Журавлик в небесах 4. Не могу без тебя...

4. «Не могу без тебя…»

     Итак,   в шестнадцать лет мальчик Егор  начал неумелый и бестолковый штурм  твердыни по имени Евгения.  Улица, на которой  жила Женя, упиралась в привокзальную.  Железнодорожные пути и удлиненные платформы огорожены  высоким забором из сетки-рабицы.  Сидя на одной из скамеек перрона, можно было видеть всю улицу насквозь и ее парадную. Эта лавочка стала для Егора  постом номер один. После школы, бросив портфель и наскоро перекусив, он отправлялся «на боевое дежурство». На этой свежеокрашенной лавочке собственноручно вырезал перочинным ножом банальные слова: «Егор + Женя = любовь».             
     И снова  все пошло по-старому: ноги сами несли на вокзал. Параллельно разрабатывались оперативно-тактические планы, типа: хулиганы нападают на нее, a он вмешивается, раскидывает  их по углам, и она  заинтересовывается им. Или  более реальные, например,  просит одноклассницу Риту, которая вместе с Женей учится в  музыкальной школе, просто познакомить их.
     Все-таки верх взял  кардинальный способ: разрубить этот гордиев узел, победить самого себя было для него делом крайней необходимости. Зная  расписание ее музыкальных занятий, Егор  заставил себя идти  и  «решительно»  приплелся  к музыкальному училищу. Было  три часа дня. Соблюдая конспирацию, спрятался в арке напротив. Ждать пришлось недолго, вскоре Женя  вышла.       Стройненькая, с высоко поднятой головой,  взгляд — строго вперед, в руке большая музыкальная папка. Платьице коротенькое.
     Ноги  остолбенели и не хотели отрываться от асфальта, лоб покрылся испариной.  Усилием воли все-таки  заставил себя двинуться наперерез.  О чем говорить?  Об этом не волновался, речь готовил заранее. «Что-нибудь из подготовленного  все равно скажу», — думал он. Но, когда поравнялся с ней, готовящаяся несколько дней речь, мгновенно вылетела из головы, и его куда-то понесло.
     — Как по расписанию, правда, Женя? — неожиданно для себя сказал он, имея в виду  то ли свой своевременный подход к ней, то ли ее выход из училища, — чуть не опоздал.
     Гоша  надеялся, что она  что-нибудь да ответит, или нагрубит, тогда бы у него язык развязался. Но девушка только ускорила шаг и молчала. Шла, не поворачивая головы и не меняя скорости. Она  как будто прошла сквозь него, как будто его  вовсе не было!
     — Тебя ведь Женей зовут, правда?
     Она еще больше ускорила шаг — уходила от хулигана.
     Такой ход событий никак не предусматривался его планом. Он был подавлен. Он растерялся. Вот, оказывается, как повернулось…
     «А, понимаю, мы проглотили язык!» — попытался шутить Егорка.  «Вот черт, что я несу», — мелькнуло в голове. Он просто рассчитывал, что Женя как-то отреагирует на его слова. Но девушка  не отвечала, молчала, как партизан в гестапо, и  торопливо шла, не глядя в его сторону. На этом словарный запас закончился.
     Всю дорогу молчал, не находя слов, но упорно плелся рядом, поотстав на полшага. Извилины в голове, если и были, то выпрямились окончательно. Ни одной мысли! Даже глупые реплики не приходили в голову. Он  бы с удовольствием повернулся и ушел, но это походило бы на позорное бегство. Плелся безнадежно, отчаянно,  растерянный и  разгромленный, как Наполеон при Ватерлоо.  Наконец, уже подходя к ее дому,  заявил, скорее разговаривая сам с собой: «Завтра опять приду».  Наверное, хотел сказать, что хоть сегодня  «сражение» и проиграно, —  реванш впереди.
     Женя зашла в свой подъезд, а он как шел, так и прошел мимо, не снижая скорости.   Это была первая попытка заговорить с ней.  Дальше все пошло рутинно и скучно, хотя, надо сказать, скучно — при взгляде со стороны, но не для Егора.
     Он перестал прогуливать уроки! Шел в школу не для учебы, не по обязанности,  шел, чтобы увидеть ее. И даже один брошенный украдкой взгляд, приносил ему столько адреналина, что воодушевления  и вдохновения хватало на весь день.



