Песня о воздвижении храма

               
                ПЕСНЯ О ВОЗДВИЖЕНИИ ХРАМА

                II

Долго еду, но когда-нибудь я доеду, непременно доеду, а если заглохнем (или чего еще) — доберусь пешком, не жалея ног больных. Говорил вам, что работой новой обзавелся, туда и держу путь. Боюсь опоздать (у нас начальство не любит опоздавших). Я, переживая, что сделают мне выговор, спрашиваю у Владимира: «Когда приедем?» Он, переключив аппарат на новую скорость, мне отвечает: «Скоро, очень скоро, видишь, как я быстро гоню!». — «Вижу, — говорю я, —  может, не на ту улицу свернул?» — «Я еду правильно, соблюдая назначенный маршрут, — отвечает Владимир, — ты на карту посмотри, что справа от тебя». Я посмотрел. Владимир ехал четко по линии, которая красным маркером проведена на карте. «Вы едете верно, может, того, стоит карту сменить? слишком у вас маршрут долгий» — «Карту? — удивился Владимир, — тогда уж и меня изволишь сменить?» После его ответа я услышал возмущения от одной части пассажиров:

    — Сменить? Он может и едет долго, но верно! Не мешай водителю!

    Вы скажете: «А что говорила другая часть пассажиров?» Другая часть пассажиров молчала. Только иногда я мог слышать от молчаливой стороны: «Пол грязный», «Проезд дорожает!» Или еще: «Душно, откройте форточку». О всяких мелочах и беспокоится народ этот.

    Пока я в пути, — а он, как я понял, долгий будет, — могу рассказать о стройке, о работе своей, где я только вторую неделю числюсь. Руководит нами прораб, который нас подгоняет, кричит, чтобы мы быстрее работали, с кирпичом ловчее управлялись, меньше курили и т.д. Потому что не успеем в срок — копеечки лишимся, которой лишней не бывает, чего и начальнику не избежать. Без той копеечки, знаете, не поесть прилично и заплатить водителю нечего!
 
    Обед у нас, как и у всех прочих людей, имеется, но после того случая я лучше голодным останусь. В одном из обеденных перерывов, когда я находился вместе с рабочими за одним столом, спросил: «Построим мы сооружение, что дальше, как оно функционировать будет?» Один из рабочих, который к начальству приближен (я выяснил это по тому, что он на стройке на лопате спит, опираясь на инструмент толстым пузом, не получая выговора, на глаза начальству попадая), ответил мне: «Задумываться о дальнейшей судьбе объекта не наше дело». Но Рабочий №2 не согласился: «Как это не наше? А кто же купола омывает, когда пылятся они? Неужто служитель туда полезет?» — «Верно, нас нанимают, мы и лезем, — кидая игральную карту, пробубнил рабочий, который приближен к начальству, — но старику-то, зачем знать это? Не развалится ли он там: наверху?» Все, кто сидел за обеденным столом, рассмеялись с такой грамотно построенной фразы. Я, что можно предугадать, покрылся багрянцем, но на колкую шутку не ответил. Обидчик тоже засмеялся и постучал несколько раз по столу, потому что в «дурака» выиграл.
 
      Как пообедали, выходим мы на стройку. Каждому дали работу: кто бетон мешает, кто, собственно, и занимается стройкой. Инструменты гремят, особенно сильно они гремят, когда мы после обеда выходим; трактор всю землю переворотил вокруг будущей церкви. Мне поручили соорудить апсиду. Значит, одна апсида, смотрящая на запад. Сказали мне, чтобы я ответственен был, чтобы постройка моя ровной была. Сказали мне также, что материала не хватает (цемента там и пр.), что из песка и кирпича колотого нужно делать. Я так согласно поручению и делаю, но апсида моя, на запад повернутая, рушится, а я и ума не приложу, что не так? И перестраиваю ее по многу раз. К песне рабочих прислушиваюсь, ища помощи в слове каждом:

                Проливая пот неосвященный, —
                рабочего простого,
                Воздвигаем храм златокупольный,
                Браня и матеря его.
                Разбиваем пальцы молотами, ветер грудью принимая,
                — все для Духа Святого нашего!

    Вы пропоете? а они пели.

