Бабушка

     Памяти моей бабушки Никишиной Елизаветы Степановны
              п о с в я щ а ю.

     Все мы родом из детства. Но оно у разных поколений своё. Моё поколение самозабвенно, не вникая в смысл слов, пело:"За детство счастливое наше, спасибо родная страна!" А каким оно было детство, одним словом и не назовёшь.
     Вырос я в обыкновенной рязанской деревне, как и тысячи российских мальчишек и девчонок. Только растили меня с пелёнок не родители, а бабушка. Дедушку своего я не помню, мне исполнился всего год, когда он умер, но память людская о нём жила долго. Он был участником первой мировой войны, за воинскую доблесть награждён двумя георгиевскими крестами. В гражданскую воевал в первой конной армии под командованием С.Будённого и вернулся домой в 1920 году. В отечественную войну, уже по возрасту не подходил мобилизации и когда немцы в ноябре 1941 года подошли к селу Внуково, он по распоряжению райкома партии угнал колхозный скот в леса тамбовщины. Вернулся только после освобождения города Михайлова со значительно поредевшим стадом, за что его "таскали" долго по всем инстанциям,совершенно не понимая, что животные находились зимой под открытым небом и часто без кормов. В 1939 году он был участником первой всесоюзной сельскохозяйственной выставки в Москве, где лично вождь всех времён и народов И.В.Сталин наградил его медалью и Почётной грамотой, а на причитающиеся к медали премиальные он купил бабушке ножную швейную машинку "Зингер".
     Родители мои, уехали в город Сталиногорск, оставив меня бабушке. Та, продав корову и купив двух коз, выходила меня. В деревне бабушку даже старшие по возрасту называли Елизаветой Степановной, что ей было очень приятно. В своей большой семье она была старшей и по сути вырастила четырёх братьев, двое из котрых Иван и Илья погибли на фронте, а остальные даже в старости звали её не иначе, как няня. Детям погибших братьев она помогала всегда, чем могла.
     Дом, в котором мы с ней жили, ничем особым не отличался, как у всех крытый соломой и состоящей из двух комнат. Большую она сдавала под медпункт, поэтому, сколько себя помню, у нас всегда было людно.Дверь в доме была открытой даже, когда мы с бабушкой отлучались каждый по своим делам. Я не помню случая, чтобы кого-то обворовывали. Да и что воровать то, все жили одинаково бедно. Двухколёсный велосипед считался большой роскошью, а их было два на всю деревню. И тот кто его имел, был необычайно важен, так как мы мальчишки гурьбой бегали за ним, прося прокатиться, из-за чего вспыхивали ссоры, когда тот или иной проезжал больше кругов или большее расстояние. И мне очень хотелось иметь свой велосипед и я когда засыпал, мечтал, что вот завтра приедет мать и привезёт мне его. Но наступало утро и я снова бежал в ватаге босоногих мальчишек, дожидаясь своей очереди. Я хорошо понимал, что бабушка никак не могла мне сделать такой дорогой подарок, жили то мы с ней на её маленькую, колхозную пенсию.
     Бабушка Лиза умела писать и читать, закончила три класса церковно-приходской школы, научила и меня грамоте. Под светом керосиновой лампы я по слогам читал ей вслух сказки А.С.Пушкина, а затем и районную газету, которую она выписывала. Любимой книгой у ней была "Робинзон Крузо" А.Дефо. Сама она её не читала, но услышав когда-то в детстве её содержание пересказывала мне так увлекательно и красочно, будто она и в самом деле была на необитаемом острове. Позабыв многое, она это многое восполняла своим воображением.
     Никогда не забыть, как радовались мы с ней, когда копали мёрзлый грунт под электрический столб, когда привезли и установили его, когда в нашей избе вспыхнула лампочка. Это был большой праздник! Ведь можно было до позднего часа работать по дому, сидеть она просто так не могла, в их большой крестьянской семье с детства всех приучали к труду.
     Бабушка слыла большой рукодельницей. Длинными, зимними вечерами она вязала варежки, носки, пряла пряжу, ткала полотенца или половики, на стоящем в избе ткацком стане, всегда советуясь со мной по выбору рисунка, узора, то есть я был живым участником процесса.Это её, шестнадцатилетнюю вместе с двумя подругами местная барыня направляла для обмена опытом и мастерством на курсы кружевниц и вязальщиц в город Москву, поэтому в красном углу, под образами висели полотенца, вышитые её руками, с необычными рисунками: петухами, жар-птицами, цветами.Иногда приходили к нам женщины и девушки за советом, помощью и она ничего не скрывая, делилась своим  рукодельным мастерством. Я тоже пытался с помощью коклюшек плести узоры, но мне не хватало терпения и усидчивости, да и мальчишеские дела были в том возрасте куда важнее.