                ***
     Уже пять минут как прозвенел звонок на урок, а класс все никак не мог успокоиться. Так уж повелось, что перемена заканчивалась не со звонком, а с приходом учителя. Предстоящий урок литературы не вызывал ни у кого особого страха. Ну, скажем, почти ни у кого. Несколько учеников, в основном девочки, все-таки читали учебник, пытаясь срочно выучить домашнее задание. Большинство  же относилось к литературе как к чему-то несерьезному. Это тебе не физика или математика — что-нибудь все равно расскажешь, где подсмотришь в учебник, где ребята подскажут, а то и вовсе «заговоришь учителю зубы», глядишь, и пол-урока уже прошло в пустой болтовне.
     Мария Георгиевна — учитель русского языка и литературы, высокая, крестьянского телосложения женщина, по характеру была мягкой,  доброй и немного наивной. Старшеклассники бессовестно этим пользовались. Бывало, перед ней разыгрывали целые спектакли с жаркими спорами о смысле жизни, о любви, о подвиге, только для того, чтобы вовлечь ее в дискуссию и сорвать урок. Она  не могла, по слабости характера, пресечь эти разговоры, видимо считая, что темы, хоть и не относятся непосредственно к уроку, тем не менее, важны для духовного становления личности учеников.
     Но сейчас ее не было. И класс гудел в полном смысле этого слова. Мальчишки, свернув в трубочку листочек бумаги, либо стреляли друг в друга бумажными катышками, либо дудели в нее, как в дудку, кто-то полез под парту и пытался «пройтись» по классу вместе с ней. Кто-то бегал, кто-то кого-то обижал, некоторые  спокойно беседовали о чем-то своем, не обращая внимания на царящий бедлам. Ленька Пановский  влез на парту и,  вытянув руку, с притворным пафосом декламировал Павла Когана:
         Я с детства не любил овал,
         я с детства угол рисовал!
     В противоположной стороне  высокий и кудрявый Сарамян,  взгромоздившись на стул учителя,  оппонировал Пановскому:   
         Однажды в студеную зимнюю пору,
         Собачка прилипла пиписькой к забору.
         Она и кусалась, она и брыкалась,
         Собачка удрала, пиписька осталась.
     Окружавшие его ученики одобрительно визжали и хлопали в ладоши.

     Егор сидел за партой один и мечтательно смотрел в окно: верхушки деревьев качались от легкого теплого ветерка, птички перелетали с ветки на ветку, а  сквозь зеленую листву просматривались островерхие шпили старой готической церкви. Весна в разгаре! Он не слышал одноклассников, он думал о ней, о Жене.
     Очнулся оттого, что как-то резко наступила тишина. В класс вошла завуч Нина Константиновна. Через секунду все были на местах, и только двоечник Сарамян не успел вернуться  на последнюю парту, так как развлекал «народ» у доски. Но вот и он  добежал.  Нина Константиновна выдержала небольшую паузу, давая всем возможность сосредоточиться, и сообщила: «Мария Георгиевна, к сожалению, заболела, поэтому урок литературы  будет идти совместно с девятым «а».  Сейчас мы с вами молча, я повторяю — молча, пройдем в девятый «а» класс». Сердце Егора дрогнуло и возликовало: это же ее класс!
    
     Они спустились на первый этаж и остановились у двери. Завуч вошла, о чем-то переговорила с учителем и пригласила: «Проходите, занимайте свободные места. Садитесь по трое».
     Егор сел с краю вместе с одноклассницами  Симой Беловец и Людой Ширяевой. Было тесно, но необычайно волнительно и легко. Женя сидела с подружками за первой партой, как и положено отличницам, прямо напротив стола учителя.
     Наталья Дмитриевна, молодая, стройная учительница литературы, взяв в руку указку, почему-то постучала ею по столу, как дирижерской палочкой и начала урок.
     — Ребята, нас сегодня много, поэтому и урок должен пройти в достаточно быстром темпе и достаточно плодотворно. Прошу всех активно участвовать в обсуждении. Вы, я думаю, хорошо подготовились и внимательно перечитали  роман «Мать».

