Дар. Глава 13

Глава 13
Вроде бы он слышал, как поворачивался ключ в замке, а может это был сон или бред, он уже не знал, что с ним происходило. Он помнил, что Рита и Аннета были рядом, когда у него целую вечность шла кровь из носа, помнил, как они выносили из комнаты горы кровавых ваток. Он помнил, как начался кашель, и он впервые заметил кровь на платке, которым прикрывал рот. Это больше не приводило в ужас. Пугало? Да, потому что сам вид крови пугал его всегда, да и умирать, все же, было страшно, никто ведь не обещал, что на другом конце его будут ждать ангелы и вечная жизнь. Но того давящего ужаса больше не было, потому что он принял решение, теперь он знал, куда идет.
Просто чудо, как много можно пережить, когда веришь в свою правоту, подумал Антон. Когда знаешь, что поступаешь правильно…а даже если не правильно, знаешь, что для тебя нет другого пути, и эту тропу ты выбрал сознательно.
Это была последняя мысль, которую зафиксировал его мозг при свете дня, потом наступил очередной провал, бессрочный и черный, как вечность в пустоте. Очнулся он от звука ключа во входной двери, и никак не мог понять, был ли этот звук реальным или в его умирающей голове. Солнце клонилось к закату, освещая его комнату грустными осенними лучами, лето прошло, как и его жизнь. Сколько же я был в отключке, задался вопросом Антон, он мог бы дотянуться до телефона на тумбочке, но это было так трудно… и так бессмысленно – он все равно не помнил, какой день был вчера. Сейчас осень, подумал он, это единственное, что важно, у умирающих свое время, цифры и числа важны тем, кому есть что считать.
Дверь его комнаты оставалась закрытой, но из прихожей до него отчетливо донеслись голоса его подруг, значит, ему не померещилось. Это уже было хорошо.
- Наверное, он еще спит, - озабоченный голос Риты, - он проспал уже двое суток, это ведь ненормально…
Она помолчала, слышен был лишь шорох пакетов и звон ключей.
- Хотя то, что происходит итак ненормально. А для него, наверное, так лучше.
- Я смогу достать наркоту, если он согласится, - немного резкий тон Аннеты больше не вводил его в заблуждение, теперь он хорошо знал: ей больно, она переживает и, конечно же, пытается спрятать свою слабость. Этому ее научила жизнь. – Или сама заберу у него эту гребаную монету… А мне уж есть, кому ее отдать, целый список гребаных кандидатов.
- Ты этого не сделаешь, - твердо заявила Рита, - слышать об этом больше не хочу. Хотя бы потому, что он никогда этого не позволит. И хватит об этом, нам надо приготовить что-то, что он сможет съесть, когда проснется.
Нежность и грусть стиснули сердце Антона. Как же я люблю вас, подумал он, и как же мне жаль, что мы не пройдем жизненный путь вместе, что я не состарюсь с вами, не буду смеяться с вами и отмечать праздники, не смогу прийти на помощь, когда у вас будут трудные времена. А я отдал бы все и был бы рядом в самый трудные час, но я никогда не смогу сделать для вас хоть часть того, что вы делаете для меня.
Одинокая слезинка скатилась на подушку, он не жалел себя, это была настоящая грусть или скорбь о жизни, которую он уже не сможет прожить. Все эти годы казались ему сном, и лишь последние самые жуткие месяцы его жизни он вдруг понял, какой на самом деле она должна быть. Ну, хоть напоследок подсластили пилюлю, подумал Антон, теперь я хоть знаю, что бывает дружба, настоящая и честная, что смысл жизни – в ней самой, и нет большей прелести и большего счастья, чем иметь возможность просто ее прожить с теми, кого любишь, и кто любит тебя. И если буддисты правы, я вернусь сюда и снова встречу своих друзей, главное узнать их, главное – найти. И уж в следующий раз я буду умнее, я все сделаю правильно и не буду превращать свою жизнь в тюрьму.
