Часть 3

   Я почему-то вспомнил, как в одном из фильмов хитроумный грабитель поднял гараж автокраном. За этим воспоминанием последовало некое озарение, которое я и высказал Гамлету.
   - Я в вас не ошибся, - сказал он.
   - Но я ещё ничего не сделал.
   - Вы даже не представляете, как много уже сделали.
   Я пожал плечами.
   - А чем, собственно, важно попасть в архив?
   - Есть ящик Пандоры, известный всем, хотя и не ящик, но это неважно.
   - Есть? – переспросил я.
   - Конечно. Хотя эту историю воспринимают как миф древних греков, тождественный библейскому событию, в котором участвовали Ева, змей и яблоко. Но ящик… всё-таки ларцом будет называть его вернее, есть. Как есть и другой ларец, другого свойства. О нём знают… не все.
   Я загордился тем, что попал в число избранных.
   - На дне ларца Пандоры была надежда, среди стаи несчастий и мерзостей. Можно по-разному на это смотреть: надежда – спасение, умиротворение, а может и так, что надежда – ложь, пелена, отвлекает от истины. Вот и во втором ларце… Быть может, там все блага мира, но никто не знает, что найдёт на его дне, вернее, что увидит.
   - Это всё интересно, но причём здесь архив? – поинтересовался я.
   - Информация скрывается разными способами: её можно скрыть и на века, её можно уничтожить, а можно и, как гениальную картину, покрыть слоем дешёвых красок. Для меня архив в каком-то смысле – это тот самый ларец.
   - Но у всякого замка есть ключ, он у кого-то хранится.
   - Бесспорно.
   - И вы знаете, у кого?
   - Знаю.
   Я вопрошающе смотрел на Гамлета, но он, по-видимому, не желал прямо отвечать на вопрос и опять принялся ворошить бумаги.
   - Хорошо, я приму это к сведению.
   Чего ещё я мог сказать?
   - Да, всего хорошего, - сказал он и кивнул головой, не глянув в мою сторону.

   Разговор с Гамлетом скорее озадачил меня, чем прибавил энтузиазма. Я ожидал более тесного взаимодействия, даже совместной работы.
   Я почти закончил разработку пленки для Ягановой, только не давал стабильной работы люминесцентный слой, но это было делом времени. Я был уверен, что Яганова будет довольна. Как всякого, меня вдохновлял и возбуждал успех и следующая за ним благодарность, пусть в самой простой форме. Детям необходимо поощрение, но взрослым оно нужно не меньше. Человек должен добиваться успеха. Мне даже стало жаль Утюга.  Впрочем, он пусть сам решает за себя. Говорят, неудача подстёгивает, мол, неудача – трамплин для сильных. Возможно. А удачи хочется. Чтобы подниматься, как по лестнице к новым удачам, а не лететь в пропасть, выживать, цепляясь за всё, пусть самое ненадёжное, до чего дотянется рука, и выкарабкиваться, ломая и разрывая у себя всё, что мешает этому. Для полёта нужны крылья, а не переломанные кости. Откуда берутся крылья? Они рождаются. В муках. А для этого нужно всем существом погрузиться в суть полёта, но и дать вызреть. Не вырастут крылья, коль лежать на печи, не расправятся они, коль в них не верить, не поднимут и не понесут, когда нет надежды, и пелена в глазах застилает взгляд.