     Все замерли: сейчас начнет вызывать к доске. И действительно, посмотрев в журнал, Наталья Дмитриевна вызвала к доске Нину Майсурадзе. Пока пышкообразная  Майсурадзе выходила из-за парты, пытаясь куда-то пристроить шпаргалки, учитель продолжила:
     — А пока Ниночка рассказывает нам  о  романе, — она посмотрела на класс, — Женя Сагатова составит на доске план к образу Павла Власова. Не исключено, что тема эта будет присутствовать на  экзамене, поэтому прошу всех отнестись к ней очень серьезно.
     С этой минуты окружающее пространство перестало существовать для Егора. Он смотрел, нет, он пялился на Женю и не мог оторвать глаз. Она казалась ему прекрасным ангелом. Волосы, лицо, тоненькая фигурка, задумчивый взгляд…

     Она написала на доске крупными буквами «План». Ниже: «Образ Павла Власова в романе М.А. Горького «Мать». Написала, остановилась,  задумалась и обернулась к классу. Она не знала что писать! Была явно не готова! Не читала!      Егор в счастливом  смятении. Значит, даже она, отличница, как обычный ученик,  как он сам,  может чего-то не знать. Он проклинал себя за то, что не прочел этот роман. С каким удовольствием сейчас подсказывал бы ей! Какой же я осел! — думал он, царапая ручкой парту.
     Казалось, душа его вылетела из тела и витала у доски, где стояла Женя. Душа, то любовалась девушкой, то озабоченно смотрела на классную доску, то  периодически возвращалась и стучала по его пустой голове:
     «Идиот! Как ты мог! Почему не прочел роман дома? Сейчас бы подсказал, глядишь, и запомнила бы тебя, дурака».

     Тем временем Майсурадзе довольно бойко начала говорить о романе и о самом Горьком. Наталья Дмитриевна, повернувшись вполоборота,  внимательно слушала ее. А девятиклассники, сидящие в первых рядах, пытались шепотом подсказать Жене. Может, она все-таки читала роман, потому что, услышав обрывки фраз, кое-что вспомнила и быстро написала два пункта из многогранного образа Павла.
     Что-то щелкнуло в его мозгу, и он принял решение. Быстро вырвал из тетради листок, разорвал его пополам и написал на одной половине крупными печатными буквами: «Продается пианино». На второй половинке разорванного листка аккуратно вывел: План к образу Павла Власова по роману «Мать». Затем, закрыв рукой  листок от любопытных глаз соседок, продолжил попунктно:
  1. Я тебя люблю!!!
  2. Ты даже не представляешь, как я тебя люблю!!!
  3. Ты самая красивая в этом мире!!!
  4. Я тебя обожаю!!!
  5. Не могу без тебя жить!!!
     Свернув написанное в «гармошку», как обычно сворачивали шпаргалки, он стал рыться в парте, причем так активно, что сидящая рядом Сима, одернула его: чего ты вертишься?!
     — Найди мне булавку. Срочно!
     — Какую булавку, ты что,  с кровати упал?
     — Обыкновенную булавку или иголку! — и соврал. — У меня судорога.