Он закрыл глаза и снова куда-то провалился, и очень испугался, когда, открыв глаза, увидел тот же закатный свет, только немного померкнувший. Неужели я опять проспал сутки или больше, задался вопросом он, время уходило, он это понимал и хотел как можно больше его провести со своими друзьями, поэтому и расстроился. А потом услышал на кухне шум воды, голоса и тихую музыку, и самое удивительное – запах бульона, который казался ему аппетитным. Он уже и не помнил, когда хотел есть, когда в последний раз ел по желанию, а не просто запихивал в себя «топливо» для изможденного тела.
И еще одна странность – ему было легко. Да, он умирал и больше не ждал чуда, да, его тело ослабло до предела и каждая его клеточка была больна, но сейчас ему хотелось есть, а на кухне его ждали близкие люди, приготовившие для него этот вкусно пахнущий бульон, так что – еще один урок, усвоенный по ускоренной программе – он решил радоваться настоящему, ценить момент и просто отсекать все другие мысли.
Медленно, преодолевая головокружение и опираясь на дрожащие руки, Антон сел, впервые за несколько дней приняв вертикальное положение. Перед глазами тут же начали разворачиваться черные дыры, засасывая в себя мир, но он закрыл глаза, сделал пару глубоких вдохов, давая организму время привыкнуть к новым требованиям, и мир не исчез. Это была крошечная победа, возможно, одна из его последних, но сейчас Антон просто наслаждался ее вкусом. Где-то теряешь, где-то находишь, подумал он, я проиграл свою жизнь, но, если верить старику, выиграл нечто гораздо более ценное – свою душу.
Посидев несколько секунд, Антон так же медленно откинул одеяло и спустил ноги с дивана. Его новый спутник – озноб, тут же вгрызся в незащищенное тело, Антона затрясло, ногти на пальцах стали синими, больше всего ему захотелось вернуться в постель, закутаться в теплое одеяло и свернуться клубочком… Но это были не его мысли, это были мысли озноба, ледяного дыхания смерти, поэтому он просто побыстрее надел носки, сунул ноги в тапочки и потянулся за халатом. То, что живое – то теплое, подумал Антон, а в моем теле поселился холод и с каждым днем вытесняет оставшееся тепло.
На то, чтобы дотянуться до халата, лежащего в ногах его постели, ушло несколько минут, за это время его просто трясло от холода и от усталости. Надену халат и отдохну, пообещал себе Антон. Сделать паузу было даже приятно, закутавшись в толстый махровый халат и накинув сверху одеяло, Антон сидел, прислушиваясь к уютным звукам, доносившимся из кухни и наслаждаясь теплом, отвоевывающим его исхудавшее тело. Пожалуй, возьму одеяло с собой, решил он, благо, оно было легким, почти ничего не весило, но грело отлично – какой-то современный материал, за который Антон отвалил немалые деньги совсем в другой жизни, как будто сто лет назад.
Что-то кольнуло в правой ноге, сильно и резко, как будто невидимая игла. Антон дернулся и очнулся от приятной полудремы, в которую начал погружаться от тепла. Первой мыслью было: какое-то насекомое забралось в квартиру и ужалило его, осенью все насекомые просто зверели, это он помнил еще с детства. Антон поднял ногу, боясь увидеть на ней кого-то ужасного, но ничего не увидел, лишь чистую белую поверхность носка. Уже хорошо, решил он, даже если кто-то меня ужалил, хоть не до крови. И тут укол повторился, только на этот раз Антон своими глазами видел, что ничто его не кусало. Может, насекомое залезло в носок, предположил он, какая-нибудь мошка, они бывают совсем крошечные, а жалят не хуже пчел. Вся суть жизни, подумал он с грустной улыбкой, самые незаметные и незначительные мелочи порой оборачиваются самыми большими бедами. С трудом наклонившись, он опустил резинку носка… кое-что там, все же, было - не насекомое, а яркая язва на самой щиколотке с наружной стороны, свежая и влажно поблескивающая. Антон уставился на нее, как зачарованный, и, что странно, никаких мыслей в голове не было, как и страха или грусти, или хоть каких-то чувств.
Может, в моей душе тоже появились такие штуки, подумал он, поэтому я больше ничего не чувствую?
