Тройка, семерка... кол!

             (Рассказ-быль из цикла "Это было давно")    

Мне уже семь лет. Живем на хуторе. Семья большая и дружная – родители, дед с бабушкой, я и полугодовалый братишка. От темна до темна, без отдыха, взрослые работают в колхозе и дома по хозяйству.

Вечером – ужин за большим дощатым столом, переходящий в посиделки. Пока мама Надя убирает со стола, отец Гаврил Антонович, так уважительно называла его бабушка, приносит колоду карт и раскладывает их по 5 или 6 штук перед каждым. Начинается игра, уносящая дневные заботы, усталость и напряжение. Отсутствие радио и телевидения, других видов связи с внешним миром, восполнялись играми, пением, сказками, которых взрослые знали множество и передавали из поколения в поколение.

Сколько б я ни наблюдала за действиями участников, никак не могла понять смысла игры.  Возгласы «Ходи!», «Бей!», «Дама!», «Король!» ни о чем мне не говорили. Зато я внимательно следила за эмоциями моих родных. Лица были то озабоченными, то радостными, а то вдруг все взрывались смехом, повторяя: «Дурак, дурак!». Мне становилось до слёз обидно, почему это моего солидного, всеми уважаемого дедушку Мартына называют «дураком»? А он не обижается, а еще и смеется… Я сидела насупившись на своем месте – маленьком подоконнике, под которым стояла длинная лавка вдоль стола, и готова была броситься с кулачками на обидчиков, чтобы защитить честь любимого деда. 

Часто, особенно длинными зимними вечерами к нам заходили гости: сосед Иван Ковбаса и двоюродная сестра мамы тётка Марфа. Они тоже включались в игру, и тогда становилось еще веселее. Играли не только в «дурака», но и в другие, непонятные мне игры.

- Тройка, семерка, туз! – гремел могучий голос соседа.
- Вот тебе на твою семерку! - А туз я покрою козырной шестеркой! Получай! – отвечал ему дед.
В перерывах мама подавала в глиняных кружках чай из зверобоя и душицы, которые пучками висели в сенцах на стене. Вместо сахара ставила на стол арбузный мед – шоколадного цвета и неповторимого аромата. Ели его деревянными ложками, черпая из общей расписной чаши.

Потом мужчины курили самокрутки из газеты и махорки, расслабляясь и получая удовольствие. Курили здесь же, за  столом, а дверь в другую комнату, где спал наш малыш, была закрыта. Однако дым от курева того времени не был таким едким, как сейчас, наоборот, он наполнял комнату каким-то приятным ароматом и создавал новую, более радостную атмосферу.  Лишний дым выпускали в сенцы. Я до сих пор помню этот запах, слышу искренний смех уставших за день родных людей и так хочу хотя бы в мыслях вернуться в то время.
В сентябре я пошла в школу, которая находилась на другом конце хутора, и меня будили рано, еще «до петухов», как выражалась бабушка Ксения.

В памяти не сохранилась особая радость от этого события, наоборот, я постоянно с нетерпением ждала звонка, чтобы раньше всех оставить школу и со всех ног бежать домой, где встречала ласковая мама, ждал вкусный обед и тянул ручонки маленький братишка, к которому я привязывалась всё больше и больше.
Вспоминаю причины, по которым мне с первого дня не хотелось идти в школу. Не привлекало серое, унылое, напоминающее конюшню, здание; длинный и темный коридор.  В классе - ряды парт, выкрашенных коричневой и черной краской, учительский стол и доска - вот и всё убранство. Уныние нагоняли старые белёные стены, облупившаяся краска на окнах и дверях. Не так давно закончилась Великая Отечественная война, и до нашего глухого хутора еще не дошли перемены, происходящие в стране, но детям хотелось более ярких красок.
 Колхоз еще долго не мог встать на ноги после жуткой по своей жестокости и продолжительности войны, которая ураганом пронеслась по родной земле, разоряя всё на своем пути и унося жизни невинных людей.

