Рассказы для детей и внуков. Часть первая

С возрастом многое стирается из памяти. Но даже небольшие наброски позволят увидеть все, что было, снова и снова.
Может быть кому-то это покажется фантазиями или враньем, но это то, что сохранила моя память.

Рождение.

Это очень похоже, на какую то легенду, но рассказана она мне моими родителями.
В то далекое время не было больших декретных отпусков. Почти сразу после моего рождения мама должна была выйти на работу. Бабушка Анна Филипповна, человек набожный, сказала: «Сидеть с «нехристем» не буду!» Характер у неё был сильный, и мама очень нервничала по этому поводу.
Однажды она ушла в магазин, а к нам в гости пришли родственники дядя Паша и тетя Оля. Увидев, что мамы нет дома говорят: «Так давай окрестим». На улице была настоящая зимняя погода, говорят, под сорок мороз стоял. Завернули меня в тулуп, и прямиком в церковь, она на нашей же улице стоит. Принесли, развернули, поп посмотрел и говорит: «Он же помрет, смотрите какой синенький». А они в ответ: «Если помрет, значит так богу угодно, давай макай». Макнули меня в купель, и домой.
Так и была снята проблема, кому со мной сидеть. Бабушка нянчилась со мной почти до четырех лет, детские садики тогда в Нытве были в дефиците.
А после крещения я не заболел, а наоборот стал крепнуть и расти.
 
Как я утонул.

Однажды, мама с моей старшей сестрой Леной пошли полоскать белье и стирать половики на пруд. Вдоль берегов были построены специальные мостки с плотиками побольше, на которых мылили, стирали и полоскали половики. Сейчас уже не все знают, что такое половик, но об этом я расскажу немного позже, когда дойдет время.
Так вот, пока мама и Лена стирали и полоскали, я полез в воду. На улице жара, вот и мне надо «поплавать». На самом деле плавать то я тогда не умел. Плавал «раком»,  руками держался за дно, а ногами булькал сзади. Со стороны казалось что плывешь, по крайней мере, нам так казалось. И вот, наползавшись вдоволь на мели, я решил зайти поглубже.
Надо сказать, что из-за жары на пруду было не так уж и много народу, а моих друзей соседей, с которыми мы ходили купаться, почему-то не было. Наверное, так надо было судьбе. Дно рядом с мостками было довольно сильно захламлено - коряги, палки, какие-то проволоки и прочее барахло. Обычно мы купались немного в другом месте, а здесь купались старшие, они ныряли с конца мостков, где уже было достаточно глубоко и не надо было вставать на дно.
И так стал заходить поглубже. Почему я повернулся и стал заходить спиной вперед, я не помню. В общем, я запнулся и упал назад себя в воду. Глубина была чуть выше колена, но мне этого вполне хватило. Видимо с перепуга, а может по другой причине, я открыл рот и вдохнул воду. Дальнейшее я помню очень отчетливо. Я упал на спину и плавно опустился на дно. Почему-то не было ни малейшего желания пошевелиться. Тихо лежал на дне и смотрел на небо.
Оно становилось как-то все светлее и светлее, и потом увидел как будто круглую дыру в нем и в там какой-то сильный свет. Больше ничего не помню. Следующее, что я почувствовал, это как меня на плотике трясли, и надо мной кричала мама. После этого события мне купили резиновый круг.
Я редко вижу сны. Но это мне периодически снится, и каждый раз как будто все переживаешь заново. А сам я после этого события заметил, что мне кажется иногда, будто кто-то подсказывает о том, что скоро случится и очень часто все это сбывается. Обычно это происходит во сне.
Почему то чаще это очень грустные события, связанные с потерей близких. Так было уже не один раз. Поэтому я не люблю сны. Боюсь что увижу, что-нибудь и оно сбудется. Иногда я впервые попадаю в новое место, встречаюсь с незнакомыми людьми и понимаю, что я это уже видел, и даже знаю, что мне скажут. А иногда глядя на человека вижу что-то, что уже прошло. А может, я это все себе придумал? Хотя нет, слишком много совпадений.
Понимаю, как трудно быть экстрасенсом, который на самом деле видит больше окружающих. 

Корова.

Жили мы по нынешним меркам почти в центре Нытвы. Дом на улице Степана Разина был построен, как говорят, моим прадедом. Крепкий пятистенок. В одной половине (светлой) которая выходила на улицу (перекресток) жили бабушка с дедом, а в другой наша семья. Бабушка с дедом держали корову. Звали корову Девка.
Часто бабушка брала меня с собой вечером, когда надо было встречать стадо. Коров, коз и баранов пригоняли на кромку поля. Сил моих детских хватало, что бы дойти до поля. Бабушка всегда с собой брала два куска хлеба. Одним она прикармливала корову, когда та подходила к нам. Другой предназначался мне.
Она садила меня верхом на корову, привязывала за рога веревку и вела её домой. А я ехал на корове, жевал кусок хлеба и слушал, как шагала Девка, и в пыльную дорогу из её вымени стреляли струйки молока.
Дома бабушка мыла корову, её вымя, смазывала его маслом и начинала доить. Я очень часто дожидался окончания дойки. Бабушка процеживала молоко сквозь марлю и наливала мне большую кружку. С тех пор я и люблю молоко. Еще часто молоко топили в русской печи в глиняной кринке. Оно становилось коричневым и очень вкусным. Я пил его казалось немерено, а вот мою сестру Лену при виде пенки с топленого молока готово было стошнить. Вот такие разные у людей бывают вкусы.

Дед.

