Сказка про отважного моряка Тонулку, лётчика Падал

Сказка про отважного моряка Тонулку, лётчика Падалку и их неверную жену

   Однажды давным-недавно случился на море-океане такой сильный шторм, чтобы даже подводные рыбы начали тонуть. Да что там рыбы: огромные валуны волн доставали до низко летящих по грязному от туч небу облаков и увлекали их в пучину морскую. Самый воздух тонул в грохоте и мареве разбушевавшейся погоды. Всё вокруг да около обречённо шло ко глубокому дну, как камни...
   Но не шёл ко дну, как камни, утлый кораблик, на котором, среди прочих мёртвых людей, в живых оставались только два великих человека: матрос, чьё имя не дошло до нас через века, и отчаянный капитан, овеянный ветром и славой рыбак, любимый двоюродный сын Посейдона и родной брат-близнец неизвестного нам И. И. Кочепыжного – моряк Тонулка. Его любимый двоюродный отец Посейдон прогневался ужасно на буйную выходку одного из членов Тонулкиной команды, прежде обитавшей на чахлом судёнышке, который, укачавшись в мёртвый штиль, посланный богами в награду за победу над фашистскими гитлеровцами в боях при атолле Куюм-Фарез, стошнил за борт небольшую блевотинку, - ей богу, не больше стакана губастого, коя по несчастию попала прямо на море-океан. А на море-океане плыла в это время возле убогого ялика капитана Тонулки, загорая на блёклом солнце зелёными титьками, прекрасная дева морская, сирена, русалка и нимфоманка, то есть нимфа, да к тому же дочь седовласого старца Пигмея и по совместительству юная заложница, то есть наложница самого бога Посейдона.
   Прекрасная дева, изобидевшись смертельно, пошла ко дну и накапала там зелёными своими слезами и солёными своими же соплями на отважного матроса. Разгневался Посейдон, взбеленил море-океан, и стало в океане-море муторно, а на поверхности его - и подавно хреновей.
   И вот носились по бурным волнам обиженной воды в хилой лодчонке моряк Тонулка и безыменный матрос Безымянный. Из последних сил и последними словами попросил моряк Тонулка безымянного матроса пригвоздить его гвоздями к палубе, чтобы не смыло. Чутко откликнулся на последнюю просьбу добрый матрос - прикрутил своего ратного командира шурупами крупными к доскам, устилавшим пол ветхого корабля. А после этого снесло доброго матроса с палубы к чертям собачьим, и никто не видел его ни более, ни менее...
   Свирепствовала и злобствовала страшная буря ещё долгое время. Кидало и метало по морю-океану замшелый плотик с прибитым к палубе отважным моряком Тонулкой, как захмелевшего строителя в люльке. Стоически лежал моряк Тонулка, пригвождённый к своему гордому фрегату, как Прометей к скале, и грозно глядел в бешено мелькавшие в вышине чёрные тучи...
   Прошли годы. И однажды тихим ночером принесла известная уже нам дева морская своему повелителю Посейдону чудное известие о рождении ей ему их ребёночка. Обрадовался Посейдон, затужил. Вспомнил вдруг он про двоюродного сына своего - отчаянного моряка Тонулку. Как он там? Где? Что живет, чем дышит?..
   А моряк Тонулка вот уже несколько лет как ничем не дышит. Утонул он. Погребённый морской пучинкой лежит, прибитый к палубе своего миноносца на дне океанском. Лежит и думает грустную думу о своем папашке двоюродном: дескать, во какая скотина - угробил сынулю... Проплывают мимо него периодически рыбки любопытные, туристы из подлодок в пучеглазые иллюминаторы на него зырят... Грустно моряку Тонулке. Домой ему хочется, к жене верной. Давно, небось, соскучилась. Вздыхает водой моряк Тонулка, жену вспоминая...
