной и сосредоточенной манере, образцовым почерком – это на самом деле была кисть его шифу Юэ Бу-цюня.
   

Лин-ху Чун начал понимать, что попал в скверное положение, его руки задрожали, он вытащил письмо из конверта, взглянул, не в силах поверить, что в этом мире может быть такое несчастье, прочел еще раз, почувствовал, что Небо двинулось, а Земля закружилась, и он с грохотом шлепнулся на землю. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что лежит, поддерживаемый Фан Шэном, он с трудом встал на ноги, и, не в силах сдержать себя, разрыдался. Фан Шэн спросил: «Молодой рыцарь отчего скорбит? Неужели с уважаемым наставником что-то произошло?» Лин-ху Чун передал ему послание, произнес, задыхаясь от слез: «Прошу великого наставника взглянуть». Фан Шэн принял, и прочел: «Глава фракции Хуашань Юэ Бу-цюнь бьет челом, докладывает великому наставнику, главе фракции Шаолинь:
Ничтожный не обладает добродетелью, руководя фракцией Хуашань. Очень долго не появлялся с визитом, только сейчас передает весточку. Только что последователь нашей ничтожной фракции, мятежный Лин-ху Чун, от природы имеющий характер упрямый, неоднократно нарушавший правила школы, в конце концов, дошел до того, что свел компанию с преступниками, завязал знакомство со злодейской нечистью. Бу-цюнь не обладает умением, хоть и применял строгие наказания, но они не возымели действия. Ради сохранения истиной энергии-ци воинского сообщества, чистоты репутации истинных школ, этот мятежный последователь Лин-ху Чун изгоняется из врат нашей фракции. С этого момента и впредь, мятежный последователь Лин-ху Чун больше не является учеником ничтожной фракции, если он впредь будет действовать заодно с порочными негодяями, дабы сеять зло среди рек и озер, умоляю всех друзей из истинных школ совместно покарать его. Автор письма невыразимо стыдится, умоляет великого наставника извинить». Фан Шэн, прочтя письмо, тоже поразился, он не мог придумать, как утешить Лин-ху Чуна, поэтому вернул письмо настоятелю, увидел, что все лицо Лин-ху Чуна залито слезами, и вздохнул:


«Молодой рыцарь, ты связался с человеком с утеса Хэйму, нельзя было этого делать».


Настоятель произнес: «Все наставники истинных школ наверняка получили такие же письма уважаемого наставника, огласили их в своих школах. Даже если бы ты не был тяжело ранен – только вышел бы за эти ворота, среди рек и озер на каждом шагу тебя ждали бы напасти, все ученики истинных школ относились бы к тебе, как к врагу».


Лин-ху Чун вздрогнул, вспомнив, что тогда, у горной речки, Ин-ин тоже говорила ему такие слова. Теперь не только последователи «боковых врат, левого пути» хотели его убить, но и последователи истинных школ тоже стали его врагами, в самом деле, велика Земля, а нигде нет ему пристанища; также вспомнил доброту шифу, они с шинян относились к нему, как к родному сыну, не только оказали милость передачи искусства, но и вскормили и воспитали его, не ожидали, что он будет таким беспутным. Наверняка, когда шифу принял решение изгнать его, когда писал эти письма, он испытывал страдания, и наверняка его скорбь была сильнее, чем у самого Лин-ху Чуна. Это расстроило его еще больше, и ему тут же захотелось немедленно броситься навстречу смерти.

Лин-ху Чун сквозь слезы смутно различал выражение сочувствия на лицах обоих монахов, внезапно вспомнил, как Лю Чжэн-фэн хотел омыть руки в золотом тазу, уйти из мира воинских искусств, из-за того, что сдружился со старейшиной колдовского учения Цю Яном, но в итоге погиб от рук фракции горы Суншань. Как видно истина и зло не могут сосуществовать вместе, даже Лю Чжэн-фэн с его высочайшим искусством и высоким положением не избег своей участи, на что может рассчитывать он – одинокий и не имеющий поддержки ничтожный юнец? Стоит ли говорить и о том, что дело со сходкой последователей злого учения на холме Вубаган вызвало большой переполох?
Настоятель медленно произнес: «Море страданий бесконечно, но поверни голову – найдешь берег. Даже самые последние преступники и негодяи – стоит им только покаяться, и признать вину, и они смогут найти приют во вратах буддийского учения. Ты еще очень молод, допустил временную ошибку, оступился, случайно свел дружбу с преступниками, неужели не сможешь встать на путь обновления? Твоя связь с фракцией Хуашань в настоящее время решительно пресечена, как разрублена саблей, но после этого во вратах моей школы ты можешь раскаяться, порвать с прошлым и родиться заново, и я полагаю, что в сообществе воинских искусств никто не станет чинить тебе бед». Эти слова он говорил как бы мимоходом, без особого нажима, но в его голосе чувствовалась грозная сила.
   
Лин-ху Чун подумал: «Сейчас мне уже некуда идти, если принять защиту школы Шаолиня, не только выучу несравненное изумительное боевое искусство, спасу свою жизнь, но и буду под покровительством могучей репутации Шаолиня, никто среди рек и озер не осмелится вредить ученику самого настоятеля монастыря Шаолинь».
    ;
    Но, как раз в этот момент, в груди вспыхнули гордость и упрямство, он сказал себе: «Великий муж не может стоять между Небом и Землей [не плывет в двух лодках], стыдно прятаться, спасая жизнь, в чужом клане, разве это достойно героя и хорошего китайского парня? На реках и озерах тысячи тысяч людей хотят убить меня, так пускай убивают. Я не нужен шифу, он выгнал меня из фракции Хуашань, так пойду в одиночку, что тут такого?» Едва он об этом подумал, как сама собой горячая кровь забилась внутри, во рту возникла жажда, ему захотелось выпить несколько десятков чарок самого простого вина, что там жизнь, смерть, кланы и школы, в этот момент все вылетело у него из головы, и даже о единственной дорогой его сердцу Юэ Лин-шань он думал, как о ком-то совершенно постороннем. Он встал на колени перед настоятелем и несколько раз с величайшей почтительностью коснулся лбом земли.


Два монаха посчитали, что он преисполнился решимости вступить во врата клана Шаолинь, и их лица озарились радостью. Лин-ху Чун поднялся, и четко произнес: «Позднерожденный изгнан из своей фракции, как он может перейти в другую. Двое великих наставников проявили милость, позднерожденный бесконечно признателен, на этом откланивается». Настоятель был ошеломлен, он и представить не мог, что этот юнец очертя голову, кинется навстречу гибели. Фан Шэн начал увещевать: «Молодой рыцарь, это дело касается твоей жизни и смерти, в таких делах нельзя поступать необдуманно». Лин-ху Чун усмехнулся, повернулся спиной, и вышел из дверей. Его переполняло чувство несправедливости, от этого даже его походка стала быстрой и легкой, большими шагами он покинул храм Шаолинь, выйдя за ворота храма, он ощутил в груди холодное чувство пустынного равнодушия, задрал голову к небу, и расхохотался, думая: «Последователи истинных школ все теперь мои враги, и сторонники левого пути тоже, как один, хотят убить меня, Лин-ху Чун, скорее всего, не переживет этот день, посмотрим, кто же заберет мою жизнь».


Он охлопал себя, в сумке не оказалось денег, на поясе не было меча, даже подаренный Ин-ин короткий цинь тоже был неизвестно где, у него не было абсолютно ничего, он не стал беспокоиться, и начал быстро спускаться с горы Суншань. Он шел до вечера, и монастырь Шаолинь уже еле виднелся вдали, он вымотался и проголодался, подумал: «Где бы добыть съестного?» Вдруг послышался звук шагов, с запада бешено неслись человек семь или восемь, они были одеты в воинские костюмы, при оружии, бежали очень торопливо. Лин-ху Чун подумал: «Хотите убить меня – так действуйте, заодно избавите меня от забот по поиску еды.

Даже если и наемся досыта – так все равно умирать, к чему лишние хлопоты?» Он вышел на середину дороги, упер руки в бока и закричал: «Лин-ху Чун здесь. Хотите убить меня – так давайте!» Мог ли он представить, что молодцы пробегут мимо него, не сбавляя скорости, лишь бросив на него несколько взглядов.

Один сказал: «Это какой-то сумасшедший». Другой добавил: «Не задерживаемся, есть дело поважнее». Еще один сказал: «Если этот подлец сбежит, будет скверно, хуже некуда», – и они скрылись вдали. Лин-ху Чун подумал: «Оказывается, они ловят кого-то другого».


Когда их шаги стихли вдали, с запада донесся стук копыт, и пятеро верховых, как ветер, промчались мимо, слегка задев его. Всадники проскакали несколько саженей, как вдруг один развернулся, к нему подъехала дама средних лет и спросила: «Путник, скажи пожалуйста, ты не видел здесь старика в белом халате? Он худой и высокий, на поясе – кривая сабля». Лин-ху Чун покачал головой:


«Не видел». Дама не затянула беседу, развернулась, и поспешила догонять четверых. Лин-ху Чун задумался: «Они преследуют старика в белом халате? Справа и слева ничего не происходит, пойду, посмотрю, что там творится», – и тут же отправился на восток. Шел не больше времени короткой трапезы, как его нагнали еще более десятка людей. Когда путники его обогнали, один старик, лет за пятьдесят, обернулся и спросил:



«Братишка, не видал ли ты здесь старика в белом халате? Он худой и высокий, на боку носит кривую саблю». Лин-ху Чун ответил: «Не видал». Прошел еще немного, дошел до развилки трех дорог, с северо-запада раздался звон бубенцов – бешено мчались трое верховых, седоками были молодые парни лет чуть более двадцати. Первый придержал коня, и начал: «Эй, ответь, не видал ли ты…» Лин-ху Чун перебил его:


«Ты хочешь спросить меня о худом и высоком, с кривой саблей на боку, одетом в белый халат, старике?» Трое обрадовались, хором ответили: «Точно, где же он?» Лин-ху Чун ответил: «Я его не видел». Первый юноша пришел в ярость, заорал:


«Мудрецу некогда развлекаться! Если ты не видел, то откуда знаешь?» Лин-ху Чун улыбнулся: «Раз я не видел, значит, и знать не могу?» Тот молодец поднял плеть, и уже собрался ударить Лин-ху Чуна. Другой сказал:


«Второй младший брат, не встревай в перепалки, нам надо преследовать». Тот юноша с кнутом хмыкнул, щелкнул кнутом в пустоте, и погнал лошадь галопом. Лин-ху Чун подумал: «Все эти люди вместе ищут одного старика в белом халате, но зачем? Пойду посмотрю, наверняка будет интересно, но, если они узнают, что я Лин-ху Чун, то наверняка убьют на месте». Вспомнив об этом, невольно ужаснулся, но подумал: «Прямо сейчас и истинные школы, и последователи зла хотят забрать мою жизнь, даже если запрячусь где-нибудь, то только смогу оттянуть свою кончину на несколько дней, но в конце концов найду смерть от чьей-нибудь сабли. Все эти дни я буду умирать от страха, так не лучше ли принять свою участь, и посмотреть, кто же возьмет мою жизнь».