Когда я был совсем маленьким, дед, Николай Петрович, был для меня старым, непонятным и немного страшным человеком. Когда он спал, я, бывало, тихонько заходил к нему в комнату и подкрадывался к окну. На окне в стакане с водой лежали его протезы челюстей, и стеклянный глаз. Даже смотреть на это было немножко жутко.
Дед держал пчел. Ухаживать за ними это все-таки наука. Он хотел постепенно приучить меня к пчелам, показывал мне ульи, открывал, показывал, как ползают пчелки. Я уже почти совсем освоился, играл в свои игры в огороде около ульев. Однажды я не заметил, что на траве ползают пчелки, и стал раскладывать свои игрушки на них. Пчела видимо обиделась и укусила меня.  Желание смотреть на них и ходить около как-то сразу пропало.
Дед был хозяином, главой всей семьи. Никому не разрешалось садиться на его стул около обеденного стола. Жизнь деда и бабушки была какая то очень строгая и закрытая. Вероятнее всего это из-за большой разницы в возрасте, но почти ничего про себя дед не рассказывал. В комоде у него лежали награды, которые он когда-то получил и серебряные часы с надписью «За храбрость»  с портретом императора Николая 2.
Уже когда подрос, я таскал их с собой в школу и хвастался перед ребятами, демонстративно открывая их на уроке и смотря сколько времени. Эти часы стали нашей фамильной реликвией и переходят от поколения к поколению. Очень жаль, что утеряна связь со старшим поколением, может быть поэтому, я и решил кое-что записать, что бы моя память не пропала даром.





Улица.

Улица это особый мир моего детства. В то время все наши родители жили, как мне казалось, какой то большой и дружной компанией. Частенько  летом вечерком выходили на улицу и играли в волейбол до самой темноты. Мы с соседскими пацанами и девчонками гоняли в футбол. Вообще время было такое, что дети постоянно старались находиться на улице. Игры сменялись со временами года. Весна – снежки, кораблики в ручейках, лапта, «чиж», «магазин» на солнышке в кустах сирени в соседском палисаднике, ножички. Лето – футбол, вышибалы, прятки. Осень – казаки-разбойники, «колотушки». Зима – гонять на санках с гор, рыть пещеры, укрепления и играть в войну.
На улице были свои правила, которые были установлены взрослыми. Для самоуправления большим уличным хозяйством существовал уличный комитет. Председателем его был дед моего товарища одногодка Димки. Авторитет у «уличного» был непререкаемый. Помню, как родители отправляли меня убираться вокруг дома на улице. Мама говорила: «Смотри, как уже чисто у соседей. А у нас все еще не подметена улица. Что «уличный» нам скажет».
И я собирал мусор, граблями продирал всю траву и не дай бог, вдоль забора где-нибудь выглянет крапива. Лебеда, репей, крапива около дома и огорода были синонимом слова «неряха». 
Летом дети играли на улице до самой темноты. Сигналом к тому, что пора домой стал звук «колотушки». Каждый вечер дежурные взрослые обходили улицу и при этом стучали в специальное приспособление – колотушку. Это был такой деревянный ящичек, размером поменьше скворечника с какой то штуковиной внутри. Когда человек размахивал этой штуковиной, звучал специфический деревянный звук. Летом в тишине вечера этот звук было слышно за три квартала. С колотушками ходили люди и по соседним улицам. Родители стращали нас, что если будем бегать до колотушек, то нас заберут в милицию и выпишут штраф родителям.

Прудок.

Прудок в логу на нашей улице был особенным местом моего детства.
Во времена, когда не было стиральных машин-автоматов, да и простые «стиралки» были далеко не в каждом доме, прудок выполнял очень важную миссию. В плотине прудка был устроен специальный жолоб, через который вода из прудка выливалась в специальную колоду. В колоде женщины полоскали белье. Чтобы летом было не жарко и не мочил дождь, а зимой не завалило снегом и не замерзло, вокруг этого сооружения был построен сарай. Прудок у нас был небольшой, но глубокий и чистый.
 Плотину поддерживали в исправном состоянии и периодически ремонтировали. Заменялись деревянные доски шпунта, вскрывали и меняли жёлоб, ремонтировали и меняли колоду, лавку и стол в сарае для полоскания белья. Вокруг прудка берег вычищали, собирали мусор.
В прудок была запущена рыба – караси и карпы и еще одна какая-то маленькая рыбка – верховка. Утром и вечером на прудке с удочкой собирались взрослые и дети. Там и я вступил в племя рыболовов. Весной в прудке раньше прогревалась вода, и летний купальный сезон мы чаще всего открывали, искупавшись в прудке. Не смотря на небольшие размеры, глубина прудка у плотины была более двух метров, и искупаться было интересно не только такой мелочи, как мы, но и взрослым.
Однажды с друзьями мы прибежали на берег, закинули удочки и стали ловить карасей. Удочку я дома взял отцовскую, побольше. Всегда думали, что чем дальше от берега закинешь, тем быстрее и крупнее клюнет карась, а может быть и карпенок. Сидели на берегу на косогоре и мечтали о рыбацкой удаче. Поймав очередного карасика, я поставил удочку вертикально и зажал её между коленями. Леска, поддуваемая ветром, болталась перед моим носом. Чтобы не перепутать её с соседскими удочками я взял в рот леску около крючка и потянулся за куском хлеба, который лежал чуть в стороне. В этот момент колени непроизвольно разошлись, удочка упала вперед. Леска дернулась, крючок повернулся и вонзился мне в верхнюю губу. Хорошие крючки делали в советские времена, кованые. От моего рева наверное вся рыба в прудке спряталась в ил. Схватив в одну руку удочку, а другой, поддерживая леску, я со звуком громче пожарной сирены побежал домой.
На мое счастье отец был дома. Губа была проколота насквозь. Он взял плоскогубцы, отломил жало крючка и вытащил его из губы. Потом говорит: «До свадьбы заживет, Щукарь». Так я узнал, что я не первый, кто попал в такую передрягу.
   
 

Детский сад.