   В дверь постучали. Я недовольно поморщился, откладывая карандаш. Писать черновики я предпочитал именно карандашом. Поморщился от чего? А кому понравится, когда его отрывают от непростого дела, прерывание которого грозит не только обрывом цепочки мыслей, но и полной дезорганизацией процесса, отчего порой приходиться возвращаться в самое начало. Никто не считает попусту потерянное время жизни, видимо, его много.
   Тем не менее я громко сказал:
   - Вход свободен!
   В комнату вошла Света, и я мигом исправил выражение лица на дружелюбное.
   Она выглядела растерянной, будто ещё не очнулась после захватывающего причудливого сновидения.
   - Ничего не понимаю, - сказала она, глядя на меня, но при этом будто разговаривая сама с собой. – Говорят, наш отдел закрывают.
   - С чего ты взяла?
   - Архаичные технологии не в тренде.
   - Чушь какая-то. – Я даже привстал. Но тут же спохватился и обратно откинулся в кресле в позе вождя народов. – Это слух и не более того!
   - Я знаю, что слух, а что факт, - уверенно, но по-прежнему растерянно сказала она.
   - Но факт – это то, что свершилось, - попытался я возразить.
   Выражение её лица изменилось: теперь она насмешливо смотрела на меня.
   - Формально да. К нам приедет комиссия, чтобы расследовать деятельность и эффективность. Решения комиссии ещё нет. Но оно будет. Они сами ничего не решают – им всего лишь нужно создать видимость.
   - Видимость у нас любят создавать. Непонятно только, зачем. Ведь мы всё равно останемся при своём мнении. Итак, возможны варианты, - весело сказал я.
   Она опять растерянно, но уже с надеждой посмотрела на меня.
   Я же придал и лицу, и позе глубоко деловой вид, даже взял лист бумаги и карандаш.
   - Итак?

   На следующий день на информационном стенде в вестибюле НИКАВО появился приказ некоей организации, которую так и хотелось окрестить Главсамхамфигвамнадзором, о проведении проверки.
   Народ, мельком взглянув на стенд, проходил по своим делам. Я стоял в стороне, искоса наблюдая за проходящими, но когда от стенда отошёл Афоня, окликнул его.
   - Ну как? – спросил я, кивнув в сторону стенда.
   - Да, мало было этих проверок! – Он махнул рукой. – Всем наплевать на это.
   - Думаешь, все будет безобидно?
   Афоня насторожился.
   - Ты что-то знаешь?
   - И кто об этом меня спрашивает? – съязвил я.
   - Ты же знаешь, сапожник всегда без сапог.
   - Я-то знаю, кого обычно называют сапожником, - усмехнулся я, не жалея самолюбие Афони.
   Он запыхтел и задергался, как заяц-трясогузка.
   - Пойдём! – неожиданно он схватил меня за руку и потащил за собой.

   Егор, подрыгивая ногой, сидел, с наушниками в ушах, на столе и дирижировал паяльником.
   - Включай! – с порога заорал на него Афоня.
   Наушники выскочили из ушей Егора.
   - Не понял.
   - Включай, - уже тише, но тоном, не терпящим любых возражений, сказал Афоня.
   - Всё равно не понял.
   - Чего ты не понял? Тут, может, вопрос жизни и смерти.
   - Чьей?
   - Нашей. Всех нас.
   - А что случилось?
   - Про проверку читал?
   - Читал. И что тут особенного?
   Афоня посмотрел на меня так, будто мы с ним были допущены к великой тайне бытия, а Егор был наивным подростком, делающим по жизни первые шаги.
   - Включай, - повторил Афоня. – Вот и узнаем.
   - Не включу.
   Егор слез со стола и наставил паяльник наперевес, как оружие, готовый к защите границы родины от беспощадного врага всеми средствами, в том числе и подручными.
   Я понял, что происходит, и принялся их успокаивать и отговаривать от резких движений, благо Афоня оставил мою руку в покое.
   - Тогда что ты предлагаешь? – накинулись они на меня оба.
   - Ситуация сложнее, чем обычно. Комиссия, которая приедет – это руки. А нам надо дотянуться до головы.

   НИКАВО затих, будто готовился к обороне, и только Джафар твердо и уверенно печатал шаги.
   Я уже давно подключился к его смартфону и следил за его перемещениями в здании и не только. Но толку от этого не было. Вот и сейчас он поднялся на второй этаж и проходил мимо кабинета Гамлета, будто петляя. «Танцует что ли?». А вот он зашёл и задержался в бухгалтерии. Я наблюдал, временами поглядывая на монитор, как он ходит по зданию. Пирожок с капустой не совсем гармонировал с чаем, но мне это нравилось. И тут я чуть не поперхнулся, поскольку Джафар остановился в коридоре первого этажа в том самом месте, где я появился в здании, пройдя через архив. А дальше мой навигатор потерял его. «Неужели он вошёл туда? Каким образом? Вот это фокус!».
   Я вприпрыжку отправился к Гамлету.

