Две дороги, два пути. Владимир и Александр

                (Фото из интернета)


Этот рассказ о Владимире и Александре.  Оба сибиряки, корнями из соседних сел правобережья красавицы Ангары. У одного не заладился первый брак, где остался сын, второй и вовсе овдовел.  Хорошо, что дети к этому времени были уже взрослыми.   В разные годы присмотрели они себе в жены овдовевших хозяек в заречном левобережном селе и начали новую жизнь в семьях, где каждый из них стал отчимом для троих детей. Прожили герои моего рассказа в одном селе до конца своих дней и ушли в мир иной один за другим за короткий промежуток времени.  На этом схожесть их жизненных дорог заканчивается.



                Владимир.


 "Положил еси нас в притчу во языцeх, покиванию главы в людех."
 (Пс.43; 15)



                Бывает так, что не пришелся человек ко двору. Вроде бы ничего предосудительного не делает, а у всех (или, во всяком случае, у многих) вызывает антипатию и раздражение.  Особенно остро это проявляется в деревне, где все на виду.  Если кто-то где-то раз оплошал, иногда и жизни не хватит отмыть репутацию и доказать, что ты «не верблюд».  А бывает, и повода никакого не надо, чтобы человека осмеять.  Один острослов пошутил, другой подхватил, третий посмеялся, глядишь, вот оно уже и готово – общественное мнение.

                Не приняла деревня новичка-приезжего.  Все-то он делал не так, как было принято.  Да к тому же – интеллигент; со своей, непонятной деревенским, жизненной философией.  Чурался нелегкого сельского труда, за что рядили его и судили соседи на вечерних лавочных посиделках под хруст нескончаемых семечек, не жалея ни семечек, ни своих языков.   Из-за этого и в семье начались конфликты с пасынками.  Жена, раз пережившая вдовство, металась между мужем и детьми.  Дети хорошо помнили отца – хозяйственного, волевого, авторитетного в селе человека, и любое сравнение с отчимом было не в пользу последнего. 

                Раздражала людей во Владимире и его интеллигентность, и его профессия – музыкант.  Ну, что это за профессия! Разве это серьезно? Пиликать на гармошке – этак каждый сможет! А ты вот иди сено с навозом покидай – вот это работа!  На самом деле Владимир был талантливым баянистом и очень любил свое дело.

                Семья Владимира стала предметом деревенских пересудов на долгие годы. Антипатия взрослых к учителю музыки передалась и детям, которые во время уроков со своей стороны тоже «старались», чтобы жизнь Владимиру Михайловичу медовой не казалась.  Хотя большое видится на расстоянии.   Многие воспитанники Владимира, выпускники школы, стыдились своих, мягко говоря, шалостей, которые они позволяли себе (и другим) на уроках пения.  Кто-то просил прощения на выпускном вечере, кто-то через много лет с благодарностью вспоминал и уроки музыки, и хоровые занятия, и кружки с концертами…

                А он проявлял ко всем доброжелательность и приветливость, берег руки.  А как же музыканту без этого? Руки музыканта – это его хлеб.

                Владимир не был идеальным человеком. Все люди грешные…  «Яко несть человек, иже жив будет и не согрешит» (из «Последования отпевания мирян»).  Наверное, его жены и дети рассказали бы эту историю по-другому.  Он – дитя тридцатых, юноша пятидесятых, зрелый мужчина конца прошлого века родился и вырос в безбожной среде, как и многие миллионы его современников.  Но про Бога плохо не говорил…

                «Жизнь человека – непрочитанная книга», – всем знакомы эти слова.   Концовка книги часто бывает неожиданной для читателя.  Насколько же непредсказуема и непонятна для окружающих бывает кончина человека!  Так было и с Владимиром...

                Современные историки называют время завершения прошлого столетия и начало нынешнего - периодом возрождения Православия в России. Многие люди, получив свободу исповедания веры, устремились в церковь.  Священники вспоминают, как были переполнены храмы…  Сейчас уже этого нет…

                В тот период все дети жены и родной сын Владимира, которого они с супругой родили уже будучи немолодыми, один за другим приходят в Православие.  Дома по праздникам, когда семья собиралась за столом, не прекращались споры и дискуссии.  Жена Владимира не сразу, но все-таки смогла преодолеть тягу к утопической мышеловке коммунизма, переосмыслить свою жизнь, жизнь своей страны и стать верующей.