В детский сад меня отправили, когда мне было 4 года. Детский сад,  мне казалось, был самым интересным местом. После того, как я привык целый день проводить с бабушкой и парой, тройкой своих друзей-соседей, то количество ребятишек моего возраста, воспитатели, необыкновенный порядок и тихий час вызвали во мне страшное удивление. Оказалось что все это крайне интересно.
До сих пор помню, как, убежав в дальний угол территории садика, туда, где он примыкал к зданию старого заводоуправления, мы решили поиграть в парашютистов. С утра шел дождь и многих из нас привели в садик с зонтиками. И вот, забравшись на какое то строение, мы стали прыгать вниз раскрыв родительские зонтики. Эффект был потрясающий. Правда, не все зонтики выдержали это испытание, тем более оно было неоднократным. Через некоторое время воспитатели заметили наше хулиганство и разогнали нас оттуда. Наш домашний зонтик оказался крепким экземпляром и все выдержал. А некоторым испытателям дома пришлось встретиться с универсальным воспитательным средством – отцовским ремнем, который действовал гораздо лучше нынешних бесед и уговоров.
А еще очень хорошо помню «тихий час» зимой на холодной, не отапливаемой веранде в спальных мешках. Спали на свежем воздухе и никто не простывал и очень редко болели.
Через некоторое время из садика меня стали отпускать домой одного. Отец работал по сменам, а маме надо было пробежать по магазинам, приготовить поесть и еще за скотиной присмотреть. Что бы разрешили меня отправлять домой одного, мама написала заявление в садик, в котором расписала мой маршрут передвижения домой и указала время, когда меня следовало отпустить. Как потом мне рассказали, первые несколько дней папа на расстоянии шел за мной, как разведчик, не выдавая себя, и смотрел, как я перехожу улицу и не сворачиваю ли куда-нибудь. Потом, убедившись в моем надлежащем поведении, меня перестали контролировать.




Грузовик.

Однажды, вернувшись из детского сада домой, я увидел странную толпу народа около нашего дома. Они махали руками, показывали куда-то вверх по проулку (теперь он называется улицей Некрасова), что-то громко обсуждали. Подошел поближе и увидел, что в наш дом въехал грузовик и капот у него почти у нас на кухне. Я очень перепугался и чуть не заревел. Стало обидно, как мы будем жить в доме, если у нас дырка на кухню. Было выбито три бревна. Водитель, видимо изрядно приняв на грудь, поехал вниз по дороге, уснул за рулем, врезался в столб, а потом и в наш дом. Дом покосился, но выдержал. Пришлось отцу заколотить дыру досками и готовиться к ремонту.
Через некоторое время привезли бревна и шлак с камнями для укрепления фундамента. Домкратами приподняли и выправили дом, подогнали и вставили бревна. Я тоже решил принять активное участие в ремонте. Выбрал из привезенной кучи самый большой камень, который увидел, и решил бросить его на дорогу, чтобы та машина, которая сшибла наш дом, наехала на него и перевернулась. Я был очень зол на ту машину. Тогда я еще не понимал, что дело не в машине, а в том, кто на ней ездит. И вот, подняв камень, я пошел к дороге. Желание бросить его подальше подвело меня. Силы мои иссякли раньше, чем камень полетел, и я уронил его себе на ногу. А так как летом все приличные парни ходили босиком, то каменюка прямой наводкой упал мне на пальцы ноги. На мой рев на улицу выскочили родители. Камень ударил меня так, что ноготь с большого пальца оторвался и висел на кусочке кожи. Кожу с ногтем обрезали, рану промыли, приложили подорожник и перебинтовали. Я еще очень долго не мог успокоиться и стонал, что у меня никогда больше не вырастет ноготь и будет четыре пальца. Но все это вскоре прошло, ноготь вырос, палец не отпал, а я получил еще один жизненный урок. Никогда не желай другим плохого, зла, а то сам в него и попадешь. 


Клад.

Холодильников в моем детстве не было. Для того, чтобы хранить продукты использовался погреб, который у нас называли «холод». Так называли его вот почему. Погреб был выкопан внутри небольшого деревянного сруба с одной дверью и маленьким окном, которое летом закрывалось специальной ставней. Через окно с улицы кидали снег. Это называлось «метать холод». Снег плотно трамбовали в погребе и набивали до самого верха ямы.  Сверху яму со снегом укрывали досками, чтоб не было доступа теплого воздуха. На снег ставили скоропортящиеся продукты. И этот холодильник успешно сохранял холод до середины лета, а то и больше. Над срубом был чердак как на настоящем доме. И лежали там всякие важные дедовы вещи и инструменты. Дед то  в молодости был кузнецом да слесарем, руками работал.
Но пришло время, и родители купили свой первый холодильник. Так погреб постепенно перестал использоваться. Отец решил перестроить двор так, чтобы появилось побольше полезного места. Я к этому времени уже подрос и помогал ему во всех строительных и ремонтных делах. Разобрали мы крышу и стали растаскивать бревна сруба. Тут я смотрю, во втором сверху бревне вырезан кусок, а вместо него вставлен плотный берестяной туесок. Да вставлен так, что ни снаружи, ни изнутри его не было видно, покуда мы не разобрали полностью крышу и не сняли верхний венец (бревно). Говорю отцу: «что это?». А он по лбу себя стукнул и говорит: «совсем забыл, твой дед ведь мне рассказывал, как в смутное время (в революцию) они с отцом – твоим прадедом спрятали все свои сбережения на черный день». Меня так и затрясло от волнения. Клад!
Открыли мы с отцом этот туесок, а там деньги, почти до верху. Высыпал я их на стол у отца в мастерской и давай считать. Насчитал восемнадцать  рублей с копейками и все медными монетами одна, две, три и пять копеек. Ни одной крупнее. Сумма по революционным временам была большая, тогда, как говорила  бабушка, за корову шесть рублей давали. А когда нашли, за эти пять-семь килограмм меди можно было только килограмм шоколадных конфет «пилот» или «цитрон» купить. Правда, они тогда мне казались уж очень вкусными. Сложили найденные деньги обратно в туесок и оставили у отца в мастерской. Потом какую-то часть из них я растаскал в школу и раздарил друзьям-товарищам. А остальные так и пропали, когда мама дом продала после смерти отца.
Вот так в жизни бывает. Думаешь, что собрал что-то важное и нужное, а через какое-то время и сам понимаешь, что нет в нем уже ничего существенного. И никому это не надо. Поэтому и надо делать все сразу, пока нужно и не откладывать на «потом». Жизнь одна, и с собой «туда» ничего не заберешь. Видел я ситуации, когда близко знакомые мне люди страстно желали найти «клад», искали, и не находили. Искали и не понимали, что главное в жизни не деньги и почести, а память человеческая, совесть и собственное достоинство.

