Глава 15 Миша-Гриша

Дело было осенью 1965 года, где-то за два месяца до моего замужества — то ли в конце августа, то ли в начале сентября. Мы с моей любимой учительницей Верой Александровной поехали на теплоходе «Иван Сусанин» в двухнедельную туристическую поездку по маршруту Волгобалт.

Вера Александровна была той еще путешественницей в свои семьдесят лет и особенно любила водные маршруты. Она всегда брала с собой попутчицу и в тот раз честь стать ее визави выпала мне. Путевки были куплены еще зимой, но незадолго до поездки в моей жизни произошли некоторые изменения.

За один дачный сезон я стремительно влюбилась и так же стремительно решила выйти замуж, на что моя тетя только выразительно произнесла: «Совсем с ума сошла!» Наверное, она была права, но мне было уже двадцать пять, все подруги были замужем, а тут любовь — ничего не поделаешь.

Заявление уже лежало в загсе, и жених, узнав о предстоящей поездке, сказал мне: «Останься». При встрече c Верой Александровной я стала что-то невнятно лепетать, что не смогу поехать, что у меня жених, свадьба, на что Вера Александровна громко и четко произнесла: «Галечка, встречаемся такого-то числа во столько-то на причале».

Все было решено и спорить было бесполезно. Жених пришел меня проводить, и я обещала писать ему каждый день, что и делала.

И вот мы плывем по реке. Кругом просторы, луга, поля… Жаль, правда, загубленного леса, и где-то даже колоколенки в воде стоят, но в целом — велика и прекрасна наша Россия.

Теплоход делал редкие остановки с экскурсиями, но в основном пассажиры жили своей теплоходной жизнью.

При всем моем обожании Веры Александровны я с трудом переносила круглосуточное общение с ней и через два дня после начала нашей поездки ударилась в самодеятельность. Сначала я записалась в хор. Конечно, в хоре были только женщины. Стали обсуждать репертуар. Решили спеть веселую народную песню «Перевоз Дуня держала» под баян. Как говорится, в тему. Потом кто-то предложил «Я люблю тебя, жизнь!». Все согласились. Но худрук сказал, что для выступления нам обязательно надо выбрать еще третью песню. В то время была очень популярна одна лирическая песня. Там были такие слова:

Лен, лен, лен,
Кругом цветущий лен.
А тот, который нравится,
Не в меня влюблен.

Я нежно так, задушевно напела ее худруку. Он послушал и сказал: «Ничего, подойдет. Но голосок у вас слабый для солистки. Надо усилить». Он оценивающе посмотрел на всех и выбрал самую ядреную бабенку — румяную, грудастую, с резким частушечным голосом. Вот так меня «усилили». «Ну все, — подумала я, — пропала песня».

Но я очень любила петь, поэтому из хора не ушла. Так мы вместе с той бабенкой и запевали. Я не уверена, что мой голос вообще был слышен, но пела я увлеченно, от души, да и хор неплохо подпевал, в общем, нам долго хлопали.

Кроме хора, были еще кружок рукоделия и клуб интересных встреч. В кружок рукоделия я не пошла — это было не мое. Да и в клуб интересных встреч, где выступали пожилые с рассказами о своих героических подвигах, тоже не рвалась.

По вечерам были танцы. На теплоходе танцы — это святое. Собиралось  почти все теплоходное общество. Молодежь танцевала, пожилые реже, больше наблюдали.

На первом же танце ко мне подошел невысокий, плотно сбитый паренек с простым русским лицом и спросил:
— Потанцуем? Я — студент Миша из такого-то технического вуза.
Из какого вуза — прозвучало невнятно, и я как-то сразу подумала: ну, если он и учится, то в ПТУ или в техникуме — все нормальные студенты летом в стройотрядах. Да и походка у него была какая-то не такая, не как у студентов, а немного вразвалочку. Но танцевать-то хочется, так что выбирать не приходилось.

Так и пошло. Правда, я не каждый вечер танцевала, потому что были также экскурсии, а иногда мы с Верой Александровной участвовали во встречах с интересными людьми. Но, когда я приходила на танцы, Миша всегда меня приглашал. 

«Студент» был немногословен, но всегда хорошо информирован о движении теплохода и сообщал мне, где будет следующая остановка и на сколько минут. Так шли дни отдыха. Отношения наши были довольно ровными, паренек он был спокойный, а я каждый день бегала опускать письма в почтовый ящик и на столе кают-компании искала ответы от жениха.

Правда, один раз, стоя на палубе второго яруса, я видела, как грузили ящики и один из матросов, участвующих в погрузке, уж очень походил на моего знакомого студента. Но так поскольку он был в робе и издалека видно было плохо, я не придала этому особого значения.

Из всех танцевальных вечеров мне запомнился один. «Иван Сусанин» близко пришвартовался к другому теплоходу. Был поздний вечер. Вода отражала свет прожекторов. На соседнем судне, гораздо более вместительном, чем наше, играл духовой оркестр. Мы танцевали почти до самого утра.