И он пошел вперед, ступая по поднятой лошадьми пыли. После этого его еще несколько раз нагоняли группы людей, и все выведывали, где находится старик в белой одежде, худой и высокий, с кривой саблей у пояса. Лин-ху Чун размышлял: «Все эти люди преследуют старика в белой одежде, не знают, где он находится, но при этом все движутся в одном направлении, вот это странно». Прошел еще несколько ли, пересек сосновый лесочек, и вдруг увидел ровное поле, забитое множеством людей, на первый взгляд сотен шесть или семь, но, хоть равнина и была велика, они стояли очень плотно, без просветов. Дорога вела прямо через толпу, и Лин-ху Чун стал понемногу продвигаться вперед. Он обнаружил, что люди стоят вокруг небольшого придорожного павильона – это была простенькая беседка, сооруженная, чтобы путники могли отдохнуть от солнцепека, путешествуя по равнине. Все эти люди окружили павильон, расположившись на расстоянии нескольких саженей от него, но не подступая ближе. Лин-ху Чун прошел еще несколько саженей, и увидел, что в павильоне находится старик в белой одежде, совершенно один, сидит за столом, и пьет вино, а есть ли у него на поясе кривая сабля, разглядеть было невозможно. Хотя он сидел, но было похоже, что его рост, как у обычного человека.


Лин-ху Чун заметил, что он со всех сторон окружен врагами, но спокойно и неторопливо попивает вино, невольно ощутил в сердце восхищение, за всю свою жизнь он видел многих героев, и о многих слышал, но мало у кого была такая величественная энергия рыцарства, пронзающая небо до облаков. Он потихоньку продвигался вперед, протискиваясь сквозь толпу.
 

Все эти люди безотрывно пялились на в старика в белой одежде, и никто не остерегался Лин-ху Чуна.
   

Лин-ху Чун внимательно вгляделся в незнакомца, но увидел только, что вид у него истощенный, под подбородком свисает на грудь жидковатая бородка с проседью, он смотрит на горизонт, где лессовая равнина смыкается с небосводом, и совершенно не обращает внимание на окруживших его людей. На его спине висела котомка, а на поясе не было никакой кривой сабли. Получалось, что у него даже оружия при себе не было. Лин-ху Чун не знал имени старика и его историю, не знал, отчего такое множество людей из мира боевых искусств собралось против него, тем более не представлял, относится ли он к истинным школам, или учению зла, он только восхищался его героизмом – как он игнорирует такое множество врагов, в нем неожиданно проснулось сочувствие к товарищу по несчастью, попавшему в такое же, как и он положение. Он большими шагами прошел вперед, и громко сказал: «Прошу преждерожденного, ты пьешь в одиночестве, это такая скука, давай составлю тебе компанию по выпивке», – вошел в беседку, поклонился со сложением рук, и сел. Старик повернул голову, прошелся по Лин-ху Чуну ледяным взглядом, увидел, что у того ни меча, ни сабли, лицо больное, что это незнакомый юнец, в лице его отразилось удивление, он хмыкнул, но ничего не ответил. Лин-ху Чун поднял чайник с вином, налил старику, затем наполнил кубок и себе, поднял бокал: «Прошу!», – и с бульканьем осушил бокал. Вино оказалось очень крепким, во рту резануло как ножом, в живот будто раскаленные угли посыпались, и он громко похвалил: «Хорошее вино!»


Тут снаружи беседки раздался грубый крик: «Эй, парень, быстро убирайся отсюда. Мы сейчас с этим стариком будем насмерть биться, нечего под ногами мешаться!» Лин-ху Чун рассмеялся: «Я со старым преждерожденным пью вино, чем это я вам помешал?» Налил еще один кубок, с бульканьем опрокинул, оттопырил большой палец, снова похвалил: «Хорошее вино!» Слева от него раздался ледяной голос: «Малец, уходи, а то понапрасну расстанешься с жизнью. Мы выполняем приказ главы учения Дун-Фан, схватить предателя Сян Вэнь-тяня. Если кто со стороны будет мешать и бесчинствовать, то мы предадим его невыразимо ужасной смерти».


Лин-ху Чун кинул взгляд на говорящего, заметил худого человека с лицом цвета золотой бумаги, в черной одежде, с желтым поясом. При нем было человек двести – триста, тоже в черных одеждах, с поясами разнообразных цветов. Лин-ху Чун вдруг вспомнил, что когда-то около города Хэншань видел старейшину колдовского учения Цю Яна, тот тоже был одет в черную одежду такого же фасона, и смутно припоминал, что у него тоже был пояс желтого цвета. Он упомянул, что их прислал сюда глава колдовского учения Дун-Фан, чтобы изловить изменника, значит, все эти люди в черном принадлежат к колдовскому учению, а этот худой с желтым поясом, не иначе, старейшина колдовского учения? Он снова налил себе вина, осушил, опять похвалил: «Хорошее вино!», – и обратился к сидящему напротив него старику в белой одежде – Сян Вэнь-тяню:


«Преждерожденный Сян, ничтожный выпил с тобой три стакана вина, премного благодарен, премного благодарен!» Вдруг с восточной стороны кто-то закричал: «Этот малявка – изгнанный последователь клана Хуашань Лин-ху Чун!» Лин-ху Чун быстро взглянул, и заметил ученика клана Цинчэн – это был Хоу Жэнь-сюн. Он вгляделся попристальней, и заметил за его спиной немало людей из кланов меча пяти твердынь. Один даос громко закричал: «Лин-ху Чун, твой шифу сказал, что ты спутался с дьявольским отродьем, оказывается, это и в самом деле так. Этот Сян Вэнь-тянь обе руки омыл в крови героев, что ты с ним вместе делаешь? Если не выкатишься сейчас ко мне, то ребята тебя заодно изрубят в мясную подливку». Лин-ху Чун ответил: «Уважаемый является дядюшкой из фракции Тайшань? Ничтожный раньше с преждерожденным Сянем не встречался, только увидел, что вы, несколько сот человек, окружили одного, на что это похоже? И с каких это пор кланы меча пяти твердынь вступили в альянс с колдовским учением? Школы истины и зла вместе решили разделаться с одним преждерожденным Сянем, разве не будут над вами смеяться герои рек и озер?» Тот даос разозлился: «Когда это мы вступили в альянс с учением зла? Колдовское учение послало людей изловить мятежного последователя их клана, а мы мстим за друзей, погибших от рук этого злодея. Каждый свое делает, мы вовсе не вместе!» Лин-ху Чун ответил: «Хорошо, хорошо, хорошо, вы тут каждый за себя бейтесь, а я буду пить вино, и глядеть на веселье».



Хоу Жэнь-сюн закричал: «Да кто ты такой? Разделаемся сперва с этим мальцом, а потом будем сводить счеты с этим Сяном». Лин-ху Чун рассмеялся: «Хотите разделаться с одним Лин-ху Чуном, к чему всем месте нападать? Брат Хоу, прошу тебя, сделай это сам». Хоу Жэнь-сюн однажды уже дрался с Лин-ху Чуном, и тот его пинком вышиб из питейного заведения, он знал, что его боевое мастерство не годится, не смел первым атаковать, но он не знал, что Лин-ху Чун имеет внутренние раны, и его внутренняя сила утеряна, и он не тот, что прежде. Остальные, похоже, боялись Сян Вэнь-тяня, и не смели войти в беседку.


Тут худой предводитель колдовского учения закричал: «Эй, Сян, раз такое дело, давай-ка, отправляйся вместе с нами к главе учения, умоляй его о снисхождении, вряд ли ты будешь приговорен к смерти, ты ведь герой нашего учения, разве кто хочет тебя в кровавые куски искромсать, на радость посторонним?» Сян Вэнь-тянь хмыкнул, поднял чарку и выпил, но все же слегка поперхнулся. Лин-ху Чун заметил, что его руки скованы железной цепью, он поразился: «Оказывается, он только что сбежал из тюрьмы, даже цепи не успел сбросить». Он проникся к нему еще большим сочувствием, подумал: «У него силы истощены, он сопротивляться не в состоянии, я смогу ему помогать какое-то время, но мы все равно попусту отдадим свои жизни» Он тут же встал, упер руки в бока, и закричал: «Этот уважаемый преждерожденный Сян скован ручными кандалами, как вы можете на него нападать? Я его милостью выпил три чарки вина, но не в этом дело, уж лучше мне помочь ему сопротивляться могучему врагу. Кто хочет сразится с Сяном, сначала должен убить меня, Лин-ху Чуна».

Сян Вэнь-тянь посмотрел на Лин-ху Чуна, как на сумасшедшего, который без всякой причины лезет на верную смерть, невольно изумился, и прошептал: «Малец, зачем тебе мне помогать?» Лин-ху Чун ответил рыцарской поговоркой: «Увидев на дороге несправедливость – вынимай саблю, спеши на помощь». Сян Вэнь-тянь спросил: «Ну, и где твоя сабля?» Лин-ху Чун ответил: «Ничтожный работает мечом, но сейчас, к сожалению, безоружен». Сян Вэнь-тянь спросил: «Ну, и как ты мечом владеешь? Ты из клана Хуашань, боюсь, твоя техника не на высоком уровне». Лин-ху Чун засмеялся: «Изначально не был просветленным мастером, к тому же получил тяжелые раны, внутренней силы нет никакой – в общем, дела – хуже некуда». Сян Вэнь-тянь сказал: «Что-то ты уж очень непонятный. Ладно, пойду, раздобуду тебе меч». Мелькнула белая тень – он уже влетел в толпу героев.


