Школа жизни

Мы учимся всю жизнь, не считая десятка лет, проведенных в школе.

Габриэль Лауб

Михаил Иванович, весь седой, но еще подтянутый, резкий и порывистый, недавно вышел на пенсию и привыкал к свободе и новой жизни. Жизнь эта, когда она была еще впереди, в какой-то степени манила, но больше пугала. Страхи оказались напрасными. Ему понадобилось совсем немного времени, чтобы неожиданно для себя впервые по-настоящему осознать, какое же счастье и радость - жить на белом свете. Радость была связана с тем, что появилось, наконец, время для занятия любимыми делами и для спокойного осмысления прожитого. Все чаще, оглядываясь назад и рассматривая длинную и извилистую тропинку, по которой шел, понимал, что он все еще ученик в этой школе жизни. Отчетливо видел, что ничего в ней случайного нет, все закономерно и логично, должно быть оттого, что кто-то любящий, но невидимый, заботливо его ведет. Присутствие этой доброй направляющей силы он ощутил давно. Момент же, когда стал слушаться и подчиняться, вдруг увидел очень ясно. Произошло это тогда, когда появилась у него семья, в общем, когда резко возросла ответственность. В его сознании легко высветился этот фрагмент. Нет, это был не фрагмент, это был целый «класс» из этой школы. Учился он в нем два месяца и учителем был совсем молодой человек.
Михаил Иванович  видит себя молодым инженером, который уже второй час не подходит к кульману, а все это время тихо сидит, не меняя позы, за рабочим столом и сосредоточенно думает. Его правая рука рисует на листе бумаги разные фигурки. Определенно, она разделяет настроение хозяина, и они получаются все страшненькие, заостренные со всех сторон. Михаил мучительно раскладывает «пасьянс» сложившейся ситуации: «Так, сентябрь кончается, на дворе холодно, а с ребенком гулять надо, при этом каждый день, невзирая на погоду. Значит, Тане теплое пальто и сапоги купить надо, причем срочно. Двести рублей минимум. Да плюс семьдесят долга».
Он тяжело вздыхает. «Пасьянс» не складывается. Ну, как тут можно выкрутиться на зарплату в 120 рублей, да еще и без премий? Правда, начальник, Иосиф Ильич, за срочную работу, которую он делает, обещает премию в целых два оклада, но будет она только за четвертый квартал, а это не раньше, чем через три месяца. Работа на финише, и он знает, что начальник не обманет, но деньги... деньги нужны были прямо сейчас, срочно!
Финансовые проблемы начались четыре месяца назад, когда родилась дочь. Настроился было Михаил уйти в цех: там платили больше, но ему оформили загранкомандировку, и Миша остался. Как же было не остаться, видя впереди такую  красивую перспективу! А сегодня вот с утра неожиданно собрали всю молодежь отдела в красном уголке, и выступил там «змей-искуситель» в лице очень молодого, но важного, гладкого, круглолицего представителя райкома комсомола. Предложил он участвовать в красивой сказке, в конце которой пообещал денежный дождь на головы всем участникам. Правда, сказочным и красивым в ней был только конец в виде денежного дождя. А чтобы его вызвать, нужно было пару месяцев отработать в ночную смену бетонщиком на строительстве цеха Металлического завода.
Именно это утреннее событие заставило Михаила на время забыть работу и заняться раскладыванием «пасьянса», кстати, с позволения начальника, Иосифа Ильича.
После собрания Михаил подошел к шефу и сказал ему, что имеет непреодолимое желание поработать пару месяцев бетонщиком. Иосиф Ильич с изумлением окинул взглядом мнущуюся перед ним фигуру и слишком надолго, как показалось Михаилу, задумался. Наконец поднял глаза, наполненные сочувствием, и изрек:
- Пожалуйста, не возражаю…. Только премию за этот проект вы не получите, и в дальнейшем я не смогу доверять вам важные работы…. А впрочем, Миша, подумайте до обеда, может, и передумаете?
