Часть 4

   Вернувшись в зал, я увидел странную картину: бедняга Утюг бился в паутине, как муха в последние мгновенья своей мушиной жизни.
   Вспыхивали фотосъемкой мобильники, и за этими вспышками мелькнул всполох на краю паутины, и та мгновенно испарилась, а покрывшийся потом Утюг в изнеможении рухнул на пол.
   - Кто это сделал? – выкрикнул Джафар.
   - Ага, щас, сказал кто-то в зале.
   Но дальше произошло поистине ужасное. Все видели, что Джафар продолжал что-тот кричать, но звука не было.
   Некто подошёл ближе и постучал рукой во что-то.
   - Хороший колпак.
   Джафар вместе с комиссией оказался под колпаком.
   Джафар замер, а комиссионеры вскочили и принялись жестикулировать.
   Выглядело это забавно.
   Я вдруг вспомнил, что в первое посещение архива видел книгу под названием «Изоляция», которую даже не взял в руки, подумав, что это пособие для электриков.
   Все опасливо потянулись из зала.
   Я почему-то задержался. И это оказалось фатальной ошибкой. Скоро я заметил, что с залом что-то происходит. Он менялся: исчезли окна, форма помещения с прямоугольной изменилась на круглую, вместо одной двери появилось несколько, и на них были таблички, на которых что-то было написано. В завершение перестройки исчез колпак, и тут же по залу закружились возмущённые возгласы освобождённых. Случилось то, чего я хотел меньше всего – оказаться в компании с Джафаром. А ещё хуже было выпутываться из этой ситуации вместе с комиссионерами.
   Джафар подошёл ко мне.
   - Знаю, что это не ваших рук дело, но скажите, вы в этом участвовали?
   За какое-то мгновенье в моей голове пронеслись картины воспоминаний из жизни моих предков до седьмого колена. Глядя в глаза Джафара, я сказал:
   - Возможно. – Я даже усмехнулся. – Ни о чём не сожалею и ни в чём не раскаиваюсь.
   - Я тоже люблю определённость, - ответил он. – Однако похоже, перед нами теперь будет выбор, и придётся делать его вместе.
   - Почему это вместе? – не был согласен я, резонно полагая, что каждый пойдёт своей дверью.
   Он пожал плечами.
   Я подошёл к ближайшей двери. На ней было написано: «Кто возносится, а кто падает вверх».
   - Что всё это значит? – возмутился Рак.
   Вообще-то я их всех окрестил. Удачным был мой выбор или нет, значения не имело.
   - Мы обязательно внесём в протокол, - поддакнул Лебедь, беспорядочно размахивая руками.
   Джафар побледнел.
   - Что вы внесёте в протокол? Давайте обсудим.
   Тут, выскользнув вперёд, выступил Щука:
   - Мы приехали подтвердить отдельные недочёты в работе НИКАВО, а у вас тут полный бардак. И о вас поговорим, раз вы как руководитель не смогли предотвратить этот балаган, названный публичными опытами. Вы здесь не управляете! Придётся подобрать более твёрдого человека.
   К своему ужасу, я понял, что всё это я уже слышал ранее, и во всём этом нахлебался, как кур во щах, и, может быть, поэтому у меня возник синдром «среда-трудный день».
   - Мы создаём стандарт за стандартом, чтобы предотвратить одно и исправить другое. Система должна работать, как время, а не как часы.
   - Но время, пардон, тоже…
   - Бросьте фантазии. Самое главное в системе то, что ей нужно управлять. Управляющее воздействие может идти только сверху вниз. Снизу приходит только отклонение, которое, двигаясь наверх, порождает хаос. Поэтому все неконтролируемые и плохо управляемые функции должны быть исключены.
   Джафар попытался вставить своё слово.
   - Если бы я не был с этим согласен, я бы не работал в управлении.
   - Плохо работаете. Вот это у вас кто? – Щука указал на меня.
   - Это как раз физик.
   - Настоящий? Хорошо. Нам нужно больше людей, которые прошли правильную школу. Мы должны основываться на проверенной науке, а не на завихрениях замшелых мозгов…
   Я благоразумно, как полагаю, молчал.
   - Мы представляем всё, чем нам могут возразить: вы, де, мешаете работать, режете полёт фантазии, не даёте времени на раздумья, творческий процесс превращается в мученье и замещается на пытку бюрократическими отписками… Это нерациональный взгляд. Это устаревшие традиции. Мы будем выкорчёвывать отжившие деревья. И засеивать поле. Взойдёт молодая поросль, свободная от предрассудков. Мы научим её новым подходам. Там не нужны необузданные гении, а нужны трудяги, которые будут возводить здание…
   - Придуманное кем? – успел вставить я.