     Девочки где-то откопали булавку, и Егор решительно встал, выйдя из-за парты. В правой руке он сжимал «шпаргалку», а в левой — объявление о продаже пианино и булавку. Сима и Люда остолбенели.
     — Наталья Дмитриевна, — пытаясь подавить дрожь в голосе, он решительно подошел к учителю, — Наталья Дмитриевна, простите, но я не могу молчать. Я только сейчас заметил…  Егор мгновенно перескочил за спину учителя и левой рукой коснулся вязаной кофточки, а правую — вытянул к Жене. Он умолял ее взглядом взять шпаргалку. Все решалось в доли секунды. Пока Наталья Дмитриевна поворачивалась «вокруг оси», Женя решилась и взяла «гармошку», а Егор, облегченно вздохнув, представил учителю «объявление» и булавку, якобы снятые с ее спины. Класс замер от неожиданности и восхищения.
     Наталья Дмитриевна прочла объявление и уставилась на булавку:
     — Надо же, как изобретательно… — задумчиво сказала она,  и Егор похолодел: неужели  разгадала его трюк? Но следующая фраза успокоила:
     — Спасибо тебе… — она замялась, не зная, как его зовут. — Спасибо. Как тебя зовут?
     — Егор.
     — Вот видите, ребята, все заметили бумажку на моей спине, а сказал об этом один Егор! Молодец, Егор. Спасибо тебе. Я вам больше скажу: думаю, что Егору, как и мне, да наверное, и всем вам, стыдно за того мелкого и низко падшего ученика, который ради забавы прилепил на спину мне этот «шедевр словесности».

     Тем временем Женя смотрела на шпаргалку. Смотрела, ничего не понимая, то ли это какой-то розыгрыш, то ли шпаргалка не по адресу. Ей сейчас было не до шуток, надо было как-то заканчивать план, а в голову ничего не лезло.      Настойчивый шепот подруг только сбивал выстроившиеся в голове мысли.
     Когда ей протянули шпаргалку, она подумала, что это спасение, что вот сейчас в этой бумажке найдет слова, которые станут ключом, и прочитанное ранее выстроится стройными рядами в подробный план работы над образом. Неожиданности падали на нее одна за другой. Сначала этот парень, она его узнала, он  как-то подходил к ней, пытаясь заговорить, устроил тут целое представление. Она поняла, для чего он это устроил — чтобы передать  шпаргалку. Потом она открыла шпаргалку и замерла, не зная как себя вести. Написанные в ней слова шокировали. Никто, никогда не делал ей таких признаний… в такой открытой форме.

     Единственный раз она взглянула на него — на долю секунды, и тут же отвела взгляд на спасительную доску с зачатками плана. А вдруг это розыгрыш? Вдруг ребята договорились разыграть ее, посмотреть на ее реакцию? А вдруг все это подстроили девчонки-хохотушки Анька и Рита? Женя выводила на доске букву «а», так долго и так рассеяно, не понимая, к какому слову эта буква будет приписана, что учитель обернулась к ней.
     — Так. Правильно. А что, других черт, кроме как любовь к матери, у него не было?
     Женя молчала, потому что ей было сейчас не до Павла Власова. Если и были раньше какие-то мысли по поводу его характера, то сейчас их напрочь смело куда-то в другую галактику. Перед глазами огненными буквами горели признания из записки. Я тебя люблю! «Что за глупость!» — отмахивалась она, но фразы из записки повисли над столом учителя: невинно и беззаботно, как детские пеленки на бельевой веревке. Она стояла спиной к классу, пытаясь спрятать страх и волнение, затаившиеся в глазах. В правой руке сжимала мел,  в левой — пылающую шпаргалку.