    Ко мне, на мой грандиозный проект, бывает случай, Яшку на помощь ставят. Единственный из всех рабочих, кто не саркастичен, не циничен и не умничает, но мог бы, потому что неглуп он, — редкая находка сегодня. В работе он мне не мог помочь, но старался жуть как! «Яков, — звал его я, — пошли курить, успеется» — «Да, — говорит он, — что у меня? одна осталась. Иди». — «Чего ж ты, дам я тебе сигаретку, или посиди хотя бы со мной» — «Раз угощаешь, то пошли». Отойдя от стройки на некоторое расстояние, соблюдая технику безопасности (рядом со стройкой курить нельзя!), мы усаживались на доски и разговаривали. Яша не всегда  был разговорчив, но когда он имел отличное настроение, сам мог позвать курить, а значит и побеседовать желал. Тогда я, не упуская момента, спрашивал Яшу о работе, о том, как поладить мне с остальными строителями и т.д. Яков, имея хорошее настроение, отвечал мне; а я, зная его особенность, задал такой вопрос, за который меня осмеяли тогда, за обеденным столом.

  Яков — сутулый, среднего телосложения мужик. Лицо его покрыто щетиной чуть ли не до глаз. Сигарету держит он так, будто боится, что ветер выхватит ее из костлявых, с черными ногтями, пальцев. Яша не имел жены и к семейной жизни не тянулся. «Почто оно мне? Бабским криком себе нерв шатать? И зачем мне жена нужна, если я к ней чрез месяц потеряю интерес?». Ему на это отвечали рабочие так: «Найди ту, к которой не потеряешь интерес, делов». Яша тогда сильнее сутулился, махал рукой и говорил: «Не в мужской природе это, — и немного подумав, он мог спросить всех рабочих. — А вы? Вы нашли себе?» — «Конечно нашли». — «А они нашли вас?» — «Говорят, что нашли» — «Ах, говорят... — злился Яша, — вы-то не знаете точно». — «Что нам знать? Ушли бы наши жены, коль не так» — «Не все уходят, — говорил Яша, — потому что тешат себя надеждой, что полюбят ровно через три года, но через три года приходит только совесть, которая мешает им покинуть вас». Но все смеялись с Яши, потому что он применил в речи слово любовь, — не по-мужски это. «Ну, поэт», — высмеивали Яшу, который сидел неподвижно, никого не слушая.