   Глаза его загорелись.
   - Я не сомневался в этом.
   - Вы сможете разгадать ключ? – спросил я с надеждой.
   - Это было бы несложно, если бы он сам был фигурой, то есть носителем. А он всего лишь тень. Тень плоская и монохромная. По тени нельзя определить того, кто её отбрасывает.
   Уж очень он был пессимистичен. Я всерьёз засомневался, что от него может быть толк в этом деле.
   - Я буду думать, - сказал он.  – А вам советую вспомнить мой совет о восстановлении событий, предшествующих вашему проникновению в архив.
   Ну, думай, - я почти разозлился и едва сдержался, чтобы не хлопнуть дверью. Советует он! А почему Джафар таки боится Яганову? И решительно направился в отдел архаичных технологий.
   - Я могу, - сказала она. – Поэтому он старается не приближаться ко мне, а уж прикоснуться ко мне для него равносильно тому, чтобы броситься в плавильную печь. Хотите испытать? – она уставилась в мои глаза.
   Не сказать, что я прореагировал равнодушно или рассмеялся в ответ. Я точно занервничал, может, даже завибрировал. Это, понятно, был не страх.
   Мерзко, когда в тебя залезают, что-то в тебе ковыряют, смотрят, например, в видеоэндоскоп, что там не так, а потом грубо руками раздвигают и изучают: а тут что такое? а тут? а не сказать ли ему, что всё так плохо, а спасение – что-нибудь отрезать, хотя потом оно может опять отрасти, так придётся еще разок резануть – удалить лишнее, ненужное, атавизм.
   У кого-то и голова атавизм.
   В общем, не обрадовался я этому обстоятельству и сказал:
   - Я вам верю, и готов представить доступ к его телу.
   Она рассмеялась.
   - Это ещё никому не удавалось.
   - Вот как? Обойдусь, - самонадеянно заявил я.
 
   Первой мыслью было подсыпать ему снотворного, но с ней я быстро распростился, ибо не входил в круг доверенных до такой степени.
   - Однажды я был свидетелем, - сказал Афоня. – Он не пошёл на зелёный светофор на пешеходном переходе, а остался на месте. Тот, кто стоял рядом с ним, сделал несколько шагов, и его сбила машина. И ещё: он не ездит в общественном транспорте.
   - Трудный случай, - согласился я.
   - Да, он дистанцируется ото всех.
   - Но я ему зачем-то нужен.
   - Ты другой. Ты как сосна на дачном участке среди яблонь, слив и прочих плодово-ягодных.
   - Хочешь сказать, что от меня нет никакой пользы?
   - Типа того… Ты сказал, что нужен ему?
   - Боюсь, что сейчас это поздно. Но ведь ходит он, как все люди, в поликлинику, в парикмахерскую…
   - Не думаю.

   Гамлет разговаривал по телефону. Я стоял у окна и смотрел на пасмурное небо. Какие-то неясные негармоничные ощущения тревожили меня, и я не мог уловить, в чём тут дело. Гамлет подошёл ко мне.
   - Страх. Страх разрушает защиту. Пусть на время.
   - Осталось понять, что его может испугать, - неуверенно сказал я.
   - Человек не может не быть человеком.
   Ох уж это мне человек!  Было бы занятно его понять. Кто понял, поднимите руки или сделайте шаг вперёд. Врачи, которые изучают его нутро, не могут понять, что, как и отчего. Философы исписали тонны бумаги, истратили мегаватты энергии в мозгах. И каков результат? Смешно. Человек остаётся… Вот именно, что остаётся. Ему положено грешить. Если не будет грешить… Но те, кто грешат, спросят, а что есть грех? Кому верить-то? А скажи про страшный суд? Многие его боятся, хоть и не все верят в него. Что происходит, когда в сердце проникает страх? Нет, сначала как он проникает? Где находит брешь?
   Я точно не хватанул ничего лишнего, но видение возникло: сверкнула молния, но гром так и не докатился; сильный ветер согнул деревья, которые только казались несгибаемыми, и погнал тучи, а они понеслись, как навёрстывающий опоздание скорый поезд; насыщенный кислородом воздух ворвался в ноздри, закружив голову; глядя на потемневшее тучами небо и почувствовав одновременно нытьё в давно ушибленной лодыжке, а перед глазами зажглись и поплыли слова... те самые.
   А не об этом ли говорил Гамлет? Я лихорадочно стал записывать вспомнившиеся слова.

