Четверо. Координаты

      – Спасибо, что пригласил меня!
      – Я не звал тебя, – угрюмо отозвался я, не сумев прищемить даже хвост юркой Физалис. Она протиснулась в образовавшуюся щель приоткрытой двери моей квартиры, не показав и капли недовольства подобным приемом. Ей глубочайшим образом плевать на мои предпочтения в виде тихих бесстрастных вечеров, заполняющих мое свободное время, подобно распаренному молотому кофе в одноразовом фильтрующем диске. Ей плевать на мои запланированные уединения, ровно как и не наплевать на собственные догадки, что я в них не нуждаюсь. – Я лишь приоткрыл дверь, чтобы проверить коврик у входа, а не...
      – Впустить меня, – эксцентрично парировала Физалис, деловито ступая по прихожей. Она принялась давать оценку обстановке унылой проходной стандартного бетонного муравейника, едва превышающего порог в тридцать "квадратов". – Знаешь, у тебя здесь довольно мило. Ничего не изменилось со времени моего последнего визита. Та же дешевая переливающаяся картина на стене, купленная на последние – и даже не на заемные! – средства, старый комод с броской фальшью под резное дерево и громоздкий шкаф, за которым наберется пыли и паутины на три совка. – Она тяжко и, разумеется, с издевкой выдохнула. – Ты из тех, кто не оставляет о себе положительное впечатление. А что касается твоих апартаментов, то они преображаются с той же скоростью, что и ты.
      Я усмехнулся. Принимать эту дерзость всерьез и на свой счет не хотелось, так как с ее раздвоенного языка она сорвалась как нечто обыкновенное, что было в порядке вещей и что было глупо принимать как беспочвенное обвинение, не подвергнув ему самому поверхностному осмыслению. Впрочем, раздраженно вздернув плечами – как отдав дань собственным воззрениям, – я презренно покосился на жалкий хохолок Физалис, как у павлина, который обмакнул голову в суглинистую жидкую грязь, а теперь не пытается избавиться от защитного слоя.
      – Если мы окончили обмен любезностями, – сказал я, раскрывая дверь пошире, с джентльменским наигранным поклоном указывая на лестничную площадку, – прошу – выметайся! Я планировал провести вечер в тишине и покое, где малейшая мысль о тебе равносильна пуле в висок!
      Физалис, чуть наклонив голову набок и прижав уши, улыбнулась мне.
      – Лучше бы планировал, как подготовиться к моей встрече. Тебе не сойдет с рук собственная придурковатость. Что же ты, решил, что можно вот так просто снять с себя всякую ответственность за мое благополучие?
      Я нарочито, словно подыгрывая, застонал. Надежда на быстрое прощание была готова обратиться в пепел.
      – Твое благополучие обратно пропорционально твоему самолюбию, – заявил я. – А теперь – освободи, пожалуйста, мою квартиру от своих назойливых глаз.
      Нет, она не услышала – свернула в гостиную, проигнорировав мою попытку преградить ей путь. Ей было плевать на мои попытки ее спровадить. Хмуро вздохнув, мне пришлось последовать за ней, чтобы не растерять остатки своего мнимого гостеприимства, которое смотрелось в этих апартаментах крайне уныло. Будь оно изначально достойным, какая-нибудь штуковина – та же позорная переливающаяся картина! – приковало бы к себе внимание любого мало-мальски уважающего себя человека.
      – Я должен знать, – несдержанно сказал я, с трудом дождавшись, пока Физалис устроится на диване перед праздничным столом, – сколько времени это займет?
      – Что? – подняла она надбровья. – Твоя искренняя радость?
      – Да, моя искренняя радость твоего поспешного ухода.
      Физалис лучезарно рассмеялась. Этот голос, этот простой незатейливый женский голос без завихрений, заусениц, светских изяществ, способный раствориться в бетонном помещении, как масло в мятом картофеле, производил впечатление какой-то детской глупости, необдуманной шалости, за которую в скором времени придет расплата. Она смеялась назло мне – весело и невинно. И, разумеется, смотрела только в глаза.