Поражаясь собственному спокойствию, он натянул носок и попытался встать. Какой смысл переживать или пугаться, думал он, когда все уже известно и все решено. Это финишная прямая, та самая, по которой летят без тормозов, и уже без разницы, отказали они или ты просто на них не нажимаешь.
Хватаясь за каждый предмет обстановки, Антон добрался до двери и с усилием повернул ручку, раньше он и не замечал, какая она тугая. И неправильная, подумал он, опять удивляясь как мозг может вытащить самую бесполезную в данный момент информацию. Он и сам не помнил, когда увидел по телевизору тот сюжет о противопожарной безопасности, где рекомендовали ставить не круглые ручки, потому что при высокой температуре они накаляются и их невозможно повернуть, а длинные, на которые надо нажимать – такая даже если накалится, на нее всегда можно нажать другим предметом или даже ногой. Справившись с дверью, он медленно вышел в прихожую и направился в кухню на сильный и все еще аппетитный запах. Ну, хоть это я чувствую, подумал он, хотя он чувствовал еще и радость от того, что встал и что впервые за долгое время хочет есть.
Как будто какая-то душевная анестезия, подумал Антон, держась за стены и медленно приближаясь к цели, умирающим ведь дают самые сильные обезболивающие. И теперь я не чувствую ни страха, ни паники, ни отчаяния, все эти болезненные чувства заблокированы и отключены, остались только немногочисленные положительные. Главное – они еще есть.
- Ооо! – вырвалось у Риты, она сидела лицом к двери, поэтому первой увидела Антона, застывшего на пороге кухни. – Ничего себе! Кого я вижу!
Аннета резко повернулась, раздался громкий хруст, она поморщилась и начала потирать шею, но улыбалась при этом во весь рот.
- Бог ты мой! А мы уже думали будить нашу «спящую красавицу» поцелуем. – Она театрально закатила глаза, - чуть не подрались за такую привилегию.
- При моем нынешнем состоянии, боюсь, вам пришлось бы еще и подруг позвать, - он улыбнулся, улыбка получилась слабая, но искренняя, - сколько столетий я проспал?
- Ну, экономика все так же в заднице, - кривляясь, ответила Аннета, - а в Трех Мостах по-прежнему ненавидят лесбиянок и дерутся за парковку. А теперь, когда ты знаешь главное, может, наконец, зайдешь, а то шея уже отвалилась.
Антон зашел, не переставая улыбаться, а почему нет, ему было хорошо и на самом деле весело. И еще он испытывал благодарность за то, с какой легкостью и юмором они его встретили. Никаких тяжелых вздохов или печальных взглядов, в которых бы читался приговор. Нет, они относились к нему как к обычному человеку, а именно это и есть самая большая привилегия, теперь он это хорошо понимал.
- Ужасно хочу есть, - опередил девушек Антон, - как будто, и правда, проспал пару столетий. Чем так вкусно пахнет?
- Ну, у нас в меню свежий куриный бульон, - улыбнулась Рита, тут же подскакивая за тарелкой, - свежие овощи и полезное для тех, кому нужны силы, куриное мясо.
- Беру все! – и он придвинулся к столу, не снимая накинутое на плечи одеяло, девушки его как будто и не замечали.
- Ты прямо как пятый элемент, - ухмыльнулась Аннета, когда Антон жадно начал есть, - она там тоже, спала-спала, а потом: «Чикен! Гуд!».
Рита захихикала, Антон тоже, едва не подавившись едой, а через секунду все трое смеялись, как сумасшедшие, глядя друг на друга и распаляясь еще сильнее. Каждый прекрасно понимал, что это выходит напряжение, так давно сковавшее их, и это было так приятно. Они смеялись, как в старые добрые времена, когда самой большой трагедией была расписанная ругательствами дверь или необходимость экономить, чтобы заплатить за жилье.
- Чикен! – сквозь слезы сказал Антон, поднимая наколотую на вилку куриную ножку, - действительно «гуд»!
- Я уже и не помню, когда ты в последний раз нормально ел, - сказал Рита, когда они немного перевели дух, - по-моему, этот сон пошел тебе на пользу. Организм ведь выздоравливает во сне, это факт. А теперь ему надо восстанавливать силы.