   - Они не будут ошибаться, поскольку они будут строго следовать предписанным правилам. И отклонения от этих правил недопустимы – нарушившие их будут изгоняться, они будут приравниваться к вредителям и даже преступникам. Никаких причуд с предсказаниями. Всё должно быть предсказуемо и достижимо. Фантазии должны быть стёрты, вплоть до сожжения книг. Вообще-то и с так называемой наукой не всё чисто. Эйнштейны и Лобачевские переусердствовали, скатились в фантасмагорические бредни – это их и подвело. Бредни должны быть зачищены…
   Я последовательно испытал цепь эмоций: возмущение, разочарование, ужас, равнодушие, страх, злость…
   Джафар тоже успел вставить слово:
   - Пожалуй, я недоглядел, что в коллективе зреет протест. Но вернёмся к текущему моменту: нам нужно найти правильный выход. Он есть, но нельзя ошибиться.
   - Иначе что?
   - Бывает, кто-то не добегает до финиша.
   - Вот-вот. Это только подтверждает мои слова. Ну, так найдите этот выход.
   Джафар замялся.
   - Нарушение логики - возможно, в этом ключ. Оно, нарушение, должно быть или наоборот, его быть не должно.
   - В высшей степени ясная мысль, - недовольно сказал Щука.
   Я решил внести в обсуждение свою необдуманную лепту:
   - Может, выйти, а потом в случае чего вернуться и попробовать другую дверь, - предложил я по своей склонной к экспериментам натуре.
   Джафар отреагировал тут же:
   - Есть неоспоримые истины. Одна из них гласит, что в одну воду дважды не войти. Неизвестно, куда вы после этого вернётесь, весьма неприятные могут быть встречи.
   Возразить на это мне было нечего.
   - Все-таки, чем чреват выход через «неправильную» дверь?
   - Сбудется то, что предсказано.
   Подал голос Щука:
   - Хватит болтать! Вы, - обратился он ко мне, - вы что, не можете сбороться с этой ересью? Тогда на что вы годны!
   Терпеть не могу, когда меня поучают те, кто ничего не смыслит в моей профессии. Они, видимо, считают себя то ли верховными судьями, то ли друзьями Создателя. Смешно. А глянешь на них, так тошно. Но потом опять смешно.
   Джафар обошёл зал и постоял у каждой двери.
   - Что вы думаете по этому поводу? – спросил он меня.
   Я подошёл и прочитал: «Введите пароль для входа в систему. Выход по логину».
   - Слишком очевидно, что выход не возможен.
   - В том-то и дело, - согласился Джафар.
   Раздался стук в дверь. С той стороны. Потом донёсся глухой голос: «Откройте, выпустите меня!»
   - Если мы откроем, значит выход возможен, - предположил я.
   - Система не предполагает случайного выхода.
   - Ловушка?
   - Мы не в компьютерной игре. Второй жизни нет, чтобы проверить.
   - О чём вы там шепчетесь? – выкрикнул Щука.
   - Выполняем ваше указание по борьбе с ересью, - зычно сказал я в ответ.
   - Ну-ну.
   Джафар ухмыльнулся.
   - Вот ведь и возразить нечего.
   Мне, конечно, было наплевать на его сочувствие или поддержку. Почему-то мне было наплевать и на выбор двери. Было во мне что-то от фаталиста. 
   Джафар был в нерешительности.
   - Какие ещё у нас варианты?
   Он подошёл к другой двери.
   - «Власть даёт всё, но без права выбора». Прямо какой-то моральный кодекс.
   - Не нравится?
   - Я не терплю утопий. Их произвели на свет достаточно, чтобы продемонстрировать порочность такого подхода.
   Меня уже стали утомлять его рассуждения, хотя без рассуждений не бывает анализа.
   Я подошёл к другой двери и прочитал: «Узнаешь будущее, если вспомнишь прошлое».
   Не смог и я удержаться от комментария:
   - Довольно спорно.
   - Совсем нет, - откликнулся КД.
   - Но тогда нужно признать, что пространство наше замкнуто – и перспектив никаких. Тогда и жить не стоит, под колпаком-то.
   Джафар вздрогнул.
   - «Столовая. Перерыв на обед с двенадцати до тринадцати», - с удивлением прочитал я.