      – О, поверь, – сказала Физалис, – радость будет недолгой даже после нашего ухода! Или ты ждал сегодня только меня? – Пауза, а затем ехидная улыбка скрасила ее острую физиономию с отчетливыми, всегда кажущимися насмешливыми чертами. – По твоему выражению лица и не скажешь, что ты искренне рад.
      Я пошатнулся от сразивших меня слов и прислонился спиной к хрупкому серванту со стеклянными дверцами в иссохших рамках, в котором пылился помпезный чайный сервиз с приветом из прошлого века, не предназначенный для своего прямого назначения.
      – Кого мне еще ждать?
      В прихожей послышались чьи-то уверенные шаги. Я бросил мгновенный взгляд на Физалис, а затем выглянул из-за угла. На проходной стоял Никель и осматривал свою лапу, которую держал навесу, сжимая в кулак, а затем разжимая. Когда он заметил меня, я вздрогнул от неожиданности, будто через мое тело прошел ток высокого напряжения.
      – Потянул, – сказал Никель, будто объясняясь за свое опоздание и оправдываясь за минуту проявленной слабости. – Это ненадолго. Я похожу немного, и лапа пройдет. Так бывает, когда дашь ей нагрузку в беге. Я торопился, честное слово. Лед очень скользкий, вот я и неудачно поскользнулся. Боли не почувствовал, а теперь почему-то кажется, что мою лапу подменила чья-то хилая конечность.
      – Какой еще лед? – в изумлении выдавил я, все еще не показываясь всей своей комплекцией из-за угла. – Тебя кто звал?
      Никель безобидно пожал плечами. Вышло очень правдоподобно, уравновешенно и, по всей видимости, несведуще. Это был тот самый полноценный ответ, которым поневоле пришлось удовлетвориться. Однако, спустя короткое молчание, последовали объяснения:
      – А мне покуда знать? Я будто голос в голове слышал. Вроде похож на твой. Ну я и подумал – чего гадать? Не проще заглянуть к тебе?
      – Заглянул? – язвительно отозвался я, став уже перед ним. – Дверь находится позади тебя. Как мне еще донести до вас, что в моих планах было...
      Никель нахмурился и шлепнул проблемной лапой по полу, будто хотел ею вызвать маленькое землетрясение. Я вздрогнул всем телом, так не договорив.
      – Черта с два! – возвестил он. – Я не собираюсь терпеть ложные вызовы! – Он шагнул ко мне навстречу. Мускулистый, грузный, уверенный в себе, Никель ступал, как полководцы ведут за собой войска, зная, что одержат безоговорочную победу. – И нечего двери оставлять распахнутыми! Сам виноват. А теперь... дай мне пройти! – Я прижался к стене, беспечно пропуская Никеля, пригвоздившего меня взглядом грозно прищуренных серых, как низкопробное серебро, глаз. – Так-то лучше. Уверен, что ты теперь научен горьким опытом.
      Мне ничего не оставалось, как проводить дорогого гостя к столу, теперь, как мне казалось, ставшего несколько длиннее накрытого далеко не на одного человека. Когда я протер рукавом рубахи глаза, то увидел два лишних стула. Теперь было поздно что-либо отрицать.
      Никель занял место напротив Физалис, которая приветливо помахала ему лапой, а затем оторвала от крупной грозди зеленую виноградинку, играючи подбросила вверх и проглотила. Никель фыркнул, переведя взгляд на меня, а затем указал пальцем на самодовольную фокусницу.
      – Еще скажи, что ты и ее не звал.
      – Не звал, – ответил я, самодовольно скрестив руки за спиной. – Когда до вас дойдет, что единственное, чем я сейчас одержим, так это поиском предлога, чтобы выдворить вас на улицу!
