Идущий к реке

День близился к концу. На высоком небе играли розовые отсветы. На западе, где-то далеко, за плотным темно-зеленым частоколом елей, в окружении оранжевых полос облаков, рядом со столбом линии электропередач, стоял, наполовину зайдя за горизонт, солнечный диск. Прохладный сентябрьский ветерок шумел травой на лугу, стрекотали насекомые, где-то звонко стучал топор, и заливалась трелью какая-то птица. Невдалеке стояли неказистые, маленькие, темнеющие старыми досками и ржавыми крышами дачные домики, из труб некоторых из них тянулись белые ленты дымка. Огромные, в человеческий рост, сухие колосья шелестели по обочине дороги, по которой шел человек. Одет он был лишь в потертые джинсовые шорты и синюю клетчатую рубашку, а на ногах его были лишь черные скрипучие шлепанцы. Он шел, расправив свои мощные плечи, к которым крепились сильные руки с, будто вздувшимися, мышцами, держа прямо голову, выглядящую по сравнению с богатырским торсом какой-то нелепо маленькой, а излишне оттопыренные уши, приплюснутый нос, недельная щетина с жидкими усиками и ежик то ли рыжих, то ли русых волос только усиливали внешнюю неказистость. Человек шел, наслаждаясь спокойствием тихого сентябрьского вечера, стрекотом кузнечиков, шелестом ветра и этим бесконечным розоватым небом. Он шагал, пиная камешки с дороги на обочину, насвистывал себе под нос песенку, и на его душе было спокойно. Ничто не нарушало красоты и гармонии вечера, все краски, звуки и запахи были на своих местах, как ноты в симфонии. И вот за небольшой рощицей, вдалеке, показалась тонкая лента реки, на которой играли золотые отсветы. И ничего не тревожило человека, ничто не занимало его разум, и только одного ему хотелось – наслаждаться прекрасным осенним закатом на берегу реки. Сидеть на прохладном, чуть влажном песке и созерцать бесконечное великолепие вселенской красоты, осознавать, насколько все сущее едино.
И человека захлестнули воспоминания. Он помнил, как, еще очень давно, стал Вершителем, бессмертным и могучим межпланарным странником. Он вновь чувствовал на своих плечах тяжесть лат, стоя во главе войска перед огромной каменной аркой, а вокруг не было ничего, кроме красной глинистой земли. Он смотрел на ряды воинов, его воинов, сверкающих сталью доспехов и шлемов, мечей и щитов, палиц и алебард. А по ту сторону каменной арки виднелись лишь унылые красные пустоши, но Вершитель чувствовал – еще миг, и врата откроются, и в этот мир хлынут темные орды. Он знал – лишь он и его воины способны сдержать натиск исчадий Зла, а если нет – тысячи и тысячи людей погибнут. Он был готов сражаться – и умереть. Вот, арка озарилась ярким светом, и внутри нее образовался портал, отсвечивающий фиолетовым. И Вершитель услышал тяжелый топот кованых сапог, металлический лязг боевых топоров и ужасные боевые кличи, и из портала показались первые ряды орков. Они тут же бросились в атаку. Вершитель достал из ножен свой меч. Солнце блеснуло на клинке серебряным отсветом. «Вперед, Воины Света! Мы должны загнать Тьму обратно в ее логово!» - крикнул Вершитель. И вместе с мечниками он бросился навстречу врагу. Кровь обагрила его клинок. Вершитель, оттолкнув от себя одного орка, тут же парировал удар другого. Орды Тьмы шли волна за волной, на место одного убитого тут же становились двое, а войско Света стремительно редело. И Вершитель отдал приказ: оставить позиции у портала и под прикрытием лучников отступить на запасные позиции. Молоденький голубоглазый паж затрубил отход. И тут Вершитель почувствовал холодную сталь в боку, немного ниже сердца. Какой-то орк подло напал со спины, вонзив свой ятаган в сочленение доспеха. И Вершитель упал. Он лежал на сухой красной земле, чувствуя, как его взор покрывает черная пелена и как его тело растаптывают латными сапогами. И его уже остекленевшие глаза продолжали смотреть ввысь, в небо, затянутое свинцово-серыми облаками. Но это было тогда, давно, а сейчас Вершитель лишь шел по дороге к реке, наслаждаясь спокойствием сентябрьского вечера.