   - Вы что, не замечали эту шуточную табличку на двери нашего буфета?
   - Не сподобился. Каюсь, не внимателен. Ну, так и пошли в буфет. Пожалуй, я проголодался. Да и комиссия не зря злится.
   Джафар бросил взгляд в сторону троицы.
   - Соблазны, животные инстинкты - в этом есть что-то линейное.
   - Прямолинейное, - уточнил я.
   - Верно.
   Тут я заметил, что Джафар искоса поглядывает на двери. Что-то не так. К чему он ведет разговор? Я, конечно, верю в силу слов, может, он искал особое слово, чтобы нужная дверь открылась сама.
   В закрытом помещении становилось душно. Комиссионеры скрипели зубами, но не от голода.
   Мне не было их жаль, так же, как не мог я жалеть Сатурна, сожравшего отца своего, а потом и детей своих, дабы не повторили они его «подвиг». Я почти был бы готов задохнуться тут с ними, если б они были единственными в своём роде. Но бессмысленные поступки – не мой путь вдохновения.
   Тут появились толчки. Я никогда не присутствовал при землетрясении, но подумал, что так, возможно, оно и происходит. Ну, пусть так. Ляжем в братской могиле. На панихиде скажут добрые слова, посетуют, что рано, что, мол, можно было бы много ещё чего натворить. Я и сам так думаю, что ещё б можно было чего. Потом забудут: в новые времена придут новые герои.
   Стены рухнули, пыль заполонила всё. Я зажмурился и спрятал лицо под рубашку, не двигаясь с места.
   Наступила тишина. Или всех накрыло, или они пребывают в таком же оцепенелом ожидании, как и я. Оно продолжалось, пока я не услышал:
   - Всем подойти ко мне.
   Голос был мне незнаком. Я освободил лицо. Пыль, в основном, осела, а посреди руин стоял высокий, крупнотело-авторитетный человек, вполне себе седоватый по возрасту.
   К нему подошёл Джафар и пожал руку со словами:
   - С возвращением, Иван Петрович. К нашему удовольствию ваша командировка завершилась.
   Это был генеральный директор НИКАВО, о котором я почти ничего не слышал. Если подумать, о существовании скольких людей мы ничего не знаем, то это не есть повод для того, чтобы материки менялись местами от ужаса.
   Иван Петрович направился к комиссионерам, недовольно стряхивавшим с себя пыль. Мне уже было неинтересно, и я, перебравшись через развалины, вывалился на свежий воздух.

   Света схватила меня за руку.
   - Я не ожидала, что ты там застрянешь. Это ведь Яганова создавала двери. Она не зря собирает камни. Я даже бывала с ней в экспедициях на раскопках.
   - И как вы их оттуда доставляли? – зачем-то спросил я.
   - Это не важно.
   - Действительно, не это важно.
   Я подхватил её и мы понеслись подальше от руин.
   О, женщины! Пусть вы и ведьмы, но прекрасные ведьмы! Ради вас хоть в огонь, хоть в кипяток, с верой выскочить оттуда принцем, перед которым вы сдадитесь и предстанете ласковыми и…, вот-вот, обворожительными. Не зря, эх, не зря придумано это слово. И еще есть «пленительные». Тоже навевает. Так кто кому сдаётся? И ведь рады сдаться. Уткнёшься так в это мягкое, нежное, пахнущее чем-то головокружительным, подставишь головку под ласковое поглаживание и даже не думаешь, что сожмутся пальцы и выдерут клок волос. Чтобы знал, кто хозяин. Или чтоб какая другая не позарилась. Тут уж так устроено. И как карта ляжет, тут не играет.

   Ночь выдалась тяжёлой. Я часто просыпался и каждый раз пытался из остатков сновидений построить что-то, сам не зная, что. С утра пораньше я уже был у двери Гамлета. Но она была заперта. Вообще в здании была тишина, как в лучшее время для раздумий – после формального окончания рабочего дня, когда все, кому не было дела до дела, смывались.
   Афоня и Егор были у себя.
   Оценив их скучные лица, я спросил:
   - Вы не пробовали «расколоть» устройство вещих камней?
   Они синхронно повернулись ко мне на своих вертлявых стульях, и прозвучал типичный для научного сотрудника или любознательного человека вопрос:
   - Чего?
   - Яганова собирает коллекцию вещих камней с древних дорог. Ну, знаете же: «Налево пойдёшь – коня потеряешь, прямо пойдешь…» и так далее. Подозреваю, что эти камни не просто куски минералов, а некие устройства.
