Глава 4 Золотов

Из дачных знакомств самым сильным воспоминанием является наш сосед по даче Валентин Васильевич Золотов — полковник в отставке, фронтовик.

С ним и его женой Алиной Иосифовной — пухленькой ухоженной брюнеткой с темными лукавыми глазами — мы познакомились, когда я была уже подростком. Папа подружился с соседом и потом они старались снимать дачи неподалеку друг от друга. Валентин Васильевич воевал в артиллерии, получил тяжелое ранение в голову — помню глубокую вмятину у него на виске. Тогда я не понимала, насколько трагична жизнь этого человека.

После комиссования бывший полковник еще мог видеть, но постепенно зрение его оставляло. Сначала он видел все как в тумане, затем с трудом различал только силуэты, в конце концов наступила полная темнота... Я больше помню его с палочкой, когда Валентина Васильевича сопровождали жена или мой папа..

Уже будучи слепым, он обучился игре на гитаре. Три раза к нему приезжал учитель, а после этого наш сосед часами сидел и подбирал аккорды. Мне он говорил: «Главное — набить мозоли на кончиках пальцев». А еще Валентин Васильевич мог долго бить ребром ладони по краю стола, объясняя: «Eсли натренировать руку, можно ударом сломать шею». Наверное, это из боевых искусств Востока.

Наш сосед редко бывал один. К нам на участок собирались дети, подростки-дачники, и все слушали, как он рассказывал или пел, аккомпанируя себе на гитаре. Мне он напоминал Дон Кихота — высокий, худой, весь внутренне собранный. Ничего в нем не было комического, но если он был окружен детьми, постоянно раздавались взрывы хохота.

Он пел нам много песен, при этом сам он не улыбался, а мы ухохатывались до упаду.

Например:

Расскажу те, Катерина,
Как надысь с моим Петром
Посмотреть живу картину
Мы отправились вдвоем.

Это о посещении немого кино. Когда на зрителей на экране помчался автомобиль:

Тут я сильно испужалась,
Соскользнула — и на пол,
А дурак-то мой, Петруня,
Ухватился за подол.

А когда жена выбежала из зала и посмотрела в зеркало:

Как пред зеркалом предстала,
Я гляжу: великий грех —
В красоте своей стояла
Я без юбок, без обех.

(Тогда под нижней юбкой ничего не надевали.)
Я эти песни запомнила на всю жизнь.

Ты вспомни, Акулька, мгновение,
Нам волновавшее кровь,
И первое наше сближение,
И первый намек на любовь.

Ты пойло коровам носила,
Я чистил там скотный сарай,
Ты на ногу мне наступила,
Как будто совсем невзначай,

А я тебя, дура, лопатой
Стыдливо огрел по спине,
Ты сказала мне: «Черт полосатый!» —
А сама ж улыбнулася мне.

Он пел старинные студенческие песни:

Вот гимназисту нужен ром,
Когда идет он на экзамен,
Чтоб ошибиться он не мог,
Сказать, что был Христос татарин.

По рюмочке, по рюмочке
Налей, налей, налей
По рюмочке, по маленькой
Чем поят лошадей...

Или шлягер 30-х годов о «школе бальных танцев Соломона Пляра»:

Кавалеры, не хватайте дам вы
Ниже талии, вам говорят.
Три шаги налево, две шаги направо,
Шах вперед и шах назад.

Посмотрите, вон там мальчик Боря.
Шах вперед и шах назад.
На полу он понаделал море.
Два вперед, опять назад.

И много чего еще занятного он мог рассказать. Дети от него не отходили.

Валентин Васильевич был прирожденным педагогом-организатором. Он постоянно ставил какие-то спектакли и концерты для дачников. Артистами были дети дачников.

У меня был номер — танец с мячиком. Конечно, от волнения я его выронила и полезла искать в кусты. Пластинка играет, я вылезаю с мячиком — музыка закончилась, и я кланяюсь. Никаких замечаний он не делал.

В основном в представлениях участвовали девочки. А мальчики вообще стеснялись выступать, так что девочкам приходилось играть и мужские роли. Актеров явно не хватало. В пьесе «Двенадцать месяцев» я играла две роли — мачехи и королевы. Таланта у меня не было, но текст я знала, а мама мне сшила платье из занавески с большими бантами. На фотографии сзади скромно стоит наш режиссер, который нас организовал и которого мы слушались беспрекословно. А мы даже не задумывались, что ему это стоит.

Я была к нему ближе, чем другие дети, так как мы жили за стеной. Я читала ему газеты или пела. Всегда любила петь просто для себя. Мне очень нравилась партия Периколы: «Во дворце так угощали, подаркам ценным нет числа...».

Иногда в летний вечер мы прогуливались с ним по нашей улице, выходили на полянку, и он всегда говорил: «Расскажи, какой сегодня закат». Я поворачивала его лицом к уходящему солнцу и пыталась рассказать, какие облака, какие у них края, как меняется цвет солнца... Но как это опишешь? Я замолкала, а он долго и, как мне казалось, очень долго смотрел невидящими глазами вдаль. При этом лицо его оставалось непроницаемым и спокойным. А потом говорил: «Ну, давай возвращаться».

Редко и только в выходные папа и Валентин Васильевич пели вдвоем, подыгрывая себе на двух гитарах. Красивый баритон папы и глуховатый бас В. В. хорошо дополняли друг друга.

Вот вспыхнуло утро, румянятся воды,
Над озером быстрая чайка летит.
Ей много простора, ей много свободы,
Луч солнца у чайки крыло серебрит. 

И чайка, погибшая от безвестного охотника, и девушка, которая отдала жизнь, и любовь, и этот вечер находили отклик в моей душе. Вспоминается: мы слушаем задушевную песню и подходят люди, чтобы подпеть...

Вечерний звон, вечерний звон,
Как много дум наводит он,
Бом-бом-бом-бом! —

Как мне это нравилось!

Как-то друзья — папа (к тому времени он вышел на пенсию) и В. В. (это была его идея) — решили написать повесть об электрическом глазе, который поможет незрячим людям. В. В. видел проблему как инженер, а папа в качестве соавтора должен был художественно оформить эту идею через сюжет, образы и так далее..

Папа все записывал. Я видела эти творческие муки. В. В., конечно, давил на техническую сторону, развитие науки, но папа не поддавался. Он ответственно относился к художественному оформлению идеи и не хотел быть пассивным секретарем, пишущим под диктовку. Он многое придумал: героев, диалоги.

Заканчивались эти споры одним и тем же: красный, разгоряченный папа бросал карандаш, убегал в лес успокаиваться, а невозмутимый В. В., подобный монолиту, долго еще сидел за столом, видимо, мысленно совершенствуя свое детище.
Каждый из них по-своему был прав, но дуэт не сложился — повесть осталась незавершенной. Хорошо, что разногласия не разлучили их. В Москве папа приезжал к нему. К сожалению, В. В. скоро умер от рака горла — в последнее годы он много курил.

Я никогда не забуду этого замечательного человека, который, потеряв здоровье, поддерживал во всех окружающих оптимизм и делал жизнь интересней.