Вот Миша и думал, рассматривая в окно высоченный грустный тополь с осыпающейся листвой. Он привлекал внимание тем, что при порывах ветра щедро сбрасывал листья, затейливо разлетавшиеся, совсем как живые существа. Иногда стайка листьев ударялась в его окно, а некоторые медленно спускались по стеклу. Казалось, они делали это специально, чтобы рассмотреть его или развлечь. В такие мгновения Миша невольно улыбался и с теплым чувством смотрел на тополь как сродное его настроению живое существо, спокойно и естественно переходящее от летнего тепла к зимнему холоду и при этом даже сбрасывающего с себя одежду.
Разум говорил ему, что начальник прав, и лучше всего где-то подзанять еще денег. Комсомольскую-то кухню он знал хорошо и сказке, конечно, не поверил. Миша понимал, что за первый месяц там заплатят, а на финише обещанного денежного дождя как раз и не будет. Понимал и то, что премию на работе не получит, хоть и сделал большую часть этой срочной работы. И Михаил уже почти склонялся остаться в отделе, однако внутри, в душе, сидела какая-то странная сила, которая так тянула его в эту авантюру, что он не мог сопротивляться. Она была не связана с сознанием, совсем нелогичная, но при этом мощная. И он этой силе подчинился.
В первый же день работы на строительстве Михаил познакомился с Володей Павловым и тут же сдружился с ним. Они оказались одногодками. Отличие было очень «маленьким» - вырос Володя в профессорской семье и сильно превосходил Мишу знаниями, интеллектом  и, самое главное, развитием духовным. Михаил тогда этого, конечно, не замечал. Низший интеллект не в состоянии адекватно оценить высший, и понял он, с каким интересным человеком свела его жизнь, значительно позже. Именно Володя заставил задуматься о том, что основа человека, суть его - совсем не во внешнем виде, положении или каких-то действиях, а в чем-то глубинном, может, в каком-то невидимом поле, которое от него исходит. Поле обычных людей слабое, но чувствуем мы и его, а воспринимаем так: кто-то нам симпатичен, а кто-то нет, объяснить же почему, не можем. У Володи поле было мощным, и ощущали его все определенно положительным. В бригаде бетонщиков он совершенно естественно был признан старшим с первого дня работы, ничего для этого не предпринимая.
В дальнейшем выяснилось: кроме того, что Володя математик, он еще и историк. Увлекается с юности. Это у него семейное: отец - профессор истории. Оказался Павлов и талантливым рассказчиком. Он не только открыл глаза Мише на то, что история родины сильно отличается от того, чему учат, но и очень аккуратно подправил его восприятие действительности. Володя жестко ничего не доказывал, а говорил всегда спокойно и тихо. Позиция его отличалась от общепринятой, и странным образом  было понятно, что базируется она на глубоких и основательных знаниях. Был Володя настолько убедительным, что Миша не спорил, даже когда был не согласен с ним. У них сложились интересные отношения: с одной стороны как учителя и ученика, а с другой – как добрых приятелей.
Как раз в это время впервые в истории Советской России начал издаваться двухсоттомник  «Библиотеки всемирной литературы». Миша мечтал подписаться на него, предпринимал много усилий, готов был даже значительно переплатить, но все было тщетно. Подписка распространялась только среди тех, кто имел связи, знакомства или высокое положение в обществе. Во время очередного перекура на работе он поделился переживаниями на эту тему со своим новым приятелем. Володя внимательно выслушал и засмеялся:
- Не переживай, Мишка, ты немного теряешь.
Миша возмутился:
- Да что ты, Вова! Имеешь эти двести томов - больше книг можно не покупать и хорошо ориентироваться как в нашей, так и мировой литературе!