Книги.

Читать я научился рано, в четыре года. Моя старшая сестра пошла в школу. Приходила домой и садилась учить уроки. А я стоял у нее за спиной, выглядывал и повторял. Мама заметила мое рвение, помогла, и вскоре я научился читать. Записали меня родители в детскую библиотеку, она была на улице Карла Маркса, напротив нынешней маленькой гимназии, где сейчас сбербанк находится. И после садика я заворачивал туда, выбирал книжки и шел домой. Выдавал и принимал книги суровый библиотекарь.
На всю жизнь запомнил, как потерял я книгу из библиотеки. Называлась книга «Приключения Кроша». Так я перепугался, что и не знал, что делать. Мама спрашивает: «в библиотеку пойдешь?» А я говорю: «нет, еще не дочитал». Но видно конспиратор из меня никакой. Быстро все открылось. Взял отец меня за руку, повел в библиотеку и говорит: «ну рассказывай» страшно было, но деваться некуда, говорю: «потерял», а на глазах слезы. Библиотекарь говорит: «исключать надо, и так нельзя было записывать до семи лет, но на первый раз простим». Заплатил отец штраф за утерю один рубль, и разрешили мне снова взять одну книжку.
После этого я больше книги из библиотеки не терял. Читал я в детстве много. Сначала детскую библиотеку перечитал, потом стал читать книги, которые читал отец. Об этом немного поподробней.
Отец мой закончил школу-семилетку не с самыми лучшими оценками, и работал на заводе простым рабочим, сначала слесарем, а потом нагревальщиком на горячей прокатке. Работа у него была физическая, очень тяжелая. Не могу сказать, откуда, но имел он страсть – читать книги. С работы заходил в клубную библиотеку и брал книги. Читал он много и быстро. За день или два прочитывал книгу, страниц по двести. Книга всегда лежала на столе в открытом виде, на той странице, до куда прочитана. Трогать её запрещалось. Когда книга была прочитана, её он складывал в стопку верхней корочкой вниз. Такую книгу можно было брать читать.
Я старался не отставать от отца и читал почти все, что он приносил. А позже мне выпала по жизни еще одна удача. Старший брат отца дядя Володя демобилизовался из армии и пока не получил квартиру, на зиму, все свои вещи отправил в Нытву. У него была замечательная библиотека, сложенная в огромных армейских сундуках. Куча книг про приключения, Жюль Верн, Майн Рид, классика русской и зарубежной литературы, детективы и фантастика. Вещи сложили в нежилой не отапливаемой половине дома. Я брал ключ, открывал, брал книги и сидел по полдня читал книги. Руки промерзали, сопли текли, но не мог оторваться, пока не перечитал все. Эта страсть читать, умело подаренная мне отцом, очень помогла мне в жизни и учебе. 


Мотоцикл.

Всю жизнь мой отец мечтал купить мотоцикл «Урал». И копил деньги на его покупку. Но вот незадача, никак не получалось. Как только заработают они с мамой достаточное количество для покупки так какое-нибудь событие непредвиденное. То грузовик дом сломал, то дед с бабушкой умерли, то дети выросли и одевать обувать надо. А то просто цены на мотоцикл подняли и снова денег не хватает. Да и не так просто было это – купить мотоцикл. Они, эти самые мотоциклы, в магазинах не стояли и просто так не продавались.  В общем, не простая жизнь у родителей была, хотя они на нее никогда не жаловались.
И вот перед завершением своей военной карьеры старший брат у отца – дядя Володя, у себя в военном городке, в Литве, где служил, купил мотоцикл К-750. Был такой, похожий на «Урал», только считался он «военным» и продажу почти не поступал. В Нытве был всего один такой у отцовского коллеги по работе прокатчика их бригады, Рудольфа. Засунул дядя Вова его в контейнер и отправил в Нытву. Отец как узнал, весь разволновался и не находил себе места. И вот пришел контейнер на станцию, позвал отец  Рудольфа, взял меня с собой и поехали за мотоциклом. Приехали на станцию, смотрим контейнер маленький, трехтонный. Отец нервничает, как такой большой мотоцикл с коляской туда смогли засунуть. Думает опять что-то не то. Сверили номера контейнера и разрешили нам его открыть. Открываем, смотрим, а там мотоцикл стоит вертикально на одном заднем колесе и коляска рядом так же торчит. Вытащил мотоцикл отец из контейнера и поставил на колеса. Один выдернул, так ему хотелось мотоцикл. Потом и коляску достали. Собрали, заправили маслом и бензином, завели и поехали домой. Отец сразу придумал прозвище для своего черного железного коня – «Воронко». Таким счастливым редко я его видел. Да и мама была очень довольна. Как «барыню» в колясочке отец её стал возить по грибы, по ягоды, да и к бабушке Рае (это мамину маму так звали). А я наш мотоцикл по звуку стал узнавать за полкилометра. Потом я и сам вырос, получил права и стал зажигать на мотоцикле по своим делам. Отец всегда мне разрешал, ему я очень благодарен за это. Разрешая многое, он, очень незаметно, на своем примере, научил меня всегда отвечать за свои поступки.
 


 
Велосипед.