- Наверное, - уклончиво ответил Антон, меньше всего ему хотелось сейчас обсуждать свое здоровье, тем более, что он знал правду и не хотел расстраивать их. Иногда иллюзии – еще одно болеутоляющее, такое же сильное как наркотик. Но его могут позволить себе только те, у кого еще есть время.
- Возможно, это все-таки был какой-то вирус или просто болезнь, мы ведь так мало знаем о мире, - не унималась Рита. Антон понимал, что ей требуется то самое волшебное обезболивающее, но она начинала превышать дозировку. – Возможно, ты выздоравливаешь! А почему бы нет?! Наш организм – совершенная и сложная саморегулирующаяся система, взять хотя бы обычный порез…
- Отдай ее мне.
На кухне повисла мертвая тишина, а потом Аннета повторила так же спокойно и твердо.
- Я хочу взять ее.
Антон, доевший бульон, теперь никак не мог заставить себя проглотить кусочек курицы, он вдруг стал размером с целого петуха. Рита растеряно хлопала глазами, переводя взгляд то на подругу, то на Антона.
- Мой дед умер от рака, я никогда не говорила, да? – в ответ прозвучала тишина, она почти ничего о себе не рассказывала, и друзья давно научились с этим мириться. – Я все видела и знаю, что такое ремиссия.
Антон молчал, глядя в тарелку. На некоторых несчастных не действуют никакие обезболивающие, как бы они ни пытались, и им приходится нести свою боль, жить в ее черном коконе.
- Я не говорю, что у тебя рак, по крайней мере, не тот вид рака, какой привыкли видеть люди, но я знаю, что происходит и что произойдет, если ты не сделаешь то, что надо.
Она подошла и встала над ним, полная решимости и спокойной силы.
- А я готова и знаю, о чем прошу. Я справлюсь, я не такая святая душа, на мне много грязи, и именно поэтому такие, как я, могут делать самую грязную работу. Считай это частью вселенской справедливости, если хочешь, но ты должен сделать так, как я прошу.
Она права, думал Антон, это были холодные мысли человека на грани, стоящего пред последним поворотом на пути в ад, перед последней возможностью свернуть. В мире так много тех, кто заслужил такой участи, и она просто послужит посредником, человеком, сделавшим доброе дело – она ведь спасет меня, мою жизнь и накажет тех, кто заслуживает кары.
И да, такие, как она, люди, не боящиеся запачкаться ради того, во что верят – опора этого мира, как солдаты, вынужденные убивать, совершать зло, ради большего блага. И нет в мире никакого Добра и Зла, есть лишь жизнь – адский коктейль из двух ингредиентов, смешанный и взболтанный.
Антон принял решение и, подняв голову, встретился с ней взглядом.
***
- Нет.
- Слушай…
- Нет, теперь ты меня выслушай. – Антон говорил тихо, но в голосе было столько твердости и непоколебимой силы, что Аннета неохотно уступила, села напротив и принялась изучать свои тапочки. – Вы обе.
Он глубоко вдохнул, как перед погружением, и в каком-то смысле он действительно погружался на глубину и не хотел тянуть за собой тех, кому там было не место.
- Я услышал тебя, - начал Антон, - и твоя смелость, твое доброе сердце – это лучшее, что было в моей жизни. Вы обе – самый лучший подарок судьбы, какой я и просить не смел. Но сейчас речь о тебе, Аннета.
Он протянул руку, похожую на скелет и мягко приподнял ее подбородок, заставляя ее взглянуть ему в глаза. Он действовал интуитивно, чувствуя, что так будет правильно.
- Я не могу сделать то, о чем ты просишь, - сказал он, глядя в ее удивительные глаза – они пылали от злости и нежелания смириться и в то же время наполнялись слезами. Огонь и вода, подумал Антон, в этом все мы, люди. – Потому что это – обман, иллюзия того, что я должен был сделать сам, если бы мог. Но я не могу, в этом все дело. Судьбу нельзя обмануть, у нее есть только два условия, только две грани, как добро и зло, день и ночь, чет и нечет. Я могу либо оставить монету себе, либо отдать, все остальное – всего лишь вариации этих двух вариантов. И поскольку это мой выбор, я его сделал. Я принял решение, потому что не могу поступить иначе. Я оставляю ее, таков мой выбор. И это во-первых.
