Славные деньки. Глава 1

Не нравится мне моё имя Вячеслав. Есть в нём что-то триумфально загробное. Когда я кому-нибудь официально представляюсь, мне кажется, что я воспеваю молитву вечной славы какому-то давно почившему Анатольевичу. В сокращённой форме «Слава» это вообще не имя, а растиражированная  позолоченная надпись на постаментах, зданиях, грамотах и других носителях вечной памяти всему. Это конечно прикольно и тешит самолюбие, но недолго и через несколько лет начинает подбешивать, так как это ещё и дружеский повод поглумиться. Сколько интерпретаций использования моего имени я слышал и не сосчитать. Вот лишь несколько примеров. Вечная слава это персонаж всех поминальных молитв. Слава КПСС – это не мужчина, и даже не еврей. Слава героям нетрадиционной ориентации и тому подобные издевательства.От всего этого разнообразия, создаётся гаденькое ощущение, что меня пустили по самым достойным рукам, как дорогую путану. Всё время ловлю себя на мысли, что хочется отмыться от этого славного имени. Единственное что спасает это ироничное отношение к личной аутентификации. Но больше всего раздражает распространённый уничижительно плакательный вариант «Славик». Есть в суффиксе «ик» что-то унизительное. При сложении его с моим именем, я чувствую, как ласковые математики вычитают из меня что-то очень важное. От этого я становлюсь маленьким, и мне опять хочется плакать. Как-то я спросил у мамы, чем она руководствовалась при выборе моего имени. Из её объяснения я понял, что анализ рынка имён, теологическое исследование его значения, астрологическое прогнозирование моей судьбы и многое другое вошло в короткое, но ёмкое женское определение «Понравилось».

Во времена формирования дворовой самоидентичности, я пытался закрепить за собой право на ношение разных погонял. От «Славный» я отказался сам, так как посчитал что этот девчачий эпитет, создаст мне образ плюшевого мишки или парохода. Перебрав множество вариантов, я остановился на древнерусском бренде «Славян», который долго продвигал на компанейском рынке. К сожалению, он не выдержал конкуренции с ненавистной наследственной кличкой, доставшейся от отца. С одной стороны, ничего обидного в отсутствии суффикса в фамилии Чариков нет, но с другой стороны я уже объяснял моё отношение к суффиксу «ик». Смирился я с этим штампом, после того как мне открыли страшную семейную тайну отцовской фамилии. Отец родился тёмной-тёмной ночью, в тёмном-тёмном  роддоме, и тёмная-тёмная медсестра сделала ошибку в тёмной-тёмной фамилии при выписке.  Вместо буквы «ы» она написала «и». В результате этой ошибки, фамилия Чарыков претерпела ребрендинг и стала более благозвучно европейской, избавившись от монголо-татарских ноток. Так что мне ещё повезло, что не пришлось откликаться на позывной Чарык, а то бы точно повесился. Вот что буква животворящая делает.

До четырёх лет я себя не помню. Вероятно, потому что был абсолютно счастлив. В год я сделал свой первый шаг навстречу длительной командировке в тамбовскую губернию на попечение дедушке Сергею и бабушке Ане. Когда мне исполнилось два года, я мог самостоятельно перемещаться по твёрдой земле и потреблять твёрдую пищу, родители отправили меня по этапу в деревню. Сами же встали в очередь на бюджетную жилплощадь, и изо всех сил ринулись её отрабатывать, чтобы выбраться из барачного скворечника в Подмосковье. Не сочтите это за кукушанский подход к единственному чаду. Это была отработанная старшим поколением традиция подкидывать своих детей на воспитание в родовое гнездо. По нынешним меркам гнездо было очень плодовитым. Бабуля издала свой последний родовой крик в 46 лет, отделавшись от назойливых притязаний деда на наследника, а перед этим она 12 раз стреляла холостыми девками.  К сожалению, только семь из них увидели собственных детей. Троих забрала болезнь, а двоих война.
    Я был единственным отпрыском седьмой дочери, как белая ворона в стае многодетных тётушек и дяди. И весь этот кагал прошёл через жернова бабушкиной любви и дедушкиного воспитания. Они перемалывали нас аккуратно, но сильно, а иногда и больно. Справедливости ради нужно сказать, что силовой метод воспитания был большой редкостью. За редким исключением, каждый получил единственное дедовское крещение. Поэтому эти случаи передавались из уст в уста, как страшные сказки братьев Гримм. Например, семейство моей тётушки Симы, каждый раз дружно потирало макушки, когда на общих застольях дело доходило до воспоминаний о методах воспитания дедушки Сережи.

