МОЯ ЁЛКА

                - 1 -

Про эту памятную фотографию я бы вряд ли вспомнил, так как её хранила мама в своей квартире. Но, вот, мамы не стало. Я собрал из её квартиры разные, касающиеся лично меня мелочи и принёс к себе домой. И теперь я держу в руках эту фотографию. На её обороте маминой рукой написано, что это Новый год в школе, когда я учился во втором или третьем классе. Так именно и написано: во втором или третьем. Это, видимо, мама делала для себя пометку уже много позже того, как появилась эта фотография.
Фотография чёрно-белая, но, должно быть, выполнена приглашённым в школу профессиональным фотографом. И поэтому она хорошо сохранилась. Слева на фотографии пушистая ёлка. Она занимает почти третью часть этого фото. Справа стоит наша учительница начальных классов в тёмном строгом платье. Это наша замечательная Екатерина Александровна. А между ней и ёлкой расположился весь наш, можно сказать, выпускной класс начальной школы. Это я понял после того, как внимательно разглядел фотографию. Там, в самом центре, сидит мальчик. По едва уловимым чертам определяю – это Миша Исиняев. На груди у мальчика приколот небольшой плакат, шириной с тетрадный лист бумаги. И на этом плакате я различаю нечёткие цифры 1957. То есть, это я со своим четвёртым, всё-таки, классом. Но, как мама-то моя могла перепутать? Ведь это она, моя мама, стоит за Мишей, наряженная дедом Морозом. Это моя мама всегда с удовольствием принимала предложение Екатерины Александровны быть на Новый год дедом Морозом в нашем классе. Превратиться же в деда Мороза для неё не составляло большого труда. Она одевала свой белоснежный медицинский халат, вырезала из бумаги маску, к которой приклеивала ватную  бороду, а свои волосы прятала под белой шерстяной шапочкой. А, вон, и я недалеко от мальчика с приколотыми к груди цифрами 1957. На голове у меня картонный рыцарский шлем, окрашенный краской-серебрянкой. А с левого сбоку я зачем-то прикрываюсь овальным щитом, окрашенным той же, что и шлем, краской. Про краску я хорошо помню, так как новогодние костюмы делали тогда своими руками.
Но я собирался рассказать в этом, своём, рассказе не о самой встрече того Нового года, а о пушистой красавице ёлке, которая, как я уже отметил, занимает почти третью часть моей фотографии. Даже на чёрно-белой фотографии ёлка выглядит сплошным пушистым букетом, а её натуральные ветви будто нарисованы великим живописцем И. И. Шишкиным.
Многочисленные ёлочные игрушки не прячут и не затеняют эту красавицу-ёлку. Их на ёлке совсем немного. Вот, вижу несколько конфетных фантиков, заполненных ватой и подвешенных к веткам нитками. Несколько стеклянных гирлянд и серпантин теряются в пушистых игольчатых ветвях ели. И небольшие кусочки ваты, имитирующие снег, в разных местах нанизаны на мелкие её иголки. Вот, собственно, и всё убранство красавицы 1957.
В те, уже очень далёкие времена, начальные классы нашей поселковой средней школы располагались в одноэтажном помещении барачного типа по соседству с территорией мясокомбината. А наша пришкольная территория отделялась от территории мясокомбината глухим деревянным забором. Нам – школьникам такое соседство ничуть не мешало. Мы, наоборот, только выигрывали от этого. А выигрывали мы из-за того, что этот мясокомбинат, продукция с которого разлеталась в разные концы СССР, в том числе в Столицу, нас постоянно подкармливал в самом прямом смысле. Пирожки с ливером, стоившие на те, ещё неденоминированные реформой Хрущёва деньги, продавались тогда по сорок копеек. И были они – эти пирожки, на наших  переменах всегда свежие, тёплые и вкусные. Стоило только прозвенеть звонку, как мы стремглав бежали в коридор школы, где нас уже поджидали в лотках эти самые, как правило, тёпленькие и вкусненькие пирожки.