     Егор смотрел на нее и понимал, что все испортил, что она ждала помощи, а он — со своими дурацкими признаниями. Она оглянулась и снова встретилась с ним взглядом. Тут же, как ошпаренная, отдернула взгляд, потупила глаза и сердито разорвав записку на мелкие кусочки, бросила их в стоящее рядом пластмассовое ведерко.
     Видимо, Наталья Дмитриевна поняла, что Женя не готова к уроку, но решила ей помочь. Общими усилиями учеников и учителя план к образу Павла Власова был составлен.
     Как только Егор сел, соседки по парте Беловец и Ширяева набросились на него:
     — Ну, ты и молодец! Всех выставил идиотами. Получается, что весь класс видел объяву на ее спине и молчал, один Катенин оказался честнее всех. Ты вообще думаешь, что творишь?
     — Да ладно вам, что я такого сделал! Подумаешь, шпаргалку передал…
     — Мне ты почему-то шпаргалок не даешь, — многозначительно посмотрела на него Люда
     — Ага, — шепотом поддержала подругу Сима. — Мне тоже. Интересно знать, откуда ты набрался знаний о Горьком?
     — Наверное,  знал, что его зазнобу вызовут, и всю ночь напролет читал «Мать».
     — И конспектировал!
     — Бедненький, ты посмотри, — издевалась Люда, поняв, что им удалось вскрыть нечто сенсационное, — нет, ты посмотри,  как он покраснел, когда ты сказала о зазнобе! Ой, мамочки, держите меня, Егор влюбился!
     Раздался звонок, все радостно вздохнули и потянулись к выходу из класса. Так как Егор сидел близко к двери, то и вышел одним из первых. Остановился, надеясь увидеть Женю и  извиниться или если повезет, то и поговорить с ней о том, что было в шпаргалке. Но она вышла с подружками.
     — Ничего не скажешь, смелый поступок! — заявила одна из них, когда проходила мимо Егора.
     — Благодарность от лица девятого «а», — сказала вторая, и  о чем-то весело щебеча, они ушли в столовую. Если бы они знали, сколько смелости было в его «шпаргалке»!   Женя только улыбалась каким-то своим мыслям. Егор напряженно пытался поймать ее взгляд, но она не взглянула на него. Наверное, специально. О чем она думала?  Скорее всего, о содержании записки.

                ***
     Никто из одноклассников не сказал  ни одного слова  по поводу Жени. Вернее, говорили о его поступке безотносительно  к слову «зазноба». И  только Сима  и  ее «прилипала» Людка донимали  шутливыми намеками.
     — Слушай, Катеня, что тебе стоит, расскажи, как надо целоваться, — притворно грустно говорила Сима.
     — А лучше покажи, — подначивала Люда.
     «Ну да, — думал про себя Егор, — покажи. На ком показывать? На тебе, что ли?» Он на секунду представил себя целующимся с этими подружками…  Нет, ему этого не хотелось. «Разве только под пыткой», — улыбнулся он своим мыслям, а вслух ответил:
     — Подрастите еще, а то меня привлекут за совращение малолетних.

     Женя избегала его. Она всегда была в компании подружек, а говорить о своих чувствах в присутствии  посторонних он не мог. Решение пришло само собой. Раз  не получается поговорить наедине, надо опять написать. На этот раз — письмо. Неизвестно, не хватит ли его опять «столбняк» при встрече с ней, найдет ли он слова, которые изменят ее отношение к нему.
     Вечером  не пошел с другом  гулять, сказал, что много задали и завтра контрольная.  Он «делал уроки» около трех часов, много раз переписывал письмо, исправлял, и все равно оно ему не нравилось.
     «Здравствуй, Женя! – начал он, зачеркнул восклицательный знак и поставил точку. Затем, подумав, убрал точку и вернул восклицательный знак. – Здравствуй, Женя! Прости меня, что я вместо шпаргалки отдал тебе свое нелепое признание. Понимаю, что оно было не к месту. Ты, наверное, не этого ждала от меня. Но  я тогда писал эти слова от всей души. Я не мог думать о Горьком, когда видел тебя. Ты такая красивая, что я даже боюсь к тебе подходить.  Я пытался с тобой заговорить, когда ты шла с музыки, но увидел твою красоту и потерял дар речи. Я говорил совсем не то, что хотел сказать. Я хотел сказать, что ты мне очень нравишься, что я не хулиган какой-то. Что я не пристаю к тебе, а пытаюсь поговорить. Я хотел предложить тебе дружить со мной, а вместо этого понес какую-то ерунду. Прости меня, пожалуйста, и ответь мне, как хочешь: хоть письменно, хоть устно. Да, чуть не забыл. Меня зовут Егор Катенин и я учусь в десятом «б».
     Очень жду твоего ответа».
     На следующий день, едва придя в класс, отозвал Симу в сторону: Слушай, Сим-сим, пока Людки нет, хочу с тобой поговорить, вернее попросить…
Сима напряглась, в предчувствии чего-то необычного. Егор так доверительно с ней никогда не разговаривал.
     — Я по поводу «зазнобы»…
Сима смотрела на него, ожидая дальнейшего развития событий.
     — Ну, ты все равно знаешь, вот я и подумал, что сможешь помочь мне.
     — Помочь?
     — Ну да. Только это секрет. Понимаешь, смертельный секрет. Такой секрет…