Володя ответил с добродушной улыбкой:
- Ну, это ты загнул. Ведь тут, Миша, такой парадокс получается: чем больше читаешь и имеешь книг, тем больше потребность в них. У меня дома библиотека четыре тысячи томов, и ты не представляешь, сколько в ней пробелов! А по поводу 
«Библиотеки всемирной литературы» не переживай: издание неудачное. Лучшей мировой литературы там нет, а треть авторов вообще непонятно, как там оказалась. Из двухсот томов я бы хотел видеть в своей библиотеке не больше десятка книг.
- И какие же? Назови хоть одну.
- Ну, например, «Старшая Эдда», «Песнь о Нибелунгах». От классической прозы Дальнего Востока тоже не отказался бы.
Они некоторое время молчали. Миша переваривал информацию. Володин интерес к истории был ему понятен, только вот почему эта история не наша? «Надо спросить», - подумал он.
- Слушай, Володь, а чего тебя занимает их история, а не наша?
Володя спокойно ответил:
- Ну что ты, Миша! Наша в первую очередь. Увлекался я гуннами, историей религиозного раскола на Руси. Последняя моя работа посвящена старообрядцам.
- Володь, так, где же ты находишь их, старообрядцев, для изучения?
- Ездил я, Миша, пару раз на Волгу. Там старообрядческих деревень много.
Тут Михаил сделал удивленное лицо и, выдержав паузу, сказал:
- А зря, Вова, ты так далеко ездишь. Я, к примеру, настоящий старообрядец. И здесь под Питером, между прочим, их целая деревня живет. Федосьевцы мы, и службы у нас проходят регулярно, и, между прочим, в доме моей бабушки.
Очевидно, что такого развития событий Володя не ожидал, и снова возникла пауза, теперь вполне естественная. Наконец он спросил:
- А где это, Миш? Как далеко от Питера?
-Да рядом, совсем рядом. Деревня Сологубовка. С Московского электричкой до Мги, а там немного автобусом.
Информация оказалась неожиданной, и воспринял Володя ее с интересом. Особенно заинтриговало то, что службы проводятся регулярно. Тут же он попросил узнать, когда будет ближайшая служба и можно ли на ней присутствовать. Оказалось, что в наступающие выходные - религиозный праздник, молиться будут всю ночь и против их присутствия не возражают.
В субботу  они встретились на Московском вокзале и доехали электричкой до  Мги. Здесь пересели на маленький автобус ПАЗ, на котором нужно было проехать всего девять километров. Автобус ходил нечасто, и подавали его всегда в согласии  с расписанием электрички. 
Желающих, особенно в выходные, значительно больше, чем мест в автобусе. В автобус они не сели, а буквально утрамбовались. Проникли в него через передние двери, Володя как-то протиснулся на переднюю площадку, а Михаил остался зажатым в дверях. И тут развернулась сцена, в которой Павлов продемонстрировал, что поле, которым он явно обладает, действует на людей в любой обстановке и действует магически. Часть пассажиров автобуса были под хмельком, а часть так и откровенно пьяные. Люди с боем брали автобус, и те, кому не хватило сидячих мест, были обозлены. В салоне стояла брань,  атмосфера была накалена до предела. В середине автобуса тупо стоял громадный пьяный мужичище, ростом под потолок. На его лице явственно читалась гримаса недовольства. Рядом с ним затеяли возню двое мальчишек, лет по 15-16. Вдруг мужик начал  своими кулачищами бить мальчишек куда попало. Народ шарахнулся в стороны, женщины запричитали. Миша видит, что  Володина рука тянется к мужику и берет его за воротник. Володя поворачивается в сторону водителя и четким голосом командует:
- Водитель, остановите автобус и откройте переднюю дверь.
Водитель резко тормозит и открывает дверь. В салоне устанавливается полная тишина, все смотрят на них с любопытством и некоторым страхом. Володя со всей силы пытается тащить мужика к передним дверям, но сдвинуть эту махину сразу не удается. Михаил лихорадочно думает, что если мужик наглый и попрет, то поучаствовать в усмирении придется и ему. Тот, однако, не сразу сообразил, что происходит. Наконец поворачивает лицо в сторону Володи. Они встречаются глазами, и Павлов абсолютно спокойным голосом  говорит:
- Выйдем, я знаю, что с тобой надо делать. … И я это умею.
