Немец

По четвергам мы с отцом ходим в баню! В бани разные ходим, как в городские, так и в заводские, где отец работает. В заводе почти в каждом цехе есть небольшая, уютная банька, отделанная липовым тёсом.  В отличие от городских бань, в заводских нет никого посторонних, только компания друзей отца.  Куда поведёт отец, туда я и иду с ним. Я люблю в баньке париться, да и компания отца состоит из хорошо знакомых людей.

Мне лет десять. Отец идёт в кожаном пальто, шляпе, в руках кожаный «министерский» портфель, в который заботливой рукой мамы уложено наше чистое бельё и банные принадлежности. У него отличное настроение и у меня тоже. Другого настроения и быть не может, ведь в баню идём!
В этот раз шли мы в баню находящуюся в административном здании заводского стадиона. Шли молча. А о чём говорить? Весь «сценарий» заранее известен, годами отработан!

Отец, слегка замедляя шаг, говорит:
- А знаешь, Алёша, сегодня в баню никто не придёт.
- Ну и пусть, - ответил я, хотя немного пожалел, что Гоши не будет. Гоша – мой ровесник, сын одного из отцовских приятелей.
Отец продолжил:
- Придёт только новый дяденька, которого ты не знаешь.
Я кивнул головой, но ничего не ответил: пусть, мол приходит, познакомимся.
- Его зовут дядя Володя. Запомни.
- Запомню, - подтвердил я.

Отец почему-то говорил короткими фразами и поглядывал на меня с улыбкой, будто что-то не договаривал, либо готовил эффектную развязку нашему диалогу. Но тогда я ни о чём таком не догадывался. А он действительно готовил «сюрприз», предвкушая мою реакцию и оттягивая момент объявления самого главного.

Вдруг отец выпалил как из пушки:
- Только он немец.
Сказал-то он спокойно, даже тихо, но для меня эти три слова прозвучали как глас среди ясного неба. И мне отчего-то показалось, что отец меня портфелем по голове огрел.

Я встал как вкопанный, потрясённый услышанным известием.

- Как немец? – прохрипел я. В горле пересохло, язык не ворочался. Мысли бешено неслись в моей голове советского ребёнка: откуда немец, как у нас в Павлове, на нашем заводе может работать немец, откуда он взялся, что ж теперь будет?

Отец ожидал подобного, засмеялся и говорит:
- Пойдём, пойдём скорее. Он нормальный, обрусевший уже.
Ноги мои не слушались. Я с трудом сделал несколько шагов вперёд, будто у меня ДЦП и спросил, глядя на отца снизу вверх:
- Как это обрусевший?
- Ну, он давно у нас в стране живёт, поэтому стал русским.
- Он воевал?
- Нет, по возрасту он младше меня.
- Тогда, откуда он взялся?
- Немцы давно живут в нашей стране. Слышал что-нибудь о немцах, живущих в Поволжье?
- Нет.
- Ну, пойдём, подрастёшь немного и узнаешь, либо я тебе потом расскажу.

Я поплёлся за отцом нехотя,  как на плаху. Хотелось незаметно для него повернуть назад и убежать домой. Почему-то вспомнил, как в школе рассказывали о маленьком Алёше Пешкове, которого дед нещадно порол, и подумалось мне: а вдруг сейчас меня в бане также драть будут! За что? Так ведь и будущего писателя Горького пороли не за что, по субботам для профилактики. Ужас какой! Я похолодел. Потом вспотел. Не заметил, как и пришли в баню.

- Где немец? – металлическим голосом спросил я отца.
- Алёша, - сказал он ласково, но твёрдо, - ты не вздумай его немцем назвать. Он обидится. Он для тебя дядя Володя. Ты понял.

«Ха, обидится он, - думал я, - нежный какой. Немец, он и есть немец. С ним надо осторожнее».

Не дождавшись от меня ответа, отец повторил:
- Он для тебя дядя Володя. К войне он не имеет никакого отношения.
- Хорошо, где этот дядя Володя?
Отец, должно быть, пожалел, что открыл мне «страшную» тайну.
- Не «этот», а просто дядя Володя. Давай раздеваться. Сейчас он придёт, немного опаздывает.