   - Вот! – воскликнул Афоня. – Я знал, что нам с тобой повезло, - он почти воткнул в меня свой длинный указательный палец.
   - Тоже мне, нашёл «избранного»!
   Егор добавил скептицизма:
   - Это может быть тривиальный программатор.
   - Архаичный, - уточнил я не без ехидства. – Настолько архаичный, что работает с высочайшей достоверностью и при этом работает веками.
   Они переглянулись.
   - Яганова с ними не справится, - уверенно сказал Афоня.
   - У неё свой подход, и она получает то, что хочет. Я в этом убедился.
   - Но она не вскроет всех возможностей!
   - Кто бы знал эти возможности! – вздохнул я.
   - Нам бы поработать с этими камнями.
   - Не думаю, что это реально. Хотя в сложившейся ситуации, близкой к войне, возможно объединение сил сопротивления.
   Тут я вспомнил и спросил:
   - Расскажите о директоре.
   - Этого никто не сможет сделать.
   - Как это?
   - А вот так. Он то ли есть, то ли его нет.
   - Но я его видел.
   - Возможно, что и видел… А возможно, лишь казалось, что видел. Все к нему обращаются так, как на писано на табличке его кабинета: «Незнамов Иван Петрович». Но якобы кто-то видел его паспортные данные, и там значится другое имя – Адрон Уроборосович Нолль. Может, он посчитал, что в жизни лучше не напрягать людей произношением непривычного имени, но мне сдаётся, что тут что-то иного рода. Кем он был? Тем, кем есть другой человек. Так думает всякий, кто видел его. Что они видели? Они видели образ. Человек скрывает наготу одеждой, чувства и индивидуальность скрывает маской, от дождя защищается зонтом. Человек всегда укрывается от мира, который вне него. Он мало говорит. Никогда не приказывает. Но всегда слушает. И вот что интересно: войти в его кабинет можно, лишь когда он приглашает к себе конкретного человека. Случайно войти в кабинет нельзя. Это случилось только однажды, если вообще случилось. Случилось с кем-то из простых сотрудников, иначе бы не разошлось в слухах. Некто с какой-то срочной бумагой забежал в приёмную и, никого не увидев, толкнул дверь Незнамова. А она и открылась, и он увидел за столом человека. «Простите! – воскликнул ошалелый сотрудник, попятился и захлопнул дверь. После того, как он несколько суток днём и ночью ходил по этажам и твердил «материализация духа», он исчез. Так что же он увидел?

   Тишина была такая, что от шуршания планирующей мухи закладывало уши.
   Тем не менее, почти все сотрудники НИКАВО толпились в вестибюле и смотрели на информационный стенд.
   Тишину разрушил голос Джафара.
   - Читаю дальше. «Все сотрудники должны предоставить перечень своих компетенций, утверждённый начальником отдела, и творческие планы на следующий год. Компетенции должны быть ранжированы по степени их владения работником по системе, приведенной в приложении пять. Форма творческих планов дана в приложении шесть. В приложении семь дана форма плана обучения по смежным компетенциям. В приложении восемь приведен порядок расчета показателей эффективности труда работника».
   У меня заныл зуб справа вверху. Он всегда ныл перед тем, как заболит голова, или когда мне становится невыносимо тошно. Я даже испугался, потому что это случилось впервые после моего перехода на работу в НИКАВО.
   Кто-то за моей спиной тихо матюгнулся, прибавив:
   - Работает комиссия.
   Комиссия работала интенсивно, не покладая рук: теперь каждый день появлялся новый приказ. Они наступали стройной цепью, сверкая реквизитами многосильной организации, направив чёрные номера на противника и выпуская в него шквальный огонь из слов, предложений, пунктов. Это была не психическая атака. Это была реальная атака, в которой, если и берут пленных, то чтобы сделать из них рабов. Мы можем с пафосом, как наши обманутые предки, восклицать: «Рабы не мы! Мы не рабы!», и быть так же обманутыми. Кто рабы телом, а иные душой. Есть ли те, кто не рабы? Коль есть высшее, мы все перед ним рабы. Ты готов смириться и принять с благодарностью, что ты раб? Можешь быть спокоен, тогда тебе открыты ворота в высшее царствие.
   Сотрудники НИКАВО забросили дела и занимались составлением планов, оценкой, написанием отчетов, изобретали программы повышения эффективности, экономии, очищения от хлама, борьбы за чистый воздух и прозрачную воду, анализ узких мест и широких проходов, оптимизации, унификации, снижения одного, повышения другого и стабилизации третьего.