В тех вещах, которые прислал к нам в Нытву дядя Володя, после демобилизации был велосипед. Я, как и все пацаны, страстно мечтал о велосипеде, но так складывалось, что на велосипед у родителей денег не хватало. И вот такая радость. Дядя Володя написал в письме: «катайтесь на здоровье». А потом, когда приехал, увидев мои глаза, объявил: «забирай насовсем». Велосипед был дамский, подростковый назывался «Ласточка». На нем я  научился кататься. Но первое что отец заставил меня сделать, это разобрать его полностью, смазать, помог отрегулировать и только после этого я пошел учиться ездить на велосипеде. Научился я довольно быстро и потом гонял на нем как сорви – голова. Однажды с друзьями-товарищами мы устроили гонки на скорость от поля вниз по проулку (по улице Некрасова). Я удачно выиграл старт, обогнал даже тех, кто был старше меня и ехал на взрослых велосипедах «Урал». Летел вниз и радостно кричал, оборачиваясь на отставших. Но радость была недолгой. Очередной раз оглянувшись, и засмотревшись на соперников, я просмотрел на дороге участок рыхлого песка и со всего маха въехал в него. Руль вильнул, велик тормознул и я со всей своей дури полетел вперед через руль, кувыркнувшись, как говорили товарищи, два или три раза. Когда я очнулся, то увидел, что велик почти догнал меня, но, по пути ударившись о стоявший рядом столб,  переломился надвое. Я сидел и смотрел на него, как «Пятачок» из «Винни Пуха» смотрел на лопнувший шарик. А вокруг ржали, как кони мои товарищи. Слезы текли ручьем. Взяв в каждую руку по половине велосипеда, я поплелся домой. Отец, увидев мое состояние, не стал даже ругать. Достал из деревянной коробочки какой-то предмет (как я узнал потом, это был штангенциркуль) потрогал им обломки в разных местах, что-то нарисовал и написал на бумажке. А через два дня принес с работы железяки, вставил их в переломленную раму, сносил к знакомому сварщику и у меня снова появился целый велосипед. После этого я еще долго катался на своем лучшем в мире железном коне.
А для себя я понял, что никогда не надо задирать голову. Всегда смотреть по сторонам и не терять из виду обстановку.
А еще я понял, что даже простой слесарь может сделать такое, что не могут многие умные люди, особенно если он мастер своего дела. Не важно кто ты, важно, что ты можешь и делаешь.      

 

Дрова.

Люблю колоть дрова. Когда точно рассчитаешь силу удара, чурки раскалываются без лишних движений и дополнительных усилий. Все мы дети малых городов и деревень проходили обучение этому занятию. Только для кого-то оно осталось трудовой повинностью, а для кого-то стало удовольствием, воспоминанием о детстве. Я принадлежу ко вторым.
Науку эту я проходил на примере отца. В памяти, как на экране телевизора вижу: отец пришел домой после работы, поел, посидел полчаса за книгой. Потом встает, одевает рабочую одежду и идет на улицу. Я с ним. По пути берет колун (большой тупой топор). Выбирает большую крепкую чурку, устанавливает на неё другую, поменьше и практически всегда одним ударом раскалывает её пополам. Как он находил её слабые места, я до сих пор не знаю. Я эту науку так до конца и не освоил. Потом берет половинку чурки и одним движением начинает откалывать от неё поленья. Удары идут ровно, ритмично, топор движется как маятник в часах, поленья не разлетаются, а как будто складываются около колоды, на которой он рубит.
И все это выглядит как игра. Никакого напряга. В углу рта у отца папироска, которой он периодически затягивается. Когда раскалывается десяток чурок, я начинаю относить поленья в дровяник во дворе и складывать в поленницу. Он тем временем подтаскивает следующую партию чурок. И вот так играючи отец колол машину дров за вечер после работы. Я даже в самые свои лучшие годы не мог приблизиться к этому ритму.
Ближе к концу вечера к нам присоединяются мама и Лена. Задача – убрать все дрова с улицы, собрать щепки, прочесать граблями и подмести улицу. Тогда редко у кого из соседей задерживались дрова на улице больше чем на неделю.
И сейчас, когда удается поколоть дров, испытываю глубокое удовлетворение от этого настоящего мужского труда.



Начальная школа.

В школу я пошел, уже умея бегло читать и коряво писать буквы. Предмет «чистописание», был для меня главной проблемой. Я – левша. В то время когда я пошел в школу, писать левой не разрешали, все должны были уметь писать только правой рукой. При подготовке к школе мама начала приучать меня к общим правилам. Когда я садился рисовать, мне на левую руку привязывали бантик от Лениных косичек. Замечал я свою ошибку тогда, когда видел, что бантик шевелится перед носом. Мама не контролировала меня, занимаясь своими делами. Иногда мои художества заканчивались, когда родители уже спали. Но красиво писать, а тем более рисовать я так и не научился.
Посадили меня за парту с прилежной девочкой Таней, которая быстро выбилась в отличницы. Я то же старался, правда, не на всех уроках мне было интересно. Но учительница Зинаида Дмитриевна  сумела организовать и настроить нас на учебу. Зазнайство мое по поводу знания букв и цифр закончилось с первой в жизни двойкой по русскому за разделительный мягкий знак. Тут я понял, что мои знания вовсе не позволяют мне расслабляться и «гонять балду». Именно после этого в голове появилось понятие, что урок для того, что бы учиться, слушать, а не рассказывать свои истории соседям.
Уже к концу первого класса система наладилась, и учеба перестала напрягать. Успевал уроки делать и побегать на улице. Мама приучила уроки делать аккуратно и качественно. Если я допускал какую-нибудь помарку в задании, то приходилось по её требованию полностью переписывать все упражнение. Если и второй раз были ошибки, то листок вырывали, и переписывал уже целый лист. После того, как меня приучили заниматься таким образом, родители перестали меня контролировать. Иногда все участие в моей учебе заключалось в том, что один раз в неделю подписывали дневник, да смотрели оценки за четверть. Так же потом я приучал к учебе старшую дочь Олю.
А вот Сереге давались поблажки, видимо поэтому он и рос веселым и общительным балбесом, пока не повзрослел.
Первые три года я учился в пятой школе, это где сейчас музей расположен. Да и тогда в школе лежали всякие исторические экспонаты. И мы, маленькие неугомонные жулики, постоянно имели желание что-нибудь натворить. В коридоре лежал огромный по нашим понятиям осколок бивня мамонта. Не помню, кто первый это сделал,  но через некоторое время все парни нашей школы знали, что внутри бивня есть такие маленькие кусочки, похожие на сахар рафинад, только коричневого цвета. И если их засунуть в рот, то они прилипают к небу и начинают весело шипеть. Мы потихоньку подкрадывались к мамонту, засовывали руку внутрь, хватали кусочки мамонтовой кости и убегали на улицу, где спокойно толкали это себе в рот и разгуливали по двору. Учителя застукали нас только тогда, когда отверстие в бивне стало угрожающе увеличиваться. После этого ценный экспонат был закрыт под замок, и с нами была проведена воспитательная беседа.
 Нашу маленькую школу в 1968 году закрыли на ремонт и больше после этого она, как начальная школа не работала.   