     — Ого! Катеня! Ты что это мою подругу кадришь? — Люда вошла в класс неожиданно. Небрежно бросив портфель, она подошла к ним: «О чем воркуем? Химию кто сделал? Катеня, ты такой умный, неужели и ты не сделал?»
     — Ширяева, отвали, а…  нам поговорить надо. Потом про химию, потом про все, а сейчас отвали, ладно?
     «О дайте, дайте мне шпаргалку, я свой позор сумею искупить», — громко пропела Людмила и пошла из класса обиженная.
     Он не хотел показывать Симе свою влюбленность, стеснялся ее, поэтому суть разговора свелась к следующему: ему эта девочка немного нравится,  и тогда, на общем уроке литературы, он подумал, а почему бы ее не «закадрить». Поэтому и передал ей шпаргалку. А сейчас надо передать ей письмо.  В нем он ставит вопрос ребром:  давай дружить, или я  найду другую. Егор  всеми силами старался изобразить безразличие.  Будет положительный ответ на письмо или не будет — ему все равно. В стремлении завуалировать свое чувство к Жене, он изображал безразличие, граничащее с цинизмом.
     — Вообще-то, — говорил он, стараясь улыбнуться, — как ты понимаешь, мне она вроде бы и не нужна — лишняя головная боль. Но с другой стороны, первое правило сердцеедов, чтоб ты знала, это не упускать добычу, если она к тебе идет. Если честно, я сам еще не разобрался: нравится мне она или нет. Ну, как говорится, попытка — не пытка. Получится что-то — получится, не получится — значит, так и надо. Будем искать что-то более цивильное.
    
     Егор говорил, и сам удивлялся своим словам. Его заносило все дальше и дальше.
     — Короче, Сим-сим, ты знаешь что делать. Ты — парламентер, и идешь туда, представляешь сильную сторону, диктуешь условия, не унижаешься…
     — Какие условия, Егор?  Ты сегодня не падал с кровати, сердцеед? Насколько я поняла, моя миссия — отдать письмо и ждать ответа.  Или сразу уйти?
     Под пыткой, под страхом смерти, Серафима Беловец не призналась бы даже себе самой, что этот парень ей нравится. И теперь, глядя, как Егор старается скрыть настоящее чувство, а то, что он старается скрыть, было понятно сразу, ею вдруг овладела беспричинная, казалось бы, тоска. Она понимала, что Егор влюбился в эту девчонку из девятого класса и все его кривляния, это всего лишь ширма, способ маскировки. Но ее не обманешь, слишком хорошо она знала Катенина.
     — Хорошо, я все поняла. Давай письмо, отдам лично в руки, — она натянуто улыбнулась, — не волнуйся, отдам.
     —  А я и не волнуюсь. — Егор незаметно протянул ей письмо, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не увидел. — Только ты потом  расскажешь мне, как все прошло, ладно?
     — Ладно, — тихо ответила она и отвернулась.
Катенин  ошибался, думая, что эта болтушка сразу же расскажет все Людке. Они ведь подружки  «не разлей вода». Сима не стала рассказывать никому, боясь вместе с тайной Егора, выдать и свою. Она не была уверена, что сможет беспристрастно и весело, как это обычно бывает, рассказать все Ширяевой.
     «Ой, Людка, что сегодня было! Ты даже представить не можешь, что было! Представляешь, Катеня влюбился!» — она не была уверена, что сможет сказать эти слова, без дрожи в голосе. Она не знала что делать.  «Это что же, — тревожно рассуждала  Сима, — это я, своими руками, возьму и отнесу Егорку этой девице? Ничего себе подарочек! А с какой стати? Из-за того, что он на секунду «запал» на нее?»
    