      – Врун, – справедливо констатировал Никель, а затем обратился к Физалис, принюхивающейся к пирамидке из мандаринов: – А ну-ка, передай мне вон ту рыбу. Нет, не жареную. Нет, я сказал "не жареную"! Ага, да, да, чуть левее. Ага, вот... спасибо. Как вкусно пахнет!
      Никель, приняв поднос со свежей треской – ее изначально не было ни на столе, ни в моем скудном предпраздничном меню – с воистину драконьим аппетитом принялся за еду. Сырые, блестящие от влаги рыбьи головы хрустели, словно ракитовый хворост; Никель не избавлялся от позвонков и, тщательно их прожевывая, проглатывал. От одного представления созвучий измывательства над мертвыми тельцами мне хотелось бежать из комнаты, проклиная по дороге себя за приверженность к мясной пище. Я сдавленно сглотнул и перевел взгляд на Физалис, поднявшую одного из представителей цитрусовых к свету трех грушеобразных лампочек, запакованных в вальяжную стеклянную люстру с кричащим оформлением прошлого столетия новаторских бунтарей. Несмотря на увлеченность Физалис предопределенным лакомством, я ничуть не сомневался, что лисья физиономия краешком изумрудного глаза наблюдает за мной, словно я представляю для нее не меньший интерес, чем лабораторная мышь для исследователя.
      – Ты уже придумал что-нибудь поинтересней? – спросила она.
      – Что? – Я явно не понимал, о чем она спрашивает. А потому – подобрал момент о временном забытьи громкой трапезы Никеля. – Что поинтересней?
      – Скоро в дверь постучится Лавер, а на тебе все та же старая рубашка.
      Я в недоумении поднял брови.
      – Почему мы говорим о рубашке?
      Физалис положила мандарин на стол и, как мне показалось, нежно-оранжевый фрукт облегченно вздохнул, будучи отложенным на потом, до следующего подходящего момента.
      – Потому что ты уже потерпел лингвис... словесное фиаско. А вот шанс выглядеть поприличней у тебя еще есть.
      Не знаю почему, но в тот момент эта фраза кольнула меня не хуже охотничьего ножа, от выпада которым я при всем желании и физическом состоянии не смог бы уйти. Ввязаться в ее игру означало, что пришлось бы играть по ее правилам. Вот только это мне и было нужно в тот момент. Дать ей то, что она хотела и при этом попытаться обратить ее преимущество в виде уверенности в себе против нее придало мне такое количество сил, столько пульсирующей энергии, что я громко расхохотался, прервав смакующее чавканье Никеля. Я шагнул вперед, как будто под ободряющие вопли и гром аплодисментов многотысячного зала, и ткнул пальцем в Физалис, которая раскрыла от удивления рот.
      – Ты и сама выглядишь неряшливо, – сказал я. – Где твой шарф?
      Физалис метнула взгляд на Никеля, словно тот должен был достать откуда-нибудь из под стола этот отличительную вещицу ее атрибутики, а затем растерянно посмотрела на меня.
      – Но... ты попросил меня явиться без шарфа.
      Что она такое говорит?! Почему сегодняшний вечер окончательно свелся к тому, что я буду получать со всех сторон пинки, не имея при этом шанса ответить?! Я, ворча и негодуя, топнул ногой. А что еще оставалось?
      – Я повторяю: я никого не звал!
      Никель пожал плечами и наколол на коготь своей пятипалой лапы небольшую рыбину, раскрывшую в предсмертных муках узенький рот.
      – Это мы уже слышали.
      В дверь постучались. Звук привлек внимание Физалис, которая мгновенно активизировалась. С криками "Лавер, это Лавер пришел!" она одним прыжком преодолела стол – теперь вытянувшийся в длину не по прежним меркам – и, едва не сбив меня с ног, помчалась по проходной к двери. Физалис ухватилась за ручку своими аристократичными тоненькими пальцами и потянула на себя. Я тем временем молил всех существующих и несуществующих богов, в равнозначности которых трудно сомневаться в скептический век, чтобы гостем оказался кто угодно, только не любимец фиолетовой зазнобы. Я стоял у входа в зал и старался лишний раз не дышать.