А в Городе тем же вечером Писатель уже третий час сидел перед ноутбуком. Новая глава была обещана издателю к полудню, а он не сделал даже половины. Писатель грыз карандаш, ища то самое слово, которое превращает обычное предложение в одну из многих деталей, сплетающихся в причудливый узор настоящего произведения. Это и отличает его, молодого таланта, от школьника, сублимирующего на бумаге собственные комплексы, от страшненькой студентки, строчащей томами сопливые саги без идеи и посыла, от бездарности, коряво пишущей про бессмысленные перестрелки и махания мечами. Писатель со вздохом отложил в сторону карандаш и погрузился в мечты. И в своем личном идеальном мире он видел, как люди ему рукоплещут. Критики не сдерживают похвалы, отмечая острый сюжет, живые характеры и мудрость рассуждений. Вот он, лучший писатель страны, надежда отечественной прозы, воссиявший яркой звездой среди унылых бездарностей. Даже те, кто считал самого Писателя безнадежным, просил его бросить, заняться чем-то более полезным, теперь хвалят его. А Лиза, та милая рыжая девчонка из библиотеки, которая порой рассказывала ему свои стихи, воспринимавшая его исключительно как друга, и Таня, стройная, красивая, похожая на ангела золотоволосая девушка из института, к которой он так и не осмелился подойти, ластятся к нему с поцелуями.
А Вершитель шагал по дороге к реке, и чувствовал этот мир, и миллиарды других миров, и ощущал это прекрасное многообразие сущего. И он видел все, от бесконечно малого до бесконечно большого. И наслаждался слиянием с вечным, созерцанием умиротворения и благодати этого осеннего вечера, отринув суету и пустые, бессмысленные цели. И воспоминания вновь захлестнули его.
Волна жара обжала его. Он стоял в небольшой комнате, освещенной сполохами огня, а перед ним вжимался в стену сутулый человек в нелепом камзоле, пышном жабо, очках и белом парике. Вершитель чувствовал ту жажду разрушения, что тогда его охватывала. «Ни убивайте, сударь, пожалуйста! Я отдам вам все мои деньги, сбережения, перепишу дом! Не убивайте!» - лепетал человек в жабо. А Вершитель чувствовал приятную тяжесть своей боевой секиры в правой руке. Он хотел разрушать, убивать, проливать кровь, заставлять страдать. И тут он услышал тонкий детский голос: «Папа! Папа! Ты жив?!». Вершитель обернулся и увидел, что в дверном проеме появился голубоглазый светловолосый мальчик. На вид ему было не больше семи лет. «Хорошо, убей меня! Не трогай сына! Пожалуйста, не трогай сына!» - проверещал человек в жабо, встав на колени. Но Вершитель лишь усмехнулся. Он нашел болевую точку этого жалкого человечка и теперь точно знал, как сделать его кончину еще более мучительной.
«Хватит!» - крикнул Вершитель, и эхо прокатилось по пустым полям, по дачному поселку, по рощицам берез. Ему больше не нужно было крови и смертей. Много он убивал и во славу Добра и во славу Зла, и ради своих же личных интересов, и просто так. Вершитель устал. Он пресытился собственными чувствами, преисполнился ими.
А Писатель продолжал мечтать, глядя через открытое окно на диск заходящего солнца, на детей, играющих во дворе, на стариков и старух, собравшихся на скамейке. И в его мечтах теперь мелькали другие образы. Писатель мечтал попасть в один из миров его книг. И, в отличие от его героев, его в этом мире ждут не трудности, а мгновенный успех. Его герои могут сколько угодно терпеть неудачи, гибнуть, бросать свои дела. Но ему хотелось бы, чтобы его история была полностью счастливой. Писатель часто говорил, что ненавидит хэппи-энды. Что счастливые концовки не позволяют раскрыть персонажа полностью, а саму атмосферу произведения делают чересчур рафинированной. Но в своей мечте он представлял себе, как люди, эльфы, гномы и полурослики рукоплещут ему. Короли и архимаги не сдерживают похвалы, отмечая великолепный стратегический ум, мудрость и смекалку. Вот он, величайший герой этого мира, надежда королевств, победитель Темного Властелина, яркой звездой… «Мечты, мечты» - вздохнул Писатель – «А мне сидеть здесь, стареть в ожидании славы. А будет ли слава? А вспомнят ли меня через сто лет? А через десять? А ведь мне уже двадцать два! А слава некоторых гремела по всему миру, когда им и восемнадцати не было!».