                Владимир в разговорах и спорах не участвовал, часто вовсе уходил к себе в комнату.  Но горячие и пылкие обсуждения были слышны и там.  С годами заметно пошатнулось его здоровье.  Обратился к врачам, те отправили на обследование.  Вердикт был строг – список почти из двадцати болезней, четвертая часть которых были несовместимы с жизнью.

                С этого момента началось восхождение Владимира на его личную Голгофу.  Дети жены приезжали не очень часто, а он, видимо, ждал их приезда.  Уже не прятался в свою комнату и в вопросах веры выказывал по-детски наивное любопытство.  Слушал, качал головой, удивлялся.  В это время и произошло его примирение с пасынками. Они взаимно простили друг другу старые обиды.

                Наладились отношения у Владимира и с односельчанами.  Русский народ горяч, но отходчив и жалостлив, всегда готов встать на защиту слабого, больного или угнетенного.

                Незадолго до конца врачи отправили Владимира в областной центр, на еще одно обследование, которое не принесло ни утешения, ни надежды…  Это понимал и сам Владимир Михайлович.   Поэтому позвонил домой с просьбой:

– Хочу исповедаться.  Пусть Дмитрий приедет…

                Отец Димитрий –  третий из пасынков Владимира. Он прожил с отчимом дольше своих братьев, осиротев в шесть лет. Пожалуй, именно с Дмитрием у Владимира были самые непростые отношения.

                В этой ситуации батюшка принимает единственно верное и мудрое решение.  Он привозит в больницу к Владимиру своего доброго знакомого – отца Александра.  И не потому, что у него остались какие-то обиды на отчима, а исключительно из любви к нему.  Отец Димитрий, имея уже немалый духовный пастырский опыт, почувствовал, что Владимиру трудно будет достойно и до конца искренне исповедоваться, если исповедь будет принимать он сам, ибо «… не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и в доме своем.» (Евангелие от Матфея гл. 13, стих 57).

                Владимир встретил отца Александра со смирением.  Священник принял исповедь, причастил и соборовал больного.  Димитрий долго сидел в больничном коридоре, вспоминая свое непростое сиротское детство, сложные отношения с отчимом, и молился за него, за отчима…

                Когда Отец Александр вышел из больничной палаты, в глазах у него стояли слезы:

– Я никогда в жизни не был свидетелем ТАКОЙ исповеди…

                Через несколько дней Владимир умер дома в кругу близких людей – жены и младшего сына.  Шла Светлая Пасхальная седмица, а день смерти совпал еще и с праздником Благовещения Пресвятой Богородицы.  Будто сам Христос и Божия Матерь благословили раба Божия Владимира на переход в жизнь вечную.

                Организацию похорон, в основном, взял на себя отец Димитрий.  Апрельская земля еще не оттаяла. И мерзляк поддавался только после кострового поджога.  Неожиданно среди весны вернулись настоящие зимние морозы с пронизывающим ветром.  Людей, копавших могилу, батюшка отправлял в теплый салон машины, а сам, скинув верхнюю одежду, брался за лопату и топор.  Могилы в Сибири в холодное время года буквально прорубают в земле. 

                Отпевали усопшего Пасхальным чином.  Многократное и радостное «Христос Воскресе!» лилось, будто, с самого Неба.  Скромный самодельный гроб и деревянный крест, живые цветы на могиле, горячий обед без спиртного, на котором добрыми словами вспоминали Владимира коллеги по работе, соседи, жена и дети.




                Дядя Саня



"Есть пути, которые кажутся человеку прямыми,
но конец их путь к смерти."
     (Притчи Соломона 16;25)



                Совсем другие отношения с сельчанами были у Александра Кирьяныча, дяди Сани.  Дядя Саня вошел в деревенское сообщество так, как будто всегда здесь жил.  Хозяйственный, обстоятельный, с мужицкой деревенской хваткой он вызывал явное уважение и даже почет.   Внешне невысокого роста, но крепкий на вид, он, как сибирский кедрач крепко стоял на ногах, уверенно шел по жизни.
 
                Поднял свое хозяйство, работал в совхозе, пока тот не самоликвидировался на глазах у растерянных людей.  В непростые для деревни годы, вслед за Андреем – молодым первопроходцем в деле освоения земельных паев и соседом по улице, взял и Кирьяныч свои земельные паи. Было ему тогда уже лет под шестьдесят.

