Глава семнадцатая. Меня спасает Эмма Мейси

Что должен чувствовать человек, у которого исчезла почва надежд? Что приходится ощущать при абсолютном истощении своей души? Что делать, когда не хватает слов, чтобы жить? Ответа на этот вопрос нет. Просто…если бы он был, задавался бы я им тогда? Не думаю.
Когда я в тот день пришел домой, вся семья смотрела на меня, совершенно не выражая эмоций понимания. Я просто прошел в свою комнату и рухнул на кровать лицом вниз.
Есть люди, которые искренне нуждаются в тебе. Их крайне мало. Они постоянно звонят, пишут, интересуются, как ты себя чувствуешь. Переживают за твои неудачи и радуются твоим успехам. Важно не потерять таких людей.
А есть те, кто с тобой, но лишь для того, чтобы заполнить неожиданно взявшуюся откуда-то пустоту… «Как так, черт возьми?! Такое могло произойти со мной?!» - подумают они. – Ладно, уж, пока побуду с ним, а то уж совсем странно выходит, ведь меня все любят, всем нужен я».
Мысль, что Дэниэл мог быть именно таким…была дикой и пугающей. С другой стороны я ощущал себя эгоистом. Метание между двумя сторонами еще больше отягощало мою судьбу.
***
Наипротивнейший звук будильника в семь утра, напрочь разрезал мой сон. Голова гудела, душа наполнялась «происшествием», получившим свое разъяснение, но от этого, ясное дело, легче не становилось. Также для меня тогда не существовало никаких вариантов по поводу того, как возможно было его облегчить. Все прокрадывалось в подсознание и дергало там невидимые ниточки, уже парализовавшие мозг, действующие, как обезболивающее… По-прежнему хотелось зажмурить глаза на пару секунд, сделать глубокий выдох и открыть их, предстать вновь перед реальностью, осознав, что «происшествие» было сном. Но даже, если бы я попытался это сделать, то магия бы не подействовала. Самый максимум, который мог бы произойти, это – обозрение бабушкой Луизой всей ситуации, а далее – незаменимое ее же заявление о «самом большом бездельнике всех времен и народов». Бессмысленность. Безысходность. Это самые главные составляющие, периодически дающие о себе знать на протяжении всей истории. Не заметить их мог бы только человек под сильным обезболивающим от душевных ран, да…а что по-вашему вызывает боль? Падение с велосипеда? Долгое сидение за компьютером? Не то. В таких случаях можно помазать коленку йодом, выпить таблетку от головы. А обезболивающего от душевных ран не существует, и мне было грустно это осознавать.   
Хмурый день зашел в мою комнату. Казалось, что все находятся в печали вместе со мной: обои, пол и серый свет, просочившийся на одеяло. Часы лениво тикали где-то там за дверью. А я понимал, что остается только жить, уверяя себя, что все было лишь ярким сном. Но все вокруг говорило об обратном. Хотя бы серебряное кольцо, блестевшее на моем пальце. А после ярких снов, кстати, тоже случаются страдания.
- Колин!
Я обернулся. Мама стояла в дверном проеме и смотрела на меня очень взволнованно.
- Колин, ты в порядке? – поинтересовалась, она.
- В полном.
Мама посмотрела на часы:
- Отвезти сегодня не смогу, прости. У самой дела.
- Угу, - буркнул я.
- Колин, ты расскажешь, что случилось? – не выдержала мама.
- Нет.
- Я могла бы тебе помочь…- не сдавалась она.
- Чем?
- Советом или чем-нибудь еще…
- Ты не поможешь.
- С чего ты так решил?
- Просто знаю.
Мама сжала губы и произнесла:
- Хорошо. Собирайся в школу.
А затем вышла.
Я присел на кровать. Периодами боль отступала, но главная ее часть все давила на меня нереальной тяжестью.
Жить.
Я надел джинсы, футболку.
Дышать.
Схватил рюкзак и, устремляясь вперед, спустился по лестнице, не оборачиваясь, вышел из дома.
Никогда не сдаваться.