Школьное начальство в наш корпус начальной школы заглядывало редко. Это начальство, вместе с учителями предметниками, больше обитало в другом корпусе средней школы, до которого было метров триста-четыреста.
А функции строгого командира, хозяина и начальника у нас исполнял школьный завхоз. Звали его Андрей Петрович. А, вот, школьные сорванцы, которых везде хватает, называли его за глаза Анчуткой. Но, если Андрей Петрович слышал от какого-то сорванца слово «Анчутка», то он мгновенно свирепел, и готов был огреть наглеца-хулигана всем тем, что могло попасться ему под руку.
- Ах, чертеняка!.. – кричал Анчутка вслед убегающему хулигану. – Вот, ужо, я тебе уши-то надеру!
Правда, чаще всего эта последняя угроза так и оставалась невыполненной угрозой, потому что Андрею Петровичу все эти сорванцы казались на одно лицо.
Дом, в котором проживал школьный завхоз, находился через дорогу от нашей школы.  Так что, можно было с уверенностью считать, что школа всегда находилась под неусыпным оком своего хозяина-завхоза.
А хозяйство было у него не такое уж и маленькое.
Корпус, в котором находилась в то время наша начальная школа, был ранее построен мясокомбинатом под свои нужды, как складское помещение.
 Но в пятидесятые годы пошёл резко возросший поток послевоенных детей, и мясокомбинат был вынужден отдать свой корпус школе. Вот этот корпус и приспосабливали по ходу времени к школьным условиям. Его разделили на восемь классов, то есть по два первых, вторых, третьих и четвёртых. Из комнаты каждого класса выходили в коридор топки голландок. У одного торца коридора находилась кладовка с различным шанцевым инструментом – тоже хозяйство завхоза. Там же, в коридоре школы стояли три бачка с питьевой водой, которую надо было пополнять по мере расхода. Водопровода же в корпусе не было. В углу двора школы ютилась деревянная уборная – туалет. По четыре посадочных места с женской и мужской сторон. Это заведение являлось главной головной болью и главным пунктом охраны Андрея Петровича. Именно в уборную-туалет спешили спрятаться особо опасные сорванцы, и покурить там какую-нибудь вонючую сигарету, типа «Памира» или «Примы», а то и «Козью ножку» из газетки свернуть и цедить тошнотворной махоркой.
Кроме того, под пристальным оком завхоза была территория садового пришкольного участка, на котором юные мичуринцы выращивали свои овощи, ягоды, фрукты и разные цветочки.
Так, вот, присматривал за всем этим хозяйством Андрей Петрович и денно и нощно. Руководил сторожами и уборщицами, следил за наличием воды в питьевых бачках, за коридорной чистотой и чистотой туалета, исправностью лопат, граблей и прочего шанцевого инструмента, заготовкой на зиму дров или угля для топки печек-голландок,  да и ещё за всем-всем, что касалось начальной школы.
А, кроме всего перечисленного, в обязанности Андрея Петровича входила доставка и установка нескольких ёлок под Новый год в классы этой школы.
Управляться с такими немаленькими обязанностями в школьном хозяйстве ему помогала лошадь. Не знаю уж, была ли эта лошадь в школьной или в Анчуткиной собственности, но жила она во дворе своего хозяина, огороженного высоким тесовым забором и ещё более высокими тесовыми воротами. Там же, в этом дворе, находился и весь лошадиный реквизит, который был тоже немаленьким. В его личном дворе находилась обыкновенная телега, арба – длинная телега, с установленной на ней металлической бочкой, с помощью которой завхоз доставлял в школу воду с водокачки при железнодорожной станции. Также в этом дворе стояли сани, на которых обычно Андрей Петрович и привозил к Новому году из лесу в школу ёлки. Правда, те ёлки, которые он привозил в школу, были не елями, а молодыми сосенками.