   Никто ко мне не приходил и не давал никаких заданий - все занимались выполнением то приказов, то распоряжений. Зайдя к кому-нибудь, я видел однообразную унылую картину составления таблиц, рисования графиков и нумерации абзацев.
   Зуб ныл всё чаще. Нужно было что-то предпринимать.
   Я засиделся допоздна, совсем не мог сосредоточиться, и всё валилось из рук.
   Пришествие Сидорова я встретил равнодушно.
   Он уютно расположился над вторым стулом, стоящим в моей комнате, он бы и не мог на него сесть, потому что у стула не было одной ножки, и он стоял на трех, только изображая устойчивость, а всё потому, что начальник хозяйственного отдела кормил меня надоевшими завтраками и патетически излагал сказание о стандартизации закупочной деятельности.
   - Вечность, - прошелестел Сидоров, - так же бесспорна, как и непредсказуема. Хотя ей нет дела до попыток людей что-то доказать…
   Я кивнул головой, не отрываясь от своих графиков. Но тут вспомнил, что его бубнёж требует внимания, и включил аудиозапись.
   - А вы знаете, ведь души разноцветные. Они стелются над поверхностью земли, образуя удивительные скопления, и иногда эти скопления, объединяясь, переливаются неожиданными красками. Правда, меня это мало интересует, можно сказать, не интересует совсем. И даже те тревожные ощущения, которые сгущаются вокруг меня, порой переходящие в какое-то дрожание, которое, наверное, бывает перед землетрясением, меня не волнуют. Вечность необъятна. Жаль, что человек этого не понимает. А вот вы?
   Сидоров вдруг заколыхался и меня обдало очень свежим, наверное, озоном.
   - Пойдёмте со мной.
   Я совсем не хотел обращаться в иную веру, хотя надо сказать, зёрна сомнений он в меня всыпал.
   - Куда? – спросил я.
   - Вам кажется, что вы всё видите, много знаете и на основе этого делаете выводы, принимаете решения и планируете действия. Вот в этом и есть главное заблуждение. Со слов Платона мы знаем, что Сократ...
   - Да, да «я знаю только то, что ничего не знаю». На мой взгляд красиво и только.
   - Вы произносите это с гордыней, что запомнили чьи-то слова. Но за этим ничего не следует. Ни у вас. Ни у… правда, он уже в полной мере слился с вечностью. И всё-таки. Оторвитесь.
   Сидоров поплыл к выходу.
   Что ж, - подумал я, - всё равно мне нужно отвлечься. Толку-то сидеть тут и клеить несклеиваемое.
   Я шагал по коридору, потом Сидоров куда-то повернул и скрылся. Следуя за ним, я обнаружил запасную лестницу, о которой не знал, и принялся недоумевать по поводу этажности и высоты здания. Наконец, ступеньки кончились. На чердаке было пыльно. Сидоров завис напротив небольшого окна, которое было выходом на крышу, и замер.
   Поскольку я не мог зависать, то уселся на деревянную балку и принялся ожидать, что на меня сойдёт откровение. Не дождавшись его, я сказал:
   - Наши миры соприкасаются, но не пересекаются… Однако… значит, вы мне… и нам ничем не поможете…
   Он улыбнулся детской улыбкой.
   - Это ваш выбор. Самое последнее дело заставлять выбирать… самое последнее.
   - В каком смысле последнее?
   - Ну, вы же знаете, хоть бы из классики устройство: есть верх, есть низ, а там, внизу, есть девять кругов.
   - Помнится, последним было что-то другое.
   - Это частности, воображение. Никто подтвердить того не может. Вы же знаете разницу между гипотезой и эмпирикой.
   - Значит, у нас выбора нет.
   - В этом ваш выбор и есть. Он банален: или смириться и тем уничтожить себя или уничтожить кого-то другого. В любом случае кто-то будет уничтожен.
   - Вероятно, но уж таков наш мир. Однако вы обозначили, что мой выбор в том, что у меня нет выбора, ибо мне вовсе не по нраву самоуничтожение.
   Сидоров пробурчал:
   - Попахивает Сартром, - он вздохнул и стал таять на моих глазах.
   У меня во рту возник привкус сливочного мороженого в том его состоянии, когда оно сильно подтаяло и его отправляешь в рот ложкой, задерживая её во рту, чтоб продлить удовольствие.