   Я, конечно, не присутствовал при прибытии комиссии, но по разговорам, решил, что это могло выглядеть примерно так.
   Комиссия вышла из микроавтобуса – можно было бы так сказать. Но выглядело это не столь обычно. Сначала вылетел высокий человек с непропорционально короткими ногами, размахивая руками, будто от чего-то отмахивался. Следом за ним выполз второй, хватаясь руками за края дверного проема. Выполз и, сделав пару шагов, замер. Третий просто выскользнул и стал хаотично перемещаться между и вокруг коллег.
   Джафар невозмутимо подошёл к каждому и пожал руку.
   - Рад приветствовать высокую комиссию. В нашей гостинице для особых гостей вам будет комфортно отдыхать и работать, если понадобится.
   Тот, что выполз, недовольно и с угрозой сказал:
   - Понадобится. Мы не на курорт приехали. Или у вас тут весёлая тусовка?
   - Мы от вас ничего не скрываем.
   - От нас и не скроешь, - заметил шустрый, и тут он так лязгнул зубами, что Джафар вздрогнул. – Сожрём, - и шустрый хрипло заржал.
   Длинный, вытягивая шею, оглядывался по сторонам.
   - А у вас тут ничего. Зелёный городишко, - сказал длинный. – Хотя название у него какое-то странное.
   - Да, наш город молодой и потому он современный и просторный.
   - Не заговаривайте нам зубы, - проскрипел скользкий. – Знаем мы и про тихий омут и ещё кое-что.
   - Прошу, - Джафар протянул руку в сторону двухэтажного здания за забором.
   Любые слова, как он решил, эти люди будут истолковывать по своему настроению. Слово – это зеркало. Слово – шаг в безлунную ночь. Слово – костёр. Слово – лёд. Слово – многоугольник в поверхности Лобачевского. Бесконечное число определений этому. 

   Я протянул Свете свой рукописный листок.
   - Тебе ни о чём это не говорит?
   Она взяла его, внимательно посмотрела и сказала:
   - Бред какой-то! – Она протянула мне листок обратно.
   - Как! Я думал, что это заговор, которым ты излечила боль в моей ноге.
   - Чушь! Этим точно ничего не излечишь.
   - Странно, - сказал я, подумав, что у меня-то боль прошла. – Тогда что же это?
   - Откуда это вообще взялось?
   - Видение было.
   Она задумалась, видимо, к видениям относилась серьезнее.
   - И часто это у тебя бывает?
   - Совсем нет.
   - Тогда одно из двух: или что-то очень и очень важное, например, послание, или мусор, отходы, выбрасываемые головным мозгом.
   - Как-то не хочется иметь мусор в мозгах.
   - Не обольщайся, - сказала она и взяла меня за руку. – Ты мне и таким нравишься.
   - Да уж. Глядя на вас, я научился верить в мистику.
   - В мистику верить не нужно. Мистика – это то, что не имеет объяснения.
   - Вот как!
   Я точно не мог с этим согласиться, но пазлы моего сознания разлетелись, перемешались и лежали грудой, глядя на которую надежда собрать их не может родиться. Хотя, чему я удивляюсь? Разве есть объяснение всем обыденным вещам, разве всё мы понимаем в нашей жизни?

   Гамлет шевелил губами, читая написанное мной.
   - Не очень…
   - Замок то исчезал, то появлялся, - уточнил я.
   - Вот-вот. Ну, и ладно, ведь сработало же. Какая б ни была глупость, лишь бы помогло.
   Вдруг он замолчал и замер.
   - А потом, что было потом, когда вы вышли из архива?
   Тут я, выпучив глаза ответил:
   - В коридоре оказался Джафар.
   - Кто-кто?
   - Я так называю финансового директора.
   - Ага!
   За стеной послышался топот, выкрики, скрежет и прочий неклассифицируемый галдёж и шум.
   - Однажды я такое уже слышал, - заметил я. - Утюг и его подопытные выясняли, у кого крепче скальп.
   - А ведь это мысль!
   - Что вы имеете в виду?
   - Утюг должен устроить показательные опыты перед комиссией.
   - Да, - согласился я, - это создало бы необходимый нам фон.
   - Надоумьте его.
   - Боюсь, он не хочет кончать жизнь в столь юном возрасте.
   - Пообещайте ему помощь. Мы его поддержим – большой скандал нам интересен.
   - Большой скандал полезен – он разгоняет кровь. Это по мне. Не знаю, как вас, а меня скандалы тонизируют.
   - Чудесно. Этого нам как раз и не хватало.

