Признание

«Знаете, что, Мехроб-ака? Бедную Озоду какой-то подлец завлек в свои сети. Озода родила сына, но никто в кишлаке не знает, чей он. Некоторые подозревают пастуха Фармонбека...

- Неужели... Что за времена?.. Действительно, тот, кто это сделал, настоящий подлец!»…

Больной Мехроб лежал в постели возле главного столба памирского дома – «хаситана», смотрел на потолок - «чорхона» и вспоминал разговор с Гулбарг, своей землячкой, который произошел 20 лет назад.

Двадцать лет… Легко сказать... Теперь он - отец взрослого сына. Сына, имеющего отца, но выросшего без него.

Невольно перед глазами прошло его детство...

Однажды он возвращался из школы со своими одноклассниками. На обочине дороги толпа детей, препираясь, играли. Любопытный Мехроб подошел к мальчику, радостно «водившему» машинку, и спросил:

- Мирзо, это правда, что у тебя нет отца?

Мальчик, понурив голову, посмотрев исподлобья, сквозь ниспадавшие на глаза волосы и тихо сказал: «Не знаю».

«Может, и мой сын Алидод, так же, как и Мирзо, неоднократно встречался с осуждающими взглядами своих сверстников. Несомненно. Действительно, если я сейчас случайно увижу Алидода, узнаю ли его? Ведь я видел его всего лишь раз, когда бывал в кишлаке после смерти матери» – сам себя спрашивал Мехроб.

Во дворе шел мелкий дождь. По просьбе Мехроба занавески на окне были раздернуты. Мехроб любил дождливые дни. В такие дни он становился задумчивым. Звук непрерывного мелкого дождя уносил его в далекое прошлое...

Его покойная мама любила Озоду как свою дочь. «Озоде Бог дал красоту пери, не говоря уже о ее добродушие и смышлености. Бедной девочке Бог не дал только способность говорить, а не то я бы женила на ней сына», - говорила она...

Нить раздумий Мехроба оборвал приступ острой боли. Посмотрев на жену, склонившуюся над ним, Мехроб прикусил губы. Двенадцатый день он лежал в постели больной, и в течение этих дней Савсан и его брат Дороб не отходили от него. Два дня как Мехроб ничего не ел и пил только воду. Вопреки утешительным прогнозам и советам их сельского врача, ему не становилось лучше. Его губы потрескались, в некогда блестящих глазах остался лишь слабый отблеск от былой жизни. Больной не мог шевелиться. Дороб по его извиняющемуся взгляду понимал и поворачивал его с одного бока на другой. Боль немного отпустила его, и Мехроб вновь погрузился в свое прошлое...

Как будто все было вчера. Услышав о том, что жена получила путевку в санаторий «Авч», он обрадовался вместе с ней. Поутру они вдвоем отправились в дорогу. Занимался солнечный, весенний день. В отдаленном уголке неба лениво плавали белые облака, похожие на необычных верблюдов. Природа была одета в нежно-зеленое одеяние. Подснежники красовались на холмах, косогорах и по краям дороги. Местами встречались островки еще нерастаявших снежных лавин. Устроив жену в санатории, Мехроб сел за руль машины и пустился в обратный путь.

Машина монотонно шла вперед. До Хорога осталось каких-то 50 километров. Темнота черным покрывалом медленно окутывала все вокруг. Извилистая дорога перевала Завор местами была настолько узка, что по ней ели проходила лишь одна машина. Он проехал очередной поворот и увидел вдалеке свет фар приближающейся с большой скоростью машины. Несколько раз Мехроб фарами дал предупредительный сигнал. Но машина приближалась, не сбавляя скорости. «Неужели водитель пьян? Нет, надо быть умалишенным, чтобы на перевале водить машину в таком состоянии», - не успел подумать он, как раздался резкий звук, пронзивший темноту. Из его глаз словно посыпались тысячи искр, и он постепенно погрузился в реку забытья.

С трудом открыв глаза, Мехроб осознал, что находится в больнице. Грустные, обеспокоенные лица коллег испугали его. Кошки скребли в душе, он захотел встать. Не получилось. Как будто все тело было чужое и не слушалось его.

Через неделю Дороб, по совету врачей, отвез Мехроба в кишлак. «Ему будет лучше дома», - сказал, прощаясь, главврач Доробу.

... Сегодня Мехробу стало лучше. Выпил немного бульона, потом поговорил с теми, кто пришел навестить его. Однако предупредительные слова старика Гуломали заставили Дороба задуматься. Старик, не утаивая ничего, сказал родным Мехроба, когда прощался, чтобы те не отходили от него. Мехроб с помощью Дороба немного привстал. Затем, словно ища кого-то, внимательно посмотрел на каждого присутствующего.

- Брат, хотите что-то сказать?

- Да. Хочу увидеть Озоду и Алидода.

Все, кто был в комнате, с удивлением смотрели на Мехроба. Часто вздыхая, он, значит, поэтому с надеждой в глазах смотрел на входную дверь.