   Дело было аккурат после окончания войны, когда ещё был жив мой прадед Тимофей и карточки на хлеб. Так вот, прадед толи по ошибке, толи намеренно взял, да и спёр кусок хлеба у тёти Симы. Та давай возмущаться о несправедливости мира, о праве на свой хлеб насущный и прочей либеральности. Она так увлеклась борьбой за свои права, что пропустила момент, когда дедушкин дубовый половник ручной работы раскололся об её голову. По её словам, она до сих пор слышит звон в ушах от этой контузии. Через десять лет дед переломил сухой батон колбасы о голову её сына Юрки, когда тот решил самостоятельно наложить себе добавки из общего чугуна. А через пару лет её дочке Маринке достался призовой дедушкин щелбан из-за скверного воробья, вылетевшего из её уст. От неожиданного столкновения Маринкиной головы с дедушкиным пальцем она потеряла дар речи на время обеда, и на всю жизнь отшибло память на скверные слова. Моя мама стыдливо призналась мне, что от небольшого дедушкиного хлопка по мягкому месту за тройку по математике, она в десятом классе выделила суточный диурез. И так со всеми. Достаточно было одной волшебной таблетки, чтобы вылечить дисциплинарный недуг на всю оставшуюся жизнь. Остальное воспитание сводилось к демонстрации кожаного «Сергея Сергеевича», который выполнял две важные функции. Поддерживал дедовские портки и дисциплину в доме. Когда дед произносил его имя всуе, даже сквозняки в щелях переставали свистеть. Тактильным знакомством с дедовским атрибутом воспитания, удостоился только ваш покорный слуга. Эта честь до сих пор вызывает у меня зуд в месте приложения.

   Эту печальную историю начну с того, что дед был поборником традиций, поэтому всё семейство в обязательном порядке приезжало летом в деревню батрачить. До моего четырёхлетия мама приезжала каждое лето, чтобы за время отпуска успеть зацеловать меня до полусмерти, отработать моё иждивение на бескрайних картофельных грядках, а заодно подкормиться на деревенских харчах. Отец был более сдержан в проявлении чувств к трудовой повинности, поэтому своё редкое появление обстраивал, как снисхождение ангела воплоти. Он спускался с высот своего пятого разряда электрика на грешную крестьянскую землю и неделю грешил чрезмерным возлиянием, как сапожник. После свершения этого ритуала, он откланивался и возвращался к своим трудовым подвигам телемастера. Так вот, как-то после окончания первого класса мама отконвоировала меня в деревню для прохождения очередной летней повинности. Для встречи столичных гостей народу в комнате собралось  человек двадцать. Меня все трогали, тискали, тормошили, просили рассказать стишки. Короче говоря издевались от всей души. Я чувствовал себя звездой эстрады и стал молоть всякую детскую чушь направо и налево, не разбирая имён и званий. Звёздная болезнь прогрессировала у всех на глазах, и после долгих и мучительных выступлений привела меня к улётному исходу. Когда дед попросил меня помолчать, я уже по уши был в наркотическом дурмане всеобщего внимания, поэтому нагло проигнорировал его просьбу. На вторую просьбу деда я допустил роковую ошибку и в ультимативной форме предложил ему помолчать самому.