   А Посейдон между тем посылает гонцов морских - коньков елупливых пошукать по дну морскому: не найдётся ли где его сынок Тонулка? «Найдётся!» - обещают ему коньки ушлые. Знают они, хитрющие: много лет уж плавает сестрёнка их - баба морская Свинорылка куда-то и обратно счастливая возвращается. Не иначе как.
   Нашли они свою сестрищу, пробудили её ежом морским по заднице, допросили спросонья: кто, да где, и уже несут царю Посейдону весть счастливую. Нашёлся сынок его! Утоп благополучно! Недалече лежит.
   - Призвать тотчас ко мне! - летит им команда радостная. - Убью гадов, коли в срок не выполните!
   Впал тут Посейдон в веселье буйное, ходит по дворцу, всем тумаки добрые раздаёт, сиртаки танцует и песни морские спевает типа «Эх-ма!».
   И вот настаёт счастливое мгновение! Ох, радость-то! Посейдон приказывает лютым трёхпалым осьминогам вытолкать прекрасную деву морскую с её отпрыском взашей и пригласить в залу сыночка геройского.
   Приносят Тонулку, всё ещё прибитого намертво к палубе. Устанавливают его перед троном.
   - Здравствуй, сынуля моя ненаглядная! - бросается к нему отец-небожитель. - Ну что же ты: совсем меня позабыл? Не заходишь, письм не пишешь!..
   И целует его своими холодными зелёными губищами.
   Молвит в ответ моряк Тонулка, отплёвываясь посильно от поцелуевых водорослей:
   - Да как-то, папаша, недосуг мне был... Да и...
   - Молчи! - восклицает в сердцах Посейдон и вновь сына целует. - Говори, чего желаешь, герой мой славный! Всё исполню! Честное греко-римское!
   Ответствует отважный Тонулка:
   - Да ничего мне от тебя не нужно, отец небесный. Отсоедини меня только от этой палубы треклятой, дай жемчугов чёрных с полпуда, ещё какой муры из твоих закромов и русалочку пожопастей на пятнадцать минут вон в те коралловые кусты... Больно я намаялся!
   Повелевает Посейдон тотчас же исполнить все сыновние пожелания и даже от себя кое-чего добавляет:
   - Не желаешь ли, - говорит, - шлёпнуть по маленькой? Свежачок! Только что из-под бешеного бычка.
   - Это всегда пожалуйста, - отвечает Тонулка.
   Выпили они немного, холодцом медузным закусили. Посейдон спрашивает вновь сына своего:
   - Домой на землю небось грешную собираешься, а?
   - А то как же, папа, - ответствует с достоинством Тонулка, - только туда путь и держу. Боюсь ноги замочить...
   И вот, повеселившись с русалкой и прихватив муры да жемчугов, отправился моряк Тонулка на первом же попутном ките к берегам родным и далеким.
   Эх, ё-моё, ядрёна жизнь и поючие куропатки! Не всё гладко в сложных и корявых любовных отношениях. Убого и порою паскудно слаживаются элементы керамики, то есть мозаики из дней и ночей бессонных. Не дождалась жена Тонулкина мужа своего отважного - уже троюродного сына Посейдонова и покорителя морских недр глубинных. Согрешила, поддавшись обольщению и угару самогонному, с лётчиком Падалкой, сыном Икаровым и двоюродным братом-близнецом неизвестного нам И. И. Кочепыжного. Уложил болезную девицу-вдовицу лётчик Падалка в люлю мягкую за пару консервов и любовь до гроба Анакреонова. Переспала с ним жена Тонулкина и стала женой Падалкиной. Что ж будет-то теперь, господи?!..
   ...Не ведая страха и печали трудится лётчик Падалка на любовной ниве многие годы. Родили от него разные женщины в разное время множество разных ребятишек: сорванцов и девочек, мальчиков и внучек. Не отстала в этом деле и Тонулкина жена - принесла пару раз и она в подоле лётчику Падалке. А ему - всё мало! Так и норовит под юбку рукой, трогает, обнимает, штаны пузырит... Не боится он возвращения моряка Тонулки! Не верит он в преодоление смерти курносой и в выживание среди морских волн и бурунов. Похоронил давно уже в себе он память светлую о бравом Тонулке.