   Сидоров опять проявился, я взглянул на него напоследок и вышел.
   Спускаясь по лестнице, я подумывал, как бы в темноте не пропустить свой этаж, но успокоился, решив, что ниже первого не окажусь, хотя тут же поставил этот постулат под сомнение, совсем не хотелось спускаться ниже первого.
   Когда я поднимался за Сидоровым, даже не обратил внимания, что лестница не освещена, теперь же, в потёмках, обрадовался, когда сбоку что-то блеснуло. Я ступил вправо и оказался в каком-то коридоре. Тусклый свет пятнами кружился по коридору, прерываемый мелькающими тенями. Мне стало как-то не по себе. Тут что-то вцепилось мне в руку, я попытался её отдёрнуть, но оно крепко мою руку держало. Глаза мои привыкли к темноте, и я различил лицо человека.
   - Будем знакомы, - сказало лицо.
   - А вы кто?
   - В каком смысле? – человек хихикнул.
   - Вы что здесь делаете?
   - А-а. Я сотрудник отдела временной конхоиды.
   - Надо же! Впервые слышу о таком отделе.
   - О нём многие не знают. Наш рабочий день начинается в полночь и с рассветом заканчивается.
   - Оригинально.
   - Ничего оригинального. Как бы для вас попонятнее… вспомните «Золушку», «Сказку о потерянном времени», «Сивку-Бурку» и другое в том же роде. Полночь – точка перегибы времени. Вам никогда не было жутко, когда видели на циферблате часов одни нули? Впрочем, пройдите к нам. Вы же ничего не рассказали о себе. Отчего вы в такое время здесь? Вы совсем не похожи на охранника, да и не доходят они сюда: боятся летуна, который живёт под крышей.
   И он потащил меня. По пути я успел подумать, что точка перегиба – чересчур мутное дело. Хотя, как не с её помощью можно изменить ход событий! Меня охватило восторженное возбуждение, будто я стою в шаге от решения великой задачи человечества, отдавая себе, впрочем, отчёт, что стою я на земле. Может, это как раз то, чего мне не хватало? 
   Мы вошли в комнату. Не скажу, что здесь было обычное для рабочего места освещение, может, оно было обычным для полуночников: в разных местах комнаты, довольно хаотично расположенные, горели лампочки в виде свечей.
   Тут я оглядел собеседника:
   - Антон, - сказал я, - работаю здесь физиком.
   - А я главный специалист отдела.
   - Для меня удивительно встретить здесь живьём полуночников: я думал, что домовые – это тема мифов и сказок.
   - Ах, вы об этом! Нет, мы не домовые. Мы тоже работаем над исследовательскими заданиями и временами получаем зарплату.
   В комнату вошел парень и, не обращая на меня внимание, заговорил:
   - Я ещё не окончил отчёт по экспериментам в осеннее равноденствие, а с меня уже требуют план по зимнему солнцестоянию!
   - Сам виноват. Ты даже шампур закрутить не можешь, не то что мозги главному финансисту. Ни разу так ничего не поджёг и не взорвал.
   - И вас он достаёт? – посочувствовал я. – А вы знаете о комиссии?
   - Знаем, хвост её побери!
   - И ничего не предприняли?
   - Пытались. Вы не представляете, какие есть мощные точки перегиба. Полночь – это больше фольклор, сказочки, девичьи гадания. На самом деле есть вещи гораздо более серьёзные. Они не лежат на виду.
   - Что же вам помешало?
   - Было такое мощное воздействие, будто кто-то придержал на мгновение вращение Земли. Но этого хватило, чтобы луч прошёл мимо цели. Видите ли, мы сосредоточились и добились больших успехов в фокусировке, ибо не располагаем большой энергией. Но зепто-размер пучка требует исключительно точного попадания в мишень. А мишень ускользнула.
   - Я могу вам помочь?
   - Никоим образом. Девять кругов и ещё один нужно пройти, чтобы быть допущенным к этим тайнам. Я желаю вам лучшей доли.
   - Тогда зачем меня сюда привели?
   - А из любопытства.
   - Рассказывали вы мне всё это тоже из любопытства?
   Главный полуночник усмехнулся и погрозил мне пальцем.
   - Видимо, среда – моя индивидуальная точка перегиба, - задумчиво сказал я о своём.
   Собеседник мой хмыкнул и пробурчал:
   - Теперь уж точно.
   - И всё же, - вернулся я к теме разговора, - ничего нельзя сделать?
   Мы уставились друг на друга, как сфинксы на противоположных концах призрачного моста.