Карты и пиво.

Карты были, наверное, одним из немногих развлечений взрослых в то время когда не было телевизора и Интернета. То, что проходило у моих бабушки и дедушки, было настоящей семейной традицией. А дело было так.
В то время в стране была шестидневная рабочая неделя, и все мероприятия взрослые планировали на единственный выходной. Один раз в месяц субботним вечером в гости к бабушке и дедушке приходили родственники. Это были мои крестные дядя Паша  с женой, дядя Ваня, брат бабушки и дядя Илья с тетей Зиной.
 Бабушка к этой встрече тщательно готовилась. Накрывали большой стол, доставали деревянный бочонок с пивом. Сначала все чинно садились за стол и начинали разговоры. Разговоры были на разные темы. Мужчины говорили про городские новости, рыбалку, хозяйственные дела. Женщины чаще про цены на рынке и домашние дела. Гостей угощали пивом, закусками, а потом начиналась развлекательная часть мероприятия.
Со стола убирали еду и доставали карты. Дед с мужчинами играл в козла. Женщины собирались отдельно и доставали лото. Игра в козла это видимо чисто нытвенское развлечение. Я всегда пытался тереться где-нибудь рядом. Иногда меня садили к кому-нибудь на колени, и я смотрел за процессом игры. Игра заканчивалась обычно или поздно вечером или затягивалась до самой ночи. В перерывах между играми мужчины курили. Дым от трубок и папирос затягивал дом до такой степени, что, когда открывали входную дверь, и с улицы заходил свежий воздух, было видно на уровне моего небольшого роста, как синий туман поднимался кверху.
Мама не любила, когда я слишком долго сидел и слушал разговоры взрослых. А я находил всяческие поводы для того, чтобы остаться подольше. После завершения игр взрослые собирались и расходились по домам. А на утро бабушка начинала варить новую порцию пива для следующих посиделок через месяц. Она что-то замешивала из солода и хмеля, ставила в русскую печь в большой чугунке. После того, как все это зелье остывало, в него добавляли дрожжевую закваску и ставили на полати.
Да, наверное многие и не слышали, что такое полати. Это очень интересное место в старом деревянном доме. Рядом с русской печкой под потолком раньше строили навес, который одной стороной крепился к стене дома, а другой опирался на печь. Под потолком около печки всегда было тепло и сухо. Там хранили всякие нужные вещи, использовали его для того, что бы просушить одежду и, довольно часто, устраивали там лежанку и спали. Так вот на этих полатях бабушка ставила пиво. Пиво потихоньку бродило и дозревало. Через некоторое время его уносили на холод, где оно дожидалось своей участи.
В следующую субботу вся эта теплая компания собиралась уже в другом доме. После нас ходили к моим крестным, потом к дяде Илье, затем к дяде Ване и через месяц снова собирались у нас в доме. Вот такая была развлекательная карусель.
Моя мама, после того, как не стало бабушки, ставила пиво, но никак у неё не получалось. То слишком сладкое, то дрожжами отдает. И только по прошествии довольно длительного времени она услышала от отца одобрительную оценку: «Получилось хорошо».
Став подростком, я втихаря таскал из маминых запасов пол-литровую банку и мы с товарищами, убегая в лес жечь костер и печь печенки, выпивали и знакомились с действием настоящего качественного пива.
Я, глядя на дедов, быстро схватил смысл игры в козла, и потом на улице, собравшись с друзьями, мы часто проводили время за этой азартной игрой. А отец у меня не любил играть в козла. После смерти деда нашем доме в эту игру уже не играли. Иногда зимними вечерами мы всей своей семьей садились и играли в дурака. Дурак подкидной, переводной и еще какой-то, я уже и не помню. Сейчас я очень редко играю в карты.
И не получаю такого удовольствия как в детстве. Но все же иногда так хочется очутиться маленьким на коленях у деда, смотреть на мелькающие карты и слушать разговоры степенных взрослых людей.


Бабушка Рая.