   А жена... А что - жена? На то она и жена...
   И вот так, в греховности и прелюбодействе, тянут свою беспросветную лямку Тонулкина жена и муж её Падалка. Проживают.
   Причалил как-то ранним утром к берегу родному, далёкому огромный синепузатый кашалот. Открыл свою варежку, зубами уставленную, и вышел оттуда, как из батискафа, живой и невредимый моряк Тонулка. Помолодевший, подтянутый, как пружина, тремя пластическими операциями, как огурчик зелёный... Вынес на брег крутой свои пожитки: жемчуга, каменья самоцветные, перламутры, валенки... Дал на прощанье кашалоту поджопник за медлительность в тяге и передал с ним напоследок привет отцу своему троюродному Посейдону и веточку, то есть весточку Свинорылке. Уплыл китище. Успокоилось море. Как и не было ничего вовсе.
   Взял Тонулка свои пожитки в руки. Поднял. Стоит и диву дается: как, блин горелый, всю эту фигню домой переть? Под водой оно всё легче было, да и кит подсобил немного... А теперь как? Стоит Тонулка, держит, думу думает. Час простоял, чует - устал. Дай, думает, отпущу, отдохну. Отпустил, присел на валенки, стал на море глядеть. Чуть не плачет весь.
   А жена его бывшая с мужем своим настоящим в то время, когда Тонулка на берегу крутом кручинился: как, блин горелый, и т.д. и т.п., бегали по хате как сумасшедшие и роняли с печек горшки и чугунки деревянные. Прознали они про возвращение Тонулкино: чайка под хвостом принесла, на голову Падалке опустила. И вот мечутся они теперь по базу, ловят детей, которые от лётчика произошли, с грустными мыслями их порешить. А дети, хоть и малые, чуют тревогу в глазах родителевых и всё время смешиваются в кучу. И хотя, в принципе, разные моряк Тонулка и лётчик Падалка - один брюнет, а другой грек носатый, дети, в силу природы жены-матери их общей, получились весьма и весьма похожие друг на дружку. И в куче их совершенно немыслимо распознать. Решают тогда жена и лётчик Падалка выбрать первых попавшихся по количеству, и ну его на фиг, и побыстрее. Отобрали пару-троечку ребетят помельче (разумеется, Тонулкиных) и ну их топориком по затылочкам. Угробили. Мясо собачкам скормили, из костей мыло сварили, кожей библию переплели. И ждут со спокойной совестью Тонулку, как будто чай пьют.
   А Тонулка тем временем велосипед не велосипед, а тележку изобретает, чтобы поклажу домой везти. Смастерил что-то из чего попало, погрузил свой багаж - да поехал. Радуется, что скоро дома будет, жену увидит, детишек...
   Эх, бедный ты, горемычный морячишка Тонулка! Не знаешь ты событий лютых. Не видать тебе своих детишек боле, как кроту - его дырку в жопе, то есть в земле...
   А что же погибшие детишки? Как они?
   Да ничего себе. Кантуются в царстве подземном, бродят по полям асфоделовым, беседуют с другими умершими душами... Рассказывают всем налево и направо свою тоскливую историю со зловещим концом. Охают и стенают души, сочувствуя малюткам, корят на чём свет стоит мать- и отцаубийцу.
   Прошёл слушок по царству подземному, что, де, так и так: порешили ни за что, но про что детишек, не дав даже до водочки подрасти... Услыхал ту весть бог подземный – мрачный Аид и велел призвать к себе напрасно убиенных.
   Приводят к нему детишек. Оба прозрачненькие такие, беленькие...
   - Что, - говорит Аид, - хлопнули вас родители?
