Серия познание мира. Двойка

                ДВОЙКА

Так звали нашего гнедого красавца и умника, в белом носочке на одной задней ноге (теперь уже и не помню, на какой), самого высокого коня, из тех  многих, что бывали у нас на отаре,  и видела по жизни. Он был даже выше нашего самого высокого родственника - маминого брата, ростом около 180 см, и большинству членов нашей семьи приходилось  взбираться в седло на него то с забора, то с помощью отца. Потом отец специально вблизи коновязи вкопал в землю три  чурочки-столбика разной высоты, выглядевших как березовые пеньки, взобравшись по которым как по ступенькам, мы с мамой могли оседлать Двойку или взобраться на него, чтобы ехать по многочисленным чабанским делам. Мне так и не удалось узнать, кто и почему так назвал нашего коня, но припоминаю, что на его крупе стояло тавро - номер и последняя цифра была крупной, как бы смазанной «2». Наверное, поэтому и был так назван конь в Армии, в документах.  В первом классе  узнала, что самая плохая отметка  в школе за знания это  «2», и сразу  подумала, что иногда за поведение нашему коню можно было бы ставить  именно такую оценку. Бывало — за что, но гораздо реже тех обстоятельств, в которых он заслуживал лучшие оценки, чаще «пятерки».
Двойку привел на отару отец и сказал, что его «такого молодого списали из армии», но причина списания в документах на него не  указана. В те времена — далекого моего детства, это было не понятно и странно в отношении коня — он же не человек, чтобы его списали из армии, как говорили о некоторых односельчанах. Такого вроде бы не слышала, хотя родилась в семье потомственных табунщиков,  росла рядом с конюшней военного конезавода, где работали дед, тетушка – сестра матери. Отец специально куда-то обращался, чтобы разузнать его историю, потом некоторое время на Двойке ездил только сам,  видно знакомился с ним поближе. Поскольку на отаре полагалось иметь только трех рабочих коней — больше не давали с конюшни конезавода (потом овцесовхоза), не эксплуатировать третьего было невозможно на нашей большой маточной отаре с огромным ежедневным объемом работ. У нас часто бывали и другие лошади - но не рабочие, а для выездки отцом, чаще диковатые скакуны.

Познакомившись с Двойкой поближе, отец потом нам всем — маме, мне, младшим детям, бабушке, третьему чабану рассказал и повелел соблюдать в отношении Двойки некоторые правила, выделяющие его среди других коней:
 -  Двойка — конь только для верховой езды и впрягать его в телегу, сани не надо даже пытаться, а то самое малое, что он может сделать - лягнет или укусит;
 - рядом с Двойкой нельзя даже спички зажигать — в поле его зрения и издавать громкие звуки, например, хлопать бичом, потому что он, видимо, контуженный в армии. Неизвестно, что он может натворить при внезапной вспышке  - даже огонечка от спички или громких звуках. Это слово «контуженный» долго-долго мне не давало покоя, пока не узнала его смысл,  начитавшись книг о войне. Видим рядом с Двойкой что-то взорвалось, и он  заболел, стал бояться обстоятельств, похожих на войну – взрывов, вспышек;
- за Двойкой нужен регулярный ежедневный уход, как за ребенком — вовремя кормить, поить, чистить. Он к этому приручен. Перегружать его некоторое  время нельзя, пока отец, сам, его ко многому не  приучит и не обучит — специфичному труду лошади на отаре.

Отец, сам сын и внук потомственных табунщиков, всю жизнь с малолетства  объезжавший, готовивший к скачкам лошадей, действительно много времени занимался выездкой Двойки - приучал к пастьбе отары овец,  к «сотрудничеству» с нашими собаками, к езде на нем за другими лошадьми, коровами и т.п., что было внове для коня.  Несмотря на требования мамы обменять Двойку на другого коня с конюшни, отец добился своего — приучил его даже повиноваться нам с братишкой - дошкольникам, быть терпеливым. Только что он не умел ложиться, как верблюд на землю, чтобы мы,  малолетние дети, взобрались на него. Самое главное, к великой радости всей семьи, оказалось, что Двойку можно седлать, взбираться в седло, спешиваться с любой стороны, и он стоял смирно. Так как,  я так и не привыкла по жизни к тому, что к лошадям нужно подходить, вскакивать в седло, спешиваться почему-то только слева (а доить коров - только справа).

Наша семья, и я в  том числе, пережили много веселых и иногда даже довольно  страшноватых событий с участием Двойки. Многому он нас, детей, научил, вернее, в связи с его поведением, мы многому научились — от родителей, других взрослых.

Помню одну картинку из детства. Наверное, мне было лет 5-6, а брату 3-4 года: у нас гостила сестра отца-старшеклассница  и пыталась завести нас, детей,  в  наш чабанский домик — вагончик. Было уже  к вечеру и холодновато, но мне не хотелось идти в дом и, убегая от тетки, не нашла другого убежища от нее, кроме коня. Добежала до коновязи, где стоял оседланный Двойка,  и встала  - спряталась под коня! Тетка кричала, пыталась меня оттуда достать, но Двойка поворачивался к ней, чужому человеку, перебирая задними ногами, все время задом. А я, видимо, чтобы согреться, вообще обхватила руками коня за передние ноги и плотно прижалась. Двойка, такой умник, боялся даже шевелить передними ногами. Вот в таком положении нас и застали вовремя вернувшиеся откуда-то родители. После чего мама изменила свое отношение к Двойке на доброе расположение.  Получается, что, несмотря на мое баловство, Двойка охранял и защищал ребенка от посягательств чужого человека.