                - 2 -

Здесь надо сказать, что лес в нашем посёлке начинался прямо за школой. Ну, а если быть точнее, то сразу за школой начинался не лес, а сильно прореженный сосновый бор, в котором в определённом порядке были расположены дома жителей этого посёлка. Лес же начинался чуть дальше. В этом, ближнем к школе, лесу можно было без особого труда подобрать в качестве новогодней ёлки подходящую сосенку. Чем местные жители с удовольствием пользовались, хотя советский закон и тогда был суров. Слава Богу, только судейских сталинских троек уже не было. Да и скажите, как же возможно это – жить в лесу и совсем не пользоваться дарами леса? А, вот, ели почему-то в нашем ближайшем лесу не росли. Поэтому Андрей Петрович и привозил в школу к Новому году ёлки-сосёнки. И надо же было такому тогда случиться, что наш бессменный и неувядаемый школьный завхоз заболел перед самым Новым годом. И его то ли с аппендицитом, то ли с гастритом положили в больницу нашего районного центра, который расположен в двадцати километрах от нашей школы.
Опечаленная таким событием наша учительница, Екатерина Александровна, обратилась к классу: «Ребята, - сказала она, - опросите своих родителей, может быть кто-то из  них в состоянии привезти нам ёлку».
До праздника оставались считанные дни.
Я тронул за плечо своего школьного друга, Комиссарова Сашу:
«Давай скажем, что сами ёлку в школу принесём. Мы, ведь, уже не мелюзга из первого или второго класса».
- Давай, - согласился он.
Объявив, на перемене своей учительнице, что ёлку сами готовы принести в класс, мы только после этого стали размышлять, как это лучше нам сделать.
- На горе, рядом с полем, где обычно рожь засевают, есть несколько гектаров молодых сосёнок. Можно ёлку там вырубить. А с горы уж нетрудно будет спустить хоть волоком, хоть на санках, - подсказал Шура.
- Поспрашивать надо … Может быть, кто и подскажет, где в нашем лесу ели растут. Всё сосёнки, да сосёнки … Какие-то из них ёлки ненастоящие … А нам бы, в этот последний с Екатериной Александровной год, настоящей ёлкой её порадовать, - мечтательно отозвался я.
- Я могу попросить своего отца крест смастерить для этой ёлки, - проявил свою инициативу Миша.
- Надо сначала ёлку добыть, - со знанием дела ответил я, - а уже потом крестовину под неё готовить.
Наши расспросы взрослых лишь выявили общую картину: «В ближайшем лесу ели вообще не встречаются. Но они встречаются в лесу, за рекой. Там почва более влажная и более плодородная. Но прямой дороги туда нет. Ехать же через Сурский мост – круг большой давать. В один конец километров пятнадцать будет».
- Может всё-таки, попытаем счастья? - спросил я своих друзей. – Здесь-то мы в любом случае всегда можем сосенку срубить.
И. вот, я и ещё двое таких же десятилетних ребят отправились в незнакомый лес на поиски красивой новогодней ёлки. Хотя, если бы нас в то время спросили, что вы подразумеваете под красивой ёлкой, то мы вряд ли вразумительно что-нибудь могли на этот вопрос ответить.
Помню, мороз был небольшой. На ногах каждого из нас были валенки с подшитыми войлочными подошвами. В таких валенках чувствуешь себя устойчивее на лыжах. За плечами у каждого юного десантника были холщёвые котомки. Я в свой мешочек положил хлеб, пилу-ножовку и топорик. Шура нёс в своей котомке большую полосатую наволочку от полуторного матраца. Мишке положили в котомку плотницкий топор, старые вожжи и верёвки. В общем, экипировали мы себя по-настоящему.
Вскоре мы перешли железную дорогу рядом с нашей станцией и направились гуськом к реке Суре, торя по ходу лыжную трассу. Здесь простиралась пойма реки, а перед глазами мелькали, торчащие из-под снега пожухлые камыши, и кучки голых кустарников. В этом безлюдном поле еле-еле угадывалась тропинка, ведущая к местной гидроэлектростанции. Путь этот был хорошо известен не только нам, но и многим жителям нашего посёлка. Хотя, если кто-то раньше нас прошёл по этому пути, то позёмка, будто ластиком, мгновенно стёрла его следы. И нам казалось, что мы идём по нехоженой зимней целине.
Но, вот, впереди показался насыпной вал. «Это значит, что мы подошли к самой плотине ГЭС», - подумалось мне. И, хотя плотина здесь поднимала воду в реке не более, чем на пять или шесть метров, скованная льдом небольшая районная гидроэлектростанция выглядела фантастически. На самой подстанции продолжали работать три турбины, превращая работу стекающей вниз по течению реки воды, в электричество. Верхние фрамуги самой плотины были слегка приоткрыты. Вода падала, и в основании плотины столбами возвышались ледяные торосы. Очередная порция воды о них ударялась и разлеталась по воздуху мелкими ледяными брызгами. Ниже плотины белым покровом на льду лежал ровным слоем снег. Лишь, видневшиеся издалека немногочисленные рыбацкие лунки, указывали  на близкое присутствие здесь человека.
Лунки во льду здесь бурили немногочисленные любители подлёдного лова, которые по выходным приезжали на пригородных поездах, трясясь в жёстких вагонах по два с половиной часа от города, в один конец. Каждый из них бурил для себя под плотиной несколько лунок, раскладывал по лункам свои мормышки и ловил, как правило, на мотыля.
У нас же, местных пацанов, не было ни мормышек, ни мотыля. Но мы не терялись и приходили сюда, на зимнюю ловлю, с летними удочками и с коробком навозных червей, которых выкапывали зимой из-под  заснеженной навозной кучи острыми штыковыми лопатами. Копнёшь на морозе такую навозную кучу лопатой поглубже, и выворачиваешь подвижных навозных червей вместе с клубами пара. Удивляясь при этом и спрашивая себя: «Они, что там? … Печку что ли топят?»
Конечно, длинные удилища на зимней рыбалке только мешают. Так-то оно так … Но из длинного орешникового удилища сделать короткое не проблема. Благо, орешника полно на горе рядом с домом растёт. За размышлениями я не заметил, как мы пересекли по льду Сурское водохранилище и оказались на опушке того самого леса, в котором и должны были водиться еловые ёлки. Лес на этом берегу реки начинался прямо от самого берега. А рядом с гидроэлектростанцией стояло два дома – шатровые пятистенки. Энергетики обслуживали ГЭС вахтовым методом. Они следили за цикличностью работы турбин и уровнем подъёма воды плотиной. Но людей рядом с домами мы тогда не заметили. Да мы и не хотели больше никого ни о чём спрашивать.
- «Ещё выведут, пожалуй, на лесника-обходчика, - мелькали в головах опасения, - тогда прощай наша ёлка».
- «А наша, самая лучшая на всём белом свете, учительница этого просто не переживёт».
Мы благополучно обогнули служебные дома энергетиков и неожиданно вышли на санный путь, который вёл по просеке вглубь леса.
- Может, кого-то, или чего-то подвозили недавно на электростанцию, - предположил Миша Исиняев.