     Ранней весной, когда появлялись первые поталины, она пекла в русской печке ватрушки, очень похожие на птиц, с которыми мы ходили в поле, на так называемую Ближнюю лощинку, в последствие распаханную и само её название навсегда исчезло из иваньковского обихода, встречать первых жаворонков и весну, закликая их словами:"Жаворонок, жаворонок! На тебе зиму, а нам лето! На тебе сани, а нам телегу!"
     Бабушка была человеком добрым, отзывчивым, но только те, кто хорошо знал её,
видели в ней какую-то неподкупную гордость. Случалось она, не имея денег на то, чтобы купить хлеба или муки, шла со мной за три киллометра в соседнюю деревню Самару к дедушке Семёну, который работал заведующим магазином, развозил на лошади хлеб по деревням и брала у него в долг несколько буханок. Она не могла допустить, чтобы кто-то в родном Иваньково знал о её безденежье.А вот предпринимательской жилки, как сейчас говорят, у неё не было. Помню, в один из январских дней, кто-то из заходивших к нам сказал, что в сельпо села Самодуровки оченьдёшево продаются семечки подсолнуха. И она, посоветовавшись, как всегда со мной, решила купить мешок и продать стаканами, выручив за это хоть и маленькую, но прибыль. На следующее утро в метель, пости по бездорожью, мы с ней,одолжив у соседей санки, отправились в неближний свет реализовывать наши планы. Дорога, накатанная санями, пролегала по полям, мела позёмка, поэтому некоторые участки приходилось преодолевать по колено в снегу, но когда она сбегала с бугра, я садился в санки и съезжал вниз, где дожидался бабушку. Мы с ней очень жалели, что ни одних попутных саней в тот день не было. Добрались до Самодуровки, купили мешок семечек, зашли отогреться и отдохнуть к дальним родственникам. Попив чайку, обменявшись новостями, посетовав на жизнь и погоду, пустились в обратный путь. Домой пришли поздно вечером очень уставшими, проголодавшимися. Ветер за день успел выдуть тепло из избы, поэтому бабушка сразу затопила печь, приготовила тёплое пойло козам, а я выпив кружку молока , заснул крепким сном.
     Семечки бабушка продавать не стала, а просто раздала соседям, оставив часть себе, поэтому всю зиму мы с ней до оскомины лакомились дарами подсолнухов.
     Была она ненабожна, но в красном углу висели три иконы и лампадка, которую она зажигала по большим церковным праздникам и ложась спать обязательно молилась.
На престольный же, Иванов день-Иоанна Предтечи водила меня за десять километров в малинковскую церковь, где в младенчестве был крещён, причащаться. А когда выпадала свободная минута, посещала свою подругу детства Серёгину Елизавету, у которой вся изба была в старинных иконах и хотя всегда в ней стоял полумрак, лика святых и распятие Христа я  не боялся. Иконы и церковную утварь эта старушка ещё в 1934 году забрала себе, когда советская власть закрыла в деревне старинную часовню, разместив в ней сельпо.
     Бабушка учила меня ловить рыбу, косить траву и жнивьё, запрягать лошадь, делать лыжи из досок бочки. Она мне заменяла и мать и отца, проявляя то ласку, то мужскую строгость. А как переживала, когда я, катаясь во втором классе с огибаловского бугра на санках рассёк себе лоб и она, закутав меня в тулуп, в разгулявшуюся метель, везла на санях в киндяковскую больницу. Нет, она не плакала, а только повторяла раз за разом:"Потерпи, Лёня!Потерпи!".
     Это сейчас, с годами, я понимаю, как она была мудра, когда заставляла меня пить козье молоко, есть с чёрным хлебом мёд, бегать целое лето босиком, несмотря на "цыпки", собирать колоски и полоть колхозную свёклу. А я, как и все деревенские ребята убегал в лес, на конюшню, ток, на речку Проню, благо, которая протекала рядом, а мне во след неслось шутливо:"Утонешь, домой не приходи!". Нет, нет, она меня никогда не била, бывало посмотрит строго, а через минуту уже погладит по голове и скажет:"Не делай больше так".