Он разорвал зрительный контакт, и Аннета тут же снова опустила глаза. По щекам потекли тихие слезы, и Антон подумал, что это второй раз, когда он видел ее плачущей. Что ж, вот теперь я видел все, улыбнулся он про себя, хотя сам был на грани.
- А во-вторых, - продолжил он, уже глядя на них обеих, хотя ни одна из девушек не смотрела на него, - это будет моя вина. Если я разрешу тебе взять ее, ты отдашь ее кому-то плохому, возможно он умрет, и это будет моя вина. А кто я такой, чтобы приговаривать кого-то к смерти? Даже если он ее заслуживает, и мир станет лучше без этого человека, нам ли это решать? А если он отдаст монету – в этом уж я не сомневаюсь – возьмет и всучит в руки ребенку? Или просто хорошему парню или матери? Умрет безвинный человек, и это будет моя вина, и не говорите мне, что это не так.
Он снова глубоко вдохнул, голова начала кружиться, а язва на ноге вдруг стала дергать, как будто в нее загнали раскаленный гвоздь, но все это больше не имело значения. Значение имело только одно.
- И твоя душа, - он снова приподнял голову Аннеты, на этот раз она так и не встретилась с ним взглядом, слезы катились по щекам, она плакала совершенно беззвучно. – Твоя душа будет проклята, потому что выбор невелик: ты можешь спасти только тело или душу. А я этого не допущу.
- Не знаю, что правильней и ценней, - продолжал Антон, – думаю, это каждый сам решает. И я уже все решил. Собственно, это не какой-то героический акт, я просто не могу сделать по-другому, может, и хотел бы, но не могу. Моя «моральная инвалидность», помните?
Рита всхлипнула и слабо улыбнулась, Аннета продолжала смотреть в пол. С ней я еще не закончил, понял Антон, она еще сражается, она не хочет сдаваться. И хотя он-то никогда не считал себя бойцом и не умел сражаться, но сейчас понял, что будет давить, пока не получит свое, потому что, опять-таки, не мог поступить иначе.
- И я хочу сказать вам еще кое-что, чтобы навсегда закрыть эту тему. Времени у меня мало и я не хочу тратить его на споры и разговоры об этой проклятой штуковине.
Он выдержал паузу, давая им возможность собраться с мыслями и услышать то, что он собирался сказать, а потом произнес четко и твердо:
- Я не отдаю ее, значит, если кто-то из вас ее возьмет, мы просто умрем вместе. Бессмысленной и глупой смертью. Вы это знаете, и это правда. Ее нельзя украсть, нельзя продать, нельзя выбросить, ее можно только передать другому. А я этого не сделаю.
Неожиданно беззвучные рыдания сотрясли Аннету, по-прежнему не поднимающую на него глаз. Вот теперь всё, понял Антон, теперь я победил. Хоть в чем-то.
Рита хотела встать и подойти к подруге, но та остановила ее жестом, так и не глядя ни на кого. Несколько минут она беззвучно плакала, горько и отчаянно, но не издав ни единого звука, зато слезы капали прямо на пол, крупные и тяжелые, как первые кали ливня, что застал их в Речном.
- Прости, - глухим от слез голосом произнесла она, наконец, когда поток слез иссяк, - я дала слабину. Больше истерик не будет.
Она взяла со стола салфетку и вытерла глаза.
- Когда мне плохо, я люблю быть одна, мне не нужна компания, поэтому я бываю резка. Люди обычно бегут к друзьям или просто грузят мало знакомых людей, а я вот хочу только залезть в свою нору и прятаться от мира, пока раны не заживут.  – Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла грустной и измученной. – И еще я очень не люблю проигрывать, а сейчас проиграла. Проиграла битву за тебя, дурачок, но ты прав, это твой выбор, никто не вправе решать за тебя. Я бы тоже такого не потерпела.