Бабушка Рая это мамина мама. Жила она в маленьком домике запрудом, на улице Оборина. Когда я был еще совсем маленький с ней жила её младшая дочь тетя Рита со своей семьей. Потом они уехали в поселок Уральский, а бабушка осталась жить одна.
Её муж, мой дед Алеша умер очень рано, и пришлось ей вытягивать всю семью одной. Но четыре дочери выросли, вышли замуж и разъехались, а она осталась одна. За заботами и хлопотами получилось так, что не заработала она себе государственную пенсию, не хватило трудового стажа по советским меркам. Вместо этого стали её дети собирать помаленьку денег, да посылать бабушке на прожитье. Такая получилась семейная пенсия.
И осталась у бабушки основная забота встречать да привечать внуков, которые так и норовили прискакать на каникулы. А было нас не много не мало, а целых девять человек. И порой все враз собирались у бабушки в гостях. Домик у бабушки был совсем махонький, пять на пять метров, но она умудрялась разместить нас всех, накормить, да и вообще справиться с таким табором. Зимой раскладывала нас спать по местам. Вовку, Серегу да Сашку на большие полати, мне было отведено место на печке. Девчоночью команду – Лену, Наташку, Нину, если она приезжала в комнату на пол, раскладушку, Таньку на маленькую кровать около «подтопка» -  маленькой печки  в комнате. А младший внук Игорь, или как мы его звали «Тигра», спал с бабушкой на её кровати. Мама старалась не отправлять нас к бабушке, когда собиралась вся команда в сборе, говорила что места мало, что нам, местным, нытвенским, можно и в другое время к бабушке сходить. А так хотелось нам туда встретиться с братьями, сестрами да побеситься. Бабушка, бывало, рассказывала нам по вечерам про свою непростую жизнь, вспоминая и веселые и нерадостные дни. А мы мучили её своими каверзными вопросами.
Как-то раз зашел разговор про то, почему висят у неё иконы в доме. Рассказала она странную историю.
В то далекое время советская власть боролась за влияние на народ всеми возможными способами. Патриархальная Россия была приучена к вере в бога. Коммунисты решили разрушить это влияние, уничтожив по всей стране церкви и попов. Прокатилась волна разрушения церквей. Не обошла стороной она и Нытву. Приняли решение власти разрушить церковь, которая находилась в здании, где сейчас заводоуправление металлургического завода. И для выполнения его надо было сбросить колокола с колокольни. Из собранной бригады никто не захотел лезть на колокольню. Дед Алеша, как она говорила «советский работник», выполняя партийное задание, полез на колокольню и привязал к колоколам веревки. Дернули их с земли и скинули с высоты. Собравшиеся поглазеть бабки крестились и плакали. А кто-то сказал деду: «бог тебя покарает за это».
И меньше, чем через год абсолютно здоровый мужик начал болеть, чахнуть и помер. С тех пор, сказала бабушка, и верю я в бога.
Но нас так просто не проймешь.
Говорим: «бабушка, а где он, бог то?».
- «На небе», отвечает она.
- «Там самолеты летают, его не видели»
- «Так он выше сидит»
- «Нет, ты врешь, выше космос. Там Гагарин в космосе летал, он его не видел».
- «А он, еще выше сидит и все видит. Гагарин хороший человек, бог его и не обидел».
 Так и мучили её вопросами до самой ночи.
Летом было еще интереснее. Спальные места из дома переносились в сени, чулан, а иногда при хорошей погоде и на крышу сарая. Лежали мы на своих постелях и смотрели на звезды, мечтали о будущей жизни. Такая казалась, она будет длинная да счастливая. Но нет уже ни Вовки, ни Сереги, ни Игоря. Так вот повернулась жизнь.
Бабушка жила в своем маленьком домике одна, ковыряясь в огороде, разводя кроликов, да держа куриц. Так и катилось время, мы подрастали, начали потихоньку помогать ей по хозяйству. Кололи да складывали дрова, рвали траву кроликам да ловили на пруду рыбу. В огород она нас почти не пускала, все делала сама. Говорим ей: «давай мы окучим картошку». Она вроде соглашается, говорит: «завтра начнем». Ложимся спать, утром просыпаемся, а пол огорода уже окучено. Говорит: «что я вас буду беспокоить, спите уж». Прожила она в этом доме почти до восьмидесяти лет. Я уже стал  взрослым мужиком, иногда приходил к ней и говорил: «Бабушка, зачем ты все сама да сама, мы ведь поможем, сделаем все, что надо».  А она отвечает: «Пока я шевелюсь, я живу».
И уже мои дети выпрашивали у меня: «Можно мы пойдем ночевать к бабушке старенькой?». И оставались у нее, получив разрешение, а она все так же ловко управлялась с правнуками, находя понятный только ей общий с ними язык. А через некоторое время дом её снесли, выделив ей однокомнатную квартиру в пятиэтажке на третьем этаже.
Это событие разом переломило её. Получив квартиру, она ни разу не вышла из неё, не спустилась на землю. Так и прожила там оставшиеся десять лет. Один раз за это время спускал я бабушку, когда её положили в больницу, да другой увез в морг.       



