Глава 17 Диди

Мама и тетя были родными сестрами, но внешне очень разными. Особенно контрастировали светлые мамины глаза и темные, по-цыгански пронзительные глаза тети Зины. Она была невысокого роста, слегка сутулилась, а мама — высокая, статная. С тетей Зиной я была ближе, чем с мамой, так как мамы часто не было дома. Она постоянно находилась на работе, на каких-то совещаниях, а тетя всегда оставалась дома со мной. По сути она была мне второй мамой, моей воспитательницей.

Мало сказать, что тетя любила меня. Она дышала мной. Вообще она очень любила детей, особенно самых маленьких, беспомощных. Собирала детские фотографии, открытки. Тетя никогда не была замужем, и всю жизнь прожила в семье старшей сестры. Был и у нее знакомый, но погиб на войне. Ей бы многодетной матерью быть, да женихов на войне поубивало.

Тете Зине больше нравились девочки, и когда у меня родился сын, она наморщила нос: «Фу, мальчик!» Ну потом-то ее от внука было не оторвать. Когда мой сын был совсем маленьким, он не мог выговорить «тетя Зина» и прозвал ее Диди. Ну Диди — так Диди — это имя так и закрепилось за ней. Один раз Диди разогнала группу подростков, когда ей показалось, что моего сына обижают.

Тетя была не очень здоровой — что-то с сердцем. Молодой девушкой она училась на токаря. У начальника была открытая форма туберкулеза. Он это скрывал, и все ученицы заразились. Тетя долго лечилась в больнице, ездила в санаторий «Красная Пахра» под Москвой. Потом она неистово следила за тем, чтобы у каждого был свой столовый прибор – ложка, вилка, нож, тарелка. Это доходило до маниакальности. Она казалась мне брезгливой, приставучей, вечно: «Ты что взяла? Ты из какой посуды ешь?» Эти прокурорские глаза все время говорили: «Не так… Не делай этого…».

Помню, как еще в Остафьеве, до школы, если я не слушалась ее, она просто ложилась на пол и закрывала глаза. Я не понимала: «Что с тобой — тебе плохо, ты умираешь?» Она не отзывалась. Я начинала плакать, а она тогда открывала глаза, улыбалась и вставала как ни в чем не бывало.

Да, тяжело мне обходилась ее беззаветная любовь... Зато Зина всегда считала меня умной и красивой.

В доме не было икон, но я нередко заставала ее крестящейся на кухне и слышала шепот: «Пошли, Господи, Гале…» Сейчас я думаю что всегда должен быть кто-то, кто молится за вас.

Более скромного, непритязательного, незаметного человека я в жизни не видела. Не от мира сего… Такой, как говорится, и мухи не обидит. В отношении мух это проявлялось буквально. Я наблюдала, как ловко она ловила в кулак муху на лету, несла ее к раковине, обмывала, и... выпускала.
— Что ты делаешь? — изумлялась я.
— Но она же чистая! — отвечала тетя.

То же наблюдалось и с маленькими тараканчиками, которым она на подоконник сыпала крошки.
—Ну они же совсем маленькие!
Уму непостижимо!

Тетя была очень преданным человеком, цельным в своей порядочности. По силе характера она не уступала маме, которая всегда считалась с ее мнением. Принципы моей тетушки были непоколебимыми, и она растила меня хорошей девочкой. Помню ее наставления: «Никогда не говори “я”. Помни: это последняя буква в алфавите. Если тебя угощают, например яблоком, выбери самое маленькое, неказистое».

Никакой помады и духов она не признавала — фу, воняет, губы не трогай, а вот пудрой немножко нос тронь, чтобы не блестел, как у деревенских. Она не признавала откровенности в одежде и выражении чувств. Ничто мне так не мешало в жизни, как тетины уроки благонравия: «Какая там расстегнутая пуговка на шее? Зачем нога на ногу? Разве можно так заразительно смеяться, ведь это неприлично!..» В общем, было что-то монастырское в ее системе моего воспитания.

В старших классах мы переписывались со школьниками из социалистических стран. Мне достался мальчик-ровесник из Чехословакии из города Оломоуц. Он прислал мне свою фотографию. По его просьбе я тоже сфотографировалась, благо фотоателье было около нашего дома. Фотограф что-то сострил, и на фото я получилась с широкой улыбкой. Эту фотографию поместили на витрине как образец. Соседи рассказали об этом тете, и ее возмущению не было предела. «Ишь, грудь-то обтянула...» Мне было всего шестнадцать лет, и, мягко говоря, пышными формами я не отличалась. Да и одета я была очень скромно: простенькое платьице с белым воротничком. Но для тети мой портрет выглядел неприлично.

Когда мы с ней смотрели фильм с любовным объяснением (еще по советским форматам), тетя начинала закипать: «Тоже мне парочка — баран да ярочка! Ишь, распустила Дуня косы, а за нею все матросы!» А уж если дело доходило до поцелуя, тетя использовала одно из своих крепких выражений: «Влюбился дристун в засерю».