- Спасибо, - облегчение, которое испытал Антон, нельзя было сравнить ни с чем из его прежней жизни. Как будто темный валун свалился вдруг с его души. – Спасибо, что поняли и приняли мое решение. То, что мне осталось прожить, я бы хотел прожить в спокойствии, и теперь у меня будет такая возможность.
Антон уже хотел откинуться на спинку стула и погреть ставшие вдруг ледяными руки о кружку с чаем, но Аннета вдруг подалась вперед и обхватила его ладони своими. Ее руки были теплыми и живыми.
Их глаза встретились.
- Мне очень жаль, - тихо сказала она, и в ее глазах Антон видел целую вселенную - зло выбирает лучших из нас.
С этим трудно было поспорить.
***
Дни принадлежали ему, вечерами Рита и Аннета пропадали у него, иногда они болтали обо всем на свете, иногда просто молчали или смотрели фильмы, а иногда они просто тихо сидели на кухне, пока Антон спал. Спал он теперь все больше, хотя вряд ли можно было назвать это сном, скорее, длительными провалами. И каждый раз девушки предлагали остаться и на ночь, но он отказывался, помочь ему они все равно не могли, да и он давно привык жить один и не хотел никого беспокоить. Так что по вечерам он всегда был в компании и был очень за это благодарен, но и дни в тишине и без свидетелей были не менее приятными.
Во-первых, он мог не кутаться в одеяло, изображая, что все еще страдает от озноба, ознобы прошли, но на теле появились новые язвы, и их вид вызывал отвращение даже у него. Так что он предпочитал обливаться потом в одеяле или закрытой одежде, лишь бы не выставлять напоказ свои новшества. А во-вторых, он по натуре был тихим одиночкой, и ему нравилась тишина и возможность просто побыть наедине с собой. Времени на общение со своим внутренним я ведь тоже оставалось мало. И еще, у него оставалось одно дело, которое он тоже планировал сделать без свидетелей. И то, что у него были свободными именно дни, было как раз на руку.
Он хотел сделать это еще вчера, но так и не смог встать с кровати. Каждые 10 минут он заставлял себя выныривать из темной пучины, где не было ни сновидений, ни отдыха, говорил себе, что сейчас встанет, что должен встать, но опять проваливался в бесконечную кроличью нору, в которой не было ничего, кроме тьмы.
Сама идея пришла к нему в одну из бессонных ночей, когда боль разливалась по всему телу – она пришла на смену ознобам, тупая ноющая боль, как будто его мышцы и кости наполнились чем-то тяжелым и пульсирующим, разрывающим ткани и пытающимся вырваться – он вдруг понял, что скоро, возможно не сможет встать с кровати, а потом и вовсе открыть глаза. Может быть, он впадет в кому, как его мать, и это, возможно будет даже хорошо – по крайней мере, больше никаких мучений. Тело все еще остается в этом мире, но душа уже летает где-то, он в этом не сомневался, годами наблюдая за неподвижно лежащей фигурой матери. Иногда ее пальцы подергивались, а глаза бегали под закрытыми веками, но это лишь доказывало его теорию – тело еще здесь, а разум или душа уже далеко, где-то в другом измерении, проживает свое время, свою призрачную жизнь.
Но пока он был здесь и телом и душой, пока мог еще кое-что сделать, и корил себя за то, что не додумался до этого раньше. Хотя, с другой стороны, он был рад, что додумался до этого вообще, и что пока осуществить задуманное было в его силах. Так приятно было строить планы и чувствовать, что можешь воплощать их в жизнь.