Подул прохладный ветер, и Вершитель поежился. Трава, растущая по обочине дороги, зашелестела, пригнувшись под внезапным порывом. Вдалеке, в рощице за полем, зажегся красный огонек на вершине радиовышки. Откуда-то со стороны дач звучало радио. А по розоватому небу плыл самолет, оставляя за собой белую полоску инверсионного следа. Вершитель устал от воспоминаний. Все они однообразны и бессмысленны, так же как и все его жизни. Единственное, что он теперь искал в этом мире – покоя и наслаждения гармонией всеединства всего сущего.
Вершитель стоял у окна диспетчерской, глядя на наручные часы. Секундная стрелка не двигалась. «Что за черт? В конце концов, ну не атомная батарейка же разрядилась» - подумал Вершитель. Он перевел взгляд на огромные серебристые четырехмоторные бомбардировщики, выстраивающиеся на взлетно-посадочной полосе. Вершитель посмотрел на настенные часы. «Два часа семь минут. Давайте добро на взлет» - скомандовал он. Диспетчер, молодой парнишка лет двадцати, послушно передал его слова пилотам. Вершитель стоял у окна, наблюдая, как тяжелые бомбардировщики один за другим взлетают, рассекая глубокую ночную тьму серебристыми крыльями и лопастями пропеллеров. А это значило, что его план начал работать. Вершитель смотрел на настенные часы и точно понимал, когда и что должно произойти.
3.19 Палубные штурмовики поднялись в воздух с авианосцев.
3.40 Аэродромы ВВС Хазмалльской республики отмечены сигнальными ракетами с тех самых штурмовиков, чтобы указать тяжелым бомбардировщикам цель удара.
3.43 В штаб премьер-министра Эдварда Айлена поступило сообщение, что на одном из аэродромов готовится на взлет крупный авиалайнер с иностранными дипломатами. Вершитель точно знал – хоть кто-то из пассажиров будет ранен, и международного скандала не избежать. И лорд Айлен лишится должности. Как миленький. Даже самой авантюры с Хазмаллом было бы достаточно для этого, но Вершитель хотел, чтобы Айлена сместили наверняка.
3.45 В штабе осознали, что протокола отзыва авиагруппы просто нет – кто бы мог подумать, что он вообще понадобится? На столе юного диспетчера зазвонил телефон. Вершитель поднял трубку. «Там дипломаты! Мы можем убить дипломатов! Если ты остановишь эти самолеты, я сделаю тебя герцогом!» - проверещал лорд Айлен. Вершитель лишь усмехнулся, положив трубку. «Зачем мне титул герцога, когда я стану премьер-министром Соединенного Королевства Аквилонии?» - прошептал он.
«Да, обязательно стану премьером! И все подавятся! А я буду во главе одной из могущественнейших стран этого мира!» - воскликнул Писатель. Он уже представлял себя героем-прагматиком, добивающимся власти и признания любой ценой. Даже ценой жизни людей. Зато как близко к жизни! «Точно! Надо написать книгу с таким героем! А то слюнтяи и нытики надоели! Нужен прагматик!» - воскликнул Писатель. Оповещение электронной почты вырвало его из мира мечты. Издатель спрашивал, готова ли книга? «Твою ж» - выругался Писатель.
Вершитель с жалостью смотрел на Писателя. Он прекрасно понимал всю его природу, все его мечты о признании, любви и власти. Все это составляло малую толику природы Вершителя, какую-то одну из бесконечности прожитых им жизней. И он не осуждал Писателя за недальновидность. Это была его стезя, его жизнь. Вершитель был в бесконечном множестве миров. В каких-то он был лучшим из лучших: героем, которого все любили и боготворили, злодеем, подобно шахматисту-гроссмейстеру, расчетливо жертвующим кем угодно ради достижения своих целей. А в каких-то он был полным неудачником, еще худшим, чем здесь: убогим нищим на улицах межпланарного мегаполиса Карифа, рабом в орочьих шахтах. Вершитель прекрасно понимал, что Писателю никогда не понять всей бесконечной красоты этого мира. Их пути на этом расходятся. И Вершитель оставил Писателя, и пошел дальше, наслаждаться осенним закатом на берегу реки.