Бахчисарайский фонтан фонтан слез

«Бахчисарайский фонтан» – фонтан слез
Пушкин был большим мастером рассказывать увлекательные и трогательные любовные истории, хотя всегда прикрывал собственное отношение к ним разной степенью иронии. Но поскольку в реальной жизни по части амурных дел он тоже был не промах и мог возвышенно выражать в стихах то, что очень приземленно упоминал в письмах («Вчера был у Керн, которую я с божьей помощью …» – это точная цитата, многоточие означает пропущенное слово), все-таки к излагаемым сюжетам он не был равнодушным. Иначе он даже не выхватил бы их из потока многообразных впечатлений своей бурной жизни! Любил он и сочувствовал своим героиням, и героям тоже. Да и истории для своих поэм и повестей он брал из реальности. Услышал где-то, впечатлился, запомнил и обессмертил в своих творениях! Ну кто бы знал этот забытый богом маленький Бахчисарай, где всех достопримечательностей-то – лишь ханский дворец, который вместе со внутренним двором (4 га) меньше загородного дома современного предпринимателя средней руки, да сохранившиеся неподалеку развалины древнего города Чуфут-Кале. Ни тебе моря, ни крепостей, ни гостиниц, ни других туристических красот и привлекательностей. Все там по-спартански, тесненько, скромненько. Не воспой его Пушкин в своей поэме «Бахчисарайский фонтан», так и прозябал бы он в безвестности. А благодаря поэту остался в веках грозный местный владыка Крым Гирей хан еще и нежным влюбленным, создавшим в память об ускользнувшей от него в небытие непокорной любимой Марии фонтан слез, такой непривычный европейскому глазу и такой понятный – восточному. Ведь по мусульманской традиции лик изобразить нельзя, но что-то живое, теплое, нежное в память о любимом человеке сохранить хочется! Хотя бы глаза, которые плачут, или это его глаза плачут? А может слезы обоих смешиваются в похожих на цветы (а в копиях – на морские раковины) нескольких чашах капельного фонтанного каскада? Беспрерывно капает, как слезы, вода в фонтане, вечно оплакивая не состоявшуюся, а, может, и невозможную, любовь, скорбя по славянской (или греческой, точно никто не знает, одно понятно – христианской) девушке Марии (имена тоже называют разные, одно из них – Диляра), попавшей в ханский гарем и там погибшей от руки ревнивой жены владыки…
В середине 2000-х, путешествуя на машине по Крыму, попали мы с мужем в этот дворец, давно ставший музеем. У мужа были какие-то археологические дела по Эски-Кермену с директором этого заповедника (он привез свою книгу об этом пещерном городе). Мы заехали на территорию и провели там почти полдня… Самое впечатляющее в ханской резиденции – это въездные ворота. О них я давно читала странную историю, к сожалению, уже не помню где. Когда я помогала своему другу писать путеводитель по Волге (в советское время это был очень популярный теплоходный маршрут) и выбирала из разных книг сведения об архитектурных достопримечательностях Москвы, Калуги и Ярославля, то помимо изумившего меня факта, что Ипатьевский монастырь в Костроме заложил татарский мурза Чет, который услышал во сне божественное повеление, когда шел на службу к русскому царю, тот самый монастырь, где прятался первый царь из новой династии – Михаил Романов, которого ценой своей жизни спасал Иван Сусанин, я узнала, что надвратную башню Бахчисарайского дворца строил один из архитекторов команды итальянцев, которые выстроили Московский Кремль. В книге излагалась история, как местный властитель взял в плен все «посольство», движущееся в Москву, и удерживал больше года, пока зодчие из Италии не создали для него архитектурный шедевр – торжественные въездные ворота в резиденцию крымского хана. Это была такая «подорожная пошлина», которую местный правитель брал со всех, кто проезжал по его земле. Тогда я не подумала о временнЫх нестыковках, ведь Бахчисарайская резиденция (1551 г.) была построена позже Московского Кремля (1495 г.). Теперь, порывшись в Интернете, я поняла, что речь шла о другом дворце и других воротах – первом Ханском дворце в Салачике, что находился на окраине Бахчисарая. Вот эту резиденцию действительно строили те самые итальянцы, которых пленил в Молдове ее правитель Стефан в отместку русскому царю Ивану III за посаженных под стражу дочь Елену, жену старшего сына царя, и внука Димитрия. Зодчих вызволил крымский хан, но почти сразу тоже обиделся на царя из-за своего приемного сына, свергнутого с престола и отправленного в ссылку казанского хана Абд-уль-Лятифа. Поэтому более года он продержал итальянцев в Крыму, а те в благодарность за освобождение из молдавского плена построили ему резиденцию с дворцом и четырьмя роскошными входными порталами – Девлет-Сарай. Считается, что это сделал венецианский архитектор Алоизио. И уже позже, когда главным городом ханства стал Бахчисарай, и туда переместилась резиденция, один из порталов – «Железные ворота» как символ престола и всего государства, тоже перенесли в новый дворец. Правда, и к этой истории возникает немало вопросов, но звучит она интересно.