Прошло еще немного времени, и в дом вошли Озода с Алидодом. Озода кивком головы поздоровалась со всеми и подошла к постели больного. Это была высокая, красивая женщина, приблизительно, сорока лет. Алидод - двадцатилетний молодой человек, и если внимательно посмотреть на него, без труда можно найти сходство с Мехробом. Оба - высокие, черноглазые, чернобровые и кучерявые. Присутствующие в ожидании их встречи сидели молча, словно набрав в рот воды.

Минуты тяжелого затишья, наконец, прервал Мехроб. Чужим для себя голосом он спросил:

- Алидод, это ты? Подойди, сядь, - и нервно добавил: - Ты должен знать правду. Невозможно закрыть солнце подолом платья, да и часы моей жизни уже сочтены.

Мехроб, с трудом повернув лицо в сторону сидящих, произнес:

- Алидод - мой сын. Он не знал об этом, да и никто не знал, кто его отец.

Алидод побледнел. Он с изумлением посмотрел сначала на Мехроба, потом на свою мать. Озода, не вытерпев острого взгляда сына, склонила голову.

Мехроб, скорчив лицо от боли, продолжил:

- Я и Озода выросли вместе. Она была глухонемой от рождения. Когда я в первый раз пошел в школу и не увидел ее рядом с собой, заплакал, что нет Озоды.

Прошли годы. Однажды я пошел отдыхать на Сабзкул. Природа там красива и таинственна. Водопад спешно течет вниз со скал, разбиваясь на миллионы капель. Вокруг озера и водопада были заросли смородины. Я лежал под тенью смородины и читал Хафиза. Неожиданно услышал треск ветки, и я увидел, как среди ив, на краю водопада показалась настоящая пери. Одетая во все белое, она грациозно, словно паря над землей, «подплыла» к водопаду. Сняв тюбетейку с головы и разувшись, она подошла к воде, распустила волосы и изящными движениями тонких рук стала мыть их под струями водопада. Я спрятался за зарослями смородины и, пораженный такой красотой, стал наблюдать за ней. Вдруг пери повернулась ко мне лицом. От радости я тихо вскликнул, так как этой таинственной пери была Озода.

Невольно, словно подталкиваемый чьей-то неведомой рукой, я оказался перед ней. Водопад, сталкиваясь с камнями, пел свою чарующую песню. Я, Озода и звуки этого волшебного водопада слились в одно целое...

Ближе к рассвету мы вернулись в летовку. По возвращении Озода подарила мне сверток с парой шерстяных бартангских джурабов. В тот миг я понял, что жизнь без этой рукодельницы будет тяжким для меня мучением.

Нехотя я уехал в город учиться, стал студентом. Но все это время мне было очень тяжко не видеть мою Озоду. Несколько раз я хотел бросить учебу, но слова мамы: «Сынок, учись, такова была воля твоего отца» останавливали меня. Так прошли осень и зима, а следом наступила прекрасная весна.

Однажды, выйдя из библиотеки, на остановке я встретил Гулбарг - дочь дяди Равшанбека, моего земляка. По ходу беседы спросил у нее о новостях из кишлака.

- В кишлаке почти нет никаких новостей. Хотя, знаете, Мехроб-ака, бедную Озоду какой-то подлец завлек в свои сети. Озода родила сына, но никто в кишлаке не знает, чей он. Некоторые подозревают пастуха Фармонбека. Сейчас по кишлаку ходят такие слухи. Какое несчастье! Тетя Гулбону умерла, а ее брат хотел убить Озоду. Хорошо, что люди встали на ее защиту, а то, Бог знает, чем бы все закончилось, - рассказала Гулбарг.

- Неужели?.. Что за времена?.. Действительно, тот, кто это сделал - настоящий подлец, - дрожащим голосом сказал я.

В ту ночь я не мог уснуть. Понял, что в несчастии Озоды виноват только я.

- Ты узнал про своего отца только что, а я всю жизнь мучился от горечи бездетности. Что ж, видно, такова судьба, сынок. У каждого греха есть свое наказание, - голос Мехроба задрожал. В его глазах появились слезы.

Затем он многозначительно посмотрел на Савсан. Та с заплаканными глазами принесла и поставила перед Озодой сверток. Внутри свертка были те самые джурабы. Озода узнала джурабы, некогда ею связанные для Мехроба. Она долго гладила их, внимательно разглядывала узоры, и, неожиданно закрыв ими лицо, стала беззвучно плакать.

Мехроб хотел было сказать что-то, но голос становился все тише и тише. Говорить ему было все труднее и труднее.

- Алидод, сынок, прости меня... Я поступил подло с твоей мамой... Подло... -Дрожащий голос Мехроба оборвался. Алидод, тихо вскрикнув, выбежал из дома. Прислонившись спиной к столбу веранды, он горько заплакал. Дом, полный народа, был безмолвен.

С трудом собрав последние силы, Мехроб тихо прошептал:

- Прости меня, сынок... Мой Алидод... Скажи своей маме, чтобы простила меня. Я ее люб...

Озода, низко склонив голову, гладила джурабы, и на них тяжелыми каплями падали слезы…