***
Моросил дождь, я кутался в капюшон. Люди шли, дети бежали, прикрыв головы тем, что несли с собой. Мысль о несуществующем, но, возможно, в будущем – реальном лекарстве от душевных ран, немного успокаивала, вводя меня в убаюкивающее состояние безмятежности.
Потом я увидел Миранду Фейн, Билла Аддерли и Филиппа Мейси. Через пару мгновений к ним присоединилась Роза Далтон. По ее счастливому и абсолютно равнодушному лицу, можно было со сто процентной уверенностью сказать, что о «происшествии» она даже не помнит. Хотя, даже если помнит, то это все перестало иметь для Розы какой-либо смысл. Да и потом: всю суть она не знала да полагаю знать, не имела особого желания.
И вдруг мне стало ясно, что…я не смогу. Не смогу находиться там, в школе, хотя бы в этот злополучный день. Когда все стало ясно. Оснований на прогул школы у Дэниэла не было. Он бы пришел и сделал бы вид, что все в порядке. Для него может, порядок действительно существовал. Для меня – он ровным счетом отсутствовал. Но Дэн бы счел нужным дать мне самому справиться с моей проблемой. И вот поэтому, основание на прогул школы оказалось у меня.
Я оглянулся по сторонам и когда понял что, к моей персоне не оказывается никакого внимания со стороны случайных прохожих, свернул с дороги. Не знаю, какое направление было тогда первоначально заложено в моих мыслях, но вскоре, после изменения маршрута я осознал, что иду по давно знакомой трассе. Сердце болезненно защемило. Однако я не повернул в другую сторону. Возможно, глупо предполагая реальность исцеления тем местом, куда направлялся. Дождь с каждой минутой лил с новой силой. А я месил ногами всю эту жижу, создаваемую, как ни странно, им. Звуки окружения слились в один – звук воды. Но через какое-то время я понял, что где-то, за несколько метров от меня есть еще звуки, которые относятся совсем не к дождю.  Это были не то шаги, не то прыжки. Одно я знал – их явно издавал человек. Только не взрослый. В голову прокрались несколько вариантов по поводу его личности. Один из них, который казался наиболее вероятным, вызывал у меня и страх и облегчение вместе. С другой стороны – невозможность преследования звучала правдивее.
Но стоило мне замедлить шаг, чтобы совместить размышления с передвижением, как из-за поворота замелькал образ, вместе с ним – знакомая яркая толстовка и раздалось шарканье, уже отчетливо слышное, резиновой подошвы таких же знакомых кед. Эмма Мейси – человек, добивающийся правды любыми способами.
Я решил, что сопровождающие мне сейчас абсолютно не нужны, что Эмма будет лишней…и побежал. Да, в какой-то момент я подумал, что если побегу, то девочка просто отстанет и бросит это дело. Но не тут-то было: я бежал, а Эмма бежала за мной. Знакомая трасса, та же грязь, но я не сдавался, впрочем, как и Мейси. Маленькая – а перемещалась со скоростью света. Убежать от нее, даже мне – старшекласснику, оказалось невозможным. Да, нелепо звучит, но почему-то так, собственно, оказалось.
И, черт возьми, мы добежали до того берега реки, где некоторое время назад в моей жизни случился один переломный момент. Я рухнул на землю, с трудом переводя дыхание, обхватил голову руками. Краем уха я слышал, как девочка робко подходит ближе и усаживается рядом. Затем, она осторожно обняла меня за плечи и произнесла:
- Колин…ну, как ты?
- Никак, - шепнул я, потому что уже не мог говорить нормально: слезы полились из моих глаз, обжигая щеки.
- Ну, ну, не надо, - сказала Эмма, - Колин, успокойся, все хорошо. Пожалуйста.
И она легонько погладила меня по голове.
- Не плачь.
Мне, должен признаться, было стыдно, что я – парень, чуть ли не выпускник, разревелся перед маленькой девочкой, которая сейчас смотрела на меня с огромным сочувствием. Чувства брали верх – я ничего не мог поделать.
- Я стараюсь, - ответил, и в моих легких снова не осталось воздуха.
- Я вижу, ты молодец. Хотя, знаешь, мне говорили, что иногда лучше поплакать, чем держать всю боль в себе. Так что знаешь…не надо сдерживать себя в этом.