    — Мужики ничего не знают. Нашел, кого спросить.
    — Мне ж откуда знать? кого спросить? Я тут недолго работаю, никого не знаю.
    — Ну, слушай. Участок вокруг церкви облагораживается: деревца садят, тротуар выкладывается.
    — А тротуар мы выкладываем?
    — Не, — протянул он, — этим уже дорожники занимаются. Красиво становится, зайдешь на территорию церкви, присядешь на лавочку, и спокойно становится. Народу мало около церкви, а если и много, то и неудобства не испытуешь. Суета городская так и вообще не ощущается. Деревца хоть и молоденькие, но свежесть от них идет, какая? уж запахов я не опишу. И люди добрые ходят, и разговоры у них добрые, бывает, имею грех подслушать, — жалостные. Вот женщина священнослужителю жалуется, говорит: сынок ее в первом классе учится, говорит, купили только что форму, книжки, — все школьные принадлежности купили. Говорит, ребенок, отучившись месяца два, стал жаловаться на головокружение и тошноту. И слезно, держа себя в руках, сказала она: «Поставили диагноз — рак мозга». У мелкого и такое страдание... и у матери его, сам знаешь: родители погибают вместе со своими детьми. Служитель, успокоить хотел бедную мать и сказал: «Книжки и принадлежности школьные нужно продать, они ему не пригодятся...» Он, видимо, хотел дать совет, что, дескать, деньги нужно собирать любым доступным способом, который, естественно, не нарушает заповедей и конституции; но женщина, чему я не удивился, заплакала и неутешна была. Посмотрю я на путника, обратившегося за помощью в храм и получивший ее в виде: хлеба на дорогу и вина, и после тех жутких сцен мне полегчает, будто здесь есть какой-то баланс между плохим и хорошим. И вот, мне кажется, что все хорошо, что нужно звать всех знакомых в это место, чтобы и они полюбовались храмом, прекрасной его постройкой, к которой и я руку приложил, отдохнули между прочим на лавочке в саду... — На этом моменте мы закурили еще по одной, и после Яша продолжил. На мой нос упала капля дождя; асфальт сухой, следов других капель не видать, наверное, хмурое облако подшучивало надо мной. Улица мне представлялась бесцветной, почему-то мне это тогда нравилось, мне от этого становилось уютнее. Рядом детская площадка. Слышны крики детей и поучения их родителей.
    — Меня останавливает от этого одно чрезвычайно фантастическое событие, —   продолжал Яков. — Десять лет назад был нашей бригадой построен — ий храм...
    — В каком месте строили? — спросил я, потому что молчал долго.
    — В поселке — ...ова, — ответил мне Яша. — После, — продолжил он свой рассказ, — когда готово сооружение стало, я решил придти и посмотреть, как духовное служение принимают. Приехав туда в пятом часу утра, зайдя на территорию храма, я увидел трех гладковыбритых, пахнущих вином служителей в рясе. Стояли они около входа в церковь и рассматривали, по всей видимости, портал. «Что-то вы рано, — говорят мне, — храм только построен и еще не готов к службе». А я говорю: «Храм построен, что еще требуется?» — «Требуется меньше любопытства. Просим вас уйти», — ответил мне один из служителей. Я не уходил, и они все вместе, невинно улыбаясь, вытолкали меня. «Приходите потом, через три часа все готово будет», — ласково они мне говорили при всем при этом. Я знал, как можно проникнуть через жестяной забор. В одном месте собакой был сделан подкоп, через который я и пролез, — благо худой я. Спрятался, значит, за горой песка, успевшего уже затвердеть, и наблюдал, как три священнослужителя стали треугольником, остальные, видимо, младшие, отошли в сторону. Священники надели странные черные очки. Помню, что выглянуло солнышко. Дальше они вместе с младшими открыли молитвенники и толково, соблюдая знаки препинания, зачитали:

                Дух святый, одна из частей Его, спустись на землю, для тебя специально человеком отведенную.
                На этот раз мы не будем подлыми, потому что созналися и каемся, что тогда тебя заперли в храме,
в котором Ты остаться не хотел почему-то.
                Теперь просто пролети по храму, освяти каждый угол его Своим светом небесным, —
                и прости Ты нас грешных за то, что тебя заперли в стенах тесных.

    Потом из солнца выстраивается горизонтально луч, а по нему спускается с невероятной скоростью сфера, которая была ярче, чем само солнце и луча его блеклого, которую наблюдать мне было приятно, и желание меня одолевало: подойти и коснуться сферы. «Лети в треугольник, — говорит самый старый из служителей, махая рукой в центр этой, составленной ими геометрической фигуры, — так проще будет». Дух, который был ярче, чем солнце, послушно летит туда, куда указали. Мне очки не пригодились, поэтому я мог спокойно наблюдать за ситуацией дальше. (Описать призываемого не могу, и никто не сможет.)


    — И впрямь фантастично. У тебя, может, того, помутнение рассудка случилось? Рано встал... не выспался...
    — Нет, все верно видел. Смотри, что дальше. А дальше богослужители говорят духу: «Отправляйся в храм, освяти его». Но дух не летит, он все парит себе в воздухе. «Что удумал? — говорят духу. — Ну, стой, у нас другой метод есть!» Самый старый священник достает золотую сеть из мешка и накидывает ее на призываемого. «Держи! — кричал самый старый служитель и, как мне показалось, самый главный из них, — вяжи потуже Его» Все они впятером связывают сеть потуже и тащат духа в храм, приговаривая: «В который раз обманываешься, в который раз...» Когда они затащили частицу господа в храм, забыв закрыть входную дверь, множество бликов мне глаза стало резать, что я прикрылся рукой. «Смотри, сколько золота, — говорил служитель, — все для тебя, Господь. Украшая храм в золото, мы и показываем, что этот драгоценный металл, не нужен нам, что мы не жертвы соблазна». И мне послышался тихенький, но ровный и сладкий для слуха голосок, который молвил: «Если золото не нужно вам, то закопайте вы его обратно в землю». Служители не ответили духу, как мне показалось потому, что не слышали его, или потому, что ответа, их оправдывающего, не придумали.
    — Яша, и ты после этого ходишь в церковь?
    — А что? Скажешь: дурак я?
    — Дурак.
    — Замены церкви в городе не сыскать. На природе можно душу отвести, но мне никак не пробраться туда, работа не позволяет.
    К нам подошел начальник. Запах его бабских духов каждый выучил.
    — Вы уже пятую выкуриваете? Хе, — усмехнулся он над нами. Он, впрочем-то,  постоянно над нами насмехался. — Апсида так и не достроена, слышите? К сроку нужно успеть, а вы курите, время тянете. Давай пачку, Сергеич. Давай, не шали.
    — Мы уже идем, курить сегодня не будем, — отвечал Яков.
    — А завтра? снова будете по пятнадцать минут высиживать? Вам положено сидеть десять, слышите? Давай пачку, — хе, — хрюкал он.
    — Мы уходим. Все, десять, так десять.


