Мой путь в Донбасс

Мой путь в Донбасс
(материал подготовлен для журнала «Крым»)

I
Я родилась в Якутске в семье лётчика гражданской авиации и студентки филфака Якутского государственного университета. В шесть месяцев из столицы меня отправили в Алдан к бабушке и деду. Говорят, что лётчики, друзья папы, глядя на младенца в самолёте, шутили: «Самый ценный якутский алмаз везём!»

Семь лет провела я в Якутии: закалилась на морозе, впитала в себя красоту природы сурового Севера. Дом наш стоял на берегу озера, с его другой стороны — тайга, а в воде плавали кувшинки, как в сказке «Дюймовочка». Олени и медведи были рядом со мной в буквальном смысле слова. В соседнем доме жили якуты. Вот у них водились олени, и однажды появился настоящий медведь, в гости к которому я иногда забегала…

Едва отметив в мае 1965-го моё семилетие, наша семья отправилась в долгую дорогу: сначала летели небольшим самолётом до Сковородино, оттуда семь дней добирались поездом до Москвы, а потом до Горловки. Там жили папина мать и две его младшие сестры. Мы ехали в Горловку навсегда…
Встречала нас почти вся улица, на которой стоял дом моей бабушки. Столы были выставлены и накрыты во дворе, народ радовался нашему приезду от души, как самых близких родственников принимали.

Я удивлялась, почему у моего новоявленного дяди, двоюродного брата папы, глаза обведены чёрным карандашом. Мне объяснили, что это уголь въелся в кожу…
С волнением папа знакомил нас со своим городом, городом его военного детства, вспоминал годы оккупации, учёбы в ФЗУ, занятия в аэроклубе после войны. Из Горловки он ушёл на долгие шесть лет служить на Тихоокеанском флоте. В первые же дни сходили мы к старому террикону (ещё одно новшество для меня!) шахты имени Румянцева. Папа показал шурф, куда в войну гитлеровцы сбросили 14 тысяч живых и мёртвых людей. Это был излюбленный фашистский приём казни советских людей в Донбассе. Между Донецком и Макеевкой есть шурф шахты «4-4 бис», в котором лежат тела более 75 тысяч человек. Среди них 25 тысяч евреев, человек 20 воспитанников детского дома, целые семьи мирных жителей Донбасса, солдаты и матросы, офицеры и коммунисты. «Донецкий Бабий Яр» для тех, кто не вписывался в «цивилизацию», которую решили внедрить в жизнь советских людей фашисты… Подобная смерть была уготована и большинству членов подпольной организации «Молодая гвардия» в Краснодоне Луганской области. Нас школьниками возили туда на экскурсию. И на Саур-Могилу возили. Впечатления неизгладимые, до конца жизни… Мы с детства знали, что «Донбасс никто не ставил на колени, и никому поставить не дано!» В нас хорошо воспитывали патриотизм.

Когда мы начали учить украинский, во втором или в пятом классе?.. В пятом — английский. А украинский — во втором. Да, помню, с каким умилением слушали земляки-якутяне первое стихотворение, прочитанное мной на «иностранном» языке:
Падав сніг на поріг,
Кіт зліпив собі пиріг.
Поки смажив, поки пік,
А пиріг водою стік.
Кіт не знав, що на пиріг
Треба тісто, а не сніг.

Мне нравился этот язык. «Трения» с ним начались в пятом. Точнее, с учителем украинского языка. Мне, в семье которой были все исключительно русскоязычными, трудновато давался язык великого Шевченко. Учительница заявила: «Ти повинна знати мову народу, чий хліб їшь». Я, вечный борец за справедливость, подумала о том, что ем я хлеб советского народа, а он многонационален. В нашем классе, например, учились русские, украинцы, белорусы, татарин, поляк, молдаванка, евреи. Но, поскольку жили мы в Украинской советской социалистической республике, одной из пятнадцати республик-сестёр СССР, я всё же решила выучить этот язык. И выучила его на «пятёрку»! И стал он моим вторым родным языком. Таким родным, что позже, в минуты сильной усталости, я мысленно говорила на украинском. Знаю, что многие дети, приехавшие в Донбасс из РСФСР, тогда получали «освобождение» от уроков украинского. Но я не любила выделяться, мне и так хватало того, что я — дочь завуча школы…

Да, я была дочерью учителей. Но, когда я училась в начальных классах, после уроков мной занималась мама моей подружки. Отец её работал в шахте, а мама не работала. Шахтёры в стране моего детства и юности всегда были элитой рабочего класса, ведь они добывали «чёрное золото», их труд высоко ценился. Горняки, особенно забойщики, получали хорошие зарплаты, первые машины были у них, у нас в Донбассе всегда было хорошее снабжение продуктами, даже в годы всеобщего дефицита, шахтёрские жёны растили детей и вели домашнее хозяйство. Я немного завидовала этим детям и при этом чувствовала какую-то вину перед ними — ведь их отцы каждый день могли не вернуться с работы. Помню, как мы хоронили отца своего одноклассника Толика Мацилевича, погибшего в шахте. Помню, как ранним апрельским утром 1966 года улицу, где нас, приехавших из Якутии, совсем недавно радостно встречали соседи и родственники, огласил крик: «Федьку в шахте убило!». И я в первый и, наверное, в последний раз видела плачущим своего папу. Он плакал по погибшему брату. Тогда, накануне Первомайского праздника, на нашей шахте им. Румянцева произошёл взрыв метановоздушной смеси, погибло очень много шахтёров. Столько горя было на посёлке!.. Но государство немало сделало для семей, потерявших кормильцев, я это знаю по своим родственникам! Так было…

(Продолжение следует)


Рецензии