Итак, он потерял один день, но сегодня ему удалось заставить себя встать. Он не питал иллюзий насчет своей силы воли или характера, просто сегодня был такой день, сегодня его странная болезнь позволила ему это, и он хорошо это знал. Нельзя терять ни минуты, думал он, любуясь утренним солнцем, сейчас оно было с другой стороны, но в окно кухни он видел золотистые лучи, падающие на пока еще зеленые деревья. Осенью свет становился другим, легким и каким-то печальным, как ускользающий аромат духов, так ему казалось, даже утром солнце как будто стремилось к закату, как будто за лето оно устало и отдало все свои силы. Осень так элегантна, подумал вдруг он, глядя на эти косые утренние лучи, если лето представлялось ему отвязной девчонкой с большими формами в маленьком бикини, то осень он видел как загадочную и таинственную женщину без возраста – видно, что в ней уже есть зрелость, но и свежесть молодости еще не покинула ее. Раньше я не любил осень, вспомнил Антон, может, потому, что за суетой дней и мрачных мыслей не замечал ее красоту, а она, как красота элегантной женщины – она не бросается в глаза, ее надо заметить и оценить.
Первым делом он убедился, что сегодня рабочий день, он ведь совсем потерялся во времени, но телефон показывал, что сейчас вторник, 7 сентября. Уже хорошо. Закончив свой скромный завтрак – аппетит пока его не покинул, с того дня, как он проснулся и почувствовал аромат бульона, есть ему хотелось как раньше – он поставил на стол ноутбук и стал искать, попивая чай и, то и дело, отрываясь от монитора, чтобы полюбоваться утренними лучами в листве. Заниматься чем-то было так приятно, и снова он ощутил укол тоски – жизнь на самом деле всегда была гораздо лучше, чем он о ней думал, в ней всегда было много радостей, на которые он упорно закрывал глаза. Но что толку думать об этом сейчас, сказала себе Антон, так я пропущу последний шанс «повеселиться». Красоту и удовольствие момента не испортил даже приступ кашля, после которого Антон увидел крошечные красные капельки на экране монитора, а в груди как будто разорвалась бомба. Но и это больше не имело значения. Приступ пришел и ушел, а красота за окном осталась, как и ароматный чай. Как и его дело.
То, что он искал, найти было несложно, уже спустя полчаса он набрал достаточно телефонов и адресов. На электронные письма времени у него не было, поэтому, вооружившись сотовым, он налил себе еще одну чашку и стал обзванивать всех по списку. Рабочий день только начался, но многие были уже нарасхват, Антону предлагали записаться, назначить встречу заранее, но ждать он не мог. И, снова воспользовавшись ноутбуком и добыв новую порцию телефонов, он, наконец, нашел.
- Но это будет дороже обычного, - сказал голос на другом конце, как будто и впрямь на другом конце галактики, в мире, где кипит жизнь, в мире здоровых. – И в стоимость войдет дорога.
- Меня это устраивает, - ответил он, снова ощутив легкий укол грусти, - жду вас через час.
Привычка экономить забила, было, тревогу в его мозгу, но Антон решительно это пресек. Финишная прямая, сказал он себе, деньги мне скоро не понадобятся, так зачем их беречь? А кто-то ведь живет так всю жизнь – делая все, что захочется, не думая ни о чем, отвечая: «Деньги – не проблема», подстраивая мир под себя, а не ломаясь на его крутых поворотах. Люди, путешествующие в частных самолетах, люди, имеющие недвижимость в красивейших местах планеты, люди, которых всегда и везде ждут, которым всегда рады. Люди,  уверенные в завтрашнем дне. И он будет, такой же прекрасный, как и вчерашний.
Антон не мог даже представить себя в такой роли, шикарная жизнь была для таких, как он, чем-то вроде сказки по телевизору или красивого кино, где все ненастоящее. Поэтому, вздохнув, он решил заняться делами, у него был всего час до приезда заказанного специалиста – надо было привести себя в божеский вид.
Косметики у него не было, да и вряд ли она смогла бы скрыть неестественную восковую бледность кожи и огромные темные круги под глазами. Антон видел больных женщин, когда навещал мать – грим только подчеркивал их состояние, но никак не скрывал. Да и зачем врать? И кому? О себе он итак все знал, а тому, кто приедет по его вызову, на это глубоко наплевать, он просто сделает свою работу и получит солидный гонорар. Зато вопросов будет меньше, это радовало – крайне больных людей редко о чем-то расспрашивают, их вообще стараются не замечать, как будто они уже умерли.
