Шаланды полные...

               

    Марк Наумович Нейман стоял при входе в фойе дома культуры напротив строгой билетерши и смотрел поверх голов входящей публики. Видимо, ждал появления каких-то важных для него персон, чтобы встретить их лично.
Я, увы, в число этих персон не входил, поскольку не знал даже, что его фамилия Нейман и что звать его Марк Наумович. Для меня он был народный Марк Бернес, и мне до зарезу надо было попасть на его единственный концерт. Хотя попасть было невозможно. Билетов в кассе, по слухам, не было со дня появления афиши в городе. И вообще касса была закрыта. Тем не менее, на обширной площади перед ДК им. Дегтярева топталась густая масса народа, невзирая на ядреный мороз, громко гомоня и вроде на что-то еще надеясь.
Мне было двадцать два, и за гюйс заложено было не менее пол-литра "столичной". К тому же я только вчера утром пришел с Джорджес-банки в Таллин, а к вечеру оказался дома, в Коврове, а тут - Бернес! Поэтому, встань сейчас на моем пути даже что-нибудь вроде волнолома, я бы вряд ли его заметил.  Друг детства моего Сотеро тянул меня сзади за бушлат, приговаривая что-то устрашающее - что, мол, заметут - вон сколько содмильцев собралось, - но я ледоколом прорезал страждущую толпу и, как лист перед травой, возник перед народным артистом.
Наверное я выделялся средь толпы, не мог не выделяться, одетый в клеша и бушлат с четырьмя курсовками на левом рукаве и мичманку с огромным, не по курсантскому чину, "крабом". Бернес улыбнулся мне улыбкой Аркадия Дзюбы из фильма "Два бойца", и я нахально протянул ему "краба".
- Костя, Костя Пухов, - зачем-то соврал я, назвавшись именем корефана своего по мореходке Костяна Пухова.
- Очень приятно, - соврал в свою очередь Бернес, пожав мою клешню. А может, и не соврал. Может, я и впрямь ему понравился, напомнив его самого в молодости. Он смотрел, кажется, вовсе не насмешливо, мне в глаза и одновременно поверх меня.
- Мне тоже, - продолжил я. - Хотя и не очень.
- Почему не очень?
- Так билетов-то нет, а концерт единственный. А мне послезавтра на вахту заступать. На моей шаланде. "Бора" называется. Пять тысяч тонн. Правда, не кефали. Хек там серебристый, черный карась, голубые акулы, на халяву. Мы только вчера с Джорджес-банки в Таллин притопали. Ты знаешь, что такое Джорджес-банка? - нахально перешел я на "ты".
На нашу беседу стали подозрительно коситься бальзаковского возраста простоволосая билетерша и долговязый ментовской старшина, стоявший позади нее. На всякий случай.
- А що такое Джёрджес-банка? - по-одесски переспросил артист.
- Я, конечно, могу рассказать вам лекцию про зимнюю северную Атлантику, - принял я подачу. - Там еще большая и малая Ньюфаундлендские есть и некоторые другие, но, боюсь, до концерта нам времени не хватит.
- Вы, я вижу, с товарищем, - не меняя тона, обратил внимание Бернес на друга моего Сотеру. Тот все тянул меня назад и что-то пыхтел в затылок. Кстати, он, Шура Теплухин - так его по-настоящему зовут - принял на грудь, наверное, больше моего. За нашу встречу. Как намедни вечером начали, так едва не сутки и принимали.
- Вы пропустите моих друзей, - обратился народный артист к билетерше и - мне: - Два места для вас, думаю, найдется. Вы разденьтесь и подойдите сюда.
Через несколько минут мы, как veri importent persons, усаженные самим  мастером, восседали посреди первого ряда, млея от тепла в ожидании концерта. Не уснуть бы.
Начало, говорили мне потом, было необычным. Вместо того, чтобы, по обыкновению, сразу приняться "рассказывать" песни, маэстро сделал лирическое отступление. В прозе.
- Сегодня я гулял по вашему городу и был восхищен. Вроде и гулять здесь особо некуда, исторических памятников и шедевров архитектуры, кроме разве пожарной каланчи, не видел. Но видно, что это город мастеровой, и люди здесь мастеровые, исполненные достоинства, знающие цену себе и тому, что они делают. А еще, оказывается, я только что узнал, что это город моряков. Почти как Одесса. И один из них, ваш земляк, сейчас в этом зале. Кстати, зовут его Костей. Как в известной вам всем песне, с которой мы и начнем. Он только вчера вернулся из северной Атлантики, на шаланде в пять тысяч тонн. Правда, не кефали, а других морских обитателей. И скоро они, я думаю, появятся на ваших столах. Итак, в честь вашего земляка Кости Пухова...
Он полуобернулся назад и скомандовал кому-то невидимому:
- Дайте нам музыку.
 И...
- Шаланды полные... - это было последнее, что я услышал, прежде чем уснуть.

Когда через два дня я вернулся на свой пароход и рассказал о маленьком своем приключении, никто мне не поверил. И больше я никому о том не говорил. До сего дня. А уж сколько лет прошло...