     Начался последний урок. Людмила приставала с расспросами: о чем шептались, что он сказал, почему меня выгнал?
     — Не знаю! — раздраженно отвечала Сима, спроси у него.
     — Ну, Сим-Симыч, ну ты что, не подруга, что ли? Я же тебя никогда не подводила, а? Расскажи! Ты же знаешь, я умру, если не узнаю! Я же видела, как он разговаривал…
     — Как разговаривал? Разговаривал как обычно…
     — Нет, он явно чего-то боялся! Я же видела. Давай, давай, Сим-Симыч, не ломайся, рассказывай…
     — Ну ладно, — сдалась Беловец, понимая, что подруга не отстанет, — только, смотри! Чтобы никому, ни словечка, ни намека… Иначе  мы с тобой — враги.
     — Ну, что, мне «честное пионерское» сказать, или мамой поклясться?!
     — Ладно, ладно, верю. Короче, он с каким-то другом своим ночью ларек ограбил…
     — Да ну! Вот это да! - лицо Людмилы покрылось багрянцем, - А какой ларек?
     — Какой ларек? — не поняла Сима.
     — Ну, продуктовый, газетный, шмоточный…
     — Да продуктовый, две бутылки водки украли. Уже уголовное дело завели.
     —  Иди ты! — Ширяева испуганно взглянула на Катенина. — Надо же, а такой пай-мальчик, ни за что бы не подумала на него.

     Серафима Беловец была рада, что Людка после уроков не отставала от нее.  С чистой совестью она сообщит Катене,  что не смогла, что Людка не дала подойти к Жене и отдать письмо. На следующий день, так и не решив, как поступить, она пропустила  школу, прикинувшись больной. Егор, который ночь не спал, сгорая от нетерпения  получить ответ на свое письмо, был удручен и расстроен.
     «Нашла время заболеть! —  злился он, — и что теперь делать? Ждать пока она выздоровеет? Нет, это невозможно!». Он решился и подошел к Ширяевой:
     — Слушай, Люд, мне очень надо поговорить с Сим-Симом,  а она, как нарочно, заболела.  Где она живет? Ты же бываешь у нее… — он видел округлившиеся глаза Ширяевой, которая на удивление быстро согласилась проводить его к подруге.
     — Вот этот двор.  Дальше иди сам, — сказала она, многозначительно взглянув на Егора.

     Маленький южный дворик, утыканный множеством помещений, дверей и окон, с водопроводным краном в центре  был пуст. К счастью у крана какая-то женщина стирала белье.
     — Вы не знаете, где здесь живет Сима Беловец? — Нерешительно спросил он. — Я ее одноклассник.
     — Да вот она — на веранде сидит, — сказала женщина и громко крикнула: «Сима-а-а-а, к тебе пришли!»
     Сима выглянула из-за перил веранды и замерла. Она не ожидала увидеть Егора здесь…
     — Сим-Сим, ну что за дела! Я жду, жду, а ты тут разболелась! — громко жаловался он, поднимаясь по лестнице. — Что, другого времени заболеть не нашла?
     Сима молча смотрела на него, и в мыслях ее царила паника: вот, пришел, и надо что-то сказать, а что?
     И когда он подошел вплотную, она, сглотнув слюну и опустив голову, тихо сказала:
     — Она не стала читать твое письмо. Она его сразу порвала и выкинула.
     — Да? — Егор отвернулся, чтобы скрыть досаду, — и что она сказала?
     — Ничего не сказала. Молча порвала и ушла.
     Сердце его упало и не могло подняться. Он не стал изображать циничное безразличие, пытался соблюсти приличия, спросил  больную о здоровье, извинился, что без фруктов пришел, но все это как во сне. Сердце его упало.

    (Продолжение следует)