«Ага, - подумал я, - опаздывает он! Он нарочно опаздывает. Мы разденемся, зайдём в баню, а он одежду нашу утащит, или подопрёт дверь палкой, включит пар на полную мощность, да и уморит нас. Нет, дудки, я буду ждать его и глаз с него не спущу.

Отец быстро разделся, поглядел на меня, понял всё, сказав только, чтобы я долго тут не задерживался и вёл себя прилично.

Я медленно раздевался. Хорошо, что зима была, одежды много, есть что поснимать! Но вот и одежда кончилась, а немца, то есть, как его, дяди Володи всё нет. Я уж продрог в прохладном предбаннике, в парную хотелось скорее зайти, погреться. Наконец, дверь распахнулась, и в предбаннике появился молодой поджарый мужчина в кожаной куртке.

- Привет, Алёшка, - весело он крикнул мне. И отцу: Степаныч, привет, я пришёл!

«Эка невидаль, пришёл он. Ну, давай, раздевайся, посмотрим, где ты автомат прячешь или, чего там у тебя под курткой есть?»
Дверь в предбанник со стороны бани приоткрылась, из-за которой показалась голова отца. «Он уже в парной побывал, - с тоскливой завистью подумал я». Отец посмотрел на нас и проговорил не громко:

- Привет, Владимир! Алёша, пошли в парную, вон уж посинел весь, как курица в магазине.
- Я с дядей Володей приду.
- Молодец, - опять весело гаркнул становящийся уже ненавистным дядя Володя, - сейчас мы с тобой пойдём париться.

Дядя Володя снял кожаную, не зимнюю куртку, под которой оказалась рубашка защитного цвета хаки.

«Ну, точно, немец. Автомат где-нибудь за входной дверью припрятал. Почему отец его не боится. Может, не понимает опасности?»

Дядя Володя быстро разделся. Тело его мускулисто, на животе кубики накаченного пресса. Я совсем приуныл: с таким мы не справимся, потому что отец мой полноватый с животом и рельефных мышц у него нет. Он, наверное, сначала набросится на отца, поскольку отец для него представляет большую угрозу, чем я. Пока они борются, я буду колотить немца черенком этой швабры, или тазом.

С такими напряжёнными думами мы вошли в баню и сразу зашли в парную. Мы с отцом забрались на верхний полок, где самый жар. Там хватило бы места для дяди Володи. Отец пригласил его, но тот ответил:
- Нет, Евгений Степаныч, мне и тут внизу очень жарко.
«Слабак, - подумал я. – Немец он и есть немец»
Черед две-три минуты он вскочил с нижнего полка и бросился к двери.
- Ты куда? – крикнул отец.
- Степаныч, я больше не могу!

«Конечно, не может он. Притворяется. Сейчас запрёт нас здесь и нам хана!» Я даже вспотеть не успел. Очень не хотелось покидать парную, но разве ж можно оставить этого окаянного без присмотра?!» Я одним махом слетел с верхнего полка и бросился вдогонку за немцем.

- А ты куда, Лёшка?! – крикнул отец, хоть и понял всё.
Отец вышел вслед за мной. Немец, быстро окатившись по душем, не став дальше мыться, сказал, что не выдерживает таких температур и пошёл в предбанник. Я за ним. Пришлось притворяться, что и мне жарко, что я вышел отдохнуть.
- Ну и жара, Алёшка, - весело сказал дядя Володя.
- Жара, - процедил я, покрываясь мурашками.
Он быстро оделся и ушёл. Больше я его никогда не видел. Я надёжно запер за ним дверь. Сделалось спокойно. Отец парил меня веником, потом я его хлестал и всё шло своим привычным чередом.
По дороге домой я спросил отца:
- А милиция знает, что он немец?
Отец весело засмеялся и ответил:
- Алёша,  он работает шофёром у нас в цехе на большой грузовой машине. Он родился и вырос в Советском Союзе. Не все же немцы фашисты. К тому же, фашизм давно побеждён.

В нас, конечно, никоим образом не воспитывали ненависть к немцам. Наоборот, все мы были интернационалистами. В школе изучали немецкий язык. В старших классах пытались переписываться со сверстниками из ГДР. Но неожиданная встреча с немцем десятилетнего мальчика вызвала вот такую реакцию.