И все-таки самое главное в Бахчисарайском дворце, что влечет туда многочисленных туристов и что мне тоже хотелось увидеть – это фонтан слез, Дюрбе Диляры-бикеч) Диляры (Марии) в дальнем углу садовых террас. Но после того, как иссяк источник, перед визитом Екатерины II в 1783 году он был перенесён в фонтанный дворик ханского дворца. Теперь он стоит в углу странного помещения, словно-печь-голландка, сбоку от него расположился бюст прославившего фонтан поэта, а в верхней чаше всегда лежат две розы – с тех пор как Пушкин посетил находившийся не в лучшем состоянии дворец. Овеянный легендами фонтан произвел на него настолько сильное впечатление, что он сорвал две розы тут же в саду, алую и белую, и положил на верхнюю чашу…
Но увидеть фонтан мне не удалось. Хотя мы были гостями директора, его власть почему-то ни на что не распространялась. Все было как-то странно. Словно в музее были две администрации, о чем директор говорил почти шепотом. Возникли какие-то трудности с осмотром экспозиции, вообще с передвижением по территории музея-заповедника, от этого у меня пропало всякое желание что-либо осматривать, и захотелось поскорее оттуда убраться. Но у фонтана было много копий. Одну я уже видела до посещения Бахчисарая в Павильонном зале Эрмитажа, куда в первые полтора года моей жизни в Петербурге я приходила не реже раза в неделю, редактируя переиздаваемую книгу Б.Б.Пиотровского об Урарту и работая над ней с Ю.Ю.Пиотровским. И благодаря этому я могла любоваться копией фонтана сколько душе угодно и разглядеть в подробностях. Хотя у нее были отличия от подлинника – чаши каскада имели форму морских раковин и стена, на которой они крепились, была сделана из коричневого, а не белого мрамора, она очень походила на свой бахчисарайский первоисточник. Позже, уже в 2014 году, после воссоединения Крыма с Россией, я видела еще одну копию этого фонтана – в Воронцовском дворце в Алупке. Вот там, в уединенной беседке, возникало ощущение печали и скорби, соответствующее названию – фонтан слез. Как оказалось, такой тип фонтана был довольно распространенным в крымско-татарской архитектуре.
Но почему-то всю скорбную прелесть этого сооружения я почувствовала на балетном спектакле «Бахчисарайский фонтан» в Мариинском театре. Там в прологе и эпилоге опечаленный хан неотступно горевал около точной копии «Фонтана слез» из Бахчисарайского дворца. Хотя я этот балет раньше видела множество раз, в советское время его беспрерывно показывали по телевизору, не реже раза в месяц, и Майя Плисецкая темпераментно танцевала Зарему, эта балетная история меня безумно раздражала. Почему-то я очень не любила многие советские балеты, например, «Спартак» и «Ромео и Джульетту». Они для меня были полны каких-то абсолютно непереносимых штампов, наигранной экспрессии, ненатуральных чувств. Словом, всего, что мой голландский друг называет английским словом «fake», то есть «подделка», «фальшивка». Но после того, как зимой я была очарована советским балетом Яруллина «Шурале» в исполнении артистов Мариинского театра, в частности, Марии Ширинкиной и Владимира Шклярова, мне захотелось увидеть «Бахчисарайский фонтан», что называется, во всей красе. Тем более танцевала в нем моя любимая балерина Олеся Новикова. Но первый раз мне не повезло. В самом начале первого действия, во время польского бала, на сцене и в оркестровой яме почему-то погас свет, и включились светильники в ложах, артисты и музыканты сбились, музыка временами совсем пропадала. Танцовщики хоть и старались не потерять танцевальный строй, это им тоже не вполне удалось. Через минуту-полторы свет снова появился и на сцене, и в оркестровой яме, и погас в зале, но что-то в спектакле было непоправимо испорчено, пропал кураж. И, несмотря на то, что Олеся Новикова прекрасно танцевала, виртуозным был и Нурали (Максим Изместьев), мое устоявшееся впечатление от балета не улучшилось. Музыка звучала как-то невразумительно, а большая часть танцев, как мне показалось, состояла в основном из заламывания рук. Только Крым Гирей хан (Юрий Смекалов), грозный и влюбленный, вдохновенно пытался завоевать расположение новой попавшей в гарем пленницы Марии (Олеся Новикова), а после ее смерти – проникновенно горевал около построенного в ее память фонтана слез. Его скорбь то утихала, то усиливалась, словно отражая наполнение сердца горем, что и должно символизировать наполнение водой чаш фонтана разных размеров.
Не теряя надежды насладиться красотой этого балета, я пошла на очередной спектакль через полтора месяца с похожим составом исполнителей, но другим дирижером (Борис Грузин). И в этот раз просто не узнала музыку. Она мне невероятно понравилась – такая стильная, эмоциональная, а не прежняя невразумительная тягомотина. Я с удовольствием слушала прекрасные мелодии и в увертюре, и в прологе, и в первом действии. И танцевали замечательно, так прочувствованно. Заламывание рук стало убедительным выражением чувств. Моя любимая балерина Олеся Новикова была, как всегда, очень хороша – изящная, благородная, трепетная, искренняя. Зарема Виктории Брилевой впечатляюще искала любви своего повелителя, молила Марию, угрожала ей, ревновала. Хан Гирей тоже по-человечески понятно старался вызвать в юной пленнице ответное чувство или, на худой конец ,интерес, хотя при желании вполне мог обойтись и без этого. Он – властитель, владыка, все в его власти… Кроме любви! И опостылевшую ревнивую жену он казнил как-то без энтузиазма, казалось, мог и простить. Его горе было искренним и вполне понятным. Поэтому в завершении балета, когда хан Гирей горестно склоняется к фонтану слез, словно роняя в его воды и свои слезы, понимаешь и скупую красоту удивительного сооружения, и пронзительную светлую прелесть рассказанной истории любви! Она так незабываемо прекрасно воплотилась в камне, в стихах, в музыке, в танце, что стала частью нашей реальности. Навсегда!