На рыбалку с детьми

Люблю возиться с детьми. Всегда хотел, что бы их было много, и я был нужен им. Может быть поэтому, бывало, собирал вокруг себя своих, племянников, а иногда и совсем незнакомых детей и общался с ними. Не люблю сюсюкать, считаю их за таких же, как я, но только маленьких людей.
Однажды, услышав, что на следующее утро будет солнечное затмение, собрал эту маленькую компанию из четырех «шнырей» - Ольга, Иринка, Павлик и Серега. Отправились мы мотоцикле на берег пруда, в Еловое болото. Вечер, костер, шкворчащий котелок на палке, искры от костра до неба и тихий летний вечер привели в восторг всю компанию. Сначала они прыгали вокруг костра, потом устав, немного угомонились и легли спать. Уговорил их тем, что затмение очень рано и надо выспаться.
Через полчаса от спящих вповалку детей несся храп, присвистывание и сопение. Периодически они начинали пинаться, толкаться и спросонья что-то бормотать. Потом все стихло. Слышно было только кузнечиков, треск угольков в костре да периодически крики ночных птиц. Задремал и сам. Через некоторое время проснулся и увидел что светает. Потихоньку встал, оделся, собрал удочки и пошел на мостки порыбачить. Поначалу, как рассвело, стала поклевывать мелкая рыбешка, сорожки и окуньки. Вдруг увидел, как поплавок у одной из удочек резко дернулся и уверенно пошел в густую траву. Подсек, по сопротивлению понял, что снасть моя слабовата и возможно, что останусь я с оборванной лесой. Осторожно и долго водил я рыбу, пока  не почувствовал усталость и слабину на другом конце снасти. Наконец подвел поближе и почерпнул подсаком. Карпенок который сидел на крючке в этот момент взбрыкнулся, порвал леску, но было поздно. Утренняя уха уже была обеспечена.
После этого просидел еще полчаса, потихоньку луна стала накатывать на солнце. Стало темнеть, вскоре луна полностью перекрыла диск солнца, осталась только яркая корона. В природе тут же произошли странные изменения. Затихли все птицы, смолкли кузнечики, даже не стало слышно лая собак, только что доносившегося от ближайшей деревни Нижняя Гаревая. Рыба в пруду перестала плескаться и тем более клевать. Даже рябь на воде стихла. Я бросил удочки и побежал будить детей, ведь они с вечера собирались смотреть, коптили стеклышки и боялись проспать. Однако крепкий сон на свежем воздухе хорошо сморил детишек. Кто-то проснулся и сквозь полузакрытые глаза пытался смотреть, а кто-то перевернулся на другой бок и продолжал насвистывать носом.
А я сидел и думал о том, как хороша эта детская жизнь, когда не надо оглядываться назад и понимаешь что еще многое, если не все впереди.
Шло время, дети росли и зараженные моей страстью стали проситься со мной на рыбалку зимой. Однажды поздней осенью, заранее прикормив лунки, взял с собой Ольгу. Что бы ей было удобно сидеть взяли с собой детские санки. Практически всю дорогу она прошла пешком, не помышляя о поблажке. Вообще надо сказать с детства у неё сформировался довольно упорный, даже упрямый характер. Иногда можно сказать даже чересчур упрямый. Наверное, это поможет ей в жизни добиваться своих  целей, если конечно не испортит эту черту ленью. Так вот, пришли мы к месту, помог я ей размотать и настроить удочку, показал, как ловить. После этого пошел настраиваться сам. И тут началось. Не успел я размотать свою снасть, как слышу, Ольга кричит: «Клюнуло». Бегу к ней, помогаю вытащить, возвращаюсь обратно. Снова возглас, опять бегу, помогаю достать, отцепить, ухожу к себе на лунку. Через несколько минут вижу, что Ольга подскакивает, встает на санки, подняв кверху руку с удочкой, потом начинает отбегать от лунки держа в руках удочку. Когда рыба вываливается из лунки, бросает удочку и бежит к лунке. Хватает рыбу, бросает на снег, а потом, взяв в руки мормышку, бежит ко мне и просит надеть мотыля. Удочка, при этом, таскается на леске за ней. Снова бежит к лунке бросает мормышку и начинает подтягивать и опускать вниз леску. Через некоторое время вся процедура повторяется. От одного вида всего этого занятия становится неимоверно весело. Азарт вновь испеченного рыболова кажется неисчерпаемым.
Через некоторое время подрос и Серега. Стал я и его брать с собой на рыбалку. Помня о том, как мучалась Ольга на глубине в пять метров, первые разы брал его на рыбалку по «болотам» нытвенского пруда. Ловили окуней и сорожку на глубине полтора – два метра. Поначалу реакция на поклевку у Сереги была почти такая же, как и у Ольги. Он подскакивал при поклевке и поднимал кверху руку. Если не хватало роста, то еще и вставал на свой маленький рыбацкий ящик. Со временем научился он и перебирать леску при вытаскивании.
Часто на рыбалку я отправлялся с коллегой по работе Сашей. Серега, когда его брали с собой, очень любил садиться поближе к Саше, увидев что тот поймал рыбку, тут же переходил на ближайшую соседнюю лунку и пытался переловить всю рыбу. При этом рот у него не закрывался, разговоры и вопросы летели как из радиоприемника, без остановки. Я в это время обычно немного отходил от них и сидел, наслаждаясь тишиной.
Как-то раз, поехав в Конино на рыбалку, мы услышали, что будут проводиться соревнования по рыбной ловле. Зарегистрировались все втроем, я, Саша и Серега. Рыбалка на огороженном участке была веселой, но не очень уловистой. Серега бегал от лунки к лунке, изредка ловил по одному - два окунька, просил нас просверлить ему очередную дыру. При этом изредка подбегал к нам и подхватывал пару- тройку наших рыбок. В результате, немного обобрав нас, сложил себе в кулек приличную порцию окуней. Прозвучало объявление по громкой связи и рыбаки стали подтягиваться для взвешивания улова. Наш пострел со своим пакетом поскакал туда. Через некоторое время слышим объявляют: «Победу самому маленькому рыбаку в детской категории присуждают Сергею». Он прибегает на седьмом небе от счастья и несет приз – маленький спиннинг. Этот приз до сих пор лежит в гараже как память о той рыбалке.
Время проходит быстро. Дети выросли, сменились интересы, не совпадает свободное время. Да и просто мы стали мало встречаться. Наверное, причина этого во мне, но что сделаешь. Такая штука жизнь. Очень не хватает этих простых встреч и разговоров ни о чем.
    Последний раз мы с Серегой побывали на рыбалке уже почти десять лет назад. Он уже к тому времени переехал в Пермь и периодически появлялся в Нытве повидать родственников, друзей да оторваться на дискотеке. Дело было по последнему льду. Накануне его приезда я совершенно случайно, напоролся на хорошую рыбную тропу, прикормил  лунки и наловил за день больше пятнадцати килограммов крупных лещей. На следующий день собрался ловить снова. Серега, увидев такое количество хорошей рыбы, изменил свои планы, и с утра мы отправились на рыбалку. В качестве сидения для себя, он взял большое, пятнадцатилитровое пластиковое ведро из-под соленой селедки, которую продавали в магазинах. Через час мы были на месте. И вскоре я снова вспомнил, как смотрел на своих маленьких детей, а они таскали рыбешку и радовались. Только лишь с той разницей, что сейчас уже не надо было помогать насадить червяка и вытащить рыбу. Глядя на сына, одновременно и радовался и хотел обловить его. Но не тут то было. Сереге везло как новичку. Что ни поклевка, то лещ весом больше килограмма. А у меня почти то же, но помельче. Совместными усилиями к обеду мы наловили полный ящик, ведро и пару пластиковых пакетов. Проходящие мимо рыбаки обсверливали нас со всех сторон, но это ни как не влияло на наши успехи. Собрав рыбу, мы под мелким дождем отправились домой. И не смотря на ненастную погоду, тяжесть улова, шел я домой совершенно счастливым человеком, не догадываясь, что это последняя рыбалка, когда я ловил себя на чувстве что мой сын все еще ребенок.
Сегодня он уже и сам большой взрослый человек и, наверное, скоро научит своего сына Илюшку азартно ловить рыбку и радоваться каждой удаче.