Глава 26 Улыбка

Много я в своей жизни перевидала разных улыбок.

Одно время в диетической столовой  работала уборщица — она протирала столы, убирала посуду, и на губах у нее всегда была улыбка. Меня это удивляло. Приглядевшись к ней, я увидела, что это приклеенная улыбка — как у девушек на конкурсе красоты. Потом мне рассказали, что у этой женщины два сына сидели в тюрьме за убийство.

Помню в школе на родительских собраниях одну шумную маму. Ее всегда было слышно. Наша учительница выговаривала ей: «Почему у вашего сына нет носового платка?», на что эта статная видная женщина парировала: «А у нас сроду в семье сопливых не было». При этом она разразилась громким заразительным хохотом. Но за ее смехом скрывалась трагедия: ее старшего сына расстрелял в армии дезертир, который вырвал у него автомат.

Как-то в очереди одна женщина уговаривала другую: «Мария Ивановна, встаньте впереди меня, купите» — и искренне так улыбалась. Потом она мне сказала:
— Это наш врач.
Я говорю:
— Это хорошо, что у вас добрые отношения.
— Да ну ее, вредная такая! Ходит в наш дом, я прошу ее: зайдите ко мне заодно, померьте давление — ни за что не зайдет.

В кабинете знакомого стоматолога висели две фотографии. Бабушка и дедушка, улыбаются во весь рот, у каждого по одному зубу -  профессиональный юмор протезистов.

Помню у одного моего знакомого была улыбка-гримаса: лицо принимало какое-то болезненное выражение — то ли больно человеку, то ли он вот-вот заплачет.

Моя память сохранила много улыбок, но есть улыбка, которая мне запомнилась особо. Это было в Париже, вернее, рядом с Парижем — в Дисней-Ленде. 14 июля 1998 года, День Бастилии. Идет парад платформ с диснеевскими героями, и в конце его процессия служителей в парадных мундирах с блестящими позолоченными пуговицами. Они завершают шествие, наматывая на барабаны белые шнуры. Все это контролирует огромный, массивный африканец с чарующей белозубой улыбкой. «Пардон, мадам, бонжур, мадемуазель». Я еще подумала — какой счастливый человек!

И еще одна улыбка, которая всегда со мной, — улыбка моей второй матери — тети Зинаиды Петровны. Милая, естественная улыбка с какой-то ноткой застенчивости. Эта незаметная женщина была для меня воплощением любви — самой преданной, самой всепоглощающей. При жизни Зины я часто уставала от ее зорко следящих глаз, въедливости и занудливости. Но всегда было ощущение — любовь тети вечна, она молится за меня. Ее нет, а ощущение той безграничной любви и заботы останутся со мной, пока я жива.