                - 3 -   

Свернув на этот санный путь, мы с полчаса шли вглубь леса.
- Подальше от тех домов … А то ещё услышат там звук пилы, или стук нашего топора …
Наконец мы свернули от санной колеи в сторону и вошли в лес. Тут мы сразу почувствовали, что нас настигла другая беда – снег здесь был такой рыхлый и такой глубокий, что наши ноги вместе с короткими лыжами проваливались чуть ли не по колено. Но всего обиднее было то, что никаких елей мы здесь пока не видели.
- Давайте отойдём друг от друга в разные стороны, и каждый будет свой угол просматривать, - предложил я товарищам.
- Ладно, - согласился Шура Комиссаров, - только далеко друг от друга не уходим … В этих дебрях и заблудиться можно.
- Как же заблудимся?... Здесь на лыжах не очень прокатишься … Сугробы какие!...
- А я, вон, следы обнаружил … Смотрите, какие они большие!... Больше собачьих …
В голове каждого из нас пробежала неприятная догадка, чьи здесь следы могут быть больше собачьих.
- А ты, Миша, давай, не на следы, а на деревья смотри и ёлочку ищи, - подсказал Шура своему однокласснику.
Но тут лесную тишину нарушил новый возглас: «А, вот, я её и нашёл!...»
Действительно, чуть в стороне от Шуры стояла невысокая, но настоящая ёлочка – ель.
Мы тут же поспешили к находке, и стали её со всех сторон придирчиво разглядывать: годится ли она в качестве Новогодней ёлки для нашего класса.
Потом мы долго кружили вокруг этой ёлки, и истоптали вокруг неё весь снег, разглядывая ёлку с разных сторон и под разными ракурсами, как невесту на выданье.
- Нет, - наконец, изрёк Мишка, - маловата, да и кособокая какая-то.
- Где это ты увидел, что она кособокая, - возмутился Шура, первый её заметивший.
- Раз есть здесь одна, значит, будет где-то ещё, - почти назидательно заявил я. – Пошли искать дальше.
- А, вот, след … Какой глубокий!... Целая борозда! - услышали мы опять Мишку.
- Может, это охотник шёл, - предположил я снова.
- Охотник сюда без лыж не пойдёт, - логично рассудил Миша.
- Ну, не медведь же … - попытался сострить Шура.
- Медведь не медведь, а следы на лошадиные или лосиные похожи … Вон, в глубине вроде отпечатка копыта.
- Это чёрт с рогами здесь прошёлся, - снова пошутил Шура.
- Лоси не кусаются … Не боись …, - заметил я.
- Кусается, не кусается, - услышал я уже раздражённый голос Мишки, - а на рога посадит только так … Да ещё ногами залягает…
- Залягаешь тебя … Давай, ёлку ищи, следопыт… Чем быстрее найдём, тем скорее из этой тайги уберёмся, - рассерчал я на Мишку.