    Мы продолжили работу. Работа не шла. Все у нас по-прежнему рушилось. Яша, разозлившись, стал работать интенсивнее, что я за ним не успевал, и помогать не помогал, только кирпичик успевал ему подать. К концу дня Яша выстроил половину сооружения. «Что ж, — подводил Яков итог, — завтра закончим» — «Не боишься, что эта мозаика рухнет? Опасная ведь высота, что если обрушится сооружение? — кости все переломает! тем более что материал хрупкий и западная сторона о себе знать дает, потому что ветры от туда влажные идут, которые цемент наш песочный размягчают... Не слушай начальства, не рискуй, вечно они подгоняют». — «Начальство ни при чем, — отвечал мне возбужденно Яков, — я во вкус вошел. Достроим завтра, ты не трусь!» — «Как знаешь, Яша, о твоей жизни беспокоюсь», — закончил я.


    Через день мне снова приставили Яшу. «Плохо, — думалось мне. — И, что же на него нашло? Что затмило его рассудок? Любой бы понял, что из переработанного по сто раз материала — ничего надежного не выстроить... да и спешит же, спешит. Завалится постройка, по опыту знаю. Не уберечь мне от беды его».

    И беда случилась. Непослушный Яков! Все я ему твердил, находясь на земле: «Слезай, ты что, не видишь? Что косится апсида, ко-си-тся!» — «Почти готово, — отвечал он мне, — полукупол остается нам». Довольный Яша спускается, но раздался скрип, приглушающий крик последнего, наверно, косяка, и задрожала земля, повалившая меня с ног, — апсида вновь рухнула, только теперь под ней оказался Яков, который даже не крикнул.

    Скоро хоронить его будут. Задушили его камни, хоть на что-то способные... Меня не позовут провожать Яшу, меня его мать ненавидит.

----------------------------------

    Маршрутка снова остановилась, что я виском ударился о стекло и проснулся. Смотрю заспанными  глазами своими, не в городе мы — в полях! Я ж дорогу проспал, а эти... пассажиры!? Что они? Видят же куда везут их, чего они не возмутились? Я флегматик, но уж не вытерпел: встал и направился к Владимиру. Слышу, стук дверей. Гляжу в окно, Владимир ключи передает другому мужику, рослому и плечистому. Выйти из аппарата не получалось, дверь автоматическая. Поэтому я ждал, пока сядет за руль тот неизвестный мне мужик, которому передал ключи Владимир. Наш затейник, передавший ключи — ушел в поля, за которыми, как я потом приметил, рисовались домики, похожие на дачи.

    Новый водитель оказался за рулем и стал сразу, звеня монетой, подсчитывать выручку своего предшественника. «”Круглая сумма” выходит. Небольшая, но круглая, — говорил он сам с собой, — можно ехать». 
    — Что за дела? — обратился я к новенькому, как только составил обвинительную речь. — Куда нас завезли? И что вы молчали, господа? — обращался я уже к пассажирам. — Вы посмотрите в окна! Мы в полях!

    Пассажиры промолчали и потупились. Но мне ответил новый водитель:

    — Как это куда? Вы карту смотрели?

    Я обратился к карте, так и не изменившейся после смены Владимира. Понимая, что от моих путников толку нет, что и от меня его мало, я, сев на свое место, подперев голову рукой, уснул, и печален был.