На опухшей физиономии появляется гримаса ужаса, губы дрожат, он бубнит:
- Не надо, не надо, не надо….
Тут, как по команде, в голос завопили две женщины:
-Не трогайте его, не трогайте. .
Одна валиться на пол автобуса:
- Я на колени встану, отпустите его. Он больше не будет.
Володя отпускает мужика и командует водителю:
- Поехали.
Двери закрываются, и они едут дальше. Состояние готовности №1 Мишу потихоньку отпускает, и про себя он недоумевает, чего же так панически можно было испугаться. Чем же оказался страшен этому здоровяку худенький интеллигентик? Непонятно.
Служба еще не началась, приехали они рано и, несмотря на темноту, решили прогуляться по деревне. С автобусного кольца пошли к развалинам церкви. Переходя реку, постояли несколько минут на плотине, послушали шум падающей воды. Потом поднялись к церкви, обошли ее вокруг, зашли внутрь и сожгли полкоробка спичек, рассматривая помещения и оставшиеся росписи на штукатурке, при этом все время опасались испачкать ноги: доблестные россияне использовали церковь как общественный туалет.
И вот идут они к дому Михаила. Молчат: каждый думает о своем. Тихо, прохладно, подмораживает, чувствуется приближение зимы. Окна во всех домах светятся, а над трубами вьется дымок. «Топят к ночи», - думает Миша и тут же вспоминает себя совсем маленьким,  продрогшим на улице от игр с первым снегом и отогревающимся на лавочке у горячей ласковой русской  печи под бурчание бабушки, что, мол, теперь он простынет, и мать будет ее ругать. Он идет, счастливо улыбаясь, понимая, что сейчас снова встретится с той любимой им печью, баловавшей его в детстве и теплом и вкусными пирогами. Миша полностью ушел, как в сон, в свое детство, не слыша и не замечая лающих на них из-за заборов дворов собак. Разбудил его голос Володи:
- Ты ничего не знаешь из истории появления здесь церкви?
- Нет, - отвечает Миша, с трудом переключаясь от приятных воспоминаний к действительности, - ничего.
Снова идут молча.
- Миш, а ведь здесь какая-то тайна. Размеры и богатство церкви зависят от прихода. Ты говоришь, что большая часть живущих здесь - староверы. Приход из половины деревни нищих крестьян не мог содержать такой красивый и большой храм, – рассуждает Володя.
- Вроде так. Говоришь ты правильно, но я об этом как-то не задумывался. Слышал, что после революции в церкви был клуб и показывали там кино. После войны использовал колхоз ее в качестве склада, это я сам хорошо помню... Вся моя родня – староверы, может, поэтому ничего не знаю из истории церкви. Держатся они от православных на дистанции, относятся к ним с некоторой брезгливостью, что ли. Считают православных грязнулями и говорят, что вера их неправильная.
Володя ухмыльнулся:
- Действительно, везде так. Староверы помешаны на чистоте и хозяйстве. Ты знаешь, Миша, в Поволжье есть деревни, где живут одни староверы и там же есть поселения немцев. Так представь себе, живут староверы аккуратнее их, и порой приходят к ним немцы учиться, как нужно вести хозяйство.
