Никто не знал

Мимо сидящего на бревнах деда громыхая, проехал деревенский автобус. На его обшарпанном боку веселыми красными буквами было написано: « СЛАВА ЗИМИ ». На этом надпись обрывалась, так как дальше должна была быть дверца, которую в прошлую субботу оторвал пьяный разудалый тракторист Митька, смертельно обидевшись за что-то на старую заслуженную развалюху. Дверцу так и не приделали, тем более, что и закрывалась-то она с трудом, и теперь было уже совершенно непонятно, то ли неграмотный водитель  любил холодное время года, то ли славил местного бизнесмена Зимина, чьими успехами местные патриоты могли вполне обоснованно гордиться.
Дед машинально  проводил взглядом автобус, привычно прислушиваясь к душераздирающему стуку, скрежету и позвякиванию старой машины и, убедившись, что и в этот раз  транспорт благополучно добрался до конечной остановки, удовлетворенно сплюнул. Из  автобуса выскочил все тот же Митька, вернувшийся из райцентра, и дед обрадовано встрепенулся.               
- А что, Митька, - ехидно заквакал он, - не штрафанул тебя ишо Колян за дверцу-то?
Коляном он запросто звал местного милиционера Николая Ивановича Стукова, приходившегося ему дальним родственником и потому не раз им в детстве воспитываемым то замечанием, то окриком, а то и просто крепким щелбаном.
-  Пущай попробует, - лениво прогудел Митька, мужик крупный, сильнющий и до ужаса обидчивый.               
Дед согласно закивал  седой встрепанной головенкой и полез в карман  за «Беломором».       
    -  Да и то сказать, не до тебя ему. Слыхал, чего в лесу-то на-шли?
-   Кто ж не слыхал,  -  гукнул Митька, - а вот только никто не знает откель оно взялося,   да в лес теперь никого калачом не заманишь. Боятся, вишь. А чего боятся, сами не знают. Тьфу!
Дед стрельнул хитрым глазом на собеседника и безразличным голосом посоветовал:
-   Дак ты б помог ему, Коляну-то, разобраться с гадостью энтой. Глядишь, он и про автобус забыл бы, всем польза б была.
-    Я уж лучше штраф, - усмехнулся Митька, - а дрянью всякой пусть власти занимаются, им за то деньги платят. Да ну тебя, дед, некогда мне с тобой…
Митька смачно сплюнул и, развернувшись, бодро зашагал в                сторону единственного в посёлке  продмага.   
A между тем, гадость, о которой говорили дед с Митькой, занимала умы практически всех жителей села Забойки («Запойки», как настойчиво любили повторять соседи из деревни со скучным названием Лесное). Вышеупомянутая дрянь появилась как-то раз ночью, километрах в пяти от последних домов деревни. Появилась она тихо, шуму от неё не было никакого, поэтому и обнаружили её не сразу. А, возможно, и не ягодный бы сезон, так ещё долго бы не подозревали  жители Забоек о существовании рядом с ними этакого нечто.  Но теперь все о ней, о дряни, знали, а потому место, где она лежала (стояла? висела?), старались обойти стороной. И не то, что-бы сделала она кому-то что-то плохое, нет. А только вызывала  она  у каждого, кто оказывался рядом с ней, такое непреодолимое от-вращение, что и передать невозможно. Причём   чувство это, доходящее до тошноты, приходило ещё до того, как появлялась эта вещица в поле видимости. Если же кто-нибудь, разогнавшись, всё же выскакивал на полянку, где она уютно примостилась в густом, все-ми любимом черничнике, то вид её сразу же приводил разбежавшегося ягодника в состояние ступора. И только всё нараставшее  омерзение заставляло человека отрывать от земли ватные ноги и пятиться назад, назад, назад… И, лишь отойдя подальше,   мог  перевести дух бедняга  и торопливо  уйти  из противного этого места.
Охраняющие    граждан власти в лице  милиционера Стукова сразу же  сообщили в район о странном явлении. Но поскольку ни-чего конкретного, кроме того, что народ пугается, Стуков сказать не мог, то и доклад его выглядел как-то несерьёзно и неубедительно. А потому его вежливо выслушали, что-то где-то записали и по-обещали немедленно разобраться. На сём и распрощались. Время шло, причём время горячее – страда, из района так никто и не ехал, и поэтому оставалась противная загадка головной болью только немногочисленных забойковцев.
Маленький старый домик на окраине поселка стоял почти  у самого леса, который подходил в  западной части своей к последним редким домам  Забоек. И огороды на задах участка плавно сливались с лесной  травой, мхом и повсеместно растущим черничником. Принадлежал домишко одинокой старушке Протасовне – женщине самостоятельной, бойкой  да вредной, что, впрочем, присуще было многим её односельчанам, из  коих половина была родственниками. Вот и драчливый буян Митька приходился ей каким-то внучатым племянником или ещё кем. Сама-то Протасовна могла бы, конечно, рассказать кем именно, да только никто её об этом не спрашивал, даже сам Митька. Хотя в гости забегал регулярно, ладили они с бабкой хорошо, несмотря на приличную разницу в возрасте – видно характерами всё ж были  схожи.
Возвращаясь из продмага, Митька  свернул на знакомую  до-рожку и вскоре, толкнув привычно плечом  кривенькую калитку, уже  стоял перед неплотно закрытой дверью бабкиного дома.
- Протасовна! – бодро рявкнул он и, уже занеся руку, чтобы толкнуть дверь, вдруг замер. Что-то было не так. Что-то было явно не в порядке. Непривычная тишина окружала всё вокруг него. Дело в том, что любознательная и активная  старушка очень любила  получать разного рода информацию, и потому  радиоприёмник практически никогда не выключался в её доме. А по вечерам к нему добавлялся ещё и уплывающий звук старого телевизора. Так что тихо в  доме было лишь ночью, когда утомлённая бабуля крепко спала. 
Поняв, что именно не так, Митька слегка встревожился. Протасовна хоть и крепка здоровьем, а всё ж человек немолодой, ма-ло ли что. Быстро толкнув дверь, Митька  проскочил полутёмные сени и оказался в комнате. В «зале», как называла её сама Протасовна, было пусто. Пусто было и в соседних с ней двух комнатах, куда  нетерпеливо заглянул обеспокоенный Митька.
В сенях он на всякий случай задрал голову вверх и громко аукнул на чердак. Ответа не последовало. Митька вышел на улицу и, задумчиво остановившись на крыльце, опять прислушался. Тишина. Он растеряно потёр подбородок, не зная, что и думать, а, тем более, что предпринять. Уйти, ничего не выяснив, он не мог. А что выяснять и где,  было совершенно непонятно. Домик стоял на отшибе, соседей поблизости, вобщем-то, не было, так что спрашивать было не у кого.
Неизвестно, сколько времени простоял бы озадаченный Митька, если бы окружающую его тишину не нарушил вдруг тихий, но достаточно явственный звук, от которого Митька чуть не подпрыгнул. Звук был какой-то странный, - то ли скрежет, то ли скрип. Но он затих, и откуда он исходил, Митька  определить не успел. Он прислушался и медленно двинулся вокруг дома, инстинктивно стараясь производить как можно меньше шума.

           Продолжение следует…