                Андрей работал в одиночку, а дядя Саня сколотил артель из молодых семейных родственников и стал ее руководителем.  Не чурался и сам садиться за тракторный руль.  Поля дяди Сани и Андрея оказались по соседству. И поначалу они помогали друг другу советом или делом.

                Но добрые их отношения внезапно прервались.  Однажды, неизвестно из каких побуждений (а теперь уже и не спросишь) дядя Саня оговорил Андрея, и с этого момента будто кошка между ними пробежала.  Слава Богу, умные люди вовремя разобрались и сняли все ложные обвинения.  Но дядя Саня вел себя так, будто это не он, а его оговорили – с Андреем не здоровался и вообще долгие годы почти не замечал.

                Трудно сказать, отчего так осерчал Кирьяныч? Может, от того, что в первое время у молодого соседа дела шли чуть лучше.  Комбайнеры, помогавшие Андрею на уборке, удивлялись количеству полученного урожая:

– Ты, Андрюха, однако, какой-то секрет знаешь, какую-нибудь хитрость?  Не поделишься?

Андрей пожимал плечами:

– Да, какая тут хитрость…  Посевная начинается – я молебен заказываю в церкви «На начало всякого доброго дела», потом с ребятишками крестным ходом обойдем поле, да еще в сеялку горсть освященного на молебне зерна брошу – вот и все «хитрости».

Мужики смеялись, но применять Андреевы «хитрости» на своих полях не торопились.

 
                Южная Сибирь – это зона рискованного земледелия: поздние
заморозки бывали и восемнадцатого июня; ранние заморозки, под осень, случались и в двадцатых числах августа.  Резкие перепады дневных и ночных температур формируют градовые тучи.  Такие осадки при сильном ветре однажды просто «скосили» весь урожай овощных культур и сильно повредили зерновым.  Снегопады в апреле и мае, морозы до тридцати в октябре, шквальные ураганы и пылевые бури из-за вырубленных под корень таежных просторов, – все эти сюрпризы природы не такая уж и редкость в южном Прибайкалье. А в северных районах – и того круче.

                Страшным бедствием приходит засуха.  Когда отметка термометра упрямо ползет выше тридцати, а осадков не случается до сорока и более дней.  Мужики от засухи спасаются по разному.  Андрей – старым проверенным дедовским способом: выстраивает ребятишек паровозиком, каждому вручает икону, а сам впереди – с крестом и молитвой обходит свое поле.  Дети тоненько подпевают, к концу крестного хода валятся с ног, но приходят довольные, хныкать считается стыдным.

                Дядя Саня тоже боролся с жарой.  В пик засухи снаряжал гонцов к пещере, которая находится в нескольких километрах от села и считается местом нечистым и мистическим.  Там гонцы прочитывали молитвы-заклинания и «кАпали» на землю водку, таким образом «задабривая духов». «Капание» – это шаманский обряд, который русский сибирский люд, далекий от своей веры, перенял у бурят. 

                Языческие капища встречаются по всей Прибайкальской и Забайкальской земле. Это, как правило, возвышенные места вдоль дорог.  Путешествующий шаманист останавливается в этих местах, читает (если знает) заклинания, капанием водки орошает землю, не забывая оросить и свое чрево, привязывает цветные тряпицы, ленты, нити на ветки близ растущих деревьев и даже на Православные кресты.  Говорят, что вблизи таких капищ происходят самые страшные автокатастрофы.  Православный люд, проезжая мимо них, старается защититься молитвами «Живый в помощи» и «Да воскреснет Бог».

                Но, вернемся к нашим героям.  Кирьяныч и Андрей, помолившись каждый по-своему, заглядывали на небо: не затуманится ли северная даль, «гнилой угол», откуда чаще всего приходят осадки?  И дождь действительно вскоре орошал растрескавшиеся склоны, принося небольшое облегчение земле, людям и животным.  Деревенские объясняли причину сошедшей благодати каждый в силу своей веры: одни благодарили «духов», другие – Бога.

                Но как-то в засуху, когда промедление с дожем грозило потерей доброй половины, а то и всего урожая, северный ветер пригнал невесть откуда взявшуюся крохотную тучку, и проливной дождь промочил узкой полосой посевы Андрея, словно скальпелем отсекая поле Кирьяныча.  На следующий год история повторилась. Дождь проливался точно по вымеренной кем-то границе, почти не задевая деляну дяди Сани.  Может, с этого момента и стал Кирьяныч как-то по другому приглядываться к Андрею…

                Наступила очередная весна – начало горячей крестьянской поры. Земля, освободившись от снега и лишней весенней влаги, «созрела» и ждала своих пахарей.  Загудели в деревне трактора, которых за последние годы в частных подворьях стало больше, чем в советских хозяйствах.  И рокот этих тракторов не смолкал до самого позднего вечера, далеким раскатным эхом катился к сельской околице.  Выехали в поле и дядя Саня с Андреем. Каждый обрабатывал свою деляну.