      – Привет! – дружелюбно сказала Физалис неведомому гостю, и я успел заключить, что это был не Лавер, которому она обычно бросается на шею. – Ты зайдешь?
      – Разумеется! Ведь зов был таким одиноким, грустным...
      Женский безупречный сопрано определенно намекал на прекрасные музыкальные данные, которые я мог присвоить только одному существу из всего этого зверинца. Я знал, кто это. А так как у меня не получилось спихнуть со своей шеи первых двух гостей, я решил оставить попытки применить свои малодейственные методы убеждения на Лиссис.
      – Он ведь дома? – спросила Лиссис, переступая за порог. Она сосредоточила свой взгляд на кухне, где я не держал зажженным свет ввиду безысходной экономии в уходящем году, а затем наткнулась на меня. Радость мгновенно затопила ее глаза. – Ах, вот ты где! – Она приблизилась. – Пожми мне, пожалуйста, лапу. У тебя такие мягкие руки!
      – Не трогай меня, – зашипел я и отвернулся. – Ты здесь к чему?
      – Мне уйти?
      Я обернулся. Лиссис уныло смотрела исподлобья; ее надбровные перья торчащие, как у филина, обвисли и теперь выглядели ненастоящими, будто наспех приклеенными. Чья-то незримая всевышняя рука превратила ее любвеобильность в беспросветные дебри – это драконоподобное существо цвета первого снега с перьевыми крыльями сидело на хвосте, пыталось что-то обреченно вычерчивать когтем на старом горчичном линолеуме и старалось мало-помалу жалобно смотреть на меня.
      – Так мне уйти? – полушепотом переспросила она.
      Физалис прикрыла рот лапой и засмеялась. Меня еще никто настолько не втаптывал в грязь, обступаемую даже самыми последними облезлыми дворнягами, не имеющим больше средств для борьбы с полчищами блох.
      – Ему еще и время нужно, чтобы подумать! – сказала она, не сумев замаскировать смех под кашель. – Ну же, ответь ей. Видишь, как она расстроена?
      Теперь я точно проиграл. Если до прихода Лиссис я еще смог бы выждать немного времени и спровоцировать гостей на выметание из моей квартиры под таким предлогом, как, например, собственный уход по важным делам, то теперь я только и мог поставить крест даже на том, что еще намеревался опробовать. Физалис получила зрительницу, которая, впрочем, сама способна выйти на сцену. Неприятный холодок пробежал по моей спине. Действительно, я затягивал с ответом, выставляя себя в дурном свете перед этим прекрасным созданием.
      – Ты можешь остаться.
      – Точно?
      – Иди уже за стол, – нахмурился я, почувствовал, что, несмотря на поражение, опрометчиво проявлял мягкотелость. – Мне не нужна дублерша. Оригинала и так слишком много.
      – Спасибо-спасибо! – радостно взвизгнула она.
      Лиссис подскочила на задние лапы, уперлась ими в мою грудь, но я успел оттолкнуть ее физию подальше от своего лица, которое едва не обслюнявил ее широкий язык. Машинально утерев сухую щеку рукавом, я прислонился спиной к шкафу, чтобы отдышаться. Нет, вторая выходка грозит мне выйти остановкой сердца. Я положил руку на грудь и глубоко выдохнул. А может, мое сердце уже не бьется? Может все это является началом моего вечного сна, в которое перетекало это легкое кратковременное сновидение, сулящее осуществление части прежде недостигаемых желаний? Чем еще объяснялось это правдоподобное сборище? Выпав на несколько минут из мира и оказавшись по ту сторону квартирных стен, касавшихся теперь прозрачными, я смотрел теперь на огромный стол с угощениями, на неотразимую Физалис и любвеобильную Лиссис, устроившихся на пиршество плечом к плечу, мирно разговаривающих о планах на грядущий год, на Никеля, упорно продолжающего насыщаться всем, что было в радиусе обхвата его широких лап и в зоне грозных серых глаз... Я понимал, что был неподалеку, но в то время не мог дотянуться до них. Желание быть не просто их тюремщиком и надзирателем, а самым настоящим и преданным соучастником, я стремился слиться с их мыслями, желаниями, темпераментами, чтобы возродиться вновь.