   - Есть только один путь победить такого противника – занять его место.
   - Это плохой путь, - не согласился я.
   - Плохой он в том смысле, что не нравится нам, что мы бы хотели другого, но исполнение желаний не сильно зависит от нас, часто не зависит совсем. Путник пойдёт по предсказанному плохому пути, потому что время вспять не повернуть, и Землю не остановить.
   - Вы верите, что занявший место может изменить сущее вокруг него? Я всегда считал, что это наивно.
   - В ваших расчётах и есть наивность. Мне странно это слышать от человека, оперирующего нелинейными функциями в многомерных пространствах.
   - Для того, чтобы принять вашу точку зрения, нужно приписать некоторые свойства человеку как безусловно ему присущие.
   Собеседник мой вздохнул.
   - «Некоторые свойства». Ну, да. Человек – это ларец, ключик от которого пока неизвестно где и у кого.
   Я с удивлением взглянул на него.
   - Вы сказали «ларец»?
   - Это так, образно.
   - Что ж, подождём, пока кто-нибудь создаст Буратино, который найдёт ключик.
   - В этом что-то есть, - сказал мой собеседник и задумался.
   Последнее, что я от него услышал, было бормотание:
   - Пространство и время. Все так на этом зациклены, что не хотят принять и не могут понять. Не можем понять, что другие параметры правят Вселенной…
   Со стороны говорящие сфинксы, наверное, выглядят странно.

   Я зачем-то открыл нижний ящик тумбочки и увидел диски, те самые. Наступило их время.
   На экране компьютера появилось сообщение: «Введите пароль для доступа к диску».
   Я напряг всё существо своих мозгов и набрал слово «пароль». Появилось другое сообщение: «Разрешить внесение изменений в системы?». Я машинально согласился, нисколько не задумавшись, о каких изменениях и о какой системе шла речь.

   Законы жизни суровы, но справедливы, в меру наших знаний. Если я не стою на месте, а куда-то несусь, значит, невозможно определить, где точно я нахожусь. Вероятно, тут, а вероятно, и там. Невозможно узнать, где и в каком виде  я буду даже через мгновенье. Хотя что есть мгновенье? Для кого-то это, может быть, целая жизнь. За мгновенье всё может измениться, и тогда уж и вероятность изменится. Ох, занесло меня! Вот сейчас разогреет до состояния плазмы и бросит в чьи-то объятия, и тогда я сам исчезну, хотя в результате моего уничтожения родится другое тепло, которое может кого-то спасти… впрочем, это ещё посмотреть, кто и как его использует. Коту под хвост моя жертва, очень драному коту. Я сопротивлялся всеми своими ограниченными силами, но притяжение росло. Вот сейчас… сейчас я стану ничем…
   Тут-то я и проснулся. Голова моя лежала на коврике, на котором обычно покоилась или бегала мышка, а шея болела.
   Я поднял голову и яростно принялся массировать шею, глядя на чёрный экран монитора. Воспоминания возвращали меня в реальность, и теперь я уже с недоверием смотрел на чёрный экран. И моё сознание было, как чёрное пятно. А чёрное пятно, понятно, может скрывать что угодно, так же как и яркий свет.
   На экране высветилось:
   Выберите: «Прогнозы нужны лентяям» или «Нет прогноза, а есть цель».
   Это был ответственный выбор, хотя такой выбор, по сути, делает каждый и делает не раз. Иногда приходится жалеть о выборе. Чего не открутишь назад, так это время, как бы ни возражали фанаты путешествий во времени.
   Я нажал кнопку. Пока по экрану что-то переливалось, я решил попить чаю.
   Расположившись за столом с чашкой, источающей приятный густой аромат, я настроился в надежде на благостный отдых и неторопливые размышления по поводу странных вопросов и предложений.
   Без стука открылась дверь, и в комнату вошли двое незнакомых мне мужчин.
   - Ваше обращение принято, - сказал один из них. – Вас приглашают, собирайтесь.
   - Куда? – спросил я.
   - Вы ещё спрашиваете? – удивился он. – Прошу побыстрее. Время дорого стоит.
   Вид у них был решительный, так что сопротивляться было не к месту.
   На улице стоял чёрный джип.
   Мне пришла в голову ассоциация с «чёрным воронком», и сразу же вспомнилась песня о чёрном вороне. Только я никак не мог взять в толк, о каком таком моём обращении они говорили.