   В этот момент воздух в комнотушке сжался до точки и поглотил все звуки. Эпицентр этой чёрной дыры находился где-то поверх моей головы, так как глаза двадцати человек были устремлены именно туда. В пылу выступления я не заметил этих атмосферных изменений, и продолжал разворачиваться на всю широту своей творческой натуры. Как вдруг мою натуру свернули в бараний рог, и я оказался зажатым между голенищами дедовских сапог. Почуяв неладное, я решил не медлить и применить голосовую психическую атаку на деда. После первого контакта с кожаным ремнём, я неожиданно для себя взял на две октавы выше обычного. Дед этот талант оценил по моему тощему достоинству следующим восторженным хлопком и просьбой замолчать на бис. Оценив невыгодность своей диспозиции, я решил обратиться за помощью к союзникам. Я послал голосовую срочную депешу маме, с приложением самого умоляющего взгляда. Этот посыл разбился о безмолвное изваяние ужаса, застывшее на её лице. Указательный палец вертикально перечёркивал её рот и мои надежды на помощь. Ни какие мои волшебные заклинания не смогли вывести её из этого оцепенения.

   Третий импульс посланный ягодицами заставил меня задуматься и снизить тональность своей арии. При этом в бархатной тональности дедовского баса не было и намёка на злость. Он исполнял свою партию тихим елейным голосом, который громыхал в многолюдной тишине застывших статуй. Стало страшно, а ещёстрашно обидно, что моя карьера столичной звезды так постыдно закатилась под дедовские ноги. Четвёртая инъекция «Сергея Сергеевича» в полупопие поставила печать молчания на мои уста, дабы не испустить через них дух. С противоположной стороны он бы всё равно не выбрался, ибо там его сторожил кожаный демон. Дух бился где-то в районе мозжечка, пытаясь донести до моего сознания простую истину. Открыв ему врата, я осознал, что методы воспитания детей в этом захолустье остались ещё на патриархальном уровне. Я выключил свой громкоговоритель. Дед выждал минуту моей драматической паузы и разжал свои ножные объятия. Я выполз из дедовской промежности  совершенно шёлковым пай-мальчиком, которого не нужно было просить дважды. Этот эффект длился ещё долгие-долгие годы, а мой сольный номер внесли в книгу рекордов нашего семейства, как доказательство, что «Сергей Сергеевич» это не только виртуальная страшилка, но и эффективный аргумент в деле воспитания личностей этого родового древа.

С отцовским родовым древом я познакомился позднее, хотя корневая система дома была на соседней улице, но он уже пустовал. Дерево было менее ветвисто, но тоже нечета современным. С отцовской стороны мне досталось ещё две тёти и три дяди. Отец отца отправился на тот свет задолго до моего появления на этом, а бабушка Нюра к моменту моего прибытия в деревню уже перебрались к своей дочке Зине в Электросталь. Так что все мои детские воспоминания связаны с семейством мамы. Её мама и моя бабушка Аня не запомнилась мне какими-то яркими случаями или поступками. Разве что своей фирменной фишкой, которая стала притчей во языцех. Она постоянно перепалывала грядки только потому, что ей казалось, что кто-то их прополол неправильно.  И это пожалуй всё. Да и некогда ей было чудить. Вся её жизнь это сплошной уход за нескончаемым детским и фруктовым садом. В моей памяти её лик олицетворяет огромную душевную доброту и материнскую любовь ко всем её чадам. А ещё память хранит печать постоянной заботы о семейном очаге в огромной русской печи, которая постоянно томила картошку, щи и старые кости деда на верхней полке. Бабушка как живительная влага питала своей любовью это родовое древо, могучим стволом которого являлся дед. Покрытый корявой корой традиций, трещинами житейских правил и зазубринами ошибок, он даже после смерти остаётся объединяющим стержнем для всех его потомков. На сегодняшний день крона этого дерева раскинулась по всей России от Калининграда до Владивостока. И несмотря на то, что некоторые его ветви засыхают от старости, к нему каждый год прививают новые отростки других родовых деревьев. В результате этой селекции на нём распускаются новые цветы жизни и созревают плоды любви. Когда мы собирались вместе, то шелестели воспоминаниями, гудели русскими народными песнями, а некоторые из нас иногда складывались в дрова. В этом моему отцу не было равных.