   - Так точно, - отвечают детишки, - укатали к чертям собачьим, суки... Извели.
   - Не ругайтесь, - говорит им Аид, - а то бог накажет. Помогу я вам, если вы мне такую песню жалобливую споете, что я заплачу. Только сразу предупреждаю: плакать я не умею. Природой это мне не дано и космосом не велено.
   Отчаялись детишки, стали песню петь. А сами слезьми обливаются, как из ушата.
   «Ой, да мы малые сиротушки... ооооо...
   Ай, да загубили нас родители... ууууу...
   Ух, да порубали нас топориком... ммммм...
   Оп! да скормили нас собачечкам... ззззз...
   Уф! изварили в мыло косточки... иииии...
   Хлоп! кожей обтянули книжечку... ууууу...
   Ох, да не дождались мы папашечки... ыыыыы...
   Эх, да мамаша наша ****ь така... ггггг!..»
   - Довольно, довольно! - разрыдался наконец Аид. – Что же это у вас там наверху творится-то?! Одно паскудство да лихомания! Родители детишек изводят без нужды!.. Эх, ладно! Помогу я вам! А кто, кстати, папашечка-то ваш недожданный?
   - Моряк Тонулка, - ответствуют, гордо плача, бедные детишки, - сын Посейдонов и родной брат-близнец неизвестного нам И. И. Кочепыжного...
   - Знаю я вашего Кочепыжного, скотину такую... А, выходит, папашка-то ваш мне племянником будет! Племяш, так его в гробину! Быть тому! Верну вас обратно на землю к родителю. Но раз вас двое, то должны вы, по правилам, не мною установленным, двоих мне сюда прислать. Кого - не моё дело, но если вы до захода солнца никого мне не предоставите, то и сами навсегда вернётесь... И никакой Орфей вам не поможет.
   Махнул он после этих решительных слов своей треуголкой, и очутились детишки снова у себя во дворе, прямо у крыльца.
   А там же, у крыльца, шла тем временем горячая встреча моряка Тонулки, его жены и якобы чаёвничающего в гостях лётчика Падалки. Увидели они появившихся как из-под земли детей и даже ошалели. Бросились детишки на папашкину шею, стали его целовать, бурно выражаю свою радость по случаю встречи и попутно рассказывая о злодеяниях и прелюбодействах мамы родной с лётчиком Падалкой. Разозлился тут моряк Тонулка ужасно: затопал ножищами огромными, порвал на себе штаны с тельняшкой, съел бескозырку и бросился, аки зубр, на лётчика Падалку. Испугался лётчик смерти лютой и умер, не дожидаясь, когда его убьют вилами и повесят на яблоне анисовой. Избил отважный Тонулка на всякий случай бездыханный труп Падалки и обратил лик свой гневный к жене неверной с такими словами горькими:
   - Сука ты, - говорит, - не при детях будет сказано. Убирайся, - говорит, - к свиньям собачьим со всем не моим выводком! А я тебе жемчугов, дурачина, припёр! Думал, увешаю, как ёлку... А теперь - хрен тебе мой и благословение палкой!..
   Но тут дети снова идут до папы и кричат ему шёпотом в тугое ухо красное, что двоих нужно в подземное царство предоставить до захода солнца, а то...
   Услыхала мама их и неверная жена мужа своего слова эти и бросилась к морю-океану. Взобралась на самую высокую ёлку и кинулась в пучину. И потонула до самого дна.
   А счастливый моряк Тонулка закатил в тот же вечер пир горой по поводу своего успешного возвращения и разрешения одним махом всех своих насущных проблем. Было там много гостей и все остались весьма довольными. И добрый сказочник Писалка там тоже был, водочку и пиво пил. Правда, вот скушал он, как всегда, мало и поэтому быстро захмелел. А проснувшись, увидел себя дома в избушке, разодетым до лаптей, сидящим за письменным пеньком и пишущим слова такие:
   Тут и сказочке - конец!

1994