                День клонился к вечеру.  Андрей засобирался домой, на обочине заглушил трактор, чтобы осмотреть борону.  Кирьяныч тоже направил свой трактор к краю поля и, проезжая мимо Андрея, вдруг, остановился, вылез из кабины, поздоровался.  Андрей ответил сдержанно.  Много лет они почти не общались, и он не мог понять, что дяде Сане нужно?  С чего бы это такие перемены?

                Но Кирьяныч разговаривал так, будто и не было между ними долгих лет напряженных отношений и непонимания.  Сначала говорили на общие темы – какая в этом году весна, «подошла» ли к посеву земля, о качестве семян и деревенских новостях.  Уже собираясь прощаться, дядя Саня мельком заметил, что скоро едет в областную больницу на операцию.   

– А что за операция? Без нее никак нельзя? – Андрей уже «оттаял» и смотрел не так настороженно.

– Да, – протянул вяло Кирьяныч, – грыжу обнаружили, сказали, что только операция поможет.

Андрей посмотрел на какое-то расстроенное лицо дяди Сани, и ему стало жалко этого пожилого уже человека:

– Дядь Сань, да какая тебе операция?  Грыжа…  Грыжа грыже рознь.  Мой отчим вон сколько лет с грыжей прожил, специальный бандаж носил, а умер совсем от другого.  Я, конечно, не врач, но ты бы подумал.  Сколько тебе лет?  Поди уж за семьдесят?  Ну и живи, сколько Бог пошлет!  Ведь неизвестно, как ты перенесешь операцию… Ведь немолодой уже…

                Вид у Кирьяныча был потерянный. Во всем его облике проступила какая-то обреченность:

– Да я уже и анализы все сдал, целый месяц почти ездил, бумаги собирал…

– Ну и что!  Откажись, если неспокойно на душе…

– Врачи сказали, что операция несложная, люди ее хорошо переносят…

Они постояли, помолчали.  Из села доносился далекий лай собак, хорошо слышный в вечернем пряном воздухе.  Андрею хотелось как-то поддержать старика:

– Дядь Сань, тебе бы перед операцией в церковь на исповедь и причастие сходить…

– Да какая исповедь, я ведь некрещеный…

Андрей, пораженный такой новостью, начал горячиться:

– Тем более тебе в храм надо! Как же ты на операцию некрещеный собрался?  Когда, ты говоришь, операция? Через десять дней?  Так ты успеешь!  В это воскресенье и поезжай креститься.

Дядя Саня махнул рукой:

– Поздно уже мне креститься.

Андрей горячился все больше:

– Как же поздно? Креститься никогда не поздно!  Представляешь, после крещения все твои грехи сгорят, испарятся!  Душа будет чистая, как у младенца!  С чистого листа жить начнешь…

Кирьяныч отвел глаза:

– Поздно уже…

– Говорю же тебе, что не поздно!  Хочешь, я сам в храме договорюсь насчет твоего крещения?  Хочешь? Позвоню и договорюсь!  А ты приедешь и покрестишься.  Перед операцией тебя батюшка и с краткой огласительной беседой окрестит.

Голос дяди Сани осип и был почти не слышен:

– Поздно…

Он заторопился, стариковской походкой дошел до трактора, с трудом взобрался по ступенькам, махнул из кабины рукой, будто прощался, и тронулся с места.  Андрей стоял и задумчиво смотрел ему вслед.  Будто потянулась душа у дяди Сани… Больше они не увиделись.  Через десять дней во время операции у Кирьяныча случился инсульт, и он умер на операционном столе.

                Похороны были хорошие.  Жена, дети, родственники постарались, чтобы не стыдно было, чтобы не хуже, чем у людей – красивый гроб, море венков, мраморный памятник, богатый горячий обед, ухоженная могила…



                Владимир и Александр.  На могиле одного из них стоит деревянный крест с маленькой иконой, повязанный рушником; на могиле другого – гранитный глянцевый памятник.  Две дороги, два пути…