                - 4 -

Мы ещё какое-то время кружили вдоль санного пути, боясь далеко от него удалиться, и окончательно сбиться с пути в незнакомом лесу.
Наконец, выбор был сделан не по тому, что ёлочка была уж очень хороша, а потому, что пробродив, утопая в снегу, ещё около часа, мы почувствовали усталость, хотя так и не смогли ничего подобрать, чтобы  определённо полностью всех устраивало.
Ёлка, которую мы, в конце концов, срубили, была неплохая. Но она выросла в тени высоких деревьев, и поэтому не потрясала воображение пышностью и яркостью своей зелени.
Мы уж было замотали её ветви бельевой верёвкой, когда я поднял взгляд от лежащей на снегу, похищенной нами и охваченной верёвками, дочери леса. Тут я непроизвольно посмотрел поверх деревьев. Перед моими глазами, на высоте двенадцати-тринадцати, а, возможно, и пятнадцати метров проплыла невероятная изумрудная красота. О такой ёлке можно было только мечтать, но это была уже взрослая ель. Она выросла на лесной полянке и сильно обогнала в росте расположенные рядом берёзки и осинки. И, вероятно, поэтому ель имела мощную крону и насыщенный тёмно-зелёный цвет.
- А давайте спилим вон ту макушку, - пронзила моё воображение дерзкая мысль.
- Так, на неё не залезешь, - возразил Мишка.
- А, если её спилишь, то она упадёт с такой высоты и поломается, - поддержал его Шура.
Было видно, что никто из моих друзей лезть на эту высокую ель не мечтает.
- Ладно, я полезу, - ответил я. - А вы тут лесника, если что, не проспите … Смотрите в разные стороны в четыре глаза.
Я снял лыжи и сразу утоп в снегу чуть ли не по пояс. Но назад отступать перед лицами своих товарищей мне никак не хотелось. Решение пришло - надо лезть налегке.
В следующее мгновение я сбросил с себя тёплую куртку на снег, привязал пилу-ножовку бельевой верёвкой к своему поясу и полез на дерево. Мои друзья остались в роли болельщиков наблюдать за моим, совсем не пионерским поступком. Сколько прошло времени, покуда я забирался – ни тогда не знал, ни сейчас не знаю, тем более. Но я извивался ужом, лавируя между частыми еловыми сучьями и обдирая свои руки о колючие и острые сучки, и, наконец, добрался почти до самой вершины. Здесь, наверху, сильно качало.
Я уже не старался глядеть вниз, на утопавшие в снегу маленькие фигурки друзей. Я крепко вцепился одной рукой за ствол дерева, чуть-чуть пониже того места, где собирался сделать запил, и стал пилить ножовкой чуть – чуть сверху вниз и в сторону, как когда-то учил меня так делать отец: «Определяй вначале, куда дерево повалить. Не жми на пилу, а веди её плавно, - поучал он. - Хорошая пила сама пилит». А отцовская пила, которой я пилил, имела всегда хороший развод зубьев, а сами зубья всегда были остро отточены трёхгранным отцовским напильником.
Наконец, что-то затрещало, дерево подо мной сильно закачалось и изумрудная красавица – вершинка ели, с треском оторвавшись от пилы, понеслась стремительно вниз.
Я едва удержался на дереве и, если бы не сучок, на котором я сидел, зацепившись ступнёй ноги за другой сучок, то вполне мог бы загреметь вниз, вслед за этой зелёной красавицей.
С тех пор прошло много-много лет. Но, до сих пор, вспоминая ту свою ёлку, испытываю определённое чувство вины перед покалеченным мной тогда деревом. Будто бы я в то время ранил не дерево, а живое существо.
Правда, потом в моей голове появляются оправдания: «Ну, простояла бы та ель в глуши, никем не замеченная … Всё равно когда-нибудь её либо на дрова, либо на тёс спилили бы».
Упавшая в глубокий снег ёлка не поломала ни одной крупной ветки.
Запеленав красавицу-ёлку полосатой матрацной наволочкой, мы привязали к её комлю вожжи и тронулись в обратный путь. Мы шли домой по уже проторённому пути, подтягивая ёлку на поводу, будто бурлаки на Волге, с безгрешным чувством полного удовлетворения и гордости за свой неординарный поступок. А она не сопротивлялась, и двигалась за нами по накатанному снегу, как будто сама была санками. И нам, вместе с ней, было уже совсем не в тягость покорять эти обратные восемь, или даже десять, километров.
Потом эта ёлка стояла почти полмесяца в нашей начальной школе и радовала своей красотой ребят и взрослых все зимние каникулы. Кроме того,  эта ёлка, украшает уже не один десяток лет наши памятные новогодние фотографии. А мои, оставшиеся в живых, однокашники, возможно, до сих пор рассматривают свои лица на фоне этой новогодней ёлки-красавицы.

3 января 2017 года.