Всё, что выращивалось на колхозных полях и фермах, вот уже две послевоенные пятилетки, отправлялось повозками в город Минеральные Воды, поскольку городское население и армия строителей, восстанавливающих разрушенное народное хозяйство, нуждались в продовольствии. А сами колхозники на трудодни получали совсем мало продуктов, а денег вообще не видели.  Ношеную одежду и обувь выменивали в городе на еду. Хорошо, что у бабушки был небольшой старинный ткацкий станок, вот она и одевала всю семью в одежду, которую сама вручную шила из отбеленного на морозе, а летом - на солнце льняного полотна, тщательно выполосканного в речке. У меня долго хранилась маленькая ночная сорочка на бретельках, сшитая вручную бабушкой, с аккуратными ровными швами и связанной крючком вставкой на груди. Она и сейчас могла бы составить конкуренцию модному детскому белью – ткань была натуральная, в холод – грела, а в жару – охлаждала.

Так и жили – бедно, но счастливо, были рады, что вообще живы.
Домой меня тянуло, как магнитом, я была хорошей помощницей у мамы и бабушки. Наш небольшой домик - теплый и уютный, несмотря на земляной пол, покрытый чистой светло-золотистой соломой, казался раем. А вырезанные узоры на газетных «занавесках» и большая русская печь с лежанкой, расположенная в углу горницы, придавали неповторимый уют. Эти привычные вещи создавали свою семейную атмосферу, они были «живыми», грели мою маленькую, чуткую душу.
По сравнению с домом, школа казалась холодной и чужой, а учительница – старой и слишком строгой. Она всегда была серьезной, никогда не улыбалась. Худая и костлявая женщина напоминала мне сварливую старуху из бабушкиной сказки.
В классе учительница ходила по рядам с указкой, касаясь ее кончиком строчек с ошибками в наших тетрадях. От ее резкого, грубого голоса я съеживалась и низко опускала голову.
Смысл многих слов не понимала – «задача», «ответ», «решение», «диктант» в нашей семье не произносились. Спросить же у учительницы я боялась.
И вот позади три месяца учебы в первом классе. Я уже знала буквы и цифры, аккуратно выводила их в тетради, читала по слогам. До школы меня грамоте не учили, говорили, что этим займется учительница, которая учила еще мою маму и считалась лучшей в районе.

- Сегодня у нас будет контрольная работа по арифметике, – объявила учительница, входя в класс после перерыва.
Что такое «контрольная работа» я тоже не совсем понимала, но каждому первокласснику, а их было всего-то семь человек, выдавались листочки с заданием. Передо мной тоже появился лист, на котором значилось:
5-2 =
10-3 =
8+2 =   и далее, всего 10 примеров.  Нужно было написать только ответы.
До сих пор помню свое состояние, когда я тупо смотрела на листок, не зная ни одного ответа. Время урока пролетело быстро, а я, склонившись к парте, изучала цифры.   

Вдруг резкий звонок заставил всех встрепенуться. Учительница велела сдать листочки. И тут в моей голове мысли закрутились с невероятной скоростью. Чтобы не сдавать задание без ответов, я, вспомнив игру взрослых, против каждого примера написала такие ответы:
- тройка,
- семерка,
- валет,
- дама, и далее, а там, где нужно было написать 10, вывела слово «туз».
Быстро закончив писать, положила на учительский стол свой листок и, схватив холщовую сумку с чернильницей-непроливайкой в чехле, быстро выскочила из класса.
По дороге бежала, глотая свежий воздух и освобождаясь от психологических «оков», в тисках которых просидела, дрожа, весь урок. 

Дома я забыла о контрольной работе и окунулась в привычную семейную обстановку: прыгала, веселилась и играла с забавным братиком.

На следующий день я была просто ошеломлена объявленными оценками. Две четверки, две тройки, две двойки, а мне….кол!
Удивление, разочарование, обида, что учительница меня не поняла, наверное,  одновременно отразились на моём лице.

Дома я расплакалась, когда рассказала обо всём маме и бабушке. Мама тоже заплакала, а бабушка принесла мешочек фасоли, рассыпала ее на столе и стала объяснять мне правила арифметики. Мы вновь решали мое задание, так как я запомнила все цифры.

Поняв свои ошибки, я долго, от души смеялась вместе с бабушкой, повторяя: «тройка, семерка…кол!».