- Правда, так думаешь?
- Да, правда.
Я закрыл глаза и сказал:
- А знаешь, когда все начиналось, я думал, что финал совсем не скоро.
И к моему удивлению, Эмма Мейси не спросила: что начиналось? Почему? Зачем? Она просто кивнула головой и ответила:
- Да, я тоже когда-то так полагала. Я думала, что у вас все будет хорошо, всегда. Хотя, и с трудом верила.
- А было видно?
- Что вы вместе? – Конечно. Но только для того, кто внимательный. Так, порой бросив на вас мимолетный взгляд школе – такого нельзя было подумать. А если быть повнимательней, то заметить, как вы порой держитесь за руку в коридоре или обнимаетесь у шкафчиков, не было трудной задачей. А на самом деле, Колин, я всегда знала, что ты гей.
- Ой, ладно уж тебе. Гей не гей… Какая вообще разница?! Разве важно, что у человека между ног или все же…что он чувствует? За каким делом эти ярлыки? Чувства разные. Они отличаются. Человек, не присущий конкретной истории не поймет…
- Да, ты прав, - сказала девочка.
Как только я все снова начал осознавать и еще раз прокручивать это у себя в голове, к моим глазам подступила новая порция слез.
- Странно у людей получается, - печально произнесла малышка Мейси.
- Ты о чем, - сдавленно, выдохнул я.
Она не обратила на это внимания и продолжила говорить, уставившись в одну точку – как всегда любила:
- Вот любят они друг друга, но вместе с этим обожают причинять друг другу боль.
- Ну, не прям, что бы обожают, - слегка улыбнувшись, сказал я.
- И все равно не понимаю, - отозвалась Эмма, - Зачем, зачем делать это, если действительно любишь? Мне тогда кажется, что это неправильная любовь.
- И верно, неправильная, - также глухо, куда-то в пустоту шепнул я, - Неправильная…
Мы потом долго молчали. Возможно, просто не приходило нужных слов на ум. Но через какое-то время я поинтересовался:
- А как ты вообще увидела меня? И пошла за мной.
- Ну, заметила тебя в толпе, потом, что ты свернул, поняла, что не все в порядке, решила проследить, помочь.
- Спасибо, - усмехнулся я.
- Всегда пожалуйста, - отозвалась она.
- Эмма, а кем ты хочешь стать? Когда станешь взрослой? – предполагаю, внезапно для нее сказал я.
- Ну, не знаю, мне кажется прикольно быть секьюрити у знаменитостей, - незамедлительно, безо всякого сомнения ответила девочка. – Типа видишь эту знаменитость каждый день. А с другой стороны…видишь-видишь, а кроме него одного или нее одной – никого. И этот Мерлин Менсон тебе как брат становится – бесить начинает. Так что наве-е-е-е-е-е-ерное…- она специально длинно произнесла последнее слово, бросила на меня взгляд и продолжила, - я не знаю. Вот. – А ты? – выждав момент, спросила Мейси.
- Я хочу быть счастливым, просто счастливым, - с улыбкой ответил я.
Я уже не рыдал, не бился в истерике, и на душе непонятно почему, образовалось такое легкое спокойствие, бывающее обычно в моменты определенно хорошего состояния человека. Так что, я удивился. И одновременно с этим я действительно, как будто устранил свое горе.
- Колин, - сказала Эмма Мейси, встав напротив меня и положив руки мне на плечи.
Я сидел на краю этого чертова обрыва, и боялся, как бы моя подружка оттуда не грохнулась. Но она твердо стояла на ногах, с силой уперев в меня пять пальцев каждой своей маленькой конечности. - Я знаю, что ты будешь счастлив. Будешь. Я знаю.
И она заулыбалась, как улыбаются матери, впервые взявшие своего ребенка на руки, как улыбаются военные, когда после долгой войны, они возвращаются к своим семьям, как всегда улыбаются дети, не знающие проблем и забот…
Я уже говорил, что Эмма Мейси была на удивление смышленой девочкой. Я ей верил. И тогда сделал то же самое…