   Это было опасное мероприятие – разговор с Утюгом, ибо на передовой всегда летают шальные пули.
   - А что! Это неплохая идея!  - воскликнул Утюг, и я едва отбился от его радостных объятий. – Может, это как раз то, чего мне не хватало.
   - Вам точно чего-то не хватает.
   - Вот-вот! – Утюг не обратил внимание на двусмысленность моих слов.
   Я не ожидал, насколько его захватила мысль о публичных опытах, да ещё в присутствии высокой комиссии.
   Щёки его пылали, как обжаренные грудки, а из глаз вылетали шаровые молнии.
   Ещё мгновенье, - подумал я, - и он начнёт рвать волосы на своей голове. Но Утюг справился.
   - Я устрою грандиозное представление! Я удивлю всех!
   Вот в этом я как раз не сомневался.
   - Мы продемонстрируем неисчерпаемые возможности человека.
   Он схватил меня за грудь.
   - Вы поможете мне!
   О, господи, - я посмотрел туда, где вероятнее всего находился тот, к кому я обращаюсь. – Прости грешного, ведь для дела иду на это. Тут, на земле, без жертв обойтись никак нельзя.

   Назавтра в НИКАВО стройными рядами шли доселе неизвестные науке люди.
   Возможно, им предстояло стать теми, чьи имена будут навечно вписаны в страницы истории. Вот только какой истории?
   Тем временем в кабинете Джафара шла перепалка.
   - Я не подпишу такие расходы! – гневно выговаривал Джафар.
   - Но высокая комиссия уже в зале, - вкрадчиво говорил Утюг.
   - Не подозревал у вас такие организаторские способности. Как вы их туда затащили? А ещё способности к шантажу.
  - У меня много способностей, - самодовольно сказал Утюг и выпятил грудь. - Мне просто не давали реализоваться.
   - Ладно, - сдался Джафар. – Потом разберёмся.
   Утюг заметался.
   - Пойдёмте скорее, не то без меня там что не так…
   - А с вами будет так! – с недоверием сказал, вставая, Джафар.

   Конференц-зал был заполнен. Окна были открыты, предупреждая возможное удушение. Сделав нехитрый расчёт, я пришёл к выводу, что при закрытых окнах и двери присутствующим было бы отпущено не больше двух часов на жизнь до потери сознания. Потеря сознания. Что-то в этом есть не такое уж и безобидное. Вся наша жизнь – до потери сознания… будто в ней точно присутствует сознание, то самое состояние, при котором человек сознаёт самого себя, прибывает в полной памяти, имеет вполне себе здоровый смысл и способен оценивать свои действия. Странно, - подумал я. – Вообще-то, исходя из этого традиционного определения не так уж всё безобидно. Особенно, когда видишь это…
   На помосте стояла бочка со стеклянным окном, через которое была отчасти видна её внутренность.
   Подопытный поднялся по небольшой лестнице и спрыгнул в бочку. Высота бочки оказалась ему до плеч. Он положил руки на край бочки и обвёл присутствующих торжествующим взглядом, будто взошёл на трибуну, с которой, произнеся патетическую речь, сойдёт императором всея Руси.
   Утюг подтащил к бочке свисающий сверху рукав и махнул рукой. Что-то загудело, потом зашуршало, рукав затрясло, как удава, которого душит слон, и в бочку посыпался песок. Подопытный воздел руки кверху, будто на него валится манна небесная. Через окно было видно, как бочка заполняется песком, окутываясь при этом пылью. Истерично мельтешили руки подопытного, в то время как песок всё больше заполнял бочку. Вдруг человек вылетает из бочки, делает немыслимое сальто и растягивается на полу.
   Утюг с восторженными возгласами бросился к последователю Мюнхгаузена, а тот, покряхтывая, с трудом поднялся и принялся, чихая, отряхиваться. Зачихали и зрители в первых рядах, а потом и в остальных.
   И вдруг всеобщее чихание перекрыл треск, исходивший от бочки. Чихание прекратилось и все устремили взгляды на бочку, которая начала разваливаться. Огромный поршень вывалился и покатился в сторону зрителей.
   В наступившей тишине кто-то произнёс:
   - Мошенник!
   Слово было подхвачено. Русский язык знает много синонимов подобному действу.
   - Это что такое! – выступил на Утюга Джафар. – В каком виде вы представляете результаты…
   Он не успел договорить, потому что обиженный неудачей подопытный, решив, что ему ещё и не доплатят, кинулся на Утюга, а тот, спасаясь, опрокинул Джафара, и началась настоящая суматоха.
   В этот миг поршень всей своей громадой достиг первого ряда. Кто-то вскочил на стулья, которые стали опрокидываться, кто-то прыгал, и все это сопровождалось такой какофонией, что сказать о начавшейся суматохе было бы признанием мимолётной дисгармонии.