На обратном пути теплоход остановился в Ленинграде на два дня. Вера Александровна решила навестить родственников. Я с ними была знакома и могла поехать с ней, но мне хотелось отдохнуть, хоть один раз по-человечески выспаться, и я осталась на теплоходе. День прошел быстро — обед, ужин, и вот я бегу в каюту отсыпаться.

Когда уже было поздно и я задремала, раздался стук в дверь. Хорошо еще я заперлась, прежде чем легла.
— Кто там?
— Миша. Я очень хочу с тобой поговорить.
Я говорю:
— Миша, я совсем закрутилась с экскурсиями, какое поговорить — время одиннадцать часов. Я страшно хочу спать, уходи. Какие разговоры ночью? Не буди соседей.

Мне казалось, что я вела себя достойно. Да, улыбалась, шутила, рассказывала что-то смешное. Но ведь я не допускала никаких объятий, поцелуев. Даже намека на это не было. Конечно, он, как я полагаю, выпил, потому что начались уговоры, постукивания, поскребывания. Господи, за что мне такое?

Вначале я уговаривала его вполголоса: «Уходи, соседям дай спать, никаких разговоров быть не может. Все беседы — только днем на палубе». Но стук и его мольбы продолжались. Парень как будто обезумел — стук раздавался все громче и громче. Я замолчала и только смотрела на задвижку: «Родимая, держись, не открывайся, не открывайся!» Он там через щель чуть ли не ножик подсовывает. Что делать? Орать на весь коридор стыдно. Тоже мне, завела ухажера, называется! Так всю ночь и промучилась, и она мне чуть ли не годом показалась. И ведь соседи, ну хоть бы вышли, пошумели, что ли. Нет, как умерли все. А я ведь чувствую: дышат, не спят.

Только с рассветом он ушел, и я, охваченная стыдом за ночной шум, наконец-то заснула, как провалилась куда-то. Проспала завтрак, обед... Потом приехала Вера Александровна. Я сказала, что заболела (мой вид вполне этому соответствовал) и лежала на кровати.

Вечером перед сном, Вера Александровна как бы невзначай обронила: «Соседи сказали, что ночью в коридоре был страшный шум». Что я могла ответить? Только сделала вид, что крепко сплю. Спасибо, что В. А. эту тему больше не поднимала.
А соседи потом тяжелым взглядом провожали меня по коридору и здоровались сквозь зубы.

Я решила, что ноги моей на танцах больше не будет, но все-таки смогла выдержать только два дня и пришла. Просто пришла на музыку.

«Студента» там не было. Я еще раньше просекла, что там их было несколько «студентов» и что они друг друга хорошо знают. Я подошла к одному из них и говорю: «Знаешь, тут со мной танцевал такой Миша — где он?». Тот отвечает: «Какой он Миша, он Гриша! Лежит еле живой в своем кубрике на койке. Отравился — уже дня три как, чуть не помер».

Сначала подумалось: «Так тебе и надо, дураку». А потом как-то даже жалко стало. Дай-ка, думаю, проведаю его, хоть в глаза посмотрю.

Взяла с обеда апельсин — все-таки больной как-никак. Пошла вниз, говорю:
— Мне нужен матрос Гриша.
У всех глаза квадратные. Мне говорят:
— Да он лежит, не встает.
— Вот и хорошо, что встать не может, я хочу его навестить, — говорю.

Проводили все-таки. Я долго шла по каким-то коридорам, лестницам, все вниз, вниз. Кругом бегали матросы и смотрели на меня, как на чумную. Его кубрик был последним — в самом дальнем конце коридора, в углу. Смотрю — действительно, лежит, светло-зеленого цвета.

Я говорю:
— Ну, здравствуй. Как самочувствие? — и апельсин ему протягиваю. — Вот! Выздоравливай.
Он от изумления даже на койке сел. И тут его как прорвало. Он начал о себе рассказывать. И про то, что сам он с Волги, и про родителей, и что будет учиться, а пока матрос, и про девушку с двумя толстыми косами, которая встречает его в родном городе.

И так он хорошо описал картинку, как она бежит ему навстречу, что мне подумалось: «Так какого же рожна ему нужно, если такая красавица его любит?» Тут он спрашивает, есть ли у меня молодой человек. 
—  Да, есть, — говорю. — Я скоро замуж выхожу. Меня завтра жених будет встречать.
Он на минуту замолчал, а потом говорит:
— Я бы очень хотел на него посмотреть.
Я ответила:
— Ну, если встанешь, приходи — посмотришь.

И вот мы в Москве. На причале меня и Веру Александровну встречали мой папа и жених. Я обняла жениха, а потом обернулась на теплоход. На второй палубе, прислонившись к столбу от слабости, стоял мой «студент» и смотрел.