      Чтобы усовершенствоваться.
      Я трогал ладонями холодный шероховатый шкаф, размышлял о том, что он слишком велик для скудного количества моей верхней одежды и не совсем понимал, как втиснуться в это праздничное настроение. Будучи отторгнутым без чьих-либо посторонних сил, самолично, я стремился поспешно вернуться. Потерять приятные грезы, мерещащиеся или существующие на самом деле грезы, к которым было боязно прикоснуться, дабы их не разрушить, я стоял молча, смотря на одушевленные продукты своего помутненного разума, уже существующего по своим крикливым и несколько абсурдным законам скрупулезной логики, не нарушал прозрачного барьера меж собой и нежданными гостями, которых – как бы мне не хотелось отрицать – я все-таки позвал протяжным и взывающим голосом, как другие зовут в тяжелый час своих попечителей и спасителей.
      И меня спасли от этого вечера.
      В дверь постучались. С криком "Не вставайте, я открою!" я помчался к двери, не помня себя и своего имени. Этот промежуток затем напрочь выскочил из моей головы, когда в дверях я увидел еще одного нежданного гостя – Соранту. Правда, по правую сторону от нее был еще кое-кто, кого уж точно я не мог позвать в свой дом даже по чистой случайности или ошибке.
      – Привет! – сказала Соранта. – Это ведь тринадцатая квартира? Я не ошиблась? Мы с Салви заплутали малость. – Я хотел было ответить, но Соранта с жаром продолжила: – Ты не подумай, что я настолько недобросовестно отношусь и к своей работе. Просто мне еще не приходилось посещать такие, такие...
      – Одинаковые, – подсказал я, с трудом разжимая губы.
      – Да, – кивнула Соранта, приобняв крылом едва знакомого мне хвостатого субъекта, – одинаковые! А еще они маленькие, холодные и...
      – Входите уже, – кивнул я без особого энтузиазма, в миг растаявшего перед видом второстепенных лиц. – Эта та самая тринадцатая квартира.
      Закрыв за ними дверь, я устало поплелся за приглашенными. Один раз чуть не наступил на хвост Соранте, которая, почувствовав прикосновение чужеродной ноги, только улыбнулась мне через плечо, как обычно улыбаются почтальоны, заканчивающие свой день разноса многочисленных посылок.
      Очередной стук в дверь, не давший Соранте спокойно устроиться за столом. В этот раз к двери полетела Физалис, что-то поспешно жуя по пути и пытаясь при этом отвечать Никелю, спросившему о ее вкусовых предпочтениях. Я пропускал большую часть слов мимо ушей; за столом становилось шумно, а мне отчего-то совсем не хотелось празднеств – я боролся с мыслью, что этот мираж скоро растворится в воздухе, и я потеряю всех, кого несколькими минутами ранее так хотел увидеть.
      – Лавер! – завизжала Физалис в дверях, а затем исчезла в проеме. Прыжок – ее особенное приветствие, предназначенное исключительно для Лавера. Мне вдруг стало любопытно: если я повлиял на Физалис, дабы та явилась без шарфа, то мог ли я повлиять на пернатого, чтобы он был с целым, неповрежденным крылом? Жажда этого эксперимента так воодушевила меня, что оставалось с новыми, воскресшими силами помчаться к двери. Доли мгновения, алчный поиск глазами искомого, этого несчастного крыла, и... полное разочарование. Потускневший от внешних воздействий бинт виднелся даже из-под Физалис, опрокинувшей Лавера прямо на лестничной площадке. Но что еще больше меня поразило, их такими же изумленными взглядами сверлили Вайзерон и Синга. Последняя вызвала у меня волну омерзительных мурашек, с которыми я справился только тогда, когда прислонился плечом к дверному наличнику. Когда Синга настигла меня вполне приветливым блеском впалых желтоватых, как долька лимона, глаз, я икнул. А затем еще раз на потеху Физалис, помогающей Лаверу подняться на свои четыре.