Друзья еще на подходе к дому слышат пение и невольно ускоряют шаг
Служба проходит  на первом этаже дома в самой большой комнате. Дверь в комнату старинная, с кованой ручкой, набрана из толстых, почерневших от времени досок. Высота ее всего метра полтора. Они снимают шапки, потихоньку открывают дверь, входят. Проходя в такой низкий проем, невольно делают поясной поклон. В нос ударяет букет непривычных запахов: старого дома, старой одежды, горящих свечей и ладана. Осматриваются. В помещении полумрак, свет исходит только от иконостаса, где горят лампадки, и от двух свечей, стоящих на столике псалмопевца. Хорошо освещены и видны только фигуры сидящей под иконостасом девяностолетней старицы Прасковьи Федоровны Пешкиной и псалмопевца. Остальные верующие рассредоточены в полумраке комнаты, и их сразу рассмотреть не удается. Псалмопевец - старушка, внимательно смотрит в раскрытую толстую книгу, лежащую на столике, и гнусавым голосом поет по-старославянски псалмы, остальные верующие подпевают, и, надо сказать, получается ладно. Всего в помещении человек пятнадцать: двое мужчин, остальные - старые женщины. Прасковья Федоровна руководит службой, играет роль священника.
У самой двери, у стеночки, простояли они всю службу, целую ночь. Михаил обратил внимание, что Володе было проще, чем ему. Он знал старославянский, что-то понимал в этом действе и даже с чем-то его мог сравнивать. Миша же, еле выдержал, извелся весь. За ночь сделали всего два перерыва, и каждый раз выходили на улицу размяться.
Выходят на первый перерыв.
-Тебе это ничего не напоминает? - спрашивает Володя.
Миша, думает.
- Что-то такое есть, но вспомнить не могу.
- Подскажу: манеж, выставка, Глазунов.
Миша спохватился:
- Вспомнил, вспомнил: Мельников-Печерский, «В лесах», Мать Манефа. Действительно, как же я не заметил, ведь один к одному!
Их присутствие явно влияло и на службу, и на богомольцев. Уж больно подчеркнуто старательно они и молились, и пели, и кланялись, а старушки время от времени поворачивались вполоборота и рассматривали молодых людей.
И вот уже раннее утро, светает, служба закончилась. Они подходят к Прасковье Федоровне, благодарят. Володя задает ей вопросы, что-то выясняет. Вдруг поворачивается к Мише:
- Ты знаешь, где здесь магазин?
- Ну, конечно же!
- Идем!
Выходят на улицу, и Володя объясняет:
- Они сейчас накрывают стол и нас пригласили на трапезу. Нужно купить бутылку водки. После такой тяжелой службы возрастным людям допинг необходим для сохранения здоровья.
Друзья возвращаются. Стол уже накрыт, все сидят, ждут, у каждого тарелочка и маленькая рюмочка. Володя открывает бутылку, обходит стол и каждому наливает по тридцать граммов, ровно по глотку. Читается молитва, каждый выпивает свой глоток и приступает к трапезе.
Минут через двадцать они уже идут к автобусной остановке. По пути Володя благодарит Мишу. Говорит, что действительность превзошла все ожидания, и он очень доволен. Михаил, хоть и устал, но рад тоже. Приятно то, что его другу поездка понравилась и то, что навестил дом, с которым связано много хорошего. Несмотря на некоторое отупение, после ночного бдения, мысли, навеянные всенощной, в голове у Миши все же ворочаются: «Где бы достать Библию и почитать ее, и где бы это узнать, наконец, в чем же суть этого религиозного раскола на Руси? Да и, в конце концов, разобраться, чем же я, крещенный в старой вере, отличаюсь от обычного православного?».
Михаил Иванович невольно улыбался. Ему было приятно вспоминать Володю и их посещение деревни. Библию он, конечно, добыл, и она стала его главной книгой. А еще он, неприемля нетерпимости и даже некоторой агрессивности старообрядцев, перешел в традиционную православную веру и вторично крестился в той самой церкви, конечно, уже восстановленной, на развалинах которой он с Володей был много лет назад.
Михаил Иванович уверен, что  только после крещения началась у него настоящая жизнь,  а, наблюдая   стремительное возрождение  Православия в России, он впервые  увидел здоровую перспективу для своей родины и своих детей. Как раз благодаря этому сердце его переполнено счастьем, ему как никогда хочется жить и быть полезным.