Надо сказать, что несмотря на городскую ориентацию, тетя довольно часто употребляла деревенский фольклор. В день рождения она приводила слова какой-то тети Паши:

Птички какают на ветке,
Бабы ходют с…ь в овин.
Разрешите вас поздравить
Со днем ваших именин!

Или:

Жасмин — красивенький цветочек.
Он пахнет очень хорошо.
Понюхай, миленький дружочек,
А в руки не бери его.

Это акростих такой. Если сложить первые буквы каждой строчки — что получится?

А еще она рассказывала анекдоты. Деревенскую девку посватали, она разволновавшись, бежит в хлев к корове:
— Тпрусень, а Тпрусень, меня просватали.
— Му-у-у, — отвечает корова.
— Вот те и ну, ей-богу правда!

Таких забав у тетушки было бессчетно. Я смеялась, просила повторить.

Несмотря на полное отсутствие специального образования, у тети был хороший музыкальный вкус. Она очень любила слушать граммофонные пластинки, коллекционировала их. Зина рассказывала мне, как посещала концерты классической фортепьянной музыки в исполнении Софроницкого, куда доставал билеты ее дядя, но она на на таких концертах скучала и даже засыпала.

Как-то раз Зина увидела в компании знакомых молодого Козловского. «Рыжий какой-то, неказистый, как из деревни», — так тетя отозвалась о знаменитом теноре. Однако она всегда с удовольствием слушала романс «Я встретил вас» в его исполнении.

К домашней работе она меня не приучала. Когда я за что-то бралась, начиналось: «Не ту тряпку взяла!.. Не в той миске вода!.. Не с того угла!..» — и пошло-поехало. В конце концов я все бросала и уходила книгу читать.

В полпятого вечера тетя тревожно смотрела на часы. «Скоро наши придут». Это означало, что надо что-то приготовить, ну хоть макароны сварить или картошку пожарить. Картофель она слегка обжаривала и оставляла томиться под крышкой: «Пусть дойдет». Папа только за голову хватался, потому что картошка была не жареная, а пареная. И в моем мозгу складывалось: ничего в этой готовке хорошего нет — одна тягота каждый день.

Тетушка была главной хранительницей традиций и суеверий в нашем доме. Праздник — чтобы со стола валилось, маме до Яблочного Спасу яблочка не есть, а еще на ночь мусорное ведро не выносить, ножик на столе не оставлять, подушки на стол не класть, ногти на ночь не стричь и еще двадцать примет — к покойнику. Когда это переходило все границы — что ни сделай, все к покойнику, я вступала в бой. Тогда Зина просто взрывалась: «Кто спорит, тот г…а не стоит».

У тети был непростой характер, но я всегда чувствовала ее преданную бескорыстную любовь. И хотя в жизни ее золотые заветы — «платье до середины коленки, не спорь, всем уступай» — кроме вреда, ничего мне не принесли, я знаю, что она всегда хотела мне добра и молилась за меня.

Когда она трудилась, равной ей в усидчивости было не найти. Уж если грядку полет, то до последней травинки. И если тетя занята работой, то не уйдет, пока не закончит.

Ей пришлось дорабатывать несколько лет для получения полной пенсии. Она сидела на конвейере ручной пайки мелких деталей — это тяжелый, монотонный, кропотливый труд. Один раз мастер цеха в обеденный перерыв попросил рабочих задержаться на две минуты. Он сказал:
— За Зинаидой Петровной никакой ОТК, никакой контроль не нужен. Если бы все так работали, вот тогда бы и наступил полный коммунизм.

Я хорошо знала эту ее черту — ответственность. А еще она ничего не боялась. В чем я была уверена всегда, так это в том, что, наставь на меня кто пистолет, тетя закроет свом отнюдь не исполинским телом. Вспоминаю, как Зина ночью встречала меня после работы, чтобы в подъезде не напали. А когда сосед по площадке забыл погасить свет (соседи нам доверяли ключи от квартиры), на всякий случай вызвали милицию. В квартиру первой вошла Петровна, а за ней уже трое молодцов с автоматами. Никого вперед себя не пропустила.

Вот такой она была. Служить своей семье, беречь, защищать, всю себя растворить в любви к родным. Спасибо, Диди.


Рецензии
Спустя годы, мы понимаем, насколько дороги нам родные люди. Очень понравилось. С теплом. Елена.

Панфилова Елена 2   09.11.2017 19:39     Заявить о нарушении
Дорогая Елена, очень тронута Вашим добрым отношением к моим воспоминаниям. Я пишу о своих приёмных родителях, которые спасли мне жизнь , вырастили меня, предоставили возможность учиться в институте. Родных не знаю, а закон о тайне усыновления действует и сейчас, когда мне под восемьдесят. Это тяжело,я написала об этом в гл.21 "Кто я?" ну, это к слову пришлось. Успехов! С благодарностью Галина Соколова.

Галина Соколова 18   09.11.2017 21:31   Заявить о нарушении