     Мы с бабушкой на новый год делали свою импровизированную ёлку из большого куста репейника, стебель и веточки, которого обёртывали и обклеивали зелёной бумагой. Игрушками служили нами же сделанные цепочки, фонарики, снежинки. Фабричных игрушек у нас тогда не было. Чтобы изготовить фонарики бабушка посылала меня на конюшню, где стояли большие скирды соломы, которая использовалась для подстилки лошадям, а в голодную зиму и в качестве корма с добавлением соли и очень редко муки и отрубей. Её мелко рубили остро наточенными лопатками, которыми также нарезами брикеты торфа. Я должен был надёргать и выбрать непомятые соломинки, ножницами нарезать заготовки от пяти до двадцати сантиметров и принести их домой, чтобы вечером из них, нанизывая на нитки собрать с бабушкой фонарики самой различной формы.
     Бабушка обладала изумительной памятью, в мельчайших подробностях помнила те или иные события в  деревне, связанные с револдюцией и гражданской войной, коллективизацией и сталинскими репрессиями.
     А какие уроки преподавала мне при сборе лечебных трав, цветов, раскрывая тайны лечения той или иной болезни! Чердак дома всегда был полон сушёных трав, кореньев, листьев, плодов, подвешенных пучьками. Люди отовсюду шли к ней за помощью, советом, но денег она ни с кого не брала. Опыт имела большой, сбором трав занималась ещё девочкой по указанию, как говорила своей барыни и меня всегда напутствовала любимой поговоркой "Что знаешь - за плечами не таскаешь".
     Из живности в хозяйстве у нас были две козы, с десяток кур, несколько гусей и серенький кот Барсик. Если последний, а случалось и такое, несмотря на свою воспитанность, забирался на стол, бабушка ругалась на него:"Ты, что улусничаешь!". Я такого выражения за всю жизнь больше ни где не слышал, кот, понимая что виноват, прятался под кровать или запрыгивал на печку, где его уже никто не мог достать и вылезал оттуда, пока  бабушка не меняла гнев на милость и звала его попить молоко. А улусничать для неё означало безобразничать, бедокурить, ведь людей, пришедших из других мест с тёмными, нехорошими намерениями, наверно сравнивая с набегами монгол на рязанскую землю, называли улусниками.
     Если случался срочный вызов, бабушка вместе с фельдшером спешила  на помощь, иногда, когда я был маленьким, брала с собой. Из того  времени неизгладимое впечатление оставил в моей детской душе случай, когда мы на подводе ехали в соседнее Рябцево, где предстояли роды. Как мужчина, приехавший за фельдшером, гнал лошадь через лес, как у меня перед глазами мелькали деревья, как я уцепившись руками за бабушку, трясся в телеге, боясь вывалиться, а потом испугался сильного крика роженицы. Это было моё первое и последнее в жизни присутствие при рождении человека.
     Из далёкого, дошкольного детства помню, когда бабушка навещала родных или своих поруг, она непременно брала меня с собой, всё таки боялась оставлять  одного, мало ли что могло случиться. Особенно она боялась пожаров, поэтому часто в её молитвах слышалось: "Убереги от огня!". В гости я ходил не то, чтобы охотно, но иногда не противился, ведь мне там что-то всегда перепадало. Очень нравилось ходить к тем, у кого кто-то приезжал из Москвы, тогда меня угощали совсем не деревенскими гостинцами, а настоящими пряниками, печеньем и на всю жизнь запомнилось, когда мне дали кулёк шоколадных кофет "Мишка на севере", которыми мы с бабушкой лакомились несколько дней.
     Бабушка живо интересовалась жизнью, уехавших за лучшей долей. Всегда подробно расспрашивала "Как там и что там?". Для неё деревня была больше, чем место рождения и проживания. Она так до конца и не поняла всех "преимуществ" городской жизни, про которые ей с упоением рассказывали. Иногда она, будучи у родных спрашивала меня:"Ты чей?", я конечно отвечал :"Бабушкин"., а она тут же говорила:"Не та мать, которая родила, а та которая воспитала", вот мол так и живём. Этим она объясняла многое. И мать мою, свою дочь называла не иначе, как мотовка, вкладывая в это только ей известный смысл.
     Как-то в конце августа внезапно приехала мать и увезла меня в город. Так закончилось моё босоногое детство. К бабушке я после приезжал на каникулы, на всё лето, но это уже было совсем другое время, другие чувства и отношения.
     ... Прошло много лет и я вернулся туда, где был когда-то по-настоящему счастлив. На месте дома бурьян. Только осталась живой с той далёкой поры старая рябина. И когда я прислонился к ней, листья слегка всколыхнулись и словно что-то прошептали. А у меня на глаза невольно навернулись слёзы.