   Мы ехали почти два часа, плутая по узким извилистым дорогам. Я и не ожидал, что меня повезут по «правительственной» трассе прямиком в Кремль. Мы проехали в автоматически открывшиеся ворота. За высокой оградой располагался уютный прореженный лесок, в который вела хоть и грунтовая, но ровная дорога.
   Моё относительное спокойствие медленно, но верно таяло,  а его место занимало уже ощутимое беспокойство, сравнимое с ощущением человека, начинающего понимать, хоть ему и не хочется в это верить, что он заблудился в незнакомом лесу.
   Мы подъехали к небольшому, всего в два этажа, дому.
   Тишина и покой. Нигде и никого не было видно. Можно бы было умиротвориться. Но мозг сигнализировал, что некие глаза и уши держат под контролем каждый кубический микрон пространства.
   Я вышел из машины, и она тут же отъехала вместе с моими сопровождающими. Дверь дома открылась, и на пороге появился... я узнал его сразу.
   - Сегодня среда, - сказал он.
   Но я только поздоровался. Всё-таки время перемен не зависит от дня недели.
   Он доброжелательно усмехнулся и жестом пригласил войти.
   Любопытством я никогда не страдал, потому меня не сильно интересовало, как выглядит его дом ни снаружи, ни внутри.
   - Присаживайтесь, - пригласил он, и сам сел за стол.
   На столе стояли чайные и кофейные принадлежности.
   - Берите, что хотите. Время позднее, я на ночь чай не пью.
   Он налил себе полчашки сливок, высыпал туда кофе на кончике ложки и налил кипяток из чайника.
   - Я отозвал комиссию, - сказал он, помешивая напиток. – Они переусердствовали.
   - Это легко сказано, - нагло сказал я.
   - Всегда и везде всё решали кадры. Сейчас создалась ситуация, когда позитивные, по вашему мнению, кадры находятся в глубине, а над ними всплыли и не дают им хода кадры другие. Однако умные и конструктивные кадры, допущенные к руководству, не объединяются в систему. Они слишком профессиональны и слишком индивидуальны. Я понимаю, что вы хотите сказать, но это вовсе не оправдание тезиса о том, что стадом баранов или овец управлять легче. Что с них возьмёшь, кроме шерсти! Всё это имеет смысл только как очередной этап решения задачи. Справедливость, добро, целесообразность и прочее – это переменные, они могут менять знак для решения задачи. А задача всем хорошо известна. Почему я пригласил вас? Одно из действий в решении задачи. Мы все в ней действующие объекты.
   - Всё предопределено?
   - Наоборот. Если задан результат, то нужно найти путь к нему.
   - Другой путь приведёт к другому результату. Кто способен выполнить коррекцию?
   Он усмехнулся, встал и вышел из комнаты.
   Вернувшись через несколько минут, он подал мне папку.
   - Здесь два приказа: один о вашем увольнении, другой о вашем назначении директором НИКАВО. Дальнейшее зависит от вас. Вас отвезут в город.
   Он показал рукой на дверь.
   Я взял папку.
   - Всего хорошего, - пожелал я и направился к выходу.

   На перепутье стоял камень высотой по самую макушку всадника, который подъехал к нему на белом коне. Всадник объехал камень кругом. Камень, как камень.
   Откуда он тут взялся? – подумал всадник.
   Хмыкнул и с оттяжкой хлестанул коня.
   Ещё не успела осесть пыль над дорогой, по которой он поскакал, как всадник появился вновь.
   Конь, заржав и упёршись в землю всеми копытами, остановился перед камнем. Всадник вытащил с остервенением меч из ножен. Казалось, он хочет обратить этот камень в пыль – такая ярость была на его лице. Но, выругавшись, убрал меч и гневно вперился в камень, будто теперь взглядом хотел развеять его. Промучившись так какое-то время, он вновь хлестанул коня и другой дорогой скрылся в степи. Пыль на дороге осела. Но ненадолго. Всадник вновь вернулся к камню. Теперь он скакал, не торопясь, и шагом конь приблизился к камню. Всадник замер. Лицо его застыло. Только конь переминался и недовольно пофыркивал.
   Где-то каркали вороны. Всадник недовольно повёл взглядом и вынул меч, готовясь сразиться с любым. 
   - Крест, - пробурчал он. – Что с этим делать?
   Он вложил меч в ножны и потянул узду, направив коня на третью дорогу.
   Больше его тут и не видели. Что с ним сталось, неизвестно, слишком незначительно было это событие, чтобы вносить его в летопись.