Однажды новенький русский третий чабан, из числа переселенцев,  видно  плохо усвоивший наказы моих родителей, стал пытаться впрячь Двойку в телегу. Но ему тогда  так досталось, что он чуть не сбежал сразу с отары в село насовсем: конь сбросил хомут на шею ему самому, когда, подняв хомут над своей головой, он пытался надеть его на шею коню, задиравшему голову еще выше! Мало того,  конь, когда пятился,  так лягался при этом, что разнес вдребезги оглобли и дугу (дефицитнейшие деревянные  детали конской упряжки).  Много сил и времени стоило отцу успокоить Двойку и чабана, привести их к взаимному согласию. Все радовались, что конь парня не изувечил за его издевательство. Двойка долго потом фыркал и косился, когда этот молодой парень подходил к нему с уздечкой и седлом, но терпел – работяга же, дисциплинированный.  В тот раз родители попросили нас с братом, предупреждавших парня, что нельзя Двойку впрягать в телегу, как повелели наши родители, а потом увидевших его с хомутом на шее, и смеявшихся  до изнеможения, чтобы мы никому не рассказывали об этом случае. А то парню вот-вот идти в армию служить. Да еще неизвестно, что  мы сами будем творить, пока вырастем.  Так что впервые рассказываю об этом случае.

Как-то весной вдруг сакманщицы (работницы по уходу за только что окотившимися овцами и ягнятами) стали кричать, шуметь, что не потерпят, чтобы им приходилось пить воду из той же бочки, из которой животные пьют. Оказалось, что одна из них  долго пыталась напоить Двойку водой из ведра, в котором до этого были помои. Со слов всех очевидцев и виновницы события оказалось, что Двойка не стал пить, пофыркал, опрокинул это ведро, вырвал повод из ее рук и пошел к ограде нашего домика. Обычно  чистая вода для питания наливалась водовозкой в две бочки, поставленные в углу ограды, и они всегда закрывались круглыми  деревянными крышками с ручками, сделанными отцом. Так Двойка подошел к бочкам, отодвинул мордой крышку одной из бочек и напился воды. А шедшая за ним сакманщица, увидев это, подняла крик. Вот тогда-то родители и нам, детям, и взрослым русским сакманщицам, разъяснили, что лошади ни при каких обстоятельствах не станут пить грязную воду или из грязной посуды. В чем  я не раз убеждалась при разных обстоятельствах, наблюдая за лошадьми. Лошади  даже спасали нас от инфекций, вовремя забраковав качество воды. Так, однажды летом на отаре родственников (уже взрослой, поехала к ним помогать) несколько дней не подвозили почему-то  питьевую воду из села. Мы решили взять воду для приготовления пищи из огромного чана, в который наливалась   круглый год привозная вода для овец (как-то не приходилось видеть, чтобы эти чаны мылись, обеззараживались — но до того случая не задумывалась). Вспомнив поучения родителей, я «предложила» попить воду лошадям — ни в какую ни одна из них не стала ее пить! А овцы, свиньи  ее пили! Несмотря на то, что поведение лошадей предостерегало нас от употребления этой воды, мы попытались сварить мясо в этой воде — мясо сразу стало красно-розового цвета и с неприятным привкусом. Так что пришлось впрягать коня в телегу и ехать за водой на реку Онон, т.к. вблизи не было родников, как обычно было у стоянок моих родителей. Впоследствии подруга-санитарный врач пришла в ужас от моего рассказа и сказала, что мне лучше не знать, что за микробы были в той воде из чана, и хорошо, что все живы-здоровы остались.

Когда приходилось пасти отару овец на Двойке и по необходимости спешиваться - его можно было совершенно спокойно оставлять на том же месте, не надевая на его 2-3  ноги путы, как на других лошадей. Чтобы они не ушли по степи, куда глаза глядят или куда захотят. А потом — подозвать его свистом или по имени-кличке. Обычно не стреноженные лошади, особенно в теплое время года, умудрялись уйти со стоянки очень далеко, и только благодаря Двойке, не отходившего без команд далеко от дома, удавалось их пригнать обратно.

У Двойки всегда уши стояли торчком и слегка шевелились, как будто бы он постоянно прислушивался. Он умел слушаться команд, как ни одна другая лошадь с конюшни. Не считая тех, которых отец «дрессировал», выезжал сам с жеребячьего возраста. Об этом еще расскажу, т.к. уже взрослой я стала думать, что если бы нас, детей, отец хоть немножко закаливал так, как жеребят, то мы все были бы гораздо здоровее, спортивнее. Он, наверное, не знал, что также можно было закаливать детей, но скорее всего, нашим родителям просто некогда было даже задумываться на эту тему.

Вот только малая толика воспоминаний о нашем прекрасном коне, можно сказать коне-воспитателе времен моего степного детства, по имени Двойка.