   Я тихо выскользнул из зала. Те, кого до этого не заинтересовал эксперимент, торопились на шум мне навстречу. Я выскочил на улицу. Небо всполошилось, сгущая тучи. Я подошёл к заветной двери, достал из кармана листок и принялся читать. Я прочёл всё до конца, но ничего не произошло.
   - Не так, - сказал за моей спиной Гамлет. – Разве тогда вы читали по бумажке?
   - Нет. Но как я воспроизведу!
   - Постарайтесь.
   Я зажмурился. Когда пытаешься обратиться к третьему глазу, невольно закрываешь первые два. Наверное, чтоб не мешали. Когда глядишь на стену, стену и видишь. Когда глядишь на часы, видишь циферблат и стрелки. Когда глядишь на человека… Небо потемнело, и тут я снова почувствовал боль в ушибленной лодыжке. Вот оно! - обрадовался я. Но тучи висели недвижно, и было тепло и безветренно, и я сокрушался: не то!
   Моя растерянность оказалась разрушающей. Я смотрел на дверь. Весь мир свернулся в этот малогабаритный объект. Я различал каждую трещину, каждую вмятину, я видел шляпки гвоздей и представлял их продолжение. Петли, которые давно забыли, что есть смазка. Ручка, обласканная ладонями, но измученная влагой и пылью. Я видел замок…
   И тут я понял, почему дверь не открывается: я боялся…
   Дверь была крышкой ларца, за которой таилось тревожащее. Оно там, по ту сторону. Все чувства обостряются, слышно его дыхание и едва уловимое движение. Оно тоже ждёт: кто войдёт? Оно готово к встрече. А готов ли к ней тот, кто войдёт?
   И я, нерешительный и никчёмный. Не таким должен быть открыватель миров.
   Дверь скрипнула и чуть отошла. Я с удивлением смотрел, что замка на месте нет.
   Гамлет подскочил к двери и распахнул её.
   Я вошёл следом за ним.
   - Не понял, - вырвалось у меня.
   Тут всё было по-другому. Это было хранилище компакт-дисков. На них не было никаких названий – только номера. Гамлет оглянулся на меня и усмехнулся.
   - Тут не так было, - сказал я, будто извиняясь.
   - Так часто бывает: сбывается не так, как ждёшь. Но радуйся, что сбывается. Осталось малость: получить в руки то, что именно тебе нужно… или не получить. – И он решительно шагнул к полкам.
   Я шагнул за ним.
   Что движет человеком, когда ему нужно сделать выбор, находясь при этом в полном неведении, что он выбрал, а от чего отказался? Одно мне было понятно – мой третий глаз спит беспробудным сном. Между тем Гамлет с явным трепетом проводил руками по полкам. Наверное, его третье око было в полном порядке. Я призвал в помощь везенье и под его руководством набил свои карманы. Никогда не знаешь, что придёт в голову. Так и тут. Может, с глотком воздуха в меня войдёт нечто, что родит некую идею, а через мгновенье я её выдохну, чтобы её заглотил кто-то другой - а вот как он это переварит, мне не узнать.