      – Прости, я пришла без приглашения, – призналась Синга. – Мне было любопытно взглянуть на твое жилище. – Она улыбнулась. Ее церемониальный окрас с перечеркнутым белесым кругом на щеке и дюжина самых различных бус и ожерелий из жемчуга, опала, янтаря, кварца, изумруда и даже горного хрусталя (если мне не изменяла память), бренчали при малейшем движении виверны. Среди них нашлось место сушеным рыбьим и птичьим головам, при виде которых я сглотнул и отправил свой обед подальше от раздраженного по естественным причинам пищевода. – Здесь уютно, но складывается какое-то странное ощущение, будто эти бетонные стены норовят выдавить из тебя последние светлые мысли. – Она высоко подняла голову и солидарно кивнула. – Теперь я понимаю, почему ты взялся за перо, а теперь за приглашения – нужно было наглядно показать, что в тебе не только слишком мало место для нас, но и снаружи тесно. У тебя большие планы на нас, а потому – ты уже определился предоставлять нам больше свободы действий. Что может сказать об этом больше, чем твое бессознательное приглашение, а?
      Физалис выскочила перед Сингой, заслонив ее своей нахохлившейся головой с торчащими ушами.
      – Но иногда придется мириться с тем, что все выходит из под контроля и...
      Она не закончила, рассмеявшись и потянув Лавера в квартиру за полноценное крыло. Тому оставалось повиноваться. За все это время, что я его видел, его чистые глаза небесного оттенка молили о помощи, но никто ему не отвечал. А теперь и я проигнорировал, будучи увлеченным речами Синги.
      – Нынешний год сулит много испытаний, – заговорил Вайзерон, поправляя серебристое пенсне на переносице. – Подберешь ли ты достойные входы и выходы – зависит всецело от тебя. Нам остается следовать по твоим указателям и по возможности предлагать корректировки нашего курса, если в этом ты будешь нуждаться.
      – Верно, – подхватила Синга. – Толика магии остается моей прерогативой. – Она поднесла коготок на крыле к губам и принялась задумчиво им постукивать. – А знаешь, это правильно, что ты не стал смешивать кашу с молоком, а оставил по отдельности, чтобы были пути отхода и возможность развернуться.
      – Пути отхода... – Я разочарованно скрестил руки на груди. – Этими путями отхода омерзительно пользоваться, так как все время не покидает чувство разобщенности цикла "Четверо".
      Вайзерон вздохнул. Его холодность, эмоциональная сдержанность была как нельзя кстати. Смотря на него, можно было воодушевиться на любой диспут, так как осведомлен о принципиальности разумного педанта, смотрящего на мир спокойным уравновешенным взглядом.
      – Неужели ты научил себя видеть в путях отхода неизгладимую ошибочность своих стремлений? Мне очень жаль, что ты придерживаешься такого мнения. Как же тогда быть с широтой взглядов, благодаря которым и возникла эта – не побоюсь назвать – разношерстная труппа?
      Я не дал ответа. Но Сингу и Вайзерона, обменявшихся взглядами, это ничуть не огорчило. Молчание сказало им больше, чем я сам.
      – А что дальше? – поинтересовалась Синга, поглядывая на свое пятнистое, с орнаментом по краям крыло. – Уже есть примерные координаты нашего следования?
      Только сейчас я догадался взглянуть на часы. Пора за стол.
      – А на этот вопрос, – сказал я, закрывая следом за ними дверь, – отвечу уже в следующем году. На него у меня уж точно найдется время.