Антон прошел в ванную и внимательно осмотрел свое изменившееся почти до неузнаваемости лицо, всё, что он мог – это побриться, что он и сделал. Пусть он умирал, но не неряхой. Вид однозначно стал лучше, не намного – это было уже невозможно, дни, когда после бриться он становился свежее остались в прошлом –  но лучше, смущала только новая язвочка на щеке. Может, сойдет за порез при бритье, утешал себя Антон, понимая, что любой, кто будет рассматривать его лицо с расстояния хотя бы метра, поймет, что бритье тут совсем ни при чем. Ну и пусть понимает, сказа он себе, по моему заказу итак ясно, что мои лучшие дни остались в прошлом. Как, собственно, и все остальные.
Потом он пригладил волосы, на это ушло гораздо больше времени, как бы ни одряхлел и ни разрушился его организм, волосы по-прежнему отказывались подчиняться, такие же рыжие и такие же непослушные. Возможно, их стало немного меньше, а может, просто жизненная сила покидала и их. Провозившись с волосами довольно долго, он, наконец, соорудил нечто, напоминающее его прежнюю прическу. И снова тоска кольнула в сердце, он как будто собирался на работу в своей прежней жизни, где у него было все, а он ничего не умел ценить.
- Ну вот, - сказал он, слабо улыбнувшись своему отражению, - уже гораздо лучше. Почти похож на человека.
Оставалось только что-то сделать с красными глазами, они выглядели пугающе, напоминая ему вампиров из дешевых фильмов, что крутили по ночам. Если бы все было так просто, вздохнул Антон, в шкафчике над раковиной он хранил аптечку и свои немногочисленные косметические средства: пену для бритья, бальзам после бритья, крем для рук (в банке подчеркивали, что сотрудники являются лицом компании, поэтому должны выглядеть здоровыми и ухоженными. Даже если сидят безвылазно в своих кабинетах), и капли для глаз. Антон редко ими пользовался, и помнил, что собирался забрать пузырек на работу - вот где они были всегда нужны, после целого дня работы за компьютером или работы с документами. Антон закапал глаза и стал ждать, специально не глядя на свое отражение. Глаза – зеркало не только души, но и здоровья, а его зеркало было таким мутным в последнее время. Посмотрю, когда буду при полном параде, решил он. Он пошел в комнату и долго рылся в шкафу, не зная, что надеть – все было либо слишком огромным и болталось на нем теперь, как на вешалке, либо неуместным. Его все же ждала последняя в его жизни деловая встреча, и он не хотел проводить ее в пижаме или трениках. И пред ним вставала еще одна задача: тот, кто придет, не должен увидеть ранки, покрывающие его руки и шею – Антон подумал, что просто не выдержит взгляда, в котором смешаются жалость и отвращение.
Наконец, решение было найдено – он надел легкие бежевые спортивнее брюки, недавно купленные Ритой, поэтому, не болтающиеся на нем (не совсем спортивная одежда, хотя и не классические брюки, в которых он когда-то ходил на работу), и водолазку с длинным рукавом. Он в ней почти утонул, но в паре с брюками смотрелось не ужасно. Подойдя к зеркалу в прихожей, Антон не увидел ин одной язвы, кроме той, что алела на щеке, но с ней он ничего не мог поделать. Хотя…
- Бинго! – прошептал он, стремительно возвращаясь в ванную, - ну разве я не гений!
Забыв посмотреть на свое лицо и глаза, он распахнул дверцу шкафчика и стал рыться в коробке с мазями, таблетками и пузырьками. Так как он всегда и во всем любил порядок, нужное нашлось сразу – упаковка пластырей телесного цвета. Антон оторвал один и приклеил на щеку, скрыв язву. Всё, теперь это могло сойти за порез при бритье. Закончив, он критически оглядел свои труды. Глаза вновь стали ясными, хоть и запали глубоко, лицо было гладко выбрито, одежда - чистой, опрятной и не пижамной. Да, он выглядел больным и усталым, но не отталкивающим.
 - Всем нам нужна капля самоуважения, - сказал Антон своему посвежевшему отражению.
А потом проковылял к креслу в лоджии и стал ждать.