Тут в глазах зарябило от блеска сабель – более десятка клинков поднялись, рубя его. Сян-Вэнь-тянь ушел наискосок, пробился через толпу к тому даосу из фракции Тайшань.


Даос уколол его прямым ударом, Сян Вэнь-тянь ушел ему за спину, с хрустом вогнал левый локоть ему в спину напротив сердца, легко махнул руками, и его кандалы обвились вокруг длинного меча даоса, он толкнулся ногой, и запрыгнул обратно в беседку. Все это произошло так молниеносно, как «прыжок зайца, падение сокола», даже если бы герои истинных школ и были бы к этому готовы, как бы они смогли ему помешать? Один молодец оказался расторопней других, догнал его у самой беседки, размахнулся одиночной саблей, но у Сян Вэнь-тяня на спине будто глаза выросли – он, не поворачивая голову, нанес удар правой ногой назад, прямо в грудь тому молодцу. Тот с криком улетел прочь, его правая рука продолжала идти в рубящем ударе, и он рубанул себя самого по правой ноге. Тот даос несколько раз дернулся, и мягко оседая, пал наземь, из его рта неудержимо хлынула кровь. Толпа из колдовского учения зашумела, несколько человек закричали: «Наш Сян показал отличное умение». Сян Вэнь-тянь улыбнулся, обнял кулак, и поприветствовал людей из колдовского учения, отвечая на их восторг, и его цепь зазвенела в ответ. Он махнул рукой, и меч с треском вонзился в доски стола: «Бери и пользуйся!»


Лин-ху Чун восхитился: «Этот человек презрительно относится к толпе героев, оказалось, что у него потрясающее искусство». Однако, меч в руки не взял, сказав: «Преждерожденный Сян имеет несравненное боевое искусство, к чему позднерожденному показывать свое убожество», – обнял кулак: «Засим прощаюсь». Сян Вэнь-тянь не успел ответить, как блеснули три меча, и Хоу Жэнь-сюн с братьями из фракции Цинчэн ринулись в беседку. Трое мечников напали на Лин-ху Чуна: один меч метил ему в спину, два других оказались на расстоянии локтя от его поясницы. Хоу Жэнь-сюн вскричал: «Лин-ху Чун, на колени передо мной!» Вскричал, и послал меч вперед, достав Лин-ху Чуну до кожи. Лин-ху Чун подумал: «Лин-ху Чун, ты благородный муж, хоть сегодня тебе и не повезло, но нет ничего замечательного в том, чтобы погибнуть от мечей этих подлецов из клана Цинчэн». В этот момент он находился под контролем трех мечей – стоило бы ему развернуться, как один меч пронзил бы ему грудь, а два других – подбрюшье, так что он только расхохотался: «На колени – так на колени!» Он припал на правое колено, смахивая со стола меч, и на том же взмахе из нижнего положения срезал всем троим противникам руки у самого запястья – их длинные мечи упали на землю вместе с кистями рук. Хоу Жэнь-сюн и остальные двое побледнели, не в силах поверить, что в этом мире такое действительно может произойти, они были ошарашены и поражены, и резко прыгнули назад. Среди них был один юноша лет восемнадцати, он принялся горестно рыдать. Лин-ху Чун вздохнул: «Братишка, ты первый решил убить меня!»


Сян Вэнь-тянь похвалил: «Хорошая техника меча!», – а потом добавил: «Меч не передает усилие, внутренней силы очень мало!» Лин-ху Чун засмеялся: «Что значит, внутренней силы очень мало – ее совсем нет». Вдруг Сян Вэнь-тянь испустил крик, его цепь зазвенела, в беседку влетели двое молодцов в черном, и бешено атаковали его. Один из них был вооружен парными коваными булатными шестами, другой работал парными металлическими щитами с острыми краями, все четыре орудия были очень тяжелыми, и они гремели, сталкиваясь с цепью Сян Вэнь-тяня, искры летели во все стороны. Сян Вэнь-тянь постоянно уклонялся, стараясь захватить шест, но человек с парными шестами был осторожен в защите, контролируя все свои уязвимые места. У Сян Вэнь-тяня руки были скованы, и свободы движений явно недоставало.


Из толпы последователей колдовского учения раздались крики поддержки, и еще двое бросились в беседку. Эти двое были вооружены парными восьмиугольными бронзовыми булавами, Когда четыре булавы пришли на подмогу, боец с коваными шестами перешел от защиты к наступлению. Сян Вэнь-тянь использовал контратаки, двигался необычайно проворно, однако не имел шанса ранить противника.


Всякий раз, когда железная цепь находила лазейку для атаки одного человека, трое остальных без оглядки бросались в отчаянную атаку. После десятка схваток в толпе раздались крики: «Восемь копий-близнецов». Восемь молодцов в черных одеждах, вооруженных длинными копьями, рванулись к беседке, с каждой из четырех сторон света в Сян Вэнь-тяня целилось два длинных копья.


Сян Вэнь-тянь крикнул Лин-ху-Чуну: «Дружок, уходи отсюда!» Не успел он прокричать, как восемь копий одновременно нанесли удар.


И одновременно четыре булавы двинули ему по груди, два кованых шеста ударили по бедрам, а два щита ударили в лицо – со всех сторон к нему шла смерть. Все двенадцать бойцов из колдовского учения выкладывались изо всех сил, нисколько не щадя противника. Они знали, что биться с Сян Вэнь-тянем опасней, чем пешком идти ко вратам ада.


Лин-ху Чун увидел, что множество людей атакует Сян Вэнь-тяня с таким ожесточением, тому будет нелегко избегнуть опасности, и закричал: «Как не стыдно!» В этот момент Сян Вэнь-тянь вдруг стал кружиться с необыкновенной скоростью, размахивая цепью, от всех видов сталкивающегося оружия пошел звон. Он крутился, как волчок, у людей в глазах зарябило, и тут раздались два особо громких удара – и железные щиты вылетели, пробив отверстие в крыше беседки. Сян Вэнь-тянь не обращал внимания на приемы соперников. он крутился все быстрее, и вот уже и восемь копий были отброшены прочь. Предводитель из колдовского учения закричал: «Не лезьте наобум, бейте исподтишка, истощайте его!» Восемь копейщиков разом откликнулись: «Слушаемся!», – каждый отступил на два шага, ожидая удобного момента для атаки, когда Сян Вэнь-тянь устанет, и в его защите появятся бреши.


Посторонние, которые  не имели большого опыта, вышли вперед, полагая, что при всей боевой мощи Сян Вэнь-тяня, он не сможет долго вращаться на такой скорости, выдохнется, и его можно будет захватить. Сян Вэнь-тянь рассмеялся, вдруг припал на одно колено, и швырнул свою цепь в поясницу молодца с булавой. Тот как раз размахивался, и ударил себя булавой по голове – его мозги разбрызгались во все стороны. Тут все восемь копейщиков ринулись вперед, атакуя Сян Вэнь-тяня со всех сторон и на всех уровнях. Он отбил два копья, а остальные, не сговариваясь, а вместе, ударили его в левый бок. Он мог бы уклониться от одного копья, от двух, но не от трех, что говорить о шести?


Лин-ху Чун с одного взгляда понял эту атаку шести копий, что у Сян Вэнь-тяня нет способа от нее увернуться, его ум как вспышкой озарило, он вспомнил четвертый раздел «девяти мечей Ду Гу» – противостояние копьям, этот краткий миг нельзя было упускать, мог ли он долго раздумывать? Меч блеснул, вырываясь вперед, восемь копий застучали, падая на землю. На одном движении Лин-ху Чун пронзил запястья всем восьмерым, будто восемь мечей ударили в один миг.


Такое быстрое движение было очень сложно остановить, и он выполнил прием из пятого раздела: «Противостояние плеткам», там было множество вариаций против всякой разновидности: «стальной плети» в форме ствола бамбука, железного граненого цяня с мечевидной рукояткой, стилета для нажимания на жизненные точки, «Кисти вынесения приговора» – стальной кисточки для скрытного применения, «костылей» в виде дубинок с поперечной рукояткой, эмэйских спиц, кинжалов, широких топоров и железных пластин, восьмиугольных молотов, кистеней, и прочих видов сходного короткого оружия.


Меч блеснул – и два кованых шеста с двумя булавами упали на землю. Из двенадцати нападавших представителей колдовского учения десять были обезоружены после уколов меча, один потерял свои щиты еще прежде, и один был убит собственной булавой. Оставшиеся в живых осознали свое бедственное положение, и в панике скрылись. Представители истинных кланов помимо своей воли разразились одобрительными криками: «Отличная техника меча!», «Хуашаньский меч восхитителен!» Тут руководитель из колдовского учения выкрикнул приказ, и еще пятеро бросились атаковать беседку. Дама среднего возраста с парными ножами бросилась на Лин-ху Чуна, а четверо здоровяков атаковали Сян Вэнь-тяня. У дамы была очень быстрая техника ножей – когда один атаковал, другой прикрывал, левая рука била, правая рука защищала, и так они менялись, с восхитительной ловкостью проводя приемы. Лин-ху Чун не представлял четко, что делать, и отступил на четыре шага. Тут раздался свист рассекаемого воздуха – было похоже, что противники Сян Вэнь-тяня применили гибкое оружие. Лин-ху Чун мог только бросить беглый взгляд, но заметил, что двое атакуют Сян Вэнь-тяня молотами на цепях, у двоих в руках гибкие стальные плети «бянь», а Сян Вэнь-тянь яростно отбивается своей цепью. Молот на цепи столкнулся с цепью Сян Вэнь-тяня, и был отброшен, пролетев над самой макушкой Лин-ху Чуна.


Тут послышалось, как Сян Вэнь-тянь ругается: «Бабушку твою так!», – а один из молодцов ответил: «Извиняйте, правый посланник Сян!» Оказывается, молот на цепи перепутался с цепью на руках Сян Вэнь-тяня. В этот момент остальные трое дружно атаковали его. Сян Вэнь-тянь вскрикнул, и потащил цепь, подтянув к себе противника, закрываясь им от атаки – две стальных плети и молот попали в спину здоровяку.


Лин-ху Чун провел быстрый укол, легонько дотронувшись до середины левого запястья своей противницы, что-то звякнуло, его меч спружинил, изогнулся, но дама не только не выронила оружия, а той же рукой сбила его меч поперечным движением ножа. Лин-ху Чун изумился, и мгновенно догадался: «У нее запястья прикрыты стальной защитой, мечу не пробить» Он повернул запястье, меч порхнул вверх, и пронзил точку «цзянь чжэнь» на ее левой руке.

[На уровне вершины головки трехглавой мышцы, на задней стороне плеча, между дельтовидной и широчайшей мышцей спины]

Дама вздрогнула, но ее боевой дух был велик, хоть ее левая рука и испытывала сильную боль, но она ринулась в атаку правой рукой, атакуя рубящим ударом ножа. Лин-ху Чун увел клинок, и пронзил ей ту же точку на правой руке. Она больше не могла удерживать свое оружие, и бросила оба ножа в Лин-ху Чуна, но ее руки были ранены, и ножи упали, не пролетев и локтя. Едва Лин-ху Чун одолел даму, как из толпы героев истинных кланов выскочил с мечом какой-то даос: «Лин-ху Чун, боюсь только, что в клане Хуашань нет такого дьявольского искусства меча». Лин-ху Чун посмотрел на его одежду, и понял, что перед ним один из старейшин клана горы Тайшань, он не гневается, что его товарищ по клану был ранен Сян Вэнь-тянем, а ищет ссоры с ним. Хотя Лин-ху Чун и был изгнан шифу из клана Хуашань, но он глубоко уважал школы союза меча пяти твердынь, увидев этого даоса, убрал меч, воткнул его перед собой, и поклонился со сложением рук: «Ученик не смеет провиниться перед дядюшкой-наставником из клана Тайшань».


Тот даос звался Тянь И, он был из поколения мастеров в которое входили Тянь Мэнь, Тянь Сун и другие, он только холодно произнес: «Что за технику меча ты используешь?»


Лин-ху Чун ответил: «Техника меча, которую использует ученик, передана ему старейшиной клана Хуашань». Тянь И хмыкнул: «Глупости, не знаю, какому наставнику колдовского учения ты поклонился, смотри на меч!» Направил меч в грудь Лин-ху Чуну, раздался посвист, меч заиграл искрами, норовя атаковать точки шань-чжун, шэнь-цан, лин-сю, шэнь-фэн, бу-лан, ю-мэнь – неважно, как уклоняется соперник, но одна из этих точек будет пронзена мечом. Этот прием назывался «семь звезд падают с Небес», это был прием, показывающий сокровенную сущность всех приемов школы горы Тайшань.


Это был прием на основе колющего удара, противник должен был быть большим мастером искусства легкости, чтобы уклониться от него, и если быть небрежным, то можно было пасть с пронзенной грудью, но даже и уклон не спасал от последующих за этой атакой трех приемов, от которых было трудно отбиться. Даос Тянь И видел, что у Лин-ху Чуна очень мощная техника меча, и тут же начал с этого приема. С тех пор, как предки мастеров горы Тайшань утвердили этот прием «семи звезд», пожалуй, еще не было случая, чтобы схватку начинали с него. Лин-ху Чун был потрясен, но тут же вспомнил, что уже видел этот прием на каменной стене дальней пещеры на скале размышлений. Он изучал его, когда пытался разделаться с Тянь Бо-гуаном, но так и не смог одержать победу, но зато прекрасно изучил эту технику. Боевой дух ударил ему в голову, и он, не раздумывая, направил свой меч в подбрюшье даосу Тянь И. Именно эту технику использовал старейшина колдовского учения, чтобы разбить данный прием, и она была запечатлена на схеме на стене пещеры – такой ответ подразумевал, что обе стороны одновременно получат смертельные раны. В то время прием горы Тайшань «Семь звезд падают с небес» разделялся на две части. Первая заключалась в атаке сразу в семь уязвимых мест на груди, что вызывало панику у противника, а вторая часть имела целью пронзить одну выбранную важную точку.


Атака меча угрожала сразу семи уязвимым точкам, но меч был только один, он не мог пронзить все семь целей, но только одну, но и этого было вполне достаточно, чтобы поразить противника насмерть. Изначально этот прием был совершенно непобедимым. Однако в тот год старейшина колдовского учения нашел способ, чтобы разбить этот прием – при встречной атаке в подбрюшье прием разваливался.


Даос Тянь И, увидев, какую опасную форму принял меч противника, потерял твердость духа, изменился в лице от страха, закричал, представил как он сам накалывается на меч противника своим подбрюшьем, пришел в панику, его мысли смешались, он уже решил, что умер, и опрокинулся на спину. Лин-ху Чун дотронулся кончиком меча до его подбрюшья, но пронзать не стал. Он и не ожидал, что даос от страха потеряет сознание.


Ученики клана Тайшань увидели, что Тянь И рухнул наземь, все решили, что он ранен Лин-ху Чуном, раздалась ругань, и пятеро молодых даосов, выхватив мечи, бросились в атаку.


Все пятеро были учениками Тянь И, хотели отомстить за наставника, и пять мечей заплясали в бешеном танце, подобном шквальному дождю под неистовым ветром. Лин-ху Чун провел серию уколов,  проколол запястья всем пятерым, и пять мечей упали на землю. Пятеро были потрясены, и каждый отпрыгнул назад. Тут даос Тянь И, дрожа всем телом, стал понемногу подниматься, причитая: «Заколол меня, заколол насмерть!»


Пятеро учеников, увидев, что на теле учителя нет ран, не удержались от крика, очень испугались, не зная жив ли он, или мертв. Тянь И вскричал еще несколько раз, и снова повалился на землю. Пятеро учеников подхватили его, и в полном конфузе умчались прочь.


Толпа героев увидела, что Лин-ху Чун провел только половину приема, но поверг высокого мастера фракции горы Тайшань, так, что тот был не жив, не мертв, и многие не удержались от страха. В это время в окружающих Сян Вэнь-тяня бойцах снова сменилось несколько человек. Двое молодцов были из клана Южная Хэншань, их парные мечи стремительно мелькали, ища бреши в защите Сян Вэнь-тяня, который использовал цепь. Другой в левой руке держал щит, а в правой – саблю, он был из колдовского учения, защищаясь щитом, проводил сабельные приемы, норовя подрезать Сян Вэнь-тяня на нижнем уровне. Сян Вэнь-тянь дважды с бешеной силой бил в щит противника, но успеха не добился. Стальная сабля то внезапно вылетала из-под щита, то убиралась за него, приемы были многочисленны и опасны. Лин-ху Чун подумал: «Этот человек тщательно защищается щитом, но во время атаки он уязвим, когда он рубит, в этот момент можно отсечь ему запястье».


Вдруг за его спиной раздалось: «Малявка, все еще хочешь умереть?» Хоть голос был и негромкий, но шел с очень близкого расстояния – не более двух локтей от уха. Лин-ху Чун в испуге повернул голову – он стоял с человеком лицо в лицо, они едва не бодались носами. Он попытался отступить, но человек схватил его двумя руками за одежду на груди, и ледяным тоном произнес: «Выпущу свою внутреннюю силу – все ребра и кости тебе переломаю». Лин-ху Чун понял, что угроза не пустячная, не смел больше двигаться, только сердце бешено стучало. Этот человек вперился взглядом в зрачки Лин-ху Чуна, и из-за крайне близкого расстояния, рассмотреть его облик было невозможно. Но взгляд его был столь грозным и внушающим трепет, что Лин-ху Чун понял: «Выходит, мне суждено погибнуть от руки этого человека». Вспомнив, что великое дело жизни и смерти имеет предначертанный конец, вдруг наоборот, ощутил в сердце великую безмятежность. Тот человек сначала видел в глазах Лин-ху Чуна сильный испуг, и вдруг, он сменился полной отрешенностью, где в воинском сообществе можно было раньше увидеть такое?


Такое просто так не случается, он невольно преисполнился восхищения, расхохотался: «Я тебя тайком захватил, могу погубить, но убью так, чтобы перед лицом смерти ты был напуган!», – отпустил захват, и отошел на три шага. Только теперь Лин-ху Чун разглядел, что это был низкорослый толстяк, с желтушным лицом, около пятидесяти лет, ладони маленькие, жирные и пухлые, одна сверху, другая снизу – такая стойка выдавала высокого мастера «Янской руки горы Суншань» «Сун ян шоу». Лин-ху Чун улыбнулся: «Уважаемый преждерожденный клана Суншань, не знаю, какова ваша драгоценная фамилия и большое имя? Благодарю за милость, что пощадили меня».


Человек ответил: «Юэ Хоу из округа Сяогань». Немного помедлил, и добавил: «Твои методы меча великолепны, но опыта схваток недостаточно». Лин-ху Чун произнес: «Мне очень стыдно, дядюшка-наставник Юэ Хоу, а ваши методы перемещений и рук очень быстрые». Юэ Хоу ответил: «Вот эти два иероглифа – «дядюшка-наставник», по отношению ко мне не смей применять!», – и тут же выставил левую ладонь, а правой провел рубящий удар. Его облик был довольно уродлив, но, едва он начал двигаться, как стал спокойным и могучим, как великая гора, вид сосредоточенный и невыразимо красивый. Лин-ху Чун заметил, что его движения не содержат изъянов, и похвалил: «Отличная техника ладоней!» Видя, что техника ладоней Юэ Хоу не содержит изъянов, он просто провел встречную атаку на уровне пояса, на девять частей из десяти пустую, на одну – полную. Юэ Хоу понял, что если будет сближаться, то сам насадится на острие меча Лин-ху Чуна, так что он принял рукки назад, и отпрыгнул, крикнув: «Хорошая техника меча!» Лин-ху Чун откликнулся: «Позднерожденный провинился!» Юэ Хоу вскричал:


«Берегись!» Он толкнул ладонями в пустом воздухе, и могучая волна ветра от его ладоней достигла тела Лин-ху Чуна.  Лин-ху Чун втайне вскричал: «Беда!», – в этот момент Юэ Хоу находился на достаточно большом расстоянии, удар был далеким, но у Лин-ху Чуна не было способа защититься от него своим мечом, нужно было увертываться и уклоняться, но он чувствовал, что очередная волна ледяного ветра просто заморозит его. Ладони Юэ Хоу были неодинаковые: одна – иньская, а другая – янская, он поменял ладони, и послал вперед силу ян. Лин-ху Чун просто остолбенело стоял, его накрыло волной жара, он уже задыхался и шатался. Две руки инь-ян пробивали по его телу, сначала это было просто беда, но к счастью, хоть Лин-ху Чун и потерял энергию, в его теле циркулировала бешеная мощь истиной энергии шестерых святых из персиковой долины, хэшана Бу Цзе, и шаолиньского монаха Фан Шэна – все эти потоки были необычайно мощные. Когда энергия инь и ян атаковала Лин-ху Чуна, эти потоки энергии самопроизвольно откликались, защищая его сосуды и внутренние органы.  Но вдруг все его тело содрогнулось, он почувствовал, что новый поток энергии убьет его, тут же бросился на противника, вылетел из беседки, с неистовой скоростью атакуя прямым уколом.


Юэ Хоу, орудуя руками, не мог понять, почему противник до сих пор не свалился на землю от тяжелых ран, он не подозревал, что тот остается невредимым, и тут снова блеснул меч, направляясь прямо в его ладони. К своему изумлению, он обнаружил что его ладони скрестились, одна была готова бить Лин-ху Чуну в лицо, другая – в подбрюшье, и в этот момент его пронзила сильнейшая боль. Меч прошел через центры  наслоившихся друг на друга ладоней, он даже не мог понять, это был прием меча, или он сам на него напоролся, но было видно, что его левая ладонь была впереди, и в нее входил длинный меч, а правая – сзади, и из ее тыльной  поверхности на пять вершков выходило острие.


Продолжая это движение, Лин-ху Чун мог легко пронзить его грудь, но, помнил о том, что Юэ Хоу раньше пощадил его жизнь, и не стал убивать ладонями, так что меч, пробив ладони, замер без движения. Юэ Хоу издал крик, рванул ладони на себя, сорвал их с острия, и отпрыгнул назад. Лин-ху Чун очень сожалел, вскричал: «Провинился!» Прием, который он применил, был одним из лучших приемов раздела «Противостояние ладоням» из комплекса «Девять мечей Ду Гу», с тех пор, как Фэн Цин-ян ушел в затворничество, этот прием не встречался среди рек и озер. Вдруг раздался страшный треск и грохот – Лин-ху Чун повернул голову, и увидел, что семь или восемь молодцов снова начали атаку на Сян Вэнь-тяня, двое из них ударами ладоней срубили балки и стропила беседки, она закачалась, с крыши посыпалась черепица, куски черепицы падали прямо на головы сражающихся, но те в боевом порыве даже не замечали этого.


Он бросил только один взгляд но в этот миг Юэ Хоу стремительно подскочил и ударил его ладонью в грудь. Лин-ху Чун от удара полетел, выронив меч. Не успел он спиной коснуться земли, как семь или восемь человек ринулись на него, замахиваясь клинками, стремясь искромсать его в куски. Лин-ху Чун рассмеялся: «Налетели на дармовщинку?» В этот миг железная цепь рванулась, обвила его за поясницу, он будто вознесся на облака, перелетев через атакующих его людей. Спасение пришло как раз от того высокого мастера колдовского учения Сян Вэнь-тяня. Когда он в одиночестве, с истощенными силами сидел, окруженный многочисленными врагами из колдовского учения, и школ истинного пути, только этот «Неба не боящийся, земли не страшившийся» юноша заступился за него, разумеется, он проникся к нему дружескими чувствами. Едва он увидел, как Лин-ху Чун принудил противника к отступлению, так сразу понял, что у него предельно высокая техника меча, но совершенно отсутствует внутренняя сила, в окружении могучих противников это крайне опасно, поэтому он, отбиваясь от множества врагов, все  время поглядывал, как там дела у Лин-ху Чуна. Когда Лин-ху Чун был сбит ударом, он подхватил его, и помчался прочь. Он развернул свое искусство легкости, бешено помчался, и в один миг оказался на расстоянии несколько десятков саженей. За ним мчались преследователи, около десяти человек закричали: «Сян Вэнь-тянь убегает, Сян Вэнь-тянь убегает!» Сян Вэнь-тянь разозлился, внезапно развернулся, и рванулся навстречу. Преследователи перепугались, тут же остановились, но у некоторых проворство ног было недостаточным, и они вырвались вперед дальше других. Сян Вэнь-тянь летящей стопой ударил одного, тот улетел обратно, врезавшись в толпу преследователей, Сян Вэнь-тянь развернулся, и побежал дальше. За ним ринулись снова, но уже никто не стремился опередить других, и Сян Вэнь-тянь отдалялся от преследователей все дальше.


Сян Вэнь-тянь несся, и размышлял: «Этот юнец ничего обо мне не знал, и вдруг решил отдать за меня жизнь, таких друзей где найти под Небесами? Это заячье отродье, эти трусливые черти никак не отвяжутся, как же лучше всего от них избавиться?»


 Пробежал немного, и вдруг вспомнил: «Это место лучше всего!» Но подумал: «Но это слишком далеко, не знаю, хватит ли сил добежать. Да ну, если я выбьюсь из сил, так это заячье отродье тем более устанет». Он поднял голову, определил направление по солнцу, и бегом понесся на северо-восток, пересекая наискосок пшеничное поле. Промчавшись более десяти ли, снова выбежал на большую дорогу, и тут вдруг мимо него пронеслись трое или четверо верховых. Сян Вэнь-тянь выругался: «Бабушку твою так!» Он разбежался, прыгнул, в прыжке вышиб ногой одного из седоков, и приземлился на его лошадь. Положив Лин-ху Чуна поперек седла, он, размахивая цепью, вышиб из седел и остальных всадников. Эти двое упали наземь, переломав все кости, и было ясно, что им не суждено выжить. Эти трое всадников не были одеты, как люди мира боевых искусств, они были обычными людьми, но их несчастливая звезда привела их в этот день к бессмысленной гибели. Лишенные седоков лошади продолжали скакать, держась вместе. Сян Вэнь-тянь махал цепью так, словно она была продолжением его рук, он перекинул ее в сторону, и подхватил поводья. Лин-ху Чун видел, как он убил убил невиновных, и втайне только горестно вздыхал. После того, как они завладели лошадьми, дух Сян Вэнь-тяня укрепился, он поднял голову к небу, и захохотал: «Братишка,  теперь этому заячьему отродью нас не догнать!» Лин-ху Чун слабо улыбнулся: «Сегодня не догонят, значит, догонят завтра». Сян Вэнь Тянь выругался: «Задницу они твою догонят! Я их всех перебью начисто!»


Сян Вэнь-тянь сменял трех лошадей, промчался по большой дороге, и свернул на горную тропу, постоянно поднимающуюся вверх, до тех пор, пока лошади уже не могли идти. Сян Вэнь-тянь сказал: «Ты голоден?» Лин-ху Чун ответил: «Да. У тебя есть сухая выпечка?» Сян Вэнь-тянь ответил: «Сухого пайка нет – пей лошадиную кровь!» Спрыгнул с коня, схватил коня за шею, и тут же пробил в ней дыру – кровь хлынула ключом. Сян Вэнь-тянь приник к ране, и начал с бульканьем пить. Выпив несколько глотков, уступил Лин-ху Чуну: «Пей ты!»


Лин-ху Чун был ошарашен увиденным.Сян Вэнь-тянь сказал: «Не будешь пить лошадиную кровь, откуда будут силы для новых схваток?» Лин-ху Чун спросил: «Снова придется драться?» Сян Вэнь-тянь ответил: «А ты, что, боишься?» Лин-ху Чун воодушевился, расхохотался: «Боюсь ли я?» Он приник ртом к шее лошади, и ощутил, как в горло хлещет свежая кровь, он начал глотать. Отвратительный запах крови ударил ему в нос, но он сделал несколько глотков, сам не понимая, как сопротивлялся ужасному запаху, выпил более десяти больших глотков, и только когда понял, что живот набит, оторвался ртом от раны. Сян Вэнь-тянь тут же занял его место, начал пить, но очень скоро лошадь уже не могла стоять на ногах, и, издав прощальное ржание, пала на землю. Сян Вэнь-тянь пнул ее ногой, и животное рухнуло в горный поток на дне ущелья. Лин-ху Чун поразился – хоть эта лошадь и не была колоссальным монстром, но веса в ней было не мало, и вот он походя пнул ее ногой, отшвырнув одним ударом. Сян Вэнь-тянь пнул вторую лошадь, и она тоже упала в реку на дне пропасти. Затем он жестоким ударом ладони отсек у третьей лошади заднюю ногу, тут же вторым ударом ударом отсек второе заднее бедро. Лошадь жалобно заржала, удар ноги выкинул ее в пропасть, она упала в реку, но по-прежнему продолжала жалобно ржать, потрясая само Небо.


Сян Вэнь Тянь сказал: «Держи одну ногу! Будем есть помаленьку, дней на десять хватит провианта». Лин-ху Чун только тогда понял, что он не развлекался жестоким убийством, а таким образом заготовил им провиант, без слов принял лошадиную ногу. Увидел, что Сян Вэнь-тянь, подхватив лошадиную ногу, пошел вверх по ущелью, двинулся за ним. Сян Вэнь-тянь замедлял свои шаги, шел медленно. У Лин-ху Чуна внутренних сил не было совсем, он прошел менее половины ли, уже сильно отстал, дышал с одышкой, а его лицо посинело. Сян Вэнь-тянь остановился, и подождал его. Прошли еще несколько ли, Лин-ху Чун снова выбился из сил, и сел у дороги передохнуть.


Сян Вэнь-тянь произнес: «Братишка, ну ты и странный человек – у тебя же совсем нет внутренней силы, но, когда этот болван Юэ Хоу атаковал тебя ладонями инь-ян, он вовсе не принес тебе никакого вреда, будто ничего не бывало, вот это всех поразило». Лин-ху Чун горько рассмеялся: «Да где там, будто ничего не бывало! Мои пять плотных и шесть полых органов уже давно перевернуты от ударов, все перемешано, я и сам уже не помню, сколько у меня внутренних ран. Я сам удивляюсь, почему еще жив, да только боюсь, что в любой момент могу упасть, и уже больше никогда не встану. Сян Вэнь-тянь сказал: «


Раз так, отдохнем еще немного». Лин-ху Чун давно собирался ему все рассказать, что жить ему осталось недолго, но их преследовали враги, и он передумал. Этот человек явно был рыцарем, он бы не бросил его в одиночестве, но мог начать смотреть свысока. Сян Вэнь-хоу сел на камень. и спросил: «Братишка, как же ты потерял свою внутреннюю силу?» Лин-ху Чун слегка улыбнулся: «Это дело в самом деле довольно забавное», – и тут же рассказал, как был ранен, как шестеро святых из персиковой долины передали ему свою внутреннюю энергию для лечения ран, как потом монах Бу Цзэ передал ему свою энергию, и как события развивались дальше. Сян Вэнь-тянь непрерывно хохотал, так что горы тряслись, произнес: «Вот такое чудное дело, я о подобном слышу впервые за всю свою жизнь». Вдруг сквозь его хохот вдали послышалось: «Сян Вэнь-тянь, ты не сбежишь, так что лучше сдавайся подобру-поздорову». Сян Вэнь-тянь продолжил смеяться: «Вот смешно, вот смешно! Эти шестеро святых из персиковой долины и этот хэшан Бу Цзе – первые дураки во всей Поднебесной!» Снова хохотнул три раза, поднял брови, и выругался: «Бабушку твою так, эти болваны нас догнали».


Схватил Лин-ху Чуна обеими руками, держать лошадиную ногу уже не мог, пришлось бросить ее на обочине, помчался вперед. Он развил такую скорость, что у Лин-ху Чуна голова начала кружиться, но скоро они увидели перед собой безбрежную пелену густого тумана. Лин-ху Чун подумал: «Восхитительно! На этой горе, окутанной туманом, даже если нас догонят сотни врагов, мы с господином Сяном имеем шанс отбиться от них поодиночке». Но шум преследования все приближался, очевидно, что преследователи тоже имели высочайшее мастерство в гунфу лёгкости, хоть им и трудно было сравниться с Сян Вэнь-тянем, но у того в руках был человек, он бежал уже давно, и понемногу стал замедляться. Сян Вэнь-тянь обогнул угол дороги, выпустил Лин-ху Чуна на землю, и прошептал: «Не издавай ни звука». Они вдвоем приникли к горному склону, и в этот момент послышались звуки шагов – приближались преследователи. Двое людей мчались в тумане, не замечая Сян Вэнь-тяня и Лин-ху Чуна, и только оказавшись рядом с ними, почувствавали их, они замедлили бег, начали разворачиваться, но в этот момент Сян Вэнь-тянь толкнул обеими руками, и оба, не останавливаясь, рухнули в пропасть. Прошло некоторое время, и глубоко внизу раздался приглушенный шум – тела упали на землю. Лин-ху Чун подумал: «Они вдвоем летели так долго, почему даже не вскрикнули? Точно, когда они получили удар ладонями, то умерли сразу, еще до того, как упали в пропасть». Сян Вэнь-тянь усмехнулся: «Эти двое болванов похвалялись своим воинским мастерством, говорили что-то вроде «Парные мечи клана горы Дянь Цан, энергия мечей пронзает Небо», они, бабушку их так, теперь полощутся в потоке на дне ущелья, пусть теперь своей вонью Небо пронзают».

[Гора Дянь Цан или гора Цан - на западе провинции Юньнань, вблизи границы с Бирмой. В литературе Уся часто фигурирует, как одна из четырех великих фракций фехтования на мечах, наряду с Удан, Эмэй и Кунлунь. Стиль приемов меча сравнивают с танцующими ветками ивы на ветру. Кроме фехтования, клан горы Цан известен своим искусством легкости, и нажатия на точки. В силу удаленности горы Дан Цан от Центральной равнины, ее методы боя являются экзотическими для бойцов Центрального Китая.]


Лин-ху Чун раньше уже слышал славное имя «Парных мечей горы Дянь Цан», слышал что у этих двух мечников искусство фехтования в самом деле потрясающее, и что они уже убили немало сильных последователей черного пути, вот уж не думал, что они так бестолково отдадут здесь свои жизни, даже не увидев в лицо, кто их убил.


Сян Вэнь-тянь вновь подхватил Лин-ху Чуна в охапку: «Отсюда начинается ущелье «Печали Небожителей», через десять ли дойдем до горловины ущелья, там можно будет не бояться этих болванов», – а его ноги без остановки неслись вперед. Но снова послышался звук шагов – их догоняла новая группа преследователей. В этот момент дорога повернула на восток, уйдя в сторону от реки, и Сян Вэнь-тянь уже не мог повторить свой трюк с засадой, и ему пришлось просто ускорить бег. Тут послышался свист – в воздухе летело скрытое оружие, пущенное с мощной силой. Сян Вэнь-тянь выпустил Лин-ху Чуна, развернулся, и поймал рукой летящий предмет, ругаясь: «Эй, приятель Хэ, но ты-то зачем мешаешься с этими помоями?»



Человек из тумана прокричал: «Ты провинился перед воинским сообществом, тебя каждый должен покарать, вот тебе еще одна моя игла!» Тут снова послышался свист, но летела на одна, а штук семь или восемь «летящих игл».


Лин-ху Чун услыхал свист летящего скрытого оружия, и опечалился: «Дядюшка-великий наставник Фэн передал мне способы защиты от всех видов скрытого оружия, да только их бросили с такой могучей силой, если я буду отбивать их своим мечом – у меня сейчас совсем нет внутренней силы – меч переломится у меня в руках». Тут Сян Вэнь-тянь встал в стойку «наездника», верх туловища наклонил вперед, вид его был очень сосредоточенным, полная противоположность тому, как расслабленно он сидел в беседке, окруженный многочисленными врагами. Летящие иглы одна за другой летели к нему, но он сумел поймать их все. Тут послышался новый свист – летело так много игл, что их количество нельзя было определить, Лин-ху Чун знал, что этот прием метания скрытого оружия называется «Все Небо в цветочном дожде». Изначально этот прием применялся для метания монет, стрелок, «железных семян лотоса» и других мелких видов скрытого оружия, но тут летели тяжелые железные иглы каждая в полцзиня весом, [250 грамм], а некоторые достигали и целого цзиня, как же это можно было одновременно метнуть их с такой силой? Тут послышался устрашающий разрывающий воздух свист, он невольно припал к земле, и тут послышался крик Сян Вэнь-тяня:


«Ай-йо!», – будто он был ранен. Лин-ху Чун встревожился, рванулся вперед, встал впереди, прикрывая его, торопливо спросил: «Преждерожденный Сян, ты ранен?» Сян Вэнь-тянь ответил: «Я... я... со мной кончено, ты... ты... уходи скорее...» Лин-ху Чун громко ответил: «Мы вдвоем вместе жили и умрем заодно, Лин-ху Чун тебя в одиночестве не бросит!» Тут преследующие громко закричали: «Сян Вэнь-тянь поражен летящей иглой!» Из тумана возникло около десятка силуэтов – преследователи понемногу приближались.


В этот миг Лин-ху Чун почувствовал справа от себя дуновение свирепого ветра, Сян Вэнь-тянь расхохотался, и десяток людей впереди упали на землю.


Оказывается, он поймал руками с десяток летящих игл, но притворился раненым, застал врагов врасплох, и сам провел прием «Все небо в цветочном дожде». В этот момент туман сгустился, и Лин-ху Чун не мог видеть всего, но по крикам он понял, что Сян Вэнь-тянь ловко применил этот прием – противники были не готовы, около десятка преследователей вырвались вперед, они все были или убиты, или тяжело ранены – никто не сумел увернуться. Сян Вэнь-тянь подхватил Лин-ху Чуна, развернулся, и помчался дальше, прокричав: «Неплохо, братишка, у тебя есть энергия справедливости». Он думал, что Лин-ху Чун убежит, его вмешательство для защиты справедливости было вызвано только странными причудами юношеской гордыни, но когда он притворился раненым, причем так натурально, что даже Лин-ху Чун в это поверил, тот не только не стал убегать, но и предпочел «жить вместе, умереть заодно» – это в самом деле была наиболее драгоценная среди рек и озер «энергия справедливости». Прошло еще немного времени, и преследователи стали вновь понемногу нагонять их, послышался шелестящий звук – снова летело скрытое оружие. Сян Вэнь-тянь прыгал вверх, припадал вниз, уклонялся, и в конце концов снова положил Лин-ху Чуна, закричал, развернулся, и ринулся в гущу врагов. Раздался звон оружия, он примчался обратно, неся на спине человека. Он сковал запястья этого человека собственной цепью, и пристроил его себе на спину. После этого он вновь схватил Лин-ху Чуна в охапку, и снова бешено помчался, хохоча: «Вот у нас и появился живой щит!»


Тот человек заорал: «Не кидайте скрытое оружие! Не бросайте скрытое оружие!» Но преследующие их враги не обращали на него внимания, безостановочно бросая метательные предметы. Тот человек внезапно вскрикнул: «Ай-йо!», – ему в спину напротив сердца вонзилась стрелка. Сян Вэнь-тянь нес на спине живой щит, спереди держал в охапку Лин-ху Чуна, и продолжал быстрый бег.


Человек за спиной начал громко ругаться: «Ван Чун-гу, мать твою так, где твое чувство долга, ведь ясно же что это я... Ай-йо, это же «рукавная стрела», бабушку твою так, Чжан Фу-жун, ах ты вонючая лиса, ты... ты «убиваешь людей одолженным ножом «. Только и слышались его вскрики и охи, он ругался все тише, и в конце концов умолк. Сян Вэнь-тянь захохотал: «Наш живой щит превратился в мертвый щит». Ему не было необходимости бояться скрытого оружия, он всю энергию направил на бег, миновал два перевала, и воскликнул: «Добрались!» Он перевел дух. рассмеялся. воодушевился – последние десять ли этой горной дороги были очень опасными, смогли ли они отделаться от преследующих их врагов – уже не имело значения. Лин-ху Чун вгляделся вперед, и сердце его невольно дрогнуло – перед ними был неимоверно узкий каменный мост, идущий через бездонное ущелье, видимость была не более восьми - девяти локтей, облака и туманы клубились вокруг, и не было видно, есть ли у моста конец.
[Рукавная стрела. Бамбуковая трубка с пружиной, в трубку запихивался заостренный железный стержень, который удерживался простейшим спусковым механизмом. Трубка крепилась ремнями на внутренней стороне предплечья, иногда сразу три бамбуковых трубки входили в комплект. Свисающие рукава одежды маскировали это скрытое оружие, но выстрелить можно было, и не засучивая широких рукавов, просто держа руку горизонтально, трубками вниз.]


Сян Вэнь-тянь прошептал: «В тумане скрыта железная цепь, иди с осторожностью». Лин-ху Чун ответил: «Слушаюсь!», – не удержался от содрогания: «Этот мост шириной не более локтя, под ним бездонная пропасть, уже это огромная опасность. а тут еще и железная цепь, мне моего боевого мастерства едва хватит, чтобы перейти». Сян Вэнь-тянь разомкнул свою железную цепь с «мертвого щита», с его пояса достал длинный меч, и передал его Лин-ху Чуну, утвердил «мертвый щит» в вертикальном положении, стал ждать врагов. Прошло времени не более, чем нужно, чтобы выпить чашку чая, как примчались первые преследователи, тут были равно представлены как последователти истинного пути, так и колдовского учения. Люди разглядели опасную местность, это была «смертельная местность», «спиной к воде» – с отрезанным путем отступления, и никто не осмелился подойти ближе. Прошло еще немного времени, врагов становилось все больше, они подошли на пять - шесть саженей, громко ругались, бросали скрытое оружие – «камни летящей саранчи», рукавные стрелы, и другие виды метательного оружия непрерывно свистели в воздухе.

[Камни летящей саранчи. Просто мелкие округлые камушки, издававшие шелест в полете.]


Сян Вэнь-тянь с Лин-ху Чуном прятались за «мертвым щитом», и никакое брошенное оружие в них не попало. Внезапно раздался ужасный рев – явился тоу туо – странствующий буддийский монах дикого вида, поигрывающий железной чаньской колотушкой. Он рванулся вперед, и треснул тяжеленной колотушкой Сян Вэнь-тяню на уровне пояса. Сян Вэнь-тянь приник к земле, и махнул цепью на уровне земли, целя монаху в ноги. Этот странствующий монах обладал могучей силой, но уклониться не смог, и цепь обвилась вокруг его правой лодыжки. Сян Вэнь-тянь дернул на себя, монах потерял равновесие, и рухнул вперед, соскальзывая в пропасть. Сян Вэнь-тянь встряхнул цепь, она расплелась с лодыжки монаха, и тот полетел вниз. Странствующий монах летел издавая отчаянный крик, все время, пока он летел вниз, страшный рев поднимался вверх из бездонной пропасти. У всех собравшихся все тончайшие волоски на теле встали дыбом, невольно каждый сделал несколько шагов назад, опасаясь, что Сян Вэнь-тянь затащит в пропасть и его.

[Тоу туо - измененное с санскрита Dh;ta - странствующий монах. Зачастую носили длинные волосы и бороды, и нечто вроде диадемы на голове.]

Такое тупиковое положение длилось довольно долго, наконец, двое проложили себе путь сквозь толпу. Один держал в руках парные алебарды, другой был хэшаном – держал в руках чаньскую лопату с лунообразным зубом. Двое шли плевом к плечу, алебарды метнулись вверх-вниз, метя Сян Вэнь-тяню в подбрюшье, а чаньская лопата пошла к его левым ребрам. Эти три боевых орудия были весьма тяжелыми, требовали большой внутренней силы, атаковали с огромной мощью. Эти двое видели особенности местности, не позволявшей обойти Сян Вэнь-тяня со стороны, и жесткая встреча с его цепью была неизбежной. Так и оказалось – Сян Вэнь-тянь махнул цепью, сбивая обе алебарды и лопату, оружие сыпало искрами, стоял звон, но парные алебарды и «лунный зуб» держались твердо, и никто не уступал. Толпа разразилась криками восхищения.


Оружие этих двоих все время парировалось цепью, но они атаковали снова и снова, стоял непрерывный звон, четыре вида оружия постоянно сшибались.Тот монах и его приятель уже шатались, но Сян Вэнь-тянь стоял твердо. Он не только уравнял силы, но закричал,  перешел в наступление, бешено размахивая цепью. Двое блокировали его атаки своим оружием, стоял сплошной звон, но вот буддист вскричал, отшвырнул от себя лопату «лунного зуба», и из его рта потоком хлынула свежая кровь. Второй молодец вскинул свои алебарды, стараясь заколоть ими Сян Вэнь-тяня. Но тот выпрямился перед ним, не защищаясь и не уклоняясь, рассмеялся, и алебарды беспомощно упали на землю. Его противник, выронив алебарды, тоже мягко осел, распластался на земле, и замер без движения. Было ясно, что он только что был цел и невредим, но в единый миг оказался сражен Сян Вэнь-тянем. Собравшиеся вблизи ущелья герои побледнели, глядя друг на друга, и никто больше не решился выйти вперед. Сян Вэнь-тянь произнес:


«Братишка, мы их притормозили, садись, отдохни». Сказав, сел, обхватив колени, и уставился в небо, не обращая на противников никакого внимания. Тут послышалось: «Нахальный мерзавец, осмелился свысока глядеть на героев Поднебесной». Четыре даоса бросились на него, размахивая мечами: «Вставай и бейся!» Сян Вэнь-тянь мрачно хохотнул, и произнес ледяным тоном: «Разве у меня была вражда с кланом горы Эмэй?» Стоявший слева даос вскричал: «Порочный путь злого колдовства, принес столько вреда рекам и озерам, я всю жизнь борюсь за справедливость, истреблю демона, изгоню злого духа, лично это исполню!» Сян Вэнь-тянь рассмеялся: «Хорош истребитель демонов, изгоняющий нечисть, лично исполняющий! Да с тобой множество народа, из них половина – как раз из демонического учения, что же ты их не спешишь изгонять?» Тот даос вскричал: «Сначала искореню главное зло!» Сян Вэнь-тян все так же сидел, обняв колени, и глядя на плывущие облака, безразлично произнес: «Вот оно как оказывается, неплохо, неплохо!»

Вдруг он издал громкий крик, вскочил, как выныривающий из пучины морской дракон, нанося по всем четверым сметающий удар цепью. Хотя нападение было внезапным и стремительным, но эти четверо были высокими мастерами клана горы Эмэй – трое поставили мечи вертикально, принимая удар цепью, а четвертый, крайний справа, нанес прямой удар в горло Сян Вэнь-тяню. Послышался лязг, три меча согнулись от удара цепью, Сян Вэнь-тянь уклонился, и избег удара мечом. Меч этого даоса был быстр, как ветер, он провел еще три слитные атаки, сдерживая Сян Вэнь-тяня. Оставшиеся трое отошли, сменили свои погнутые мечи, и снова ринулись в бой. Четыре мечника-даоса искуссно координировали друг с другом, бились одним строем. Четыре меча порхали в воздухе, то разделяясь, то соединяясь вновь. Лин-ху Чун посмотрел, и увидел, что Сян Вэнь-тянь отбивается железной цепью, держа ее обеими руками, и ему далеко до проворства мечников, орудующих одной рукой, рано или поздно они его победят. Он встал справа от Сян Вэнь-тяня, и уколом меча атаковал одного из даосов под ребро. Этот прием был очень неожиданным, и даос не успел уклониться - меч был у него под самым ребром. Тут Лин-ху Чуна как молнией озарило: «Говорят, что фракция горы Эмэй дорожит своим добрым именем, на реках и озерах без повода не влезает в дела посторонних, у них превосходная репутация, я помогу Сян Вэнь-тяню прорвать окружение, но убивать их не буду». Едва острие меча пробило кожу противника, как он тут же вернул его назад, и прием не был доведен до конца. Однако этот даос, превозмогая боль, внезапно зажал меч, надавив сверху рукой. Лин-ху Чун не успел остановить тягу назад, и распорол тому и внутреннюю часть плеча, и грудную клетку подмышкой. Пока он терял на это время, другой даос изо всех сил ударил своим мечом по клинку Лин-ху Чуна. Лин-ху Чун почувствовал, как его запястье и пальцы и онемели, он уже собрался выпустить меч, но подумал, что без меча превратится из бойца в инвалида, и послал все силы и энергию в руку, чтобы удержать  меч. Эта волна всколыхнула в нем всю энергию, и ответная волна жуткой боли прокатилась по его нервам и сосудам. Первый даос изначельно был ранен не опасно, но вторая рана была длинной, хоть и не проникла в грудную клетку - в руке была видна кость, и кровь лилась потоком. Этот даос не мог больше биться и отошел в сторону. Еще двое были за спиной Лин-ху Чуна, но они бились с Сянь Вэнь-тянем, два меча хитроумно атаковали, и необычайно строго держали защиту.

Сян Вэнь-тянь отбил несколько приемов, и начал отступать шаг за шагом, пока не погрузился в плотный туман. Двое продолжали его атаковать, их мечи наполовину скрылись в тумане. Ступив на каменный перешеек, один из них вдруг вскричал: «Берегись, там дальше подвесной мост на цепях!» Но едва последнее слово выговорил, как раздался двойной вопль, они исчезли в тумане, было ясно, что это не они сами бросились, а Сян Вэнь-тянь их потащил. Крик несся из глубины – они рухнули с моста в пропасть, и скоро их вопли прекратились.


Сян Вэнь-тянь расхохотался, вышел из тумана, но вдруг обнаружил, что Лин-ху Чун едва стоит на ногах, и невольно вздрогнул.


Когда Лин-ху Чун бился в беседке, применяя приемы «Девяти мечей Дугу», четверо даосов заметили, что по техники фехтования они ему не соперники, но также почувствовали, что его внутренняя сила весьма посредственная. В этот момент тот даос использовал свою внутреннюю силу, как плавно текущий непрерывный поток. Что говорить о том, что Лин-ху Чун совсем потерял свою собственную внутреннюю силу, даже в прошлом, разве могли сравниться его навыки с этим мастером регулирования сердца, посвященного в секретные техники клана горы Эмэй, проведшего более тридцати лет в тренировках? К счастью, внутри него бурлила бешенная чуждая энергия, которая уберегла его от внутренних ран, но его энергия и кровь были в хаосе,  и золотые звездочки уже вовсю плясали у него перед глазами. Вдруг ему в спину, через точку «да чжуй» под седьмым шейным позвонком, стал вливаться поток горячей энергии, отяжелевшие руки мгновенно обрели легкость, и Лин-ху Чун воспрял духом – он понял, что это Сян Вэнь-тянь пришел к нему на помощь, и тут же почувствовал, что атакующая энергия его противника перестала тому подчиняться, входит в его кисть, доходит до ребер, обкручивается вокруг корпуса, делает еще один круг вокруг поясницы, и через ноги полностью рассеивается в земле.


