И у лягушки есть душа

Подарок для моей возлюбленной Лизы Готфрик
Детская книга мертвых, небрежно закинутая на антресоли и уже покрывшаяся серенькой, как русское небо, пылью, шуршала полуизгрызенными юркими мышатами страницами, сбежавшими ( мышата, а не страницы, стал быть ) из дырявых карманов тоже мертвого Летова, растерявшего все свои шоколадные конфеты, некогда пачкавшие длинные пальцы патокой и соевой пудрой, нерукотворные пиз...и оборотились бесконечной ночью перед Рождеством, когда втягиваешь голову в плечи, озираешься по своей пустой комнате, страшась узреть вечную гостью, пропадающую время от времени - ненадолго, впрочем - где - то там, но неизменно возвращающуюся и тогда схватывает горло, дрожат руки, на зеленые близорукие глаза сами собой наворачиваются какие - то непонятные мокрые штучки, не достойные истинного поэта и звездочета, ты кричишь, матом, психуешь, клянешь кого угодно : неведомых пидоров, евреев, немцев, Путина, ты мечешься сквозь память, вспоминая какую - то хрень, и постоянно встает жуткий образ крыши. Раньше, по малолетке, мы часто лазили на крышу девятиэтажки, бегали там, играли в прятки, загорали, курили втихаря, заглядывали вниз, теша сосущее чувство страха, поднимавшееся из желудка, холодными муравьями скатывающееся к пояснице, подглядывали за трахающимися голубями, пугая их в самый неподходящий момент, в общем, развлекались как могли развлекаться совдеповские детишки, бесконечно далекие от разврата бейсбола и прочих неведомых игр. И сейчас нечто схожее, только кошмарнее, накатывает при таких вот, даже не знаю как сказать, называю приступами, хотя, это не совсем верно. Странная херня, непонятная. Вроде, готов, как пионер или власовец, но вот приходит - и пиз...ц.
Пиз...ц исчезает и открывается взрослая книга живых, с сиськами, пузиками, попками и всякими такими интересными частями тела пропавшей из Инстаграм еврейки, они словно сговариваются, мои виртуальные подружки, то пропадают, то нарисовываются во всем блеске глупости и тогда - бесят, бля, то совершенно не чувствуют меня, мое состояние, раскачивающееся на качельках Смерти и туда и сюда, а иногда, как сестричка, проникают в самый мозг, заполняют мысли, и тогда ты тупо улыбаешься, бормочешь ласковую дичь, мечтаешь о чем угодно, не важно, бывает, даже не думаешь, так, болтается ботва в башке, но тебе тепло и не страшно. Жаль, что это бывает очень редко.
Потом снова накидывается такая хрень : подозревалово. На ровном месте. Я уже писал пару лет назад о чем - то таком, но теперь все немного иначе. Ты не подозреваешь заговор против себя, неповторимого, со стороны всех, всего мира, нет, ты уверен, что все, абсолютно все хотят твоей смерти, устав от твоих заморочек, от сказок, даримых в пустоту, снова бесишься и проклинаешь свиней, неведомых свиней, вспоминаешь самое плохое, катаешься в истерике, успокаиваешься и хохочешь. Раньше ты списывал шнягу эту на необратимые изменения коры головного мозга, хули, двадцать лет на хмуром, причем, бывали периоды, когда сидел плотно годами, не переламываясь, разгоняя дозняк, снижая дозняк, болтаясь между небом и землей, потом, завязав, тянул на СПИД и его сраные мины, бабашущие по башке изнутри, на антивирусы, сжираемые горстями, на любую хрень, не желая признать очевидное : это Она, Андрюша. Она снова пришла. Стоит в углу. Лица не видно. Красное платье. Холод.
Не знаю, зачем я пишу эту лажу, а учитывая, что адресат - психиатр, вроде, становится смешно. Доброхотные психоаналитики из моих древних похождений по уродам из ЖЖ заботливо предлагали мне распсиховаться, закидывая удочки по неграмотности и незнании Алекса Макдауэлла и тогда я юродствовал, трясся и психовал от напыщенных ничтожеств, не стоящих и секунды моего внимания, пока не свалил с концами от гадов. Пусть их, тварей. Пусть дрочат теперь на отсветы чужих игр разума, в кои вот уже который месяц пытается вписаться сам дядя Дональд, донельзя завидуя мелкому государю, махом вписавшемуся в чаепитие, по - ходу, навыки подворотни сыграли свою роль. Интересно, он злится на мою грубость и наглость ? Думаю, нет. Кто еще с ним будет так разговаривать, то камлать на Перовскую, то жалеть, то понимать, то проклинать ? Эти ? Ха - ха. Дрищи. В рот козлов.
Куда - то я не туда.
В трубе зашуршало. Бля, а ведь это уже было ! С чертиком и пропавшей Женечкой, классной блондинкой, настоящей. То есть не настоящей блондинкой, это - по хер, человек настоящий. Я подошел к трубе и услышал дыхание. Попросил не желающего показаться чертика о маленькой услуге, отдав ему душу, маленькую, скукоженную от ужаса перед неизбежным, замерзшую в лабиринтах страха и тьмы. Он кашлянул и снова зашуршал, вылетая в морозную ночь. А я стал ждать.