Тот даос почувствовал, что дело худо, бросил меч, отпрыгнул назад и заорал: «Колдовская техника звездного дыхания, колдовской метод звездного дыхания!» Услыхав эти четыре иероглифа: «Колдовской метод звездного дыхания», немалое число героев изменилось в лице от страха. Сян Вэнь-тянь рассмеялся: «Так и есть, это «Си син да фа» - великий метод звездного дыхания – кто еще хочет попробовать?» Тот предводитель колдовского учения с желтым поясом вдруг вскрикнул: «Неужели этот Жэнь... Жэнь... снова вернулся? Мы должны доложить об этом главе учения, потом вернемся с новым приказом». Услыхавшие это представители демонического культа разом развернулись, и рассеялись неизвестно куда, толпа из более ста человек уменьшилась наполовину. Тут некторые представители истинных кланов шепотом посовещались, и тоже растворились, как не было – осталось едва более десятка человек. Тут послышался ясный и чистый голос: «Сян Вэнь-тянь, Лин-ху Чун – вы сейчас только что использовали колдовской метьод звездного дыхания – отныне вы перешли невозвратную черту – все воинское сообщество будет уничтожать вас любым возможным способом, и не обессудьте, если наши меды не будут честными. Что посеешь, то и пожнешь – теперь поздно раскаиваться». Сян Вэнь-тянь рассмеялся: «Когда это было, чтобы некий Сян расскаивался в содеянном? Вас несколько сот человек нас двоих окружили – это что, еще было по-честному? Ха-ха, вот смешно!»
Раздался звук шагов, и последний десяток врагов ушел. Сян Вэнь-тянь внимательно вслушивался, убедился, что они отошли достаточно далеко, а затем прошептал: «Это собачье отродье еще вернется, полезай-ка мне на спину». Лин-ху Чун видел, что Сян Вэнь-тянь полон энергии, и без лишних слов полез к нему на спину. Сян Вэнь-тянь пригнулся, и спустил левую ногу в пропасть. Лин-ху Чун слегка испугался, заметил, что Сян Вэнь-тянь выбрал прочное дерево, способное выдержать вес их двоих, и перекинул через него свою цепь. Они вдвоем повисли на этой цепи, раскачиваясь над бездной, но вот Сян Вэнь-тянь нащупал ногой уступчик, и тут же отпустил один конец цепи – она слетела с дерева. Он держался руками, понемногу передвигаясь, потом зацепил цепь за выступающий камень и они спустились по цепи еще на несколько саженей. Так они и спускались, когда на горном склоне не было ни деревьев, ни выступающих камней, им приходилось скользить, прижавшись к гладкой стене. Так они разгонялись все быстрее, но Сян Вэнь-тянь использовал свою энергию, задерживая скольжение ладонями и стопами, чтобы не сорваться.


Лин-ху Чун всем телом чувствовал великую опасность, его сердце тряслось, души «по» разлетались, такое скольжение на дно пропасти было не менее опасным, чем только что случившееся побоище. Если бы ему не было суждено столкнуться с таким странным человеком, как Сян Вэнь-тянь, он никогда в жизни не встретился бы с таким отчаянным риском, так что, когда они ступили на дно ущелья, он даже был несколько разочарован – пропасть оказалась глубиной всего в несколько сотен саженей. Подняв голову, он увидел над долиной все те же клубящиеся облака, а кромка обрыва превратилась в тонкую черную линию. Лин-ху Чун произнес: «Преждерожденный Сян...», – но тот быстро прижал правую руку к его губам, и показал указательным пальцем левой руки вверх. Лин-ху Чун только тогда сообразил, что преследователи снова явились за ними, но, как не всматривался, не увидел на обрыве и тени человеческой фигуры.


Сян Вэнь-тянь убрал руку, прислонив ухо к каменной стене, некоторое время прислушивался, а потом усмехнулся: «Бабушку твою так, некоторые наблюдают наверху, остальные рыщут повсюду, разыскивая нас». Он повернул голову, и внимательно вгляделся в лицо Лин-ху Чуна: «Ты ученик истинного клана, некий Сян относится к «боковым вратам», школе зла, наши кланы всегда были врагами. Ты зачем добровольно провинился перед своими друзьями из истинных школ, не жалея своей жизни, спас меня?»


Лин-ху Чун ответил: «Позднерожденный по счастливой случайности пришел на подмогу преждерожденному, в битве против обоих сторон – и истинных кланов, и демонического культа, на удивление, сумел выжить – это в самом деле счастливое предзнаменование. Преждерожденный Сян говорил что-то вроде «спас жизнь - не спас жизнь», на самом деле... ха-ха... по правде...» Сян Вэнь-тянь прошептал ему на ухо: «На самом деле это полная ерунда – так или нет?» Лин-ху Чун ответил: «Позднерожденный не смеет говорить, что преждерожденный Сян говорит чепуху, но утверждать, что он совершил подвиг, спас жизнь – это будет большое преувеличение». Сян Вэнь-тянь произнес: «Некий Сян, если как сказал, своего слова не изменит. Если сказал, что ты совершил благодеяние, спас мне жизнь – значит, так оно и есть». Лин-ху Чун усмехнулся, но больше спорить не стал. Сян Вэнь-тянь продолжил: «Только что эти щенки орали что-то вроде «Си син да фа» – «Великий метод звездного дыхания», и разбежались со страху. Знаешь ли ты, «Си син да фа» – что это за гунфу? Почему они так испугались?» Лин-ху Чун ответил: «Позднерожденный просит дать пояснения». Сян Вэнь-тянь нахмурил бровь: «Какие еще познерожденные - преждерожденные, учители - ученик, поучения - разъяснения – как это все надоело! Давай начистоту - мы братья, я – твой сюнди, ты – мой сюнди, и довольно!» Лин-ху Чун ответил: «Позднерожденный не смеет». Сян Вэнь-тянь разозлился: «Хорошо, я для тебя – человек из демонического учения, ты меня равным не считаешь. Ты спас мне жизнь, ну умер бы Лаоцзы – так это дело обычное, а вот то, что ты на меня свысока смотришь – стерпеть не могу, давай драться». Он говорил очень тихо, но весь дрожал от возмущения. Лин-ху Чун засмеялся: «Драться как раз ни к чему, раз старший брат Сян так настаивает, маленький младший братишка должен повиноваться». Сам подумал: «Я даже с таким великим преступником, любителем «цветок сорвать», как Тянь Бо-гуан, свел дружбу, что из того, что сюда еще добавится и Сян Вэнь-тянь? Этот человек – элегантный рыцарь, в самом деле – отличный китайский парень, мне такие всегда нравились». Он склонился в поклоне: «Будь старшим, Сян сюн, прими поклон от сяоди».

[«Сюн» - старший брат (более древнее слово, чем «гэ»); «сяо ди» - маленький младший брат; «сюнди» - в этом слове вместе используются и «сюн» - старший брат, и «ди» - младший брат, в нем нет указания на ранг, не указывается, кто старше – просто подчеркивается близость, родство, братские отношения.]

Сян Вэнь-тянь обрадовался: «Во всей Поднебесной у некоего Сяна только один близкий друг, единственный побратим – это как раз ты, запомни это хорошенько». Лин-ху Чун засмеялся: «Сяоди смущен неожиданной милостью». На реках и озерах принято так, что когда двое становятся побратимами, то самое малое – они насыпают земляной алтарь для воскурения благовоний, приносят клятву делить вместе радости и совместно бороться с трудностями – а эти двое были одинаково свободны в нравах и чужды условностям, пройдя через сражение, оценили верность и смелость друг друга, так что без долгих речей и пышных церемоний просто поклонились друг другу, сказали, что теперь братья – и так стали побратимами.


Сян Вэнь-тянь принадлежал к колдовскому учению, а вот в колдовском-то учении у него побратимов и не было, сегодня наконец, нашел себе названого брата, и был очень счастлив: «Эх, жаль, нет здесь у нас хорошего вина, а то бы мы с тобой опрокинули по несколько десятков чарок, повеселились бы вволю». Лин-ху Чун ответил: «В самом деле, у сяоди в глотке уже чешется, а старший брат упомянул – так совсем невмоготу стало». Сян Вэнь-тянь поднял палец вверх: «Эти щенки все еще не убрались, придется нам тут томиться несколько дней. Братишка, только что в бою «коровий нос» – даос с Эмэйских гор, атаковал тебя своей внутренней энергией, я тебе внутренней силой помог, как тебе внутренняя сила этого даоса?» Лин-ху Чун ответил: «Старший брат вытянул энергию из этого даоса, и направил ее в землю». Сян Вэнь-тянь хлопнул себя по бедру, обрадованно произнес: «Верно, нет ошибки. Братишка верно подметил. Этот вид гунфу я сам изобрел, среди рек и озер о нем никто не знает, я его назвал так: «малый метод забирания мастерства и направления его в землю». Лин-ху Чун сказал: «Странное название». Сян Вэнь-тянь пояснил: «Это мое гунфу можно сравнить с приводящим в трепет людей из воинского сообщества «Великим методом звездного дыхания», будто «маленький шаман встретил большого шамана», поэтому и назвал «малым методом». Это гунфу подобно «пересаженым цветам и привитым ветвям», метод заимствования силы, он позволяет просто уводить в землю энергию противника, не причиняя тому вреда, и не прибавляя пользы себе. К тому же, это гунфу можно использовать только когда противник сам атакует, выпуская свою энергию, а вот своей атакой навредить ему нельзя. Он, конечно, испугается, когда поймет, что из него выкачивают энергию, но потом быстро восстановится. Я был уверен, что они неизбежно вернутся, когда силы этого даоса восстановятся, и они поймут, что мой «малый метод забирания мастерства и направления его в землю» не более, чем уловка для обмана людей. Твой старший брат просто развлекается, подшучивая над людьми, по-настоящему их запугать он не может, поэтому я раньше никогда не использовал этот метод». Лин-ху Чун рассмеялся: «Старший брат никогда не обманывал людей, а сегодня, ради младшего братишки, нарушил этот запрет». Сян Вэнь-тянь хохотнул: «Никогда не обманывал людей – это тоже вряд ли, но этого малявку Сун Вэня из фракции горы Эмэй, твой старший брат уж точно не хотел обманывать. Обманывать – так обманывать с размахом, чтобы Небеса тряслись, и Земля дрожала, прославиться на всю Поднебесную!» Двое залились радостным смехом, стараясь не хохотать громко, опасаясь, что их